Бронзовый Дракон

— Рейнира отказалась признавать власть Эйгона, — Отто крутит стеклянный шар в руке, зло наблюдая, как скачут на нем блики света. — Письмо сочится ядом. Интересно, что старая гусыня ей наговорила. Смятый пергамент с аккуратным почерком принцессы украшает собой массивную поверхность стола. Рейнира объявляет себя единственной наследницей, а значит королевой. И выражает недовольство отсутствием приглашения на похороны. Второе, что её не устраивает, это предложение, выдвинутое Алисентой для Рейнис об измене. — Я бы удивился, если бы недовольства в письме не было. Или если бы она согласилась на наши условия, — Коль усмехается, вальяжно расположившись на стуле. Он не утруждает себя соблюдением правил или элементарным уважение к деснице. Срочное собрание совета зелёных проходит не в полном составе. Присутствуют только самые близкие к королеве и свободные в тот момент, когда ворон прилетел с письмом. А потому на этой встрече допускается больше обычного. — Но теперь она точно знает, что мы не принесем ей корону, — Тиланд Ланнистер морщится, касаясь своего шара. — Придется действовать быстрее. — Она и до этого знала, что мы не отдадим трон, — Отто удивляется, как просто сидящие за столом позволяют себе недооценивать принцессу. Она и её супруг чистокровные Таргариены. Воевать за трон у них на роду написано. — Теперь у принцессы есть официальное разрешение на сбор сторонников. Стоит и нам с этим продолжить, — с громким звуком десница несуществующего короля опускает шар на место. — С кого она начнет? Ненадолго в зале повисает тишина. Планировать захват власти и действительно захватывать её не одно и то же. Серое лицо королевы дает понять, что она вовсе не готова к тому, что происходит. А взгляд Коля, буравящий точку на столе, подсказывает, что в политике Лорд-командующий Королевской Гвардии силен не так, как во владении мечем. — Баратеоны не появились на похоронах. А это всегда хорошие союзники, — Тиланд первым нарушает тишину, отвечая Отто, и задумчиво переводит внимание на Эймонда. — Ваше Высочество, вы могли бы поразить их, прилетев на Вхагар в Штормовой Предел. Десница согласно кивает. Рейнира обязательно попробует заполучить их на свою сторону. Лучше Вхагар никто не убедит лорда встать на сторону зелёных. И все же Баратеон может потребовать большего. — Если дракона не хватит, — Хайтауэр цокает языком, понимая, что следующей фразой навлечет на себя гнев внука. Но ему нужны действия. И если на них можно только спровоцировать, то он не станет сдерживаться, — предложишь брак одной из дочерей дома. Алисента моментально оживает, щеки трогает румянец, во взгляде, который она удивленно бросает на отца, появляется опасная искра. А ещё через мгновение лицо пылает злостью. Если он продолжит, ей придется вмешаться. Это будет грубо и безобразно. Но Отто произносит необыкновенную глупость. — Не уверен… — однако Эймонд отвечает сам. Он в очередной раз подчеркивает своим поведением отличие от отца и брата. Ни единая мышца на его лице не вздрагивает, но голос звучит жестко и уверенно. Принц не собирается спорить с дедом. Только поставить последнего на место. Но договорить он не успевает. Отто решает играть до конца, прерывая Эймонда грубо и безальтернативно: — Счастье, что у меня два свободных внука и мы можем заключить два выгодных союза. Таргариен сжимает губы, зло смотря на деда. Он об этом пожалеет. Они все, молча сидящие за столом, пожалеют, что проглотили языки и позволили деснице это произнести. — Что ж, — Эймонд ухмыляется. — Устрою брак для Дейрона. Слава Семерым, что Алейна не смогла прийти на эту встречу. Тогда, конечно, пришлось бы действовать жестче и