Двадцать девятое августа, 2020
О глушителях Алфёдов и КлэшРейк рассказывают остальным за ужином. Они садятся рядом даже без каких-то предварительных договорённостей: Куркума занимает место рядом с Фарадеем, пока Кролик доброжелательно беседует с Хайди, и взрослые не обращают большого внимания, когда Клэш двигает свой поднос к центру стола и начинает шёпотом объяснять суть проблемы. Впрочем, Алфёдов полагает, что их действия достаточно далеки от вершины конспирации (потому что Фарадей единственный, кто сохраняет миролюбивые интонации после того, как КлэшРейк в красках расписывает, что никакого интернета не будет), и когда кто-то из старшекурсников начинает заинтересованно на них оглядываться, Алфёдов предпочитает тихо отойти в сторонку. Виверна, в общем-то, ещё днём говорит, что в перемещениях их никто не ограничивает — за исключением комендантского часа и леса вокруг территории, конечно — и поэтому он выскальзывает из здания столовой и медленно движется к жилому корпусу, на самом деле не зная, чем сейчас заняться. И Алфёдову не то чтобы не хочется погружаться в расследования или устроить прогулку в поисках каких-то новых загадок и тайн; просто за сегодня и без этого успело случиться множество странных вещей, и все они требуют... тщательного обдумывания. Когда мысль об этом появляется в его голове, Алфёдов приоткрывает дверь в здание общежития и торопливо поднимается наверх, ненадолго задерживаясь взглядом на комнате напротив его собственной. До этого он как-то не замечал, что там до сих пор не было жильца. Хм. Решив подумать об этом позже, Алфёдов ставит телефон на зарядку, вытаскивает блокнот и садится на кровать, стараясь понять, с чего ему лучше всего сейчас начать. Он выводит в центре листа текст «что-то произошло», и рисует несколько стрелочек от него, подписывая их «студентов стало меньше», «ситуация замалчивается» и «отдельные личности не выходят на связь», после чего отделяет толстой чертой и отдельно отмечает «кухня в жилом корпусе при отсутствии возможности покупки продуктов» и «грузовики въезжают на территорию по странному графику». Туда же вносит пункт «глушилки??» и секунду сидит, пытаясь определиться, стоит ли писать о проблемах с памятью.— Ты понимаешь, что технически в физике нет закона, запрещающего нарушение принципа причинности?
Нет, определенно никаких проблем с памятью.— В физике есть гипотеза о защищённой хронологии, и пока она себя полностью оправдывает!
Ситуация ведь станет лучше, если Алфёдов продолжит притворяться, словно ничего не происходит? Боже, ну как он всего за сутки прошёл путь от относительно успешного студента до странного человека с голосами в голове? Тоскливо взглянув в окно, Алфёдов выписывает в блокнот ещё пару пунктов (сумбурный диалог в его сознании продолжается, и он странным образом понимает, что в разговоре участвуют Секби, он сам и человек, которого отчего-то ему хочется называть Джастом, но это не может быть правдой) и закрывает лицо руками, желая исчезнуть и спрятаться одновременно. ...ладно, может быть, ему действительно следует решать проблему. Тихо выдохнув, Алфёдов перелистывает страницу и коротко зависает перед пустым листом, точно не зная, что конкретно необходимо записать. С чего вообще начались эти подобия галлюцинаций? Растерянно напевая случайную мелодию под нос, он позволяет себе рисовать что-то отвлечённое на полях (ромашки, ромашки, это всегда ромашки), пока пытается аккуратно сопоставить всю имеющуюся информацию. Задумавшись, Алфёдов понимает, что в принципе почти все встреченные им студенты кажутся ему знакомыми — кто-то в большей степени, а кто-то в меньшей (но это может быть обосновано фактором их относительной популярности и оттого недостаточно серьезно для аргумента); и с кем-то из них это абсурдное чувство принадлежности бывает ярким настолько, что Алфёдову почти становится страшно. Он выносит это в отдельный подпункт, записывая чуть ниже «ромашки» и «чёрно-жёлтая ящерица» (почему-то в его голове это «Джаст» и «Секби», и Алфёдов правда не знает—), а позже добавляет «акула», «бобёр», «×××
— Слушай, Секби, а ты можешь кое-что сделать для меня?
