Sunder

      С самого детства Лань Ванцзи прививали хорошие манеры, и он был довольно близок к тому, чтобы стать идеальным и вежливым господином. Однако ни одно учение не было направленно на то, чтобы сделать из него доброго или хотя бы хорошего человека. Наставления клана Лань всегда были направлены больше на праведность, а не доброту.       Осознание, что он никогда не был хорошим человеком, ошеломило его и привело в чувство.       И он попытался принести Вэй Ину свои извинения.       — За что? — спрашивает Вэй Ин. Наклонив голову вбок, он напоминает собой красногрудую малиновку. Непреклонную, всё не желающую возвращаться домой, потому что ранее Лань Ванцзи захлопнул перед ним дверь, когда он прилетел к нему, чтобы пощебетать и прильнуть. — В этом нет твоей вины. Ты знаешь это.       «В том, что я тебе не нужен», — повисает в воздухе, однако Лань Ванцзи всё понимает и только смотрит на Вэй Ина, который безразлично шаркает ногами.       — Это не так.       Это не правда? Однако это именно она, и Лань Ванцзи ненавидит себя за это. В прошлом, когда они были совсем юношами, он не принимал Вэй Ина и совершенно не ценил его.       Как много раз он просил Вэй Ина исчезнуть?       Как много раз Цзян Ваньинь ругал Вэй Ина за то, что он излишне часто досаждает ему, перед Небесами заявляя всем и каждому, что Лань Ванцзи устал, раздражён и недоволен самим существованием Вэй Ина, и как часто он пытался исправить это?       «Проваливай», — вспоминает он с ужасом. Таким был его ответ и отказ от каждого подарка Вэй Ина, от его компании, его идей и предложения дружбы. В то время он отчаянно пытался держаться на приличиях, которым его учили, и неуклонные, в то же время неточные правила, которые дядя прививал ему с тех пор, как выяснилось, что золотое ядро Лань Ванцзи росло в паре с другим. Всю молодость Лань Ванцзи делал всё, что было в его силах, чтобы не пойти по стопам отца, и это было его наибольшим ужасом, который он держал за семью замками. Тогда он верил, что идёт по правильной дорожке.       Вэй Ин был так ужасно похож на его мать. Кроме неё, он был единственным в человеком жизни, кто решил, что это его личное, исключительное хобби — дразнить, пытаться ухватиться за него и говорить всякие нелепости, вроде того, каким милым он был. И ровно также, как было с его матерью, дядя — истинный глава клана Лань — презирал Вэй Ина. Также, как и его мама, Вэй Ин ощущал себя в Облачных Глубинах как в ловушке, и ему никогда не было там спокойно, пусть у него и была возможность уйти в любой момент. Впоследствии его выгнали раньше времени.       Лань Ванцзи никогда не хотел выходить за оскорблённого, ущемлённого всем Вэй Ина, которому к тому же нравились девушки. Никогда не желал увидеть Вэй Ина запертым в цзиньши, точно в ловушке, сотканной из трёх тысяч правил его клана и склонившегося перед порицанием его дяди.       И дядя видел это. Видел и знал, к чему всё идёт, посадил его перед собой и вбил в голову — ни в коем случае не пытаться посадить Вэй Ина под замок. Не искать с ним встреч, не следовать за ним, не лезть из кожи вон, чтобы быть добрым к Вэй Ину, не помогать ему и не проявлять пристрастия — запрещено было делать всё, из-за чего сын слуги мог бы почувствовать себя обязанным связать свою судьбу узами брака с кланом, который на словах презирал. Дядя презирал Вэй Ина, но, несмотря на это, он был уверен, что Лань Ванцзи не повторит судьбу своего отца. Этот юноша всегда представлял собой полную противоположность тех людей, которые были бы счастливы жить бок о бок с кем-то из семьи Лань — в частности, с Лань Ванцзи. Он и сам понимает, что излишне строг во всём, что касается правил. Не было ни единого дня, когда Вэй Ин не жаловался на еду, правила, тишину, отсутствие красивых девушек, формальный этикет и традиции праведной и дисциплинированной жизни. Не было ни единого разговора между ними, когда Вэй Ина не срывался и не говорил о том, насколько он на самом деле скучный человек, точно уже не юнец, а старик.       Несмотря на всё, Лань Ванцзи влюбился в него. Именно из-за всего этого.       Это будущее сделало бы их обоих несчастными.       Дядя заметил и понял, и сделал всё возможное, чтобы Лань Ванцзи ни в коем случае, даже ненароком, не сплёлся с Вэй Ином, не связал их жизни воедино и не сделал ничего, что стоило бы ему той свободы, которой он так дорожил.       Это было верно. Разумно. Лань Ванцзи выслушал дядю и перекрыл конец своей связи, чтобы ни единое его желание или потребности не пробились к чувствам Вэй Ина.       Дядя беспокоился всякий раз, когда смотрел на него и понимал, какую смуту может создать собой Вэй Ин, а Лань Ванцзи, как следствие, был…       Всего лишь испуганным ребёнком.       И он был груб, пренебрегал своей родственной душой, потому что не знал, как вести себя и как сделать так, чтобы они оба были в безопасности. Лань Ванцзи ожидал от себя невозможных высот и презирал Вэй Ина за излишнюю недисциплинированность, которую он так отчаянно и тихо пытался взрастить в своем сердце.       Однажды Сюнчжан отвёл его в сторону и говорил с ним об необходимости быть мягким со своей родственной душой, относиться к ней с заботой, быть щедрым и отвечать взаимностью. Эту не то лекцию, не то совет он воспринял со жгучей обидой. Да что Сюнчжан вообще знал о родственных душах? Теперь же он понимает. Сюнчжан видел, как Вэй Ин из раза в раз пытался добиться его внимания, вёл себя, точно озорной ребёнок, и протягивал руку, без слов предлагая всего себя Лань Ванцзи, желая лишь того, чтобы он обнял его.       Сейчас Вэй Ина едва ли смотрит на него, а если и смотрит — то только резко. Не говорит с ним, пока того не требует ситуация или Вэнь, которого нужно убить. Не хочет, чтобы Лань Ванцзи взял его за руку и удержал.       И теперь Лань Ванцзи стоит здесь и пытается объяснить ему, что это было недоразумением, хотя на самом деле всё было иначе.       «Разве это, — спрашивает он себя, очнувшись, — Вэй Ин хочет услышать? Разве могут извинения вернуть всё на круги своя? Близок час, когда Вэй Ин умрёт, и не важно, любит его Лань Ванцзи или нет, принимает ли он его или нет, извиняется или нет.       В конце концов, Лань Ванцзи понимает, для чего нужно одобрение, которое так отчаянно пытается урвать в его взглядах. То — единственный путь для Вэй Ина сохранить рассудок, пока идёт война. Понимает, почему Вэй Ин никогда не говорит о том, что будет после.       Путь, выстеленный перед Вэй Ином, узкий, тесный, тёмный и короткий, и им не остаётся ничего другого, кроме иди до его конца.