быстрее. Внутри разливается тихий гнев, подобно лаве, уничтожая все возможные светлые чувства. И без того обычно суровое выражение лица становится смертельно опасным. Эйгон замечает изменения в эмоциях брата и напрягается. Я тебя не оставлю. До этого жест помощи и обещание поддержки казались странными. Теперь все встает на свои места, приводя Эйгона в немой ужас осознания. Ирония его открытия заключается в том, что ненавистный младший брат, тот, кто был сильнее, смелее, умнее и получал меньше замечаний, слывя идеальным принцем, тоже выступает против матери и деда. Эймонд тоже жертва порядков этого замка. До этого момента Эйгону казалось, что брат получает удовольствие от происходящего. Что его жалеют более наследника. Холят и лелеют. Любят. Но вот брат сидит напротив серее тучи. Никто не готовил его к участию в советах. Никто не поговорил с ним насчет Алейны. Никто из семьи не спросил его, что он чувствует после смерти отца. Нужна ли ему помощь. Дед манипулирует и им. Вероятно, Эйгон мог бы заметить это раньше. Вероятно, Отто не первый раз так поступает. Просто во дворце младших чаще умудряются не замечать. — Мои дети ещё не обручены. Предложи брак с кем-то из них, если для Дейрона не будет достойной партии, — братья обмениваются понимающими взглядами. Эйгон словно ставит точку, давая понять, что Эймонд — не разменная монета для политических союзов. Хватит одного несчастного брака в их поколении. Его младший брат угроза для домов Вестероса, но не жених. И все же внутри у Эймонда теперь неспокойно. Алейна принадлежит ему каждую ночь. Но днем они оба уязвимы и лишены прав. Ты не этого для неё желал. И не этого она заслуживает.

***

— Когда ты собираешься отправиться в пещеру? — Бейла находит сестру в покоях с кубком в руках. Никогда ранее она не видела свою близняшку пьяной. И точно никогда Рейна не пила вино днем. Нервы сдают. — Быть может, на рассвете, — она покачивает кистью с кубком, с интересом наблюдая, как солнечные блики отражаются от бронзы. Расслабленное выражение лица Рейны говорит само за себя. Нет, она всерьез не думает о том, чтобы направиться к драконам. Она слишком спокойна. Будто не верит, что все происходит всерьез. — Рейна, — Бейла опускается на колени перед сестрой, ловя её свободную ладонь горячими пальцами. — Мы должны, обязаны выбраться отсюда. Ты сама призывала меня сражаться. Не сдавайся теперь. Таргариен резко переводит взгляд с кубка на сестру. Пара секунд, в которые она не моргая смотрит на Бейлу. Глаза становятся красными. Слезы появляются сами собой, не оставляя шанса. — Мое яйцо оказалось мертвым, — она всхлипывает, не утруждая себя вытереть слезы. — Дракона матери Эймонд забрал из-под моего носа. — Значит это были не твои драконы, — Бейла сильнее сжимает пальцы на коже сестры. Она удивляется, вместо боли близнеца внутри отзывается опустошение. И оно оказывается громче и опаснее любой другой эмоции, к которым Таргариен была готова. — А что, если моего дракона нет? — Рейна отворачивает лицо от сестры, не в силах выдержать сочувствие в её глазах. — Что, если ни один из драконов для меня не годится? Что, если я не гожусь для дракона? Её голос, на удивление, не дрожит. Но звучит тихо и отрешенно. Словно она выносит себе приговор и никому не позволит его оспорить. — Ты — Таргариен, — Бейла сглатывает. Внутри у неё совсем нет подходящих слов. Она привыкла отшучиваться, но ком встает поперек горла, когда смех защитной реакцией пытается вырваться наружу. Не сейчас. Не при ней. — Ты сама — дракон. Всхлипы Рейны становятся громче. — Шесть лет, как мамы нет. Ровно столько я живу на Драконьем Камне рядом с пещерами. И ни разу туда не сунулась. В