***
⠀День жаркий. Ветра совсем нет, чтобы смахнуть с лица капли пота и ненависти. — Джинни? — Феликс решил подойти, присел на асфальт к другу и сжал ладонями его колени, — Почему ты не разговариваешь со мной? ⠀Хёнджина перетрясло, разожгло и потушило. Буря, поселившаяся в треснутом сердце, выпевала баллады, растягивала арии и взрывалась. Вновь утихала и возбуждалась, отзываясь болючим эхом на каждое касание, каждое шепчущее слово, на запах, исходящий от Ликса и на его блестящие очи. — Это ты со мной не разговариваешь. Вернись к Минхо, там интереснее. ⠀И Ликс обречённо отлынул. ⠀Воздух сладковатый от духов мальчика, что прыгал рядом с Минхо и Джисоном. Но у стенки, к которой прижимался Хёнджин, воняло тоской. И злобой. Он жёг друзей и кота взором и не мог отлепиться от бетона. Пока к нему снова не подошли. Не подошёл сам зверь в красной косухе и чёрных кожаных брюках, облегающих упругие ноги. — Эй, Хёнджин. Можем поболтать? — мигнул Хо. — Зачем? ⠀Минхо мотнул головой, выбрасывая оттуда мусорные пакеты тяжёлых дум. Всё они попадали на бедолагу Хёнджина. А полу-лев и недо-тигр блеснул ядовитой зубастой усмешкой: — Хочу кое-что рассказать, это важно. Давай, пошли, я кусаюсь. — Мне твои шуточки сейчас до задницы. ⠀У Хёнджина тоже были зубы, всегда были, ещё с детского приюта. Он же пёс с поломанными лапами и широкой пастью. Не овчарка, овчарка, волчара, монстр, готовый возить когти под печень и достать из телесного укрова эту штуку, называемую жизнью. — Помочь? ⠀Минхо игриво ухмыльнулся и звонко шлёпнул по ягодице Хёнджина, отчего тот зашипел и толкнул парня, прыснув громкое "пошёл ты!". — Воу-воу, принцесса, я не хотел тебя злить. Извини, хах... — Никуда я не пойду с тобой! — Ой, да пожалуйста, — он резко сменился в лице, смахнув с него все краски эмоций, взгляд мрачный, никакой, голос низкий, пугающий, — это о драгоценном Феликсе. Солнечная душка, — шепнул Минхо. ⠀И Хёнджин последовал за ним. Они свернули за угол, остановились у кислотного граффити с непонятными буквами, фигурами и бликами. Минхо присел спиной к стене и закурил сигарету из пачки синих Marlboro. Хван встал рядом, согнув ногу в колене. — Что-то вы не общаетесь. ⠀Злоба проявлялась на лице мерзкими каплями горячего пота и незримыми иголочками, что как кошачьи языки, лакали кожу Хёнджина, проглатывая её, изнуряя его, умершвляя. Гнильца отравляла сердце, меркнувшее блёкло-багровыми лужицами тяжёлой крови и лопающимися от трупов мошек и гусениц сосудами. — Не твоё дело. ⠀Злоба, злоба. Злоба. Задушить. Вспороть горло. Выдрать желудок. Плюнуть в труп. Поспать. — И почему ты с ним не общаешься? — будто про себя сболтнул Хо, — А, ты, кажется, понял, что ему без тебя намного лучше, да? ⠀Отторгающая кошачья ухмылка со своей сладостью и тошнотворностью передёрнула каждый нерв внутри Хёнджина. — Что ты несёшь? — Пх, раскрой свои глазки, принц, ты правда не понимаешь? — Минхо поднялся и растоптал бычок сигареты вместе с бабочкой, муравейчиками и беззаботной радостью, — Он ведь из-за тебя не ест. Из-за тебя доводит себя. Потому что ты, — это грубое отмеченное "ты", — не можешь дать ему то, что он хочет. — Хватит... ⠀Хёнджин обречённо стиснул зубы, втянул воздух, затянулся дымком от потушенного окурка и затерялся в полушёпоте Хо. — Вам лучше не дружить. Точно. — било всё больнее, — Это ведь обидно, когда друг из детства срёт в твою душу. — Да