***

      Вэй Ин всё ещё не говорит с ним. И это неважно.

***

      Цзян Ваньинь преследует его, точно волк.

***

      Это неважно.

***

      Приходит второй год войны, и победа граничила с поражением. Потери есть с обеих сторон. Армия Вэней не просто больше их собственной — их исключительно чертовски много. У войны нет конца: от одного поля боя они переходят к другому, освобождают одну деревню здесь, а после перехватывают другую — там, прежде чем отходят к следующему аванпосту, точно на следующий кровопролитный круг в земли, которые они усыпят пеплом сражения. Для Лань Ванцзи звуки разрываемой плоти почти столь же знакомы, как ноты песни «Ясности». В этом есть свой резкий, почти сумасшедший ритм: в том, как кровь сочится из ран, когда он отрезает врагу ногу или руку, в которой тот прежде держал меч, и перерезает их артерии, после оставляя их тела — эти обескровленные марионетки — позади, чтобы Вэй Усянь мог подчинить их себе и использовать.       Как он делал с самого начала войны, Лань Ванцзи следует за Вэй Ином из одной кровавой бойни в другую. Вэй Ин никогда не жалуется ни ему, ни кому-либо другому на скудные порции, на которые они перешли, или на извечные требования стараться лучше и больше, одерживать победу за победой, осквернять горы трупов и превращать себя в демона. Не произнося ни слова, он потворствует каждому приказу Не Минцзюэ и избегает взволнованных взглядов всякий раз, когда он заходит или покидает лагерь. Ввиду отсутствия сна и правильного питания он исхудал, и в сочетании с его красно-чёрным ханьфу и впалыми щеками он ужасающе сильно похож на призрака. И он действует со всей властью, которую ему предоставили.       Их собственная армия заклинателей боится его грозной непобедимой фигуры, возвышающейся над всеми в окружении горы из трупов. Вэй Ин достаточно хорошо умеет показать всем свою несокрушимость.       Лань Ванцзи каждый раз после битвы находит его в окружении мягкой тишины и тел погибших заклинателей, которых вместо того, чтобы придать огню, отдают в руки Вэй Ина, который после подчиняет их своей воле. Никто не рискует беспокоить его, пока он занят своей работой. Это — невероятное, немыслимое кощунство, потому что тела погибших не должны использовать. Однако они на войне, и это — необходимая мера. Каждый в армии считает: лучше это сделает Вэй Ин, чем они.       Как и прочие, Лань Ванцзи оставлял Вэй Ина работать одного. Вместо того, чтобы принять Вэй Ина таким, каким он есть, мужчина пошёл иным путём и подобным образом пытался отдалиться от Вэй Ина и вычеркнуть его из своей жизни       Уши Лань Ванцзи полыхали от стыда, когда он предложил ему помощь.       Вэй Ин воспринимает это как признак искажения ци, поэтому Лань Ванцзи приходится потратить изрядно много времени, чтобы убедить его: раз он может выпустить кишки заклинателю из Вэней, то и вполне себе способен окунуться в их тела по локоть, пока Вэй Ин будет восстанавливать плоть, чтобы привести мертвецов в подходящее для боя состояние. Само собой, Вэй Ин решил идти непримиримым путём и делал вид, словно Лань Ванцзи вовсе не существует. И, пожалуй, он заслужил это. Однако ему уже приходилось ждать людей, которых он любил, и он был достаточно упрям в этом, чтобы преуспеть. Таким образом, он стал преследовать Вэй Ина и шёл за ним по пятам, то и дело мешая ему работать, пока он не сдался и не дал ему задачу, чтобы тот не мешался.