Когда Секби следует за Джастом к зданию заброшенного общежития, он чувствует себя почти неправильно. У бывшего жилого корпуса первокурсников на самом деле нет какой-то трагичной истории или драматического названия — говоря откровенно, Секби не уверен, что кто-то кроме студентов вообще называет это место «заброшенным общежитием» — и когда они перелезают через ограждения и несколько слоёв защитной ленты, а почерневшее от сажи и копоти здание впервые за последние несколько месяцев мелькает перед его глазами, оно просто не выглядит... своим. Задумавшись об этом, он рассеянно прикладывает руку к одной стен, и практически рефлекторно касается ожога на лице. Если углубляться в хронологию — ну, или, по крайней мере, её официальную версию — то причиной весеннего пожара (того самого, после которого Деб был признан мёртвым, а сам Секби получил ряд травм, навсегда совмещённых с понятием «проблемы со здоровьем») являлось неосторожное обращение с пиротехническими изделиями. Технически, это даже не было сильно далеко от правды, потому что Эндичка в компании, кажется, Хэвила и кого-то ещё действительно что-то взрывала в честь успешной сдачи экзаменов. Происходило это, правда, в нескольких сотнях метров от места возгорания, но администрация Академии или притворялась Бетховеном и не умела умножать и делить, или пыталась найти удобное оправдание для себя. В любом случае, факт оставался фактом — кого-то из преподавательского состава уволили, ректором Академии стал МоддиЧат (хорошо или плохо это было, Секби не брался судить), часть учеников исключили или попросили забрать документы — справедливости ради, на это были причины — и в целом всё... поменялось. Пусть ситуация и не стала широко освещаться в медиапространстве, репутация учебного заведения значительно пострадала, что в итоге закономерно привело к резкому уменьшению численности студентов и, следственно, бюджета Академии. Неудивительно, в общем-то — будучи родителем, он бы тоже не имел стремления отправлять своего ребёнка в подобное место — да и самому Секби возвращаться сюда не очень хотелось. Во-первых, потому что находиться в горящем здании было опытом не самым приятным (как бы он ни пытался доказать обратное всем и себе в первую очередь); а во-вторых, потому что после этого Секби провёл большую часть лета сначала в реанимации, а потом — в ожоговом отделении. И в действительности у него был абсолютно неиллюзорный шанс всё закончить, забыть про Академию и никогда больше не возвращаться — благо, поступал он туда по полной стипендии — и Секби, ну... думал об этом некоторое время. Однако во всей этой истории был один нюанс. У Секби были все основания предполагать, что на самом деле Деб остался жив. Вообще он не совсем понимает, как описать эту ситуацию, потому что после сегодняшней встречи с Джастом воспоминания о прошлом годе и альтернативных таймлайнах начинают медленно складываться во что-то относительно конструктивное в его голове, и это заставляет Секби лучше осознавать вещи, которые... выглядели бессвязными раньше. Но, поскольку большая часть деталей пока остаётся неясной, он решает не зацикливаться на сложностях временных парадоксов — потому что Джаст всё равно будет говорить об этом, сто десять процентов — и аккуратно переступает порог, задумчиво оглядывая здание. Откровенно говоря, у него нет каких-то особенных представлений о корпусе заброшенного общежития. Ну, в смысле, Секби знает, что после пожара тут выгорели окна, двери и частично обрушилась крыша, и ему вроде как известно, что разрушений здесь много настолько, что возводить заново проще, чем перестраивать. По крайней мере, о чём-то таком профессора говорили, когда он пытался подслушать их разговор в мае — и это, по идее, является одной из причин, по которым работу над восстановлением всего здесь отложили на неопределённый срок. Задумавшись над этим, Секби пропускает момент, когда Джаст вырастает за его спиной. — Думал, что это место выглядит иначе? Секби устало складывает руки на груди и оборачивается, пытаясь соотнести образ товарища с размытой фигурой из полузабытья своих снов. Джаст тихо смеётся над выражением его лица и беззлобно улыбается. — Ты в каждом цикле это говоришь. Секби обещает себе, что после ещё нескольких подобных шуток перестанет сопротивляться желанию подойти ближе и щёлкнуть его по носу. — Это жутко, Джаст, — недовольно хмурится он. — Больше так не делай. — Как скажешь, — легкомысленно разводит руками Джаст и коротко утыкается ему в плечо. Переставляя руки так, чтобы это было больше похоже на объятия, Секби неуверенно тянется, чтобы погладить его по голове. Что же, он… наверное, действительно по этому скучал. Через минуту Джаст разочарованно встряхивает головой и с намёком на недовольство отстраняется. — Ты не мягкий. Секби воинственно щурится и всё-таки пихает его локтём. — Значит, будешь потом обнимать Алфёдова, — хмыкает он и хихикает, когда Джаст уныло улыбается, словно показывая, что о всех этих шутках думает. Опустившись на относительно чистый участок опаленного стола, Секби по-детски показывает ему язык и хохочет, когда Джаст кидает в него яблоко. — Итак, — сквозь смех проговаривает Джаст несколько секунд спустя, — ладно, давай вернёмся к главному. Что ты помнишь о путешествиях во времени? И это... звучит так абсурдно на самом деле, что если бы Секби рассказали эту историю, он бы вообще не поверил. Но он действительно странным образом помнит... некоторую часть событий из различных временных веток — у него нет понимания того, как это работает, честно — и Секби ненадолго замирает, пытаясь привести в порядок свои мысли. — Это временная петля? — осторожно предполагает он, неуверенно растирая руки. — Или другой похожий на неё вид временного парадокса, я не совсем уверен. — Ага, со временем мы пришли к этой трактовке. Что-нибудь ещё? — Тебе доставляет удовольствие наблюдать за тем, как я пытаюсь вспомнить всё это, — иронически произносит Секби, наклоняя голову. Джаст сияет, даже не желая принимать вид, словно пытается оправдываться. — Не недооценивай свой мозг, — доброжелательно замечает он. — Попробуй ещё раз. — Дата начала — утро шестнадцатого августа, — хмурится Секби, наблюдая, как Джаст поднимается с места и роется в шкафах в поисках чего-то важного. — А заканчивается петля в ночь на семнадцатое ноября, ровно в тот же час. Получается, мы находимся в цикле постоянно повторяющихся девяноста трёх дней? Стоя к нему спиной, Джаст легко кивает и оборачивается, демонстрируя висящий на цепочке ключ. — Именно. Помнишь, сколько всего циклов уже прошло? Секби сползает со стола, следуя за ним, и растерянно качает головой. — Больше десяти? Джаст устало усмехается, с силой поворачивая ключ в замке двери в бывший рабочий кабинет кого-то из комендантов, и секундой позже Секби выбивает её с ноги. — Двадцать шесть, — с наслаждением сообщает Джаст. — Боже, видел бы ты сейчас выражение своего лица— — Это около шести лет, конечно! — задыхается от возмущения Секби. — Я даже не уверен, что жалею о том, что не имею никакого представления о большей части этих событий. Он проходит между книжных шкафов (какие-то из них покрылись гарью и сажей, но эта сторона корпуса как будто кажется... наименее пострадавшей), и случайным образом вытаскивает оплавленную папку. — Ладно, опустим это, — говорит Секби с интонацией «потом мы вернёмся к этому и ты будешь плакать». — Нам что-то нужно здесь? Вытащив из-под стола ящик с инструментами, Джаст задумчиво кивает. — Всё, что можно поместить в сапрессор, — отмахивается он, когда смотрит куда-то в пустоту. — На словах не объяснишь, я лучше просто потом тебе покажу. И отдам кое-что, когда мы спустимся в бункер — не спрашивай, почему он под корпусом, я понятия не имею — просто держи в голове, договорились? — Я не могу избавиться от ощущения того, что ты втянул меня во что-то страшное, — шутливо жалуется Секби, отправляя часть выбранных Джастом вещей в рюкзак. — Мы кстати занимаемся кражей имущества Академии прямо сейчас, ты знаешь? — Это для благой цели, — произносит Джаст, искренне пытаясь стереть с лица улыбку. — Секби, готов в последний раз попытаться спасти мир?