голос возвращаются краски, но это отголосок тех сил, которые ведут людей к обрыву. Её хватит ровно до тех пор, пока жизнь внутри не оборвётся. Рейна говорит с надрывом. Каждое слово отзывается внутри режущей болью. — Мне страшно, Бейла. Это животный страх, которым я не могу управлять. И отец, Рейнира, Алейна, Люк и даже ты не предложили помочь. Может, со стороны видно больше? В каком месте на мне клеймо недостойной? Бейла поджимает губы, эмоции сестры отзываются в ней, как свои собственные. Она чувствует, как многолетняя обида вырывается наружу. Как несправедливость сжимает легкие. Если бы их оставили вместе, они бы точно пробрались в пещеры. И Рейна летала бы. Но никто другой, кроме близнеца, не мог и не имел права вмешиваться в отношения Таргариена и дракона. Такие вещи приходится решать в одиночку. И потому никто не лез. А её не было рядом. Если так Рейнис хотела защитить её, а Рейнира с отцом показать свое расположение… Что ж, они все проиграли. — В письме Алейна предложила тебе приручить дракона. Значит тоже верит в тебя, как и я. Есть пути, на которых не бывает спутников. Этот один из таких. Рейна смотрит в глаза близнеца, ей кажется, что она слышит, как громко стучит сердце сестры. Настоящая Таргариен. Достойная. И вдруг, неожиданно для себя понимает, что это её сердце. Рейна осушает бокал залпом, после чего, наконец, вытирает слезы. — Вероятно, мне достанется дракон дяди. — Это вовсе не обязательно, — Бейла одергивает пальцы от ладони сестры. — Но желательно. Сохранить драконов Веларионов. Бабушка с дедушкой будут мной гордиться. Смешок, который все же находит выход из легких, кажется нелепым. И несет в себе больше скорби, чем слезы. — Знаешь, почему я люблю проводить время с Лунной Плясуньей? В этот момент нет семьи и долга. Только мы вдвоем. Ты поймешь это, когда первый раз взлетишь на своем драконе. И боль утихнет. В комнате повисает тишина, в которую Рейна разглядывает лицо сестры. Наездница с рождения. Интересно, бабушка забрала её из-за дракона или были другие причины? Она старается гнать прочь эти мысли. Не надо настраивать себя против сестры, не нужно самостоятельно себя калечить. Бейла единственная, кто у тебя есть. — Ты пришла ради этого разговора? — ей хочется сменить тему. Перевести внимание сестры и свое на что-то кроме драконов. — Рейнира просила позвать тебя, — Бейла произносит слова неохотно. — Она собирается отправить Люка в Штормовой Предел. Ты должна выйти пожелать ему доброго пути. — Это совсем не то благословение, которое ему нужно, — усмехается Рейна, окончательно успокаиваясь. — Не думаю, что ему есть дело до моих пожеланий, — и тут же осекается. Выходит слишком едко. Люк этого не заслуживает. — Как думаешь, мне придется сражаться с ним? — спустя несколько секунд добавляет она с самым серьезным лицом. — Если, конечно, не хочешь стать леди Дрифтмарка, тогда… — Перестань, ты знаешь, что не хочу. Просто… мы столько времени провели вместе. Я ненавижу его за то, что сделали наши родители. Но Люк хороший парень, если бы не помолвка, мы бы стали хорошими друзьями. Мы и так неплохо общаемся. Бейла на мгновение закрывает глаза, поджимая губы. Следующее высказывание дается ей нелегко: — Я только прошу Богов, чтобы нам не пришлось воевать против бабушки с дедом. Все остальное, увы, неизбежно. — Завидую, что тебе не пришлось расти здесь. Ты не успела привязаться, — Рейна не обвиняет. Она констатирует факт и не чувствует стыда за то, что её слова обжигают Бейлу. — А ведь ты врешь самой себе, — слова сестры отзываются дрожью на коже. — Ты просто знаешь, что переживать и сожалеть правильно. Но на самом деле давно ничего не чувствуешь. Как и я.