***

      В конце концов, он теряет терпение, столкнувшись с Цзян Ванинем.       Разум затянуло туманной пеленой ярости, а руки, казалось, погрязли в некотором подобие глазури. Кровь Цзян Ваньиня на его руках ощущается густой, тёплой и даже ароматной, а звук треснувших костей напоминает выпечку, которую засунули в печь дважды и сломали пополам. Лань Ванцзи почти может ощутить вкус удовлетворения от заслуженного наказания — этот сладкий, горячий и порочный вкус. Удар за ударом, он выжидает после каждого пинка, пока Цзян Ваньинь придёт в себя, а после наносит новый удар, так, чтобы он видел его, прежде, чем почувствует на себе.       От Цзян Ваньиня его оттаскивают в две пары рук — Сюнчажня и Не Минцзюэ. Кровь стучит в ушах в стаккато, а крик Не Минцзюэ привносит в эту мелодию гармонию, однако только благодаря Цзян Яньли, у которой хватило ума встать между ними, Лань Ванцзи не смог зайти слишком далеко.       Скрытый за спиной сестры, Цзян Ваньинь напоминает собой нелепую массу из крови и побоев и стонет, то и дело сжимая место, где Лань Ванцзи сломал ему ребро. Может быть, даже несколько.       Затем появляется Вэй Ин, и в этот момент едва ли не случается ещё одна кровавая бойня, а после воздух сотрясется от множества криков.       Лань Ванцзи понятия не имеет, что такого Сюнчжан и Цзян Яньли сказали Вэй Ину, однако тот удержался от его убийства за то, что он посмел тронуть его драгоценного маленького шиди. Паника охватила его целиком и полностью, когда они все обратили своё внимание на него, и…       — Я знаю, каков мой брат, глава клана Лань. Раньше он был сердитым маленьким мальчиком, а теперь он — сердитый молодой мужчина, и… — Цзян Яньли тяжело вздыхает, и в этот момента она выглядит мрачной и уставшего от всего. — Что он сделал, второй господин Лань? Вам троим больно. Это всё видит целый лагерь, и как, по вашему, это скажется на моральном духе армии?! Это ужасно для вас троих! Один мой младший брат самовольно порезал себя на куски, а другого принижают все, кто знает нас, и никто из них не говорит со мной об этом. И ты не хочешь поговорить со своим братом! Мы не можешь помочь ни тебе, ни А-Сяню, ни А-Чэну, если никто из вас не… Что сделал мой брат?       …Нет женщины страшней, чем старшая сестра.       Ответ выходит скомканным из обрывков фраз, согласных и несогласных звуков.       Нож вонзался в их тела, а нескончаемая агония длилась два дня и две ночи, пока золотое ядро Вэй Ина медленно и аккуратно вынимали из его тела — и тогда Лань Ванцзи понял, что судьба Вэй Усяня оборвана.       Вслед за этим он почувствовал, как Вэй Ина сбросили в Могильные Курганы, в тот самый долгий, ужасный, полный отчаянного крика миг, когда Вэй Ин был так уверен, что уже мёртв — и после не было ни единой секунды, когда бы жизнь казалась реальной.       А после наступило осознание, что Вэй Ин умрёт через каких-то кратких пару лет, и Лань Ванцзи будет обречён на безрадостную жизнь, в которой он навсегда утратит свою родственную душу и будет жить, полный горя, неизведанных «а что если» и пространстве, в котором не будет места ни для чего.       Осознание, что у него нет ни единого способа, чтобы последовать за Вэй Ином и прервать своё существование, и нет даже возможности угаснуть, как это происходит с прочими, потому что был велик шанс причинить тот же вред Цзян Ваньиню, который вовсе не его родственная душа, не его выбор и не тот, кто ему нужен, и всё же этот человек теперь тот, в чьих грубых, злостных руках покоится его душа.       Он рассказывает обо всех мелочах, которыми его уязвил и подставил Цзян Ваньинь, из-за чего Лань Ванцзи чувствовал себя так, словно с него срывают слой за слоем на глазах сотен людей, и в этот момент, пока слова срываются с его уст, он не может взглянуть на брата. Каждое постыдное признание, которое он раскрывает своими собственными губами и голосом, раздаётся эхом в ушах и скрежещет по внутренней стороне черепа, точно острые когти — по камню.       Из-за оборванной связи Лань Ванцзи никак не мог скрыть свои чувства и физические переживания от Цзян Ваньиня. Ровно также и он не мог перекрыть конец их связи. И он просто знает — чувствует, как звон колокола — когда Лань Ванцзи испытывает какие-либо глубокие чувства. Точно знает и щебечет о боли, о голоде или усталости, которые Лань Ванцзи тщательно пытается скрыть. Упоминает из раза в раз о его снах, о которых был прекрасно осведомлён. О тех, где Вэй Ин прощает его. В которых они с Вэй Ином живут в небольшом домишке посреди тишины и покоя, заботятся о кроликах и цветах и охотятся на тварей, чтобы помочь людям. Охваченный стыдом, он вспоминает и тот сон, в котором Вэй Ин приглашает его в своих крепкие объятия в свою постель и позволяет касаться своего тела.       Цзян Ваньинь возглавляет «Низвержение солнца». Вэй Ин — наиболее грозное оружие в их руках. Лань Ванцзи — его щит и страж всех их надежд. Никто из них троих не должен быть столь агрессивен по отношению к другому, и они не должны драться в грязи, пытаясь выцарапать друг другу глаза. Во все времена были случаи, когда войну проигрывали и за меньшее.       Их старшие брат и сестра правы: молчание никому не поможет. И вот сейчас он сидит перед ними и рассказывает о своей любви к Вэй Ину и о том, как искусно Цзян Ваньинь испытывает крохи его нервов последние месяцы, втаптывая в грязь каждую новую надежду, его печаль и сожаления. О том, как Цзян Ваньинь обвиняет его в том, что он нападает на него со всеми этими чувствами. О том, как он без излишних угрызений совести говорит ему в лицо, насколько бесполезна вся его любовь, и как Вэй Ин легко и запросто отбрасывает его чувства прочь ради своего брата, клана и долгов перед Юньмэн Цзян.       На самом деле Лань Ванцзи не понимает, как всё это может помочь Цзян Яньли и её братьям. Правда лишь больше расстраивает её. Однако она старше него, и она сама попросила, и он выдержит столько разочарованных взглядов, сколько потребуется.       Проглотив гордость, он рассказывает им о тех словах.       Только погляди, как легко он выбросил тебя и отдал мне. Будто мне нужны были его объедки.       Цзян Яньли выглядит опустошённой, а Сюнчжан — почти в ярости. И это обескураживает.       Закончив на этом рассказ, он замолкает и чувствует себя так, словно он — потрескавшееся яйцо, которому суждено разве что разбиться на части, вне зависимости от чьих-либо попыток. Он опускает взгляд на свои руки, которыми он вцепился в свои колени. Лань Ванцзи никогда не был беспокойным человеком, однако прямо сейчас он бессознательно комкает ткань одежды пальцами, осознавая, что не может просто отпустить её.       Рассказывать о своей любви к Вэй Ину, прежде, чем он успел рассказать об этом ему самому, своему брату и сестре Вэй Ина, кажется неправильным, несправедливым и нечестным. Стыд охватывал его и до этого, когда всю его любовь сунули прямо в горло Цзян Ваньиню без их воли. Охватывал, когда его насильно привязали к другому человеку, и никто из них не мог остановить это, потому что ни у кого не было контроля над этим. Вэй Ин никогда не спрашивал. Однажды у него отобрали это драгоценное чувство, и вот он отдаёт его вновь и сам.       И ему так стыдно за себя.       — Лань Чжань?       Краткая волна дрожи прошлась по телу мужчины. Вэй Ин, который выглядит расстроенным, стоит перед ним и смотрит на него с беспокойством, крепко сжимая флейту в своей руке.       Цзян Яньли стоит подле него и бережно придерживает за локоть. Само собой. Хоть он и признался во всех грехах, но всё ещё не извинился перед ним. Лань Ванцзи не знает, чего именно они хотят, однако Цзян Яньли жаждет помочь своим младшим братьям, и она привела Вэй Ина сюда увидеть его, так что…       Он опускает перед ним на колени и кланяется.       — Что он делает? Что ты делаешь? Вставай, — чужие руки настойчиво тянут его выше. — Вставай!       Он вглядывается в лицо Вэй Ина. И колеблется.       — Приношу извинения.       Сюнчжан резко выдыхает.       — Ванцзи, нет. Они причинили тебе достаточно боли.       Вэй Ин обходит его.       — Жизнь моего брата…       — Это не обсуждается, А-Сянь, — прерывает его Цзян Яньли, и злость в её голосе вынуждает Вэй Ина замереть. — Ты сделал для А-Чэна достаточно, и с этим согласится любой! Куда больше, и это также подтвердит любой. Я привела тебя сюда не ради этого.       Взгляд женщины пылает острой яростью, когда она смотрит на них обоих, и на её нежном лице эта эмоция выглядит почти излишней и странной. Необычное, но учитывая ситуацию, весьма к месту.       — Помиритесь. Вы оба. Достаточно.       И, схватив за руку несчастного Сюнчжаня, она выходит прочь из палатки.       Наступившая после тишина опадает на плечи непомерной тяжестью. Помириться с Вэй Ином? Лань Ванцзи не знает, с чего начать, и не может даже встретиться с ним взглядом, не после того, как унизил себя столь неблагопристойным проявлением нрава, поэтому решает избрать лучшее из возможного и сохраняет гордое молчание.       К счастью, Вэй Ин не нуждается в отговорках.       — Ты никогда не говорил мне о том, что чувствуешь.       Они оба знают об этом.       Лань Ванцзи бросает на него краткий взгляд. Вэй Ин не смотрит на него в ответ и выглядит сжатым и неловким. Точно он находится тут под давлением кого-то более влиятельного, и это является правдой.       — Ты никогда не говорил, что можешь чувствовать, — Вэй Ин делает резкий жест в его сторону с помощью Чэнцинь. — Не говорил, что можешь чувствовать всё.       — Не всё. Некоторые вещи. Глубокие, — он ненадолго замолкает, а после продолжает. — Да, я чувствовал это. Как ты упал. Всё.       — И теперь Цзян Чэн может чувствовать всего тебя.       Слова проникает в него, словно нож, который вновь и вновь погружается в его нутро. Не удержавшись, он резко вздрагивает, едва отшатнувшись от Вэй Ина, и ненавидит этот взгляд, направленный на него: сухой, открытый, болезненный — а после вновь замыкается в себе.       — Шицзе хочет, чтобы я извинился перед тобой. И Цзян Чэном, — грубо бросает он. — Она рассказала мне. Всё.       Всё?       Само собой, совершенно не всё.       Ради Гуаньинь свыше и Ян Ван с понизу, пусть это будет не всё.       Сколько всего ещё заберут у него? Именно так Вэй Ин и узнает о его чувствах? С третьих рук, из уст его сестры и при невольном участии его брата в том, что было их связью?       Почему, почему, почему, почему, почему, почему, почему он не ценил их связь, когда она принадлежала только им? Только Лань Чжань и Вэй Ин, только библиотека или крыша здания.       Скованный ужасом и стыдом, он молча смотрит на Вэй Ина. Во рту скапливается горечь, стоит ему только подумать о том, прямо сейчас Цзян Ваньинь чувствует всё это, если только не валяется где-то там в бессознательном состоянии.       — Всё? — с ужасом выговаривает он застывшими губами.       Пожав плечами, Вэй Ин хмурится.       — Ну, она рассказала мне достаточно. Что тебе больно. Что ты чувствуешь, если мне больно. И чувствовал всё то, что чувствовал я, когда Вэнь Цин… И про Цзян Чэна. Послушай, я знаю, что прямо сейчас я зол, но это вовсе не значит, что он не заслужил этих побоев, ясно? Она рассказала мне о том, как он себя повёл. Что сделал тебе. Я не хочу, чтобы всё случилось именно так. В любом случае. Ты наказал его достаточно хорошо за нас обоих.       — Мн, — соглашается Лань Ванцзи.       Тревога отпускает его, и он чувствует глубокую благодарность Цзян Яньли за то, что она сохранила его тайну. За то, что она позволила ему ухватиться за те осколки всего, что он потерял.       — И поэтому ты был, ну… Так зол на меня? Куда более злым, чем обычно.       Вэй Ин наконец-то оборачивается к нему, и Лань Ванцзи удивлён тем, что видит. На любимом осунувшемся лице проступали тени собственного беспокойства, горя и ужаса.       Какой-то вопрос сорвался с уст Вэй Ина. Разве не оказался он в этой несуразице лишь потому, что никогда не пытался поговорить с ним? Вдохнув, он пытается заставить себя заговорить.       — Мн.       Затем он хочет вернуть слова назад, потому что это не та причина. Не настоящая. Нисколько.       — Нет.       Вэй Ин, точно недоверчивая пташка, склоняет свою голову вбок.       — Мн или нет?       — Я был зол на тебя, потому что…       На то было множество причин. С чего стоило начать? Какая из них имела больший вес? Не зная ответа на этот вопрос, он только пожимает плечами. Разве это важно? Лань Ванцзи думает, что это более не имеет значения.       — Ты действительно отдал своё золотое ядро, потому что думал, что не нужен мне?       Это съест его заживо.       Это съест его заживо, и он позволит этому случиться.       Тон его голоса неотвратимо меняется на жалобный, почти умоляющий, когда он спрашивает Вэй Ина об этом. Не может сдержать слёз, что скопились в уголках его глаз и неминуемо скатились по его щекам. Внутри него неустанно повторяется прости, прости, прости, прошу, мне так жаль…       — Конечно нет! — выкрикивает Вэй Ин, потрясённый этим, и смотрит с той же эмоцией на него.       — Не лги, — выговаривает он сквозь рванные вздохи. — Ты сам сказал об этом.       — Я сказал… О, чёрт возьми, я действительно сказал это? Да, хорошо. Лань Чжань, ты же никогда не прислушивался к той чуши, что я нёс, так почему ты принимаешь это так близко к сердцу сейчас? Ты же знаешь, что это неправда!       Отвращением проступает на его лице, и Лань Ванцзи не может сдержать этого. Вэй Ин ужасный лжец.       — Не лги.       Точно дикий зверь, Вэй Ин смотрит на него в ответ.       — Хорошо. Прекрасно. Это было причиной, но лишь немного. Не полностью. У меня тогда были более серьезные проблемы, и из любви к… Я хочу сказать, что сделал это, потому что в тот момент его жизнь была важнее твоей или моей. И тогда я не заботился ни о том, что случился со мной или тобой. Я знал, что разрушаю твою жизнь. И я знал, что… Ну, что это значительно сократит срок моей жизни. Знал, что случается с теми, кто потерял свою родственную душу. Возможно, я знал, что разрушаю тебе жизнь своими действиями. Знал, но не прекратил думать об этом. Лань Чжань. Будь это только ради долга к его родителям, я бы, возможно, и мог забыть об этом. Но это был Цзян Чэн, Лань Чжань. Мой младший брат… Он выглядел так, словно не сможет жить без золотого ядра. Заклинательство — основа его жизни. Можешь посмеяться над ним, если хочешь. Знаю, все вокруг кличут его слабым из-за этого, но пусть они все катятся к гую! Катились тогда, пусть катятся и сейчас. Никто из вас не пережил бы и дня без ваших драгоценных золотых ядер!       Замолчав, он пытается привести дыхание в порядок. В отличие от меня, повисает в воздухе между ними. Лань Ванцзи задаётся вопросом, хочет ли он этого.       — Я знал, что делал с тобой. Вроде. Не думал, что это будет так ужасно, и я просто считал, что связь раз — и прервётся. Но это неважно. Встань я перед тем же выбором, я бы сделал это снова. Я бы спас своего брата. Он может говорить всякое дерьмо теперь, когда вернул себе золотое ядро, но я знаю его. Он бы убил себя или подставился под удар. И когда этот выбор встал передо мной, я… Я не стал заботиться о тебе. Или твоей жизни. Но, конечно, ты не хочешь этого слышать. Да кто бы вообще захотел?       Это больно. Почти также больно, как нож, вонзившийся в его нутро.       — Я хочу слышать это.       Это ужасающе больно.       Это решение Лань Ванцзи принял давно и твёрдо. Вэй Ин никогда не выберет его. Это было ясно ещё когда они были юношами, и сейчас Вэй Ин только укрепил это мнение — и это ничего не меняет.       Слова — как тот самый нож, который почти с нежностью разрезал мягкую плоть брюшной полости, однако это ничего не меняет. Он всегда знал это. И всё это — правильно.       В этот раз он смотрит прямо в глаза Вэй Ину, потому что обещания нужно давать не прячась в тени и не со стыдом, а с гордостью.       — Начиная с этого момента, я хочу слышать всё, что ты захочешь сказать.

***

      Кто-то поговорил с Цзян Ваньинем. Лань Ванцзи не уверен, была ли это Цзян Яньли, или его собственный брат, или даже Не Минцзюэ. Определённо, это был не Вэй Ин, двое из них всё ещё избегают друг друга, точно кто-то из них болен чумой.       На самом деле это совсем не беспокоит Лань Ванцзи.       Облегчение захлёстывает его с головой.       Стыд всё ещё накатывает на него и цепляется, как гнилой запах битвы, однако он наконец-то может дышать.

***

      Вэй Ин больше не прогоняет его.       И куда бы он ни пошёл, Лань Ванцзи тихо следует за ним.

***

      Со временем он начинает замечать те или иные вещи.       К примеру, Вэй Ин часто горбится, вскинув плечи ближе к ушам, и выглядит так, словно пытается застыть, как камень. Несмотря на всё, его пальцы подрагивают и выдают его состояние. Даже если возле них ярко пылает пламя костра, в котором Вэй Ину всё равно холодно.       Тихое урчание в животе отчётливо говорит о том, как мало Вэй Ин ест. После каждого приёма пищи невозможно не почувствовать затяжной запах рвоты позади его палатки. Знает о кошмарах, в которых полно псов, пусть их и близко нет рядом. Замечает, как истончается голос Вэй Ина, напоминая голос испуганного ребёнка, когда он видит эти сны. А затем он видит другие — те, в которых присутствует Вэнь Чжулю и Вэнь Чао, нередко — и Юй Цзыюань. Когда Лань Ванцзи вынуждает его проснуться, он выглядит как потерянный сердитый ребёнок, пока не понимает, кто именно сторожил его всю ночь. Осознав, он становится ещё более потерянным и сердитым.       Вэй Ину часто снятся кошмары.       Те, в которых он отдаёт своё золотое ядро, Лань Ванцзи ненавидит. Погрузиться в знакомую душераздирающую ярость, которая завела его так далеко, легко и просто, и утешить Вэй Ина за его безрассудную глупость — невероятно сложно. С уст Вэй Ина бесконтрольно срывается то имя Цзян Ваньиня, то Вэнь Цин, или когда он бормочет, точно заведённый: «Забери, мне оно не так уж и нужно» — и становится трудно вспомнить о том, что Вэй Ин — единственный здесь, кто страдает больше других, пусть и пустил корабль на дно своими же руками.       Лань Ванцзи не смотрит на Вэй Ина в те ночи, когда происходит подобное. Слишком велик страх, что если он сделает это и случайно покажет чувства, что обуревают его, это может разрушить тот хрупкий мир, который едва установился между ними.       Он боится за то будущее, что уготовано ему, ещё с тех пор, как Вэй Ин предал его. Однако это не совсем правда. Вэй Ин предал их обоих, совершив тот безрассудный акт самопожертвования, и в первую очередь — он предал самого себя. В конце концов, Вэй Ин знает, где и как он согрешил, и он признаёт, что обрёк свою пару на такое свободное, ни к чему не обязывающее существование, в котором он остался без родственной души. Именно поэтому он позволяет Лань Ванцзи находиться рядом и помогать ему, пока занят работой, даже когда не подпускает к себе брата и сестру. Это действительно равноценно признанию в вине — потому что если бы Вэй Ин воспринимал свой поступок истинно верным во всём, он бы сказал об этом Лань Ванцзи тем же огромным потоком слов в лицо.       В жизни Вэй Ина было достаточно поступков и ошибок, о которых он не жалеет.       И теперь же у него появилась ещё одна, которую он не может исправить, и узнаёт, что значит жить с этим.       От страха Лань Ванцзи перешёл к осознанию: Вэй Ин не собирается жить с этим, даже если переживёт войну. И это обязательно случится, потому что Лань Ванцзи прямо здесь, за ним, обеспечивает защиту его пути самосовершенствования и сочиняет мелодии, которые направлены на излечение конкретных болезней Вэй Ина и помогают ему совершенствовать его техники. И он также запугивает его едой и отдыхом настолько, насколько возможно, но делает это осторожно, чтобы не разозлить Вэй Ина.       Лань Ванцзи хочет, чтобы Вэй Ин жил. Даже если это продлится ещё тридцать или сорок лет, сколько обычно живёт среднестатистический человек после войны. Этого будет достаточно. Он примет любой исход, который позволит ему выкрасть побольше времени для Вэй Ина, пока смерть не ухватилась за него цепко и уверенно, и будет держаться за него, как назойливый репейник, каждое мгновение этого времени и не позволит Вэй Ину сброситься со скалы, пока он не видит.       Однако…       Вэй Ин не выглядит как человек, который хочет жить дальше. Ему всегда холодно, он чувствует непрекращающийся голод и злость из-за энергии обиды, которую ему приходится сдерживать каждый миг своего существования, и несмотря на присутствие Лань Ванцзи рядом…       Вэй Ин так отчаянно одинок.       Он танцует на тех невероятно тонких нитях, что ещё связывают их вместе не иначе, как чудом. На тех нитях, которые стали слабыми и исказились, кровоточат с одного конца и кричат с другого.       Наступит день, когда он сойдёт с обрыва.       Наступит день, когда Лань Ванцзи…

***

      Лань Ванцзи ненавидит Вэнь Цин. Ему ненавистна мысль, что именно она является их единственной надеждой.

***

      Сюнчжан пытается поговорить с ним об этом.       Лань Ванцзи не осознает, что торопливо катиться всё ниже по склону. Вся его семья уже сейчас в ужасе от того, как они с Вэй Ином бросаются в огонь битвы, точно ищут наиболее лёгкий путь к смерти. Действительно считая, что их никто не замечает, Лань Ванцзи улавливает взволнованные взгляды, которыми обмениваются за их спинами Цзян Яньли и Сюнчжан.       Извечная проблема Лань Ванцзи вовсе не заключалась в том, что он не понимает, что именно он чувствует. Настоящая ловушка заключалась в том, что именно он делал с этими чувствами. И именно в этом он может стать сыном, до боли похожим на своего отца. Каждую свободную минуту он тратит на изучение собственных чувств, пытается убедиться в том, что они не диктуют ему действия или что он, по крайней мере, осознает, почему и ради чего делает то и это.       Их с Сюнчжанем учили быть именно такими. В отличие от старшего брата, у которого не было родственной души, как у него, Лань Ванцзи воспринял это куда глубже и острее. У него не было человека, который не мог бы — предположительно — уйти от него, даже если бы захотел.       Довериться Вэй Ину — значит, осуществить невозможное.       Это всё было бы хорошо, если бы уход из жизни Вэй Ина не был столь радикальным решением. Лань Ванцзи не может привязать к себе свою родственную душу, и он не хотел бы и никогда не смог бы, неважно, как сильно он хотел бы остановить Вэй Ина и не позволить ему скатиться всё ниже и ниже по склону, который рано или поздно приведёт его к могиле.       Слишком поздно. Он не может удержать Вэй Ина. И остался лишь единственный путь, дозволенный ему — последовать за ним по этому пути.       Почему же Сюнчжан не может понять этого?       — Ты не можешь позволить себя убить лишь потому, что твоя родственная душа утратила здравомыслие и разум, — у него хватает милосердия отступить под взглядом Лань Ванцзи. — От горя. Не хотел обернуть всё так. Клан Цзян потерял очень многое. То, что он сделал — уже сделано, и люди шли на меньшее, когда теряли что-то или кого-то.       — Вэй Ин потерял всё.       — Это так, — уступает его брат. — Но, Ванцзи, ты не должен нести это бремя вместо него. Не тогда, когда всем предельно ясно, что он собирается убить себя — или позволить кому-то другому сделать это. В зависимости от того, что случится первым. Ванцзи, — он делает шаг ему навстречу. — Мой младший брат. Прости меня за прямоту. Прости, что причинил тебе боль.       Лань Ванцзи молчит, однако для Сюнчжаня это никогда не было действительно важно. Разумеется, он простит Сичэня. Между ними нет ничего, за что нужно было бы прощать. Лань Ванцзи знает, что именно он тот, кто подвергает брата страданиям.       Путь каждого из них проложен через ад, потому что именно это и сделал Вэй Ин, и это всё — вина Лань Ванцзи.       — Ты собираешься умереть вместе с ним? Должен ли я наблюдать за смертью младшего брата после того, как видел, как он потерял всё остальное?       Взгляд скользит по телу брата, и он невольно замечает признаки его усталости. Плечи едва опущены, его руки сжимают ткань одежды под коленями. Сюнчжан и Не Минцзюэ несут на себе всю ответственность за «Низвержение Солнца». Никто из них не заслуживает ещё одного страха, причиной которой является он сам, так отчаянно желающий уйти вслед за своей родственной душой.       И в действительности он не хочет умирать. В его случае смерть — наиболее приемлемая альтернатива той жизни, в которой не будет Вэй Ина, однако он не знает, как объяснить Сюнчжаню свои чувства, не прозвучав точно сумасшедший, которого немедленно стоит запереть в уединении ради его же блага.       Лань Ванцзи пытается сосредоточиться на том, что он может сказать прямо сейчас.       — Не потеряешь.       — Нет? — Сюнчжан смотрит на него даже излишне прямо, слишком пристально и внимательно. — В таком случае, полагаю, тебе стоит перестать вести себя подобным образом.       Лань Ванцзи качает головой. Брат не понимает всей сути.       — Я вовсе не действую так, словно уже испытал горе, — объясняет он. — Я не могу изменить решение Вэй Ина. Не могу попросить его жить ради меня, не тогда, когда я был хотя бы малой причиной, по которой он отдал своё золотое ядро. Однако он собирается умереть, терзаемый мыслью, что не нужен. Он может умереть, проклиная меня за то, что я не ценил его раньше и поспособствовал тому, что он чувствовал. Из-за меня он думал, что будущее с ним ничего не стоит для меня. Я приму это. Я должен был принять его раньше. Сейчас же я только могу убедиться, что куда бы он ни пошёл, он не будет одинок.       — Ванцзи, — одновременно и с горечью, и с теплом проговаривает его имя Сюнчжан.       — Однажды ты просил меня быть добрее к нему.       — Но не просил прыгать вслед за ним со скалы.       — Даже если так, — непреклонно и мягко клянётся Лань Ванцзи, — он не умрёт в одиночестве.

***

      Спустя пару месяцев, за которые их надежды успели угаснуть, Вэнь Цин сообщает им отдалёнными терминами о том, что золотое ядро Вэй Ина не подлежит восстановлению. Иначе говоря — его невозможно вернуть обратно. Передача даже одной его части недопустима.       Это убьёт Цзян Ваньиня, говорит она с резкой грубостью, а весь смысл их задумки заключался как раз в том, чтобы сохранить главе Цзян жизнь.       Все они знают, что эта та цена, на которую Вэй Ин никогда не согласится вне зависимости от ситуации, однако это худшее из того, что она могла сообщить человеку, прогнувшемся под тяжестью собственной вины, которую публично признали неадекватной и осуждали все главы мелких кланов. Среди заклинателей давно велись сплетни о том, кто на самом деле ответственен за их победу и свирепую силу, показанную в пылу битвы.       — Ты чёртова высокомерная сука из клана Вэнь, — прошипел Цзян Ваньинь ей в лицо, и взгляд его пылал очевидной жаждой убийства.       Вэнь Цин даже не вздрагивает на его слова. С недавнего момента единственной вещью, которая действительно могла пошатнуть её самообладание, был только тот факт, что Вэй Усянь скрыл от неё, что у него была родственная душа. Тот факт, что она провела процедуру, и её изначально чистые помыслы превратились в варварство, которым она разрушала репутацию Цзян Ваньиня, жизнь Вэй Усяня и…       Лань Ванцзи будет жить, однако какой будет эта жизнь, лишённая красок, музыки, вкуса, удовольствий и даже печали?       Он представляет себя через три или четыре сотни лет, когда вдруг столкнулся бы в своих странствиях с Цзян Ваньинем. И тот стоял бы перед ним, такой здоровый и молодой, сильный и бессмертный; равный ему, он стоял бы перед ним и занимал место, которое должен был занимать Вэй Ин.       — Изначально это было моей идеей. Я никогда не знала, чем всё может обернуться. Глава клана Цзян, — она замолчала, точно обдумывала свои слова и пыталась убедиться в том, что они были достаточно подходящими. — Знаю, что моему поступку нет прощения. Я бы никогда не сделала этого, если бы он только сказал мне…       — Кто и какого чёрта вообще придумал эту операцию и изложил её на бумаге, а после просто берёт и без спроса!.. Никто не спросил меня! Ладно Вэй Усянь, этот идиот всегда делал подобное, и я могу простить его за это. Но ты! Кто, гуй тебя подери, дал тебе право играть с жизнями, словно ты — бог?!       Цзян Ваньинь замолчал на пару кратких мгновений, пока его тяжелое дыхание заполняло пространство палатки. Никто их присутствующих не решался сделать ни единого движения.       — Я помогаю твоей семье вовсе не из милосердия, если ты, чёртова шавка из Вэней, ещё не поняла этого. Не можешь всё исправить? Тогда не стоило делать того, что ты не можешь исправить. И ты сделаешь это, — взгляд Цзян Ваньиня пылает острой яростью, и когда Вэнь Цин пытается открыть рот, надеясь вразумить его, гнев в его глазах становится более очевидным. — Ты исправишь это или никогда более не увидишь своего брата.       Вэнь Цин замирает, точно кролик, который попался змее. Взгляд её тут же полнится негодования, и она ещё больше напоминает загнанного в угол зверя, у которого не осталось путей для спасения.       — Вэй Усянь не позволит тебе, — начинает она, однако голос её дрожит,       Возможно, от страха, а возможно — от гнева. На самом деле Лань Ванцзи это нисколько не заботит.       — В данном случае желания Вэй Усяня не имеют реального веса. У него нет права торговаться с главами кланов, — плавно вступает в разговор Сюнчжан, взглянув на Цзян Ваньиня с той самой улыбкой, которой Лань Ванцзи зарёкся остерегаться — с той самой, которую он цеплял на лицо, когда жаждал крови. — Глава клана Цзян, могу ли я иметь наглость и предложить вам путь, который может облегчить любое возможное напряжение от этого выбора?       Цзян Ваньинь с готовностью передаёт дело в руки Лань Сичэня. Он знает, что в его руках находится то единственное, во что Вэнь Цин готова вцепиться зубами и когтями, лишь бы сохранить — жизнь её брата и свобода. На счёт одного она была действительно права. Вэй Ин будет всеми силами стараться освободить её от вины, потому что был свято убеждён, что в долгу перед ней за то, что она предоставила ему шанс разрушить себя.       Ей не нужен был Сюнчжан, чтобы оценить ситуацию. Тот, в свою очередь, тихо кипел от злости от того, что Лань Ванцзи был обречен на существование без родственной души. Между ними было негласное знание того, что всякий, кто остаётся одинок до конца своей жизни, медленно превращается в подобие призрака.       Пройдёт много времени, прежде чем Лань Ванцзи станет таким, насколько сильным ни было его золотое ядро. На самом деле он может никогда и не стать живым призраком, если только не сделает это своими же руками, потому что золотое ядро Вэй Ина ярко сияет в теле Цзян Ваньиня. Прежде их ядра существовали в едином ритме их жизней, и если раньше чувствовал только тёплый приятный гул и уверенность, то теперь же он постоянно ощущает только подкатывающую к горлу тошноту.       И он знает, как и его брат, что рано или поздно, но этот день наступит.       Возможно, именно поэтому он достаточно преисполнен жаждой мести, раз помогает Цзян Ваньиню забрать у Вэнь Цин её брата, как плату за жизнь их собственных родных.       Теперь, когда и член семьи Лань согласился держать Вэнь Нина в заложниках, по сути, ради семьи Цзян, у Вэнь Цин не остаётся ничего иного, кроме как подчиниться их просьбе, и она знает об этом.       — Попробуешь пригрозить мне добротой моего брата — и твой брат тут же лишится руки, — говорит ей Цзян Ваньинь и пристально смотрит, пока она не сдаётся под его взглядом и не смотрит в пол. Разумеется, её руки они тронуть не могут, потому что они нужны Вэй Ину. — Исправь ту чертовщину, которую ты и создала, Вэнь Цин. И меня не волнует, как ты это сделаешь. И тогда, возможно, твой никчёмный жалкий брат будет жить. До тех пор можешь считать, что он мёртв.       Следующим же утром Вэнь Нина отправляют в Облачные Глубины, где за ним будет пристально наблюдать дядя.       Вэнь Цин позволяют проводить его, и она смотрит на него мрачно и с поджатыми губами.       — Я исправлю это, — бормочет она ему, едва дыша, тяжело, жадно и решительно.       Вэнь Нин, по крайней мере, выглядит так, словно верит ей.

***

      Вэй Ин узнаёт об ультиматуме Цзян Ваньиня и вновь бросается битву, точно человек, которому нечем рисковать.       Прежде похожий на призрака, он стал больше походить на человека в последние дни, даже если из-за этого Лань Ванцзи приходится работать в несколько раз усерднее, лишь бы уберечь Вэй Ин от сражения и защитить его. Для Вэй Усяня Вэнь Цин — наивысший благодетель. Раз или два он имел смелости намекнуть, что видит её лишь ещё одной жертвой его собственной лжи. Вполне возможно, что Вэнь Цин досталось немало безумия клана Вэнь, раз она придумала настолько разрушительную медицинскую практику о пересадке золотого ядра, однако, несмотря на их общий гнев, все они признавали, что Вэй Ин также лгал и ей ради её помощи.       Каким-то образом грубые, жестокие угрозы в её адрес сработали, и, возможно, это случилось по той причине, что Цзян Ваньинь во время своей пламенной речи назвал Вэй Ина своим братом.       Надежда на спасение Вэй Ина наконец-то становится чуточку более реальной. Она мимолётная и хрупкая, потому что Цзян Ваньинь всё ещё избегает Вэй Ина, как и любых возможных мест, где излишне много людей, если только он не обязан явиться на встречу или не сражается на поле боя. Лань Ванцзи не винит его за это. За ним следует целая вереница различных отвратительных разговоров, в которых его то и дело обвиняют. Над его подвигами и победами насмехаются, а тень золотого ядра Вэй Ина нависает над ним постоянно.       Сюнчжан и Не Минцзюэ помогают ему так, как только могут, чтобы снизить общественное давление на него. Никто не может принижать Юньмэна Цзян или делать его слабым в глазах других в разгар войны. Однако они могут только пытаться. Сюнчжан старше них на два года, Минцзюэ-сюн ушёл недалеко от него, даже если годы стресса и правления кланом состарили его преждевременно. Они на пределе сил пытаются вести войну из-за капризов таких людей, как глава клана Яо и Оуян, и сражаются с непродуманной тактикой, которую предложили непреклонные главы Юй и Цзинь Гуаньшань.       Все усилия Вэй Ина в его отчаянном желании спасти свой клан едва не привели его к гибели. Уже не раз и не два всплывали вопросы о том, почему Цзян Яньли не может стать главой своего клана, и столь же много раз вспоминались те самые отвратительные и сумасшедшие истории, в которых Юй Цзыюань взывала долги с сирот.       И есть наполовину сформированная, неустойчивая связь с золотым ядром Лань Ванцзи, в котором всё ещё остаются отголоски Вэй Ина. Это такое же преступление против Цзян Ваньиня, как и против самого Лань Ванцзи, однако изо дня в день это становится всё меньше похоже на нечистые руки, которые так нагло лезут к их душам. Скорее это напоминает ржавую не настроенную эрху, на которой пытается играть неумелый заклинатель из Молин Су.       Вэй Ин не мог смириться с тем, что его попытка спасти брата лишь разрушала жизнь Цзян Ваньиня.       Однако если есть хоть какой-то шанс на прощение…       Лань Ванцзи хватается за надежду Вэй Ина, точно за своего первенца. Страх потерять его был долгим и сильным, и вместо «а если» он думал только о «когда». И теперь, когда появилась хотя бы крошечная надежда на то, что Вэй Ин может отойти от края…       Лань Ванцзи не в силах более сдерживаться.       Забота о нём не даётся ему так же легко, как прочим членам его клана. В Обители Праведности Лань Ванцзи растили в более строгих рамках и ожидали от него куда больше самоконтроля, чем от других. Однако он, по крайней мере, единственный в двух поколения их семьи, кто родился с родственной душой.       Дядя не ожидает, что искупит грехи своего отца, совершённые против его клана и своей жены, однако он воспитал Лань Ванцзи тем человеком, в котором был уверен: он никогда и никого не заключит в ловушку против воли. Из-за этого возникало множество споров между членами их семьи о необходимости столь жестокого и строго воспитания. «Это опасно», — однажды поделился с Сюнчжанем Минцзюэ-сюн.       Услышав это, Лань Ванцзи оскорбился таким положением дел и воспользовался шансом, чтобы укрыть себя плотнее в более тесные рамки приличий, стал строже придерживаться традиционных обрядов во время встреч с другими людьми. Всякий раз, когда люди предлагали ему раскрепоститься, стряхнуть с себя путы и позволить себе окунуться в мир, где люди смеются, улыбаются, танцуют, ненавидят и любят тогда, когда захотят.       Любовь Лань Ванцзи опасна и непредсказуема, потому что он не знает, когда нужно остановиться. Это стало предельно ясно ещё в тот момент, когда он сидел ребёнком перед домиком своей матери многим после того, как плоть сошла с её костей. Дядя был обеспокоен и огорчён — и он никогда не позволял ему забыть об этом.       Слишком, даже излишне сильная любовь — та самая вещь, которая возможна в их мире.       А затем появился Вэй Ин — и он снял с него слои, точно шелуху с луковицы, и Лань Ванцзи пришлось научиться скрывать свои чувства лучше.       Однако он никогда не понимал, когда стоит остановиться.       И он не хотел останавливаться. Не важно, что он любил Вэй Ина так сильно, что хотел показать ему и остальному миру — и даже дяде — свои чувства, потому что всё равно не сможет удержать Вэй Ина. Совсем недолго, если говорить о жизни заклинателей. Пройдёт всего пара десятилетий, прежде чем Вэй Ина не станет.       Это — услуга, которую он оказывает умирающему человеку. Как бы дядя не противился этому, он не может сказать, что это — нарушение правил.       И потому Лань Ванцзи начинает с малого. Наблюдать за Цзян Яньли, её действиями и поступками, довольно просто. Предлагая помощь, он ловит её нежный ободряющий взгляд, и после она отправляет его сделать то или это — и он приносит Вэй Ину еду, учится тайком покупать ему масло чили, когда они проезжают мимо деревни, жители которой ещё не были затронуты огнём войны. Забирает верхнее ханьфу Вэй Ина и проверяет его на наличие колючек, грязи и острых швов, которые могли бы зацепиться за его кожу. В то же время, когда он занимается своей обувью, он чинит и ботинки Вэй Ина, и также находит время для того, чтобы почистить те ткани, которыми он полирует Чэнцинь, вместе со своими, которыми он ухаживает за Бичэнем.       Попытки Лань Ванцзи взять на себя ту работу, которую Цзян Яньли делает ради Вэй Ина, довольно неуклюжи и часто не признаются или не оценены в той же степени, как ценят её заботу, однако постепенно напряжение во взгляде Вэй Ина переходит в тихую покорность, и для Лань Ванцзи это — первая победа в этой войне.