Моя труппа останется здесь

Капелла, как и практически все люди, видела сны; некоторые из них превращались в мучительную боль предсказания, другие же ничего не значили — но оставляли определённое впечатление, сглаживаемое временем: словно круги на воде. И вот однажды ей привиделось — а может, что и просто приснилось — как они с братом наблюдали за одонгами. Тогда весь Уклад для них был — один сплошной одонг: отец не позволял детям ни приближаться, ни тем более поговорить с теми, кого считал «скотом, тварью, сволочью». Но Влад не слушал, а значит и Капелла — тоже. Они выследили «одонга», существо со вздувшейся головой, всего в чешуйках кожи и с впалыми круглыми глазами, от Термитника до границы, где город смыкался со степью; но пойти дальше не решались. Вот страшный дом, например, где никто не живёт, смотрит на них неприветливо, вроде бы и как остальные, а вроде бы и с немой угрозой; позже здесь поселится Оспина, порождение степи, но тогда приближаться к нему считалось плохой приметой. Сквозь дырки в заборе дети увидели, как одонг, а точнее червь, идёт вдоль тропинки, что ведёт на кладбище, а затем сворачивает куда–то к Бойням. Ни Влад, ни Виктория не знают, стоит ли игра свеч, и переглядываются в надежде увидеть ответ друг в друге. Но ответ, конечно, лежал за пределами их детского миропонимания, которое сводилось к тому, что раз сказали «нельзя» — значит можно, а коли дважды нельзя — тем более. Влад идёт первым, но крепко сжимает руку сестры. Они никогда прежде не были на кладбище и даже стеснялись подойти к нему: какое–то нехорошее предчувствие сразу одолевало и твириновый морок смотрителя набрасывался. Пересилив себя, они подошли поближе к каменной стене и стали ожидать, куда же побежит одонг. А он, остановившись, огляделся, и что–то странно изобразил глазами — будто бы прищурился; и только после этого рванулся дальше, в степь. Там его уже ждало стадо коров и быков, а также одна практически обнажённая девушка. Влад даже глаза сестре закрыл — так, на всякий случай. Впрочем, Капелла успела поймать тёплый, добрый взгляд твириновой невесты: она как будто бы всю себя отдавала моменту, пританцовывая земле и своему супругу–червю. Вряд ли девушка была счастлива — но таково её предназначение. Ведь предназначение — оно сильнее всего в мире, разве нет? Даже сильнее любви… — Что там? Что происходит? — громким шёпотом спрашивала Капелла. И точно этот же вопрос она задала, когда они возвращались между корпусами знакомых заводов в Сгусток. Только тогда Влад ей наконец ответил: — Ничего интересного не было. Мы выследили пастуха, — он почесал щёку, покрытую подростковым пушком вперемешку со щетиною, и, наконец, отпустил руку сестры. Но она его не отпустила. — А чего они пасут? — В основном быков, — Влад продолжал свой рассказ, но сон как будто бы торопился прерваться, и Капелла поймала одну–единственную фразу: «У каждого стада должен быть пастух». Она продолжала шептать её и в полусне, и по пробуждении, размышляя, к чему бы ей вспоминать такой эпизод, который казался на фоне эпидемии совершенно незначительным. Через несколько минут зашли слуги, а затем в окно полетели камешки. Конечно, малыши не могли такого допустить — они знали, что к Капелле всегда можно спокойно зайти. Нет, намеренная провокация исходила не от подданных её детского королевства, не от заклятых друзей, а от, пожалуй, самого близкого врага или его свиты. Виктория велела пустить, и слуги пустили — несколько мальчишек и девчонок с головами игрушечных псов пришли, как ни в чём ни бывало, и принялись таращиться на окружающую их роскошь дома Ольгимских. Некоторых ребят Капелла знала в той, другой жизни, когда для них не было никакой Стеклянной башни — и они под её взглядом вели себя смирно, почти стыдливо. Другие же не стеснялись рассматривать рисунки, принесённые детьми, их скромные «дары» — орехи, иголки, нитки — и смеяться. Что же, младшая Виктория принимала даже их смех, на первый взгляд издевательский, со своей обыкновенною улыбкой, противиться которой мог далеко не каждый. — Я вам рада, — сказала Капелла, и незваные гости как будто бы окончательно присмирели. Про себя она сравнила их с одомашненными животными; но лишь до тех пор, пока они в её власти. — Хан передал тебе послание, — сообщил самый наглый из Песиголовцев и протянул письмо, свёрнутое в трубочку; зато с печатью. Капелла с видимой благодарностью приняла его и тут же пробежалась как по строчкам, так и между строк. Конечно, всем очевидно, что союз двух семей скрепит между собой распадающийся город — и это благо, даже если он продлится недолго. Каспара Каина, то есть Хана, интересовал только один вопрос: почему он должен принять её предложение, если она хочет уничтожить единственное, что дорого ему и этому городу? Ответ Капелла нашла в своём сне — и аккуратно вывела слова на бумаге: «У каждого стада должен быть пастух. Я решила, что им станешь ты».