***

Плащ Эймонда промок насквозь. Волосы спадают на лицо мокрыми бесформенными прядями. От всегда аккуратной прически не остаётся и следа. Он заходит в комнату Алейны через черный ход и не решается двинуться вглубь. Стоит замерев, хватая воздух. Пальцы напрягаются, он старается сдержать дрожь. И ничего не выходит. Скажешь ей сейчас — потеряешь. Она прощала тебе многое. Найдет оправдание и для этого. Но ты сам себя не прощаешь. Да и никто в здравом рассудке не прощает подобного. Даже она. Эймонд сжимает челюсть, проклиная себя и Вхагар. Только зверь не виноват, ответственность всегда на наезднике. И эту ношу тебе тащить на себе до конца твоих дней. Защитник королевства. Рыцарь. А теперь ещё и убийца. Кровожадный, безжалостный. Ведь он был слабее. И был твоей крови. С одежды на пол капает вода. Капли летят неравномерно, слух улавливает каждую из них. В полной тишине они похожи на звуки совести, разъедающей изнутри. Они — отражение страха и всепоглощающей ненависти. В тонкой полоске лунного света собирается лужица, отражая серебряное сияние. Там, где должно было разлиться новое чувство собственной силы и вседозволенности — зияет дыра отчаяния. Она, конечно, поймет. Но не простит. В её взгляде навсегда поселится ненависть. Это будет справедливо. И всё равно недостаточно для наказания за совершенное. Алейна несколько минут молча наблюдает за застывшим Эймондом. И наконец поднимается с кровати, тихим шагом подходит к принцу, убирает волосы с его лица, стирая капли со лба. — Ты в порядке? Нет. Конечно, нет. Челюсть сильнее сжимается. Грудную клетку сдавливают невидимые силы, не позволяя выдавить ни слова. Ты обязан сказать ей сам. Она в любом случае узнает. Эймонд кладет ладонь на затылок Алейны и притягивает девушку к себе, вовлекая в поцелуй. Грубый и ненасытный. Он хочет вобрать ее в себя всю. Она прогонит тебя. Но после. А сейчас эгоизм берет вверх. Эймонд хочет попрощаться. Запомнить лучшее, что было в его жизни. Шершавые пальцы, ноющие после борьбы со стихией, совсем недавно впивающиеся в седло, теперь сжимают шею Алейны, лаская. Он подхватывает ее на руки, неся к кровати. Быстрее. Пока разум не приказывает остановиться. Она возненавидит тебя, но сначала вы оба почувствуете удовлетворение. Быть может в последний раз. Точно в последний. Тонкая ткань сорочки с треском рвется и падает на пол. Алейна не вздрагивает. Даже не морщится. А раньше бы непременно останавливала от этого действия. Ей почему-то всегда казалось стыдным оставить служанкам рваную одежду. Но сейчас она принимает это, словно чувствует безнадежность этого момента. И всю боль, что вырывается из Эймонда наружу. Она молча впитывает его эмоции, позволяя им вырываться наружу. Принц на секунду замирает, обводя единственным взглядом худое, жилистое тело девушки. На бледной коже виднеются шрамы после упорных тренировок с драконом. Но несмотря на это, в ее фигуре заметна королевская стать. И он упивается, наслаждаясь видом любимой. — Ну же, — Алейна не отводит от него взгляда. Её удивляет, что принц зашел в комнату уже без повязки на лице. Ещё больше её удивляет безумие в единственном глазе. Он похож на зверя, сорвавшегося с цепи. Эймонд покрывает кожу Алейны поцелуями, наклоняясь. Прикусывает. Сжимает ладонями бедра. Под его касаниями девушка словно раскаляется, горячая кровь приливает к местам, где он оставляет следы. Ноги становятся непослушно слабыми. Алейна отступает и, не на секунду не теряя контакт с Эймондом, опускается на кровать, приглашая принца за собой. Ему приходится нависнуть над ней. — Ты знаешь, как я люблю тебя? — он шепчет, обдавая кожу теплым воздухом. Снова целует. Затем резко отстраняется, чтобы стянуть с себя одежду, замечая, как дождевая вода пропитывает постель принцессы. — Больше жизни люблю, — и снова возвращается к ней, накрывая своим телом. Он покрывает её кожу поцелуями, боясь взглянуть на лицо Алейны. Ему страшно встретиться с ней взглядами. — И всегда буду. Эймонд сейчас отдал бы многое за то, чтобы она знала его хуже. За то, чтобы она не умела подбирать слова. И не чувствовала его. Алейна обхватывает пальцами лицо принца, заставляя посмотреть на неё. — Безусловно, — она аккуратно целует его в губы, отдавая свое тепло. Согревая холодную влажную кожу. — И я люблю тебя. Независимо ни от чего. Люблю. Она выдыхает последнее слово ему в губы. Эймонд хочет остановиться. Это несправедливо. Будь на её месте любой другой человек, он бы не думал о чувствах и не сдерживал себя. Но больше прочего он боится сделать ей больнее, чем сделает. И принцесса ловит доли секунды его нерешительности, чтобы забрать инициативу. Алейна оказывается сверху. Теперь ей кажется, что на лице любимого отпечатывается растерянность. Она вовлекает его в очередной поцелуй. На этот раз сама провоцирует их поцелуй, забирая его эмоции. Ей хочется сделать всё, чтобы Эймонду стало легче. Разделить с ним всё, что бы его не терзало. — Я рядом, — она продолжает оставлять поцелуи на шее, проводит языком по ключицам принца, вызывая мурашки на коже. И срывает стон с его губ, когда аккуратно покачивает бедрами, нежно проводя по его паху. — Всегда рядом. Ей кажется, что он задыхается. Но вдруг его взгляд сталкивается с её. И больше он не отводит глаз. Эймонд сжимает ладони на бедрах Алейны, заставляя себя не думать о произошедшем. Только здесь и сейчас. Он и она. Других не существует. Мира не существует. Он и она. Пусть летят к чертям королевства и армии. Пусть весь Вестерос катится к Семерым. Он и она. Алейна чувствует его внутри себя и начинает двигаться плавно, чтобы они оба успели привыкнуть. Но спустя несколько движений Эймонд прижимает её тело к своему, ладонь путается в распущенных волосах принцессы. Толчки становятся быстрее. Дыхание чаще. — Ты — моя жизнь, — хриплый шепот заставляет тело Алейны содрогнуться. Она сжимает пальцы на плечах Эймонда, снова целуя. И утыкается носом в его шею. Быстрее. Они выдыхают одновременно. Её тело сжимается в приятной судороге. Из него вырывается стон. Алейна падает на кровать рядом с Эймондом. Несколько секунд, чтобы прийти в себя. После чего она пододвигается ближе, кладя голову на его грудь. Переплетает пальцы с его, продолжая тяжело дышать. Идиот. И как ты скажешь теперь? Какие слова сможешь подобрать? Эймонд слушает, как она дышит. Выжидает, пока дыхание Алейны придет в норму. Словно так будет проще. Словно есть какое-то проще. — Люцериус мертв, — с другими Эймонд старается подобрать слова. С ней всегда получается нелепо. Алейна резко поворачивает лицо в его сторону. И молчит, ожидая продолжения. Лучше бы заплакала. Или закричала. И попросила не продолжать. Но она ждет. — Его дракон тоже мертв, — Эймонд переводит взгляд на потолок, не желая видеть логичное осуждение в её глазах. — Оба умерли в пасти Вхагар. — Дракон издаст рык, крылья упадут в воду, — Алейна отворачивается, тихо повторяя пророчество Хелейны, которое брат с сестрой часто цитировали при ней. — Как это случилось? — Хотел проучить его. Напугать, — Эймонд не собирался признаваться. Он вообще никогда и никому не хотел бы пересказывать эти события. Но возвращается в грозовые тучи. И говорит. — Я направил Вхагар искать их. И поддразнивал. Мне хотелось, чтобы он понял, что сражаться с нами глупