Улицы нашёптывают кровь и мясо

⠀Бело-рыжий кот взревел где-то позади. У него рваный крик и хриплое мурчание. У Минхо в кармане ножи-бабочки без крыльев и телефон с одним звонком, на который никто не ответил. Лишь холодные серебристые пластины. А в руке банка подделки кока-колы из ларька. Он был готов растерзать. Был готов уничтожить. Ноги сами несли его в тёмный северный двор со старой площадкой и бордовыми подъездными дверьми. ⠀Сердце Минхо наливалось чёрной тягучей жидкостью, похожей на густой яд с мелкими пузырьками, и жестокостью. Хотя она всегда там таилась. У кошек душа будто луна: одна сторона сероватая, ласковая, тёплая, другая — мрачная, ледяная, яростная, чудовищная, звериная. Ли Минхо не злой. Ли Минхо желал отмщения. Отмщение, как некая неписанная, закулисная стадия горя. ⠀Минхо познакомился с Чаном ещё в начальной школе. Дети с неинтересными и неинтересующимися родителями, мальчик-собака, мальчик с котами. Вместе в сладком речном течении двух лет, забитых улыбками и детскими игрушками: плюшевыми мишками, самолётиками и пластиковыми ножичками, которые стали настоящими. И Минхо резко уехал. И мог удерживать связь с Бан Чаном лишь телефонными звонками. И ведь удерживал, как широкую металлическую цепь с чёрным псом. Он каждый вечер перекручивал в руке нож-бабочку, что ребёнком нашёл на какой-то свалке. Как сорока, у которой взгляд зацепился за что-то блестящее. Хо забрал нож себе. И лишь мечтал вернуться к другу, выбравшись из отчего дома с пьющим безразличным отцом и погибшей когда-то где-то как-то, он не помнил, матерью. А сумел возвратиться лишь когда Бан Чан лёг в больницу, сказав, что его сердце любит. Любило. ⠀А душа его всё ещё была детской. В ней он вспоминал, как гонялся с Чаном наперегонки по школьным коридорам, играл с ним в видеоигры, катался на велосипеде и заклеивал раны приятеля, пока тот прикладывал подорожник и яркие одуванчики к его ссадинам. Если бы в жизни Минхо не появился Бан Чан, наверное, он бы остался сидеть в стенах с бутылками, аморфным мужчиной, пахнущим перегаром и тремя котами, что поселились на улице, когда Хо сбежал под покровом ночи, не дождавшись от Бан Чана ни одного сообщения за семь дней. Давно, во втором чёртовом классе, где чертями были дети, он сказал: "если я не буду ничего писать тебе целую неделю, дружище, значит всё плохо, у меня проблемы с сердцем, бро!" и посмеялся. А через пару лет дополнил: "если всё будет слишком плохо, я отдам тебе свою компашку детишек-волчат, пригляди за ними. Неделя, Хо ;)". И больше всего Минхо боялся, что однажды целая неделя пролетит без единого словечка от Чана. И это случилось. И он снял квартиру на границе севера и юга. И забрал себе мальчишек с собачьим рыками. Но не все его взлюбили. А тот, кто поклялся быть рядом, спал в тёплой кровати. И даже не догадывался, куда направлялся его мальчик-кот, который, кажется, был вовсе ничей, дворовый, бродячий, блуждающий, потерянный, злой. — Терпеть я не могу, вот дерьмо, — фыркал Минхо, наступая на осколки стекла, — убью... убью... убью. ⠀Мальчик остановился напротив мусорных баков, где его терпеливо поджидали желтоглазые монстры в телах подростков. Их было четверо. А у Минхо был один нож, косая кожанка и кошачий взгляд, от которого любого человека бы пробрал ледяной холод. Но особ перед собой он людьми не считал. Он считал, что из-за них умер его лучший друг из худшего, но такого одного-единственного и порою даже неплохого детства. И в голову временами закрадывались мысли о том, что, может быть, всё же не из-за них. Но ярость побеждала разум. Он выхватил нож из кармана и взмахнул им в сторону. Голову резко заволокло тишиной и мутной пеленой. Лужа крови полилась на асфальт. Один из желтоглазых зажал живот и с глухим мычанием съехал по кирпичной стене многоэтажного дома, опускаясь к мусорным пакетам, в которых разбегались дворовые кошки, царапающие друг друга, ревущие. ⠀Минхо кинулся вперёд. На его лезвие упала вялая тушка. Противно, склизко, холодно. Мальчика потянули назад. Он схватился за свою куртку, ударил локтем за плечо, вновь рассёк ножом воздух и чью-то кожу. Сознание всё дальше и дальше ускользало от него. С громким рычанием его пнули в стену, где корчился раненый им парень с кровоточащим туловищем. "Не потеряй нож. Не потеряй нож. Убей... Убей. Убей!". Минхо не потерять бы свою человечность. Хотя бы человечность. ⠀Грудь заныла от сильного пинка ботинком. Горячая кровь прилила к сердцу и переполнила его. Хо крепче зажал ручку своего оружия. Верного друга, которому не нужна была клятва. Он ринулся вверх и рассёк лицо одного из трёх высоких теней, тянущих грязные лапы к нему. ⠀Внутри Минхо что-то упорно ныло. Стая бабочек или совесть в обличии сияющей феи. Что-то такое, что заставляло пальцы легко подрагивать. А решимость и жестокость ещё разгуливала внутри. Отдавала током. Наполняла мозг адреналином и отключала его вовсе. Мозгам не нужно сердечное согласие. Мозгам нужны нервные искорки, что из Минхо почти сочились, вместе с потом и сожалением, обращённым к Чану. Перед глазами всё ещё мелькал образ маленького мальчика, с которым они дружили почти десять лет. Совсем чуть-чуть не хватило. Так резко их ниточку перерезали. Так резко... — Прости, Чани... — шепнул Хо сам себе и воткнул лезвие в чужое бедро. ⠀Он сполз на колени от сильных ревущих ударов по животу. Боль разошлась по всему телу крохотными импульсами, скопившимися в одном месте огромным клочком электричества, что вспыхнул огнём и надорвал ноги, заставил их прогнуться, упасть. ⠀Минхо всегда был таким: вспыльчивым, мстительным, кошачеподобным, кидался в битву. Минхо всё ещё зажимал нож в руке и хаотично махал им во все стороны. Возле него кто-кто умер. А град ударов, рушащийся на его темнеющую кожу, становился всё сильнее. Двое. Двое сволочей. Минхо направил металлическую пластину влево и рассёк голень одного парня. Тот с криком повалился на асфальт. Слишком много громких звуков, но ничего не слышно из-за тошнотворного свиста в ушах. Мясо прогнивало, заражалось. Или оно давно осквернено. Хо резко поднялся и кинулся на оборванца, как хищник на мышь. Сел сверху и вонзил нож в какую-то широкую тень. Может, это была рука или бок, может и шея. Кровило сильно. Наверное, нитка венки. Мальчик продолжил с неистовой яркостью втыкать холодную тонкую и острую железку в тело под собой. Из его рта покапывала кровь. "Убить, убить, убить! Умри! Умри!..." ⠀Он отчаянно пытался оттолкнуть от себя последнего подростка, что стоял сзади и пинал Минхо в спину. Но один из пинков оказался слишком ломаным и сильным. Лопатки заныли. Скопленные в рассудке цветы бархатцев увядали, отдавали рыжеватым, как волосы юнца, сокрытого тенью тысяч зонтиков. Воспоминания. Смех. Темнота. Чувства. Кровь. Зловоние отравы в мясе. Ноги отказали держаться и согнулись сильнее. Минхо сполз с парня с ярко-оранжевым мерзким трупным взглядом. Он упал. А нож выскользнул из руки. С громким треском пластина прорезала бетон. ⠀Металлическое звякание. ⠀В голове уже совсем плохо. Мысли не вставали в ряд. Всё тело захватила проклятая дрожь и тявкание щенков-связок. Спина рвалась, а живот громко изнывал. Внутри Минхо лопались артерии, красили алую кровь в чёрный. Ах, как бы он хотел сейчас увидеть Бан Чана, обнять его. Сходить в кинотеатр и закидать экран карамельным попкорном. Забежать в дом его бабушки и наесться пирогами, а потом заставить друга потаскать её туфли. Побегать по полю красных маков вместе. Перед глазами снова мелькнул Чан. Галлюцинации становились всё живее. Минхо словно смотрел прямо в глаза мальчику. Но его ведь не было рядом, правда же. ⠀Хо продолжали пинать, избивать, пожирать. Кровь хлистала. Больше и больше. Она густыми кусками сползала на асфальт. Ошмётками выблёвывалась вместе с пережёванной плотью и крошками зубов. Так гнусно. Ужасно. Опять удар по лицу. Синяки опухали и вздувались. Светлой и живой кожи, кажется, не осталось. Она вся почернела, покраснела и воспалилась. Где-то треснула, где-то сочилась тёмными горячими струйками. Так темно. Грустно. "Сейчас бы под зонтик к Джисону...". Точно, Джисон. Значит у Минхо был не один друг. Значит кто-то ещё мог заставить бороться. Значит чью-то улыбку ещё можно было живо увидеть перед глазами. "Как же я... люблю тебя...". — А-а-а! — проныл Минхо в попытках дотянуться до ножа, выбраться из-под чужих ног. ⠀Над ним снова извивались две тени. "Только двоих, получается? Ну хорошо...". В голове опять бархатцы. А это ведь правда цветы Джисона. Такие нежные, пышные и яркие. На трясущихся переломанных ногах Минхо попытался встать. Он занёс кулак. Ударил кого-то или что-то и упал обратно. Его колени полностью разбиты. Но Хо крепко на них стоял. Он перестал шевелиться. Он просто стоял на коленях с висящими руками, истекающими кровью. Его и чужой. Он ничего не делал. Словно воин принял свою погибель. А взор летал где-то в небесах. Разглядывал одно единственное тёмное облако, похожее на ромашку. — Ты глянь, даже не двигается! Сука! ⠀Очередной удар коленом под шею и ботинком по ребру отбросил Минхо в сторону. ⠀"Сони... тебе тепло?" — не дождавшись ответа на немой вопрос, Минхо опустил мокрые веки. Он выронил каплю драгоценной слезы, что улетела вниз и разбилась, перемешавшись с лужей красного цвета. ⠀Минхо правда любил. Кого-то в своей жизни он полюбил. Он просто появился немного не в то время. Наверное, всё могло бы быть иначе. Но не вышло. Две души сошлись своей синергией и синонимичностью. Но оказались немножко разными. Два ребёнка оплутали друг друга своим теплом. Но сегодняшней ночью оно заледенело. ⠀А один из них нежился в кровати, пока другой дрожал у скопления мусора и сигаретных окурков. ⠀Органы внутри продолжали пропускать удары. Заводились и бились, как сумасшедшее. Затихали. Минхо вздохнул в последний раз. Кровь его остыла. А сердце, которое любило, остановилось. В него воткнули блестящее лезвие, что Хо выпустил из своей теперь уже навеки ледяной руки... ⠀Джисон подорвался с громкими вздохами. В груди колотился странный страх, растекающийся по крови. Его голова переполнена кошмарными мыслями от тёмных грёз. Никак он не мог понять, что ему такого привиделось в том ужасном сне. Но тревога заполнила изнутри. Заставила обнять колени. Зажаться. И лечь спать со слезами на глазах. Маленький ребёнок без плюшевой игрушки, что могла бы его защитить, но с коллекцией расправленных по всей комнате зонтиков. ⠀Они везде: на подоконнике, на полу у кровати, на широком письменном столе, под ним и даже один на постели, персиковый с кучей котят. ⠀В сознание прокрались мальчики с детскими душами. Голодный Феликс, Хёнджин, целующий его в щёки, Сынмин с плюшевым медведем, Чонин и кучей сладостей и оригами, Чанбин с какой-нибудь новой видеоигрой на побитом телефоне, Минхо и дворовые коты, и Чан, такой живой и весёлый. Прокрутив мальчишек в голове, как фильтр в колейдоскопе, Джисон заснул с еле ощутимой горечью во рту и странной улыбкой. Утешили его отголоски смеха и картинки солнца, переливающегося разными цветами от кругов зонтов. — Сегодня была такая странная ночь, — скривился Хан на лавочке у продуктового со стаканчиком мороженого карамельного вкуса. — И день вчера был... не очень, — Сынмин поглядывал на молчаливого Чанбина, гладил руку Чонина, обклеенную разрисованными пластырями и вылавливал из воздуха растворяющуюся юность. ⠀Джисон сгорбился, выпрямился, надкусил своё лакомство, встал с лавочки, походил туда-сюда, хмыкнул, пнул монетку, валяющуся на асфальте и присел на бардюр. Слишком много всего. По сравнению с ним, остальные дети казались полумёртвой саранчой. — М-да... — Чанбин тяжело вздохнул, навевая на воздух мрака и спёртости, — нужно кое-что вам сказать. ⠀Ликс с Хёнджином разукрашивали тетрадь поникшего Сынмина со стихами яркими рисунками. Их тихие улыбки оборвались голосом Бинни. — В общем, Чан... ⠀Сердца забились сильнее и тревожнее, но не у Чана, его сердце больше не забьётся. Но оно было красивым, просто изумительным, дивным. — Он умер вчера в больнице. ⠀Хёнджин, кажется, тоже умер. Его пальцы застыли и охолодели. Феликс ещё холоднее. Но на его глазах ещё блестела звёздная пыль, порошок сахара и искрящиеся блики персикового цвета. — Джинни, — неслышно шептал Феликс, легко дёргая Хёнджина за руку. ⠀Чонин взревел и прижался к Сынмину. По лицу того опускались ниточки солоноватых капель. Чанбин уже всё выплакал, он скрещивал руки в плотный замок и разглядывал вены на кистях. — Как же так? — пальцы Джисона прикрывали его распахнутые иссохшие губы. — И ещё, Джи. Минхо просил тебе передать. ⠀Чанбин протянул Джисону скомканного оригами-кота. С подрагивающими пальцами Хан развернул бумагу. По листку растянулись тонкие и острые завитки импульсивного почерка, выписанного чёрными чернилами. Глаза Джисона забегали по строчкам. И Джисон заплакал. ⠀Он рухнул на колени, роняя зонт. Чанбин сразу подскочил и удержал пластиковую ручку. Им обоим больно и плохо. Им всем больно и плохо. Как янтарным листьям больно отрываться от осенних деревьев. Как каплям росы плохо пропадать с тонких пряных трав среди туманного утра. ⠀Феликс прильнул к Хёнджину и спрятался в его руках, плавно укрывающих его тельце от внешних наружных лучей. Таких слепящих и горячих. У него не было аллергии на солнце. Он сам был солнцем. И сам себя пожирал. — Что там, Хан, что в записке? — шмыгал Чонин, вытирая все накатывающиеся слёзы, он проглатывал репейник в горле, раздирал об него все внутренности и сочился магическим жжением, щемящим чужие души, —Скажи... ⠀Джисон молчал, даже не пытаясь подняться с колен. Перестал шевелиться. Его руки бессильно висели. В одной теплилась развёрнутая бумага с откровениями Ли Минхо, в другой кровь. Кровь Джисона, вытекающая из ранок от ногтей на ладони. А взор терялся на небесах. Там облака, похожие на цветы. ⠀Чанбин расшевелил мальчика и усадил на лавочку. Его красное лицо светилось сожалениями. А лица Хёнджина и Феликса были запрятаны друг в друге и друг от друга. ⠀Колени Хвана, поцарапанные об асфальт, обнажённые дырками на джинсах, были поджаты, обвивали тонкое тело Ликса, прижимая его поближе к себе до мурашек, да так, что дышать становилось слишком тяжело. Рука путалась в каштановых волосах. А глаза терялись где-то на макушке. Феликс обнимал Хёнджина, дыша в его грудь. Он сдавливал его спину и лёгкие. Продохнуть совсем невозможно. Но неземное тепло, сокрытое в этих объятиях, слишком сильно манило. ⠀Это как запрятаться под цветущей весенней вишней. Как вкусить самый сочный и мягкий персик в клубничном июле. Как затянуться ягодными сиропами и ощутить отклики сахарных поцелуев. — Джисон! Что там?! ⠀Вздохнув пару раз, втянув в себя слёзы, оставив след карамели под губой и след тоски на сердце, Джисон вновь раскрыл помятый листок, укусил себя за палец, ощутив пресный вкус кожи и зачитал хриплым голосом: — "Мой милый Сони, я очень рад, что подружился с тобой. Мне дорого каждое воспоминание твоего смеха, кормёжки котов и недовольных лиц Сынмина, Чанбина и Хёнджина. Наверное, я много сказал неправильно. И мне жаль, что я не смог сблизиться с ними. Но у меня всё же появились хорошие друзья," — голос вздрогнул особенно сильно, — "Феликс, Чонинка, самые-самые чудесные мальчишки. И ты, люблю тебя. Ты поклялся мне быть рядом сегодняшней ночью. И я не злюсь, не жалею. Я сберегу твою клятву в сердце...", вот чёрт, хм, "и позову тебя только раз. И боже, хоть бы ты не пришёл...", нет... — кожу прожгло горячими потоками призрачного алюминия, — "Волки, кошки, без разницы, я был счастлив шататься с вами по улицам. Но у меня есть одно выжирающее чувство. И я должен успокоить его. Ради себя, своего друга, и вас всех. Кажется, оно меня и погубит," — Джисон остановился, вытер слёзы и зажевал мятную жвачку из кармана куртки, — "...но всё хорошо. Надеюсь, вы будете счастливы. И ты будешь. И никогда не стриги свою кучерявую чёлку! Прощай." ⠀Джисон снова пустился в безутешный плач. Внутри Чанбина опять заскрипели хищные орлы, проделавшие глубокие дырки в сердце. И Сынмину стало жалостно, мерзко-грустно. ⠀Минхо не плохой. И мир неплохой. Плохие люди в нём, но не мальчик-кот. Хотя... Кто-то осознал это лишь сейчас, кто-то не осознает никогда. ⠀Руки затекли от долгих нежностей с Хёнджином. А отстраняться не хотелось. Хотелось стать единым целым с русоволосым любящим мальчиком. ⠀Ходячее бедствие по имени Хан Джисон замерло. Хорошо, что не умерло. Рыжеватые волосы завивались в кудрявый венец и сияли жёлтым от зонтика. На щеках, губах и шее остывшие ласки остывшего Минхо и остывшие слёзы остывших тёмных глаз. Перед ними всё разлетелось на карты разных мастей, на осколки, впивающиеся в кожу и расплелось на мелкие узелки. ⠀Феликс тихо отсчитывал секунды общего молчания. Он не в силах его развеять. Он всё же отполз от Хёнджина, но тот потянулся обратно, втискиваясь уже в него. Его чуть липкие губы нежным покровом приластились к ключицам. Ликс слабо стонал. В нём распускались яркие солнечные и тёмно-розовые бутоны, которые бы выгрызть хоть как-нибудь, слишком мягко они обволакивали. И всё из-за Хёнджина, пахнущего яблоками, лежащего в руках. Всё почти так, как должно быть. ⠀Не хватает только ещё пары любящих сердец Бан Чана и Ли Минхо. Хёнджин выхватил из потока немых дум тёмный тугой узелок: "наверное, я бы и мог с ним подружиться", и ещё один, ещё туже: "мне жаль". Он обвязался вокруг его шеи. Ногой Хван дотягивался до своего разрисованного скейтборда. Он прокатывал его туда-сюда, надеясь, что четыре стёртых колёсика с бедными надписями "one", "four", "three", "love you", смогут увезти прочь все заботы. — Я хочу домой, — выронил Джисон вместе с несколькими чупа чупсами. — Посиди с нами, — выплюнул Чанбин с нежующимся куском ментоса. ⠀Джисон опустил голову не плечо парня, на его плечо опустил голову Сынмин, а на плечо Сынмина — Чонин. Хёнджин не отпускал Феликса. На лоб падали его слёзы. ⠀На пальце Хвана серебряное кольцо с гладкой полосой металла и рядом блестящих камней. А на руках Феликса все его фенечки из бисера, браслеты из кожаных шнуров, цепочки, подвески и колечки. Пластиковые, железные, разноцветные и из бусинок. ⠀Краем глаза, что колола футболка Ликса, Хёнджин заметил на асфальте белое птичье перо. Через пробелы в досках лавочки он дотянулся до него и отдал Феликсу. — Это зачем? — через плач спросил он. — Оно белое, как твоё сердце... — Красивое, — Ликс принял подарок. — Да. — А это что? ⠀Феликс указал крохотным пальчиком на красный стик в руке Хёнджина. Тот раскрыл его, облизнул мизинец, макнул в светлые кристаллики и смазал ими свои губы. И прильнул к Ликсу, передавая сахар на его рот: — То, как ты любишь. — Сладко... и щекотно. ⠀Хёнджин вытер с лица Феликса остывшие слёзы и заплакал сам. Его обняли, уткнули в горячее плечо, обласкали лёгкими объятиями. — А ты? ⠀Ликс удерживал вопрос "как ты любишь?" в самом центре своего сознания, пытаясь ответить на него так, как бы ответили другие мальчики. Сынмин любил тихо. Чонин по-ребячески. Джисон с искрой. Чанбин любил приставки и себя, и друзей. — Мокро. — Может быть, я люблю сильнее тебя? — Нет. Просто я плачу, — шмыгал Хёнджин, пиная яркий, как варенья и неоновые палочки с рейвов двухтысячных, скейт. — Ты просто... — Просто я. — Не просто. Это я просто, и просто с тобой. И тоже плачу. ⠀Блистающие глаза Ликса снова высвободили изящных алмазных сомов, как те, что плавают по речкам под красными мостиками. — У тебя гвоздики... ⠀Хёнджин протянул пальцы к серёжке Феликса, называющейся "серьга-гвоздик". Он зацепил её ногтем и чмокнул в мочку уха. — В животе? — Нет... ⠀Джисон дотянулся до банки газировки в руке Чонина и, щёлкнув ему по лбу, щёлкнул металлическим ключём с резким пшиком. Он проглотил лимонада со вкусом лайма и чего-то до искривления горького. Корица или сгнивший цитрус? Или тучи, застрявшие на антеннах и пыльных окнах. Что-то такое. ⠀Чонин вернул себе банку, отпил и скорчился. Ну, зато слёзы ушли. И тонкий голосок прорезался мелодичным подложенным тоном: — И что теперь? — А теперь берём скейт Хёнджина и отправляемся в кругосветное путешествие. — пролепетал Чанбин и уложился на Джисона. ⠀Поэт-Сынмин качнулся и плюнулся: — Его рухлядь нас не выдержит. — Сейчас получишь, заклинатель щенков и медвежат. — Да-да, ласковый принц яблочного сока, — промурчал-прогавкал он. — А?... — а Чонин суетливо бегал зрачками по залитой розово-жёлтым сверканием улице и своим друзьям, заклинателям, принцам, чаровникам. — Жить, Чонин, дальше мы будем жить и воровать лампочки из магазинов. — А мы разве?... — Всегда так делаю, — Чанбин взмахнул кудрявыми чёрными прядями. — А я прячу в супермаркетных коробках с жвачками резиновых пауков, — хихикнул Джисон в параллель с рыданиями. ⠀Сынмин усмехнулся Чонину и сильнее обнял его за плечо, гордо спускаясь к талии: — А мы с Чонином таскаем резинки Феликса и отдаём их дворовым собакам, играться. — Так вот, куда они деваются. ⠀Детские откровения и звонкий, почти истеричный смех Хёнджина, сопровождаемый смешной мимикой, отторгали все дурные мысли. Но не истребляли их. Не умерщвляли. ⠀У Сынмина на глазах лёгкое бельмо, напоминающее о кошачьих царапинах. А у Чонина глаза, наполненные водой и озорными свечками. ⠀Феликс дотянулся ногой до чёрного скейта со стикерами и цветными мазками Хёнджина. Он огладил его голень своей и опустил на доску пару красных яблок, за которыми сразу потянулся Хван. Как только перед Ликсом открылась его спина, он придавил её своими локтями и прилёг сверху грудью. Хёнджин чуть попыхтел и перевернулся на бок, укладывая голову на бёдра Чанбина. — У тебя ветер в голове, Хёни, — сказал он, имея ввиду, что прохладные потоки красиво шевелили кофейные волосы, а получилось только отметить легкомыслие паренька, ну и ладно, – и помада Феликса. — Что? ⠀Хёнджин подскочил и начал зарываться пальцами в свои затылок, в темень, выскребать цветные следы с каждой волосинки. — Что правда? Почему я не знал, что ты красишь губы? — с распахнутыми глазами пищал Хёнджин. — Цвет называется "утренний гранат". — Так вот чем они у тебя так вкусно пахнут! ⠀Накрыв губы Феликса своими, Хёнджин распробовал лёгкий сатиновый шлейф, а Ликс ощутил выдержанный терпкий привкус. И соль после слёз. — Мне так жаль, — отстранился Хёнджин и вновь расплакался, прижимая к себе мальчика. — Я люблю вас! — Джисон отдался воплю и хныканиям, и обнял свою любимую ребятню. ⠀Ему больше незачем сдерживать свою ранимую натуру, сокрытую от солнечных лучей ярким зонтом в руках Чанбина. Ведь сегодня утром лапы щенков подкосились от бездыханных трупов волчат.