что вы все заладили со своими "друзьями детства", а? Замолчи! ⠀Хёнджин испуганно попятился от надвигающегося Минхо и вскоре упёрся в стенку узкого перехода. ⠀А хищник Минхо и не думал замолкать: — Ты был ему нужен. Всегда. Ты мог помочь, поговорить, пригреть. А ты ничего не сделал. Ты просто исчез. Вот и не появляйся больше в его жизни, как кто-то, называемый "другом". ⠀Минхо вернулся за угол к детям и бросил Хёнджина с его мыслями. А Хёнджин убежал в больницу. Он пытался. Много чего пытался. И все попытки прилипали к липкому бьющемуся в грудине органу, сдавливали до посинения и резали, сшивая, разрезая, сшивая. Сердце вправду саднило. Обвивало изолентой с надписями мелками и выброшенными фломастерами: "помоги ему, заставь поесть", "поговори с ним, заставь улыбнуться", "исчезни, хватит делать ему больно". Жаль, под рукой не находилось ножниц. Воткнуть бы их прямо в эту кучу лент.***
— ... Что я — причина голодовок Ликси. — Я так и думал. Я видел, каким разбитым ты тогда ушёл. — Мой Ликси. Я не хочу делать ему... плохо, — охватив скрипучую цепь качели, Хван шмыгнул носом, это не плач, просто маленькая стрекоза у лица кружила. — Ты не делаешь, Хёнджин. Знай это. ⠀Сынмин остановил качели и наклонился над самым ухом друга. Он провёл рукой по его груди и сжал её в кулак. — Забей на Минхо и дружи с Ликсом. — Забить Минхо и дружить с Ликсом. ⠀Летающие насекомые с кристальными крылышками поулетали. Репейницы, пестрокрыльницы, моль, радужные дозорщики-императоры. Выползли из костяного мозга и испарились в летнем кислороде. ⠀Хёнджин отлепился от старой качели и метнулся к Феликсу. Он прислонился к его спине и закинул руки на плечи. Улыбнувшись, чмокнул Ликса в щёку. Вцепился во внимательный и колкий взгляд Минхо. Примкнул ближе. А Феликс слабо усмехнулся и сжал ладони Хёнджина. На его щеках расцвели тюльпаны, в глазах ещё ярче заиграли блёстки. ⠀"А Джисон, кажется, влюбился" — такая запись появилась на одной из кирпичных стен дворов и на жёлтой горке детской площадки. Её оставил Феликс. Вчера, остреньким угольком. И пририсовал кучу сердечек. ⠀Он бы и на щеках Хёнджина такие оставил. Вот только вчера его в кучке волчат не нашлось. ⠀А сегодня уголь, пылящий мел и акварельные карандаши, сворованные из дешёвого канцелярского киоска, были отданы Джисона. Его очередь раскрашивать сердечки. Он же вместе с Ликсом украл эту сраную пачку карандашей. ⠀Вдали трещала карусель, которую дети называли просто "тошнилка", шипели мятные леденцы в двухлитровой бутылке газировки, ютящейся под расписанной горкой. Это Джисон закинул. И расставил вокруг стаканчики с лимонной кислотой на дне. Но о чаепитии позабыл. ⠀Он утянул Минхо под зелёный пышный дуб красочного двора. Солнце сюда никак не пробиралось. И он мог предстать перед тем, в кого влюбился, без зонта. — Минхо, — хихикнул Хан, хватаясь за руку кота, он кружил его, обнимал, улыбался, — я те... — Любишь? Я знаю, Сони. ⠀И Минхо ему также улыбнулся. Все органы дрожали, смеялись. Губы соприкасались в лёгком поцелуе. Язык Джисона протолкнулся к языку Хо, провёл по нему, погладил. Привкус пломбира, горького цитруса и тонких кусочков мяса.Минхо переминал то нижнюю, то верхнюю губу Хана и покусывал их своими клычками. Послевкусие земляничного бальзама. ⠀Хёнджин, глядя на это, хмыкнул. А Феликс не отрывался от живой романтической сцены. Заметив это, Хван отпустил мальчика и отстранился. В горле пересохло и все слова проглотились, осталась только наигранная тошнота. То ребяческое чувство, когда перед юнцами целуются их родители. Но у Хёнджина их не было. И всё равно мерзко. Он затерял взгляд в волосах Феликса. Тёмные сухие прядки завивались ветром в серпантиновые спирали и мерцали хаотичными пятнами зайчиков. А ещё там нежилось пение сверчков, травинки, мелкие полевые цветочки и шерсть дворовых котов. Хёнджин дотянулся до серых волосинок зверей и осторожно смахнул их. Ликс со своими космическим глазами, в которые не вместиться галактика, обернулся на него. — Отвратительно, — грязно вякнул Хван. ⠀Ему кивнул стоящий неподалёку Сынмин. А Феликс отвернулся обратно. В грязно-оранжевом и розоватом цвете падающего солнца он был великолепен. Бледный и светящийся, как волшебная нимфа. Его пальцы хватались за худые бока, тонкие, ровные пальцы, которыми хотелось рисовать, которые хотелось целовать, ради которых хотелось жить и целый мир к ним положить. Глаза. Тонкая полоса, обвивающая чёрный океан с синеватыми и голубыми искрами. А Хёнджин будто разглядел это только сейчас. У него ведь обычные глаза. Но Феликс сейчас подойдёт и скажет нежное "ты особенный". ⠀Нет, не подойдёт. — Эй, Ликси. — М? — Как думаешь... — фаланги больно хрустнули, — Ай, ладно, забудь. — Что такое? – Ничего. Я хотел сказать, что... ⠀Феликс выжидал. Что же ему там хотели сказать? Теперь глаза, обращённые прямо на рдеющее лицо, казались Хёнджину ещё красивее. Поля чёрных роз. Разводы крепкого коньяка. Он задохнулся, или это ему тоже кажется? Парень погладил себя по животу, на что Ликс подобрался к его шее и обнял, целуя её столь бережно и блаженно, что Хёнджин бы мог растечься лужей апельсинового сока прямо в руки мальчика. — Так, что ты хотел мне сказать? — сладко спросил Феликс. — Что... мне жаль. — От чего? — От того, что бросил тебя. ⠀Ликс отпустил Хёнджина и провёл листочком орешника из кармана джинс по его щеке: – Больше никогда так не делай. — Ты ведь всё равно меня простишь, — он хихикнул и взъерошил волосы Феликса. ⠀И тогда Хёнджин понял, что даже если его "всё равно простят", он будет заслуживать именно его прощение очень долго. Потому что ему не нужно "всё равно", ему нужно сердце Феликса, бедное, кровавое, содрогающееся, трепетное, треснутое, оно уже всё его, но он этого не знал. Или не видел. А оно билось прямо на его ладони. ⠀Хёнджин забрал зелёный листок и упрятал в карман своей косухи. Взамен вынул из него горсть сухой морошки и придарил мальчику. Феликс сжал кулак с ягодами, пошатнулся и запнулся о мелкий камешек. Упал на колено, разодрав его до жгучего мяса. Хёнджин подскочил к другу и помог подняться. А ноги Ликса слишком слабые, и он упал обратно, и его потянули обратно. — Эй, Феликси, что такое, тебе плохо? — Нет, нормально... — он кое-как встал и застыл со светлым грустным взглядом, — нормально, Джинни. — Ты еле стоишь. ⠀По голени пополз бордовый ручеёк. Подраные голубые джинсы обнажили белые гольфы, что смочились кровью и поалели. — Просто нога болит. Может быть мы... — Пошли домой. ⠀Хёнджин схватился за локоть Ликса и с печалью забрался в его прелестные глаза. А Ликс забрался в сердце. Он сделал шаг вперёд, оглянулся на взволнованных детей с их бумажками и поникшими лицами, и замер перед лицом Хёнджина, выдыхая ему на губы горячий воздух. Он промолчал на выкрик Минхо, что отозвался в голове чем-то похожим на "давай перевяжем рану?". Промолчал на быковатое "подорожник приложить?" от Чанбина, что было больше обращено к Хо. И промолчал на всхлипы Чонина, невинного ребёнка с бумажной птичкой и его "Феликс, больно? Может, хочешь газировки?". И не промолчал на слова Хёнджина: — Да, давай, — и немножко усмехнулся с коротким подмигиванием. — Ну слава беспородным, лисик-Ликси! ⠀Нацеловавшийся Минхо крутил ручку зонта Хана под дубом, наблюдая. Схватив ладонь Джисона, он юркнул на солнце, запекающее кровь и слёзы, выжигающее краску и граффити. Роговицы щипало. — Лечи рану, Ликс, — фыркнул Хо. ⠀Качеля в нескольких метрах лязгнула: Сынмин приблизился к встревоженному Чонина со стаей бумажных животных и похлопал его по плечу. Он кивнул Феликсу, приговаривая проницательное "пластырь" и протянул тонкую бежевую полосочку. — Клей? — Чанбин просиял с жёлтым тюбиком в руке. ⠀Хёнджин опустил руку Феликса на своё плечо и повёл до их дома. Кровавое колено уже не щипало. Там пластырь Сынмина. И сердце не так щемило. ⠀Колено совсем на болело. А сердце немножко. Тихонечко само себе похныкивало. ⠀А поднявшись по лестнице, пройдя балкон с сухими цветами и лишь раз политым кактусом, рухнув в постель с Хёнджином, Феликс словил себя на мысли, что у него резало душу. Он приластился к груди Хвана и, задрав его футболку, отбросил её в сторону. Тёплая розовая щека примкнула к чувствительной коже. А губы Хёнджина одарили поцелуями пальцы Ликса. — Ты злишься на меня? — Чуть-чуть... — Скажи, — взгляд Хёнджина утёк в никуда, вдруг стало страшно, — м... ты ешь? — Джинни. ⠀Это имя, выскользнувшее из уст Феликса, заставило сердца обоих пропустить удар и забиться сильнее в попытках вырваться навстречу друг к другу и слиться воедино. — Что такое? ⠀Ликс смолк. Его речи застряли у самых губ. А это ощущение, когда не можешь вспомнить какое-то слово и оно будто вертится на языке, называется "прескевю". Но у Феликса не только это. Или может быть то. Он не мог сказать то, что хотел, ведь зубы перестукивались, а сознание мутнело. И не мог вспомнить, как называется то чувство, когда хочется вжаться в чужое сердце и обнять своим. И он всё же чуть отполз. Глянул в самые глаза Хёнджина. И подал низкий тихий голос: — Я хочу быть с тобой, Хёнджин. — Лик... — Не хочу прикрываться друзьями детства. Не хочу, чтобы остальные, видя нашу странную дружбу, перешёптывались. Я хочу, чтобы все видели мои чувства. — Феликс словно взорвался, настежь открыл клетку рёбер и выпустил оттуда всех крылатых разноцветных насекомых прямо в Хёнджина, — И не хочу, чтобы ты уходил, пропадал. Ты нравишься мне, и это не пустой звук, и не то, с чем можно поиграть, тебе ведь это тоже важно. Я хочу быть вместе с тобой и быть твоим. ⠀В лице Хёнджина что-то переминилось. Глаза напряглись, всматриваяясь в чёрные блестящие искорки во тьме. Он нерешительно скомкал мысли в нечто цельное с лапками и хрустальными слезами, и, стараясь говорить спокойно, зашептал: — Но чтобы быть вместе, мы должны оба полностью довериться друг другу... А как я могу довериться тому, кто даже себя уберечь не может? ⠀Феликса пробрало током. Он помолчал, поглядел на Хёнджина и отвернулся. Не резко и не плавно, но так душераздирающе. Будто последняя спичка, которой можно было бы поджечь свечу и осветить своё бытие, сплавилась, так и не внесла своё пламя в фетиль, в угасающее сердце. Но и сердце Феликса теряло огонь, меркло. А в тот миг, в тот самый один-единственный миг, оно как будто совсем выцвело. Как холст, на который хотелось пролить яркой краски, но он бледен. И даже так по-неземному чудесен. Но Ликс уже не смотрел в уставшие глаза и не давал заглянуть в сердце. Он просто вшил в Хёнджина себя, залез туда, поселился там и отвернулся. — Нет-нет, Ликс, я не то имел ввиду, прости, нет! — замямлил светловолосый парень, протягивая руки к Феликсу, — прости меня, не отворачивайся, повернись обратно, ну нет! — Не извиняйся, что бы ты не имел ввиду, ты всё равно прав, Джинни. — Нет! Феликс! Ну! ⠀Хёнджин заплакал. Громко, по-детски. А Ликс всё же развернулся к нему и прижал к себе, охватывая руками дрожащеее всхлипывающее тело. Не мог по-другому, не мог обидеться и не простить. Он его успокаивал, он его согревал, он его любил. Он никогда не видел, как его друг так отчаянно ревел и мялся, обнимая его со всей силой. Но Феликс и не думал отдаляться, он только обнимал в ответ, гладил по макушке, оставлял похныкивающие всхлипывающие поцелуи в волосах. Он и сам плакал. Но совсем тихо. Боялся перебить рёв Хёнджина, что из волка или дворого щенка превратился в мелкого беспомощного котёнка. ⠀Хёнджин до боли и ответных слёз мелодично плачет. Его хлюпания и дрожащие вздохи так призрачно красивы, звучны и удивительно милы. Они пробирали печалью. И заставляли дышать. Принуждали жить. Любить. Симфония любви и детских треснутых сердечек. — Я не оставлю тебя, больше никогда! — кричал Хёнджин в шею Ликса через слёзы. ⠀Кожа липкая, горячая и солёная от искреннего и яркого плача. Феликс бы слушал его вечно. Он гладил спину мальчика, нашёптывал имя Джинни где-то сверху. У него это звучало так... по-особенному. Ногти впились в лопатки, на что Хёнджин прогнулся в спине и мутно зашипел. А Ликс наклонился к его губам и застыл, продолжая тереться пальцами о его позвоночник, совсем-совсем близко к тому, чтобы выжечь кожу и достать до костей. Он вынудил Хёнджина провести своими губами по его туда-сюда и начал медленно отстраняться, дразня друга. — Ах ты, лисик, — шмыгнул Хёнджин и смял чужие губы в долгом, тягучем и мокром поцелуе. — А ты, как самый лучший день лета. — Первый? — Нет, последний, — Феликс опустился на шёпот и тихо усмехнулся, — потому что когда я вижу на календаре тридцать первое августа, я начинаю очень много всего делать, чтобы осталось как можно больше эмоций от лета. И делаю кучу всякой хрени. — Как ты тогда привязал скейт к самокату и начал катать уток? ⠀Хёнджин сглотнул остатки соли и вытер слёзы с щёк. — И как сплёл тебе венок из одуванчиков, но потом увидел собаку и отдал его ей. — А она его сожрала. — Ха, да... ⠀Хёнджин ещё всхлипывал и изливался горькими слезами. Сдалось ему, весь вечер будет ноющим и мокрым. Его плач оставался лужами на выгоревшей синтетика футболки, растворялся на пульсирующей шее, омывал морошку, что Феликс подносил к его щекам, стирал слёзы и съедал ягода, словно облитые сладким сиропом. — Ты пахнешь яблоками. — А ты украл моё сердце. — А ты залез в моё, — сказал Хёнджин и заснул в руках Феликса, целующего его щёки и алое сердце. ⠀Он его сгрыз и разжевал, он остался в нём на кровавый чай. Он обуял его своими прелестными крыльями волшебной бабочки и чарующей любовью. ⠀Кажется, Хёнджин сам этого попросил, пока спал. Так и скулил в кожу: "разжуй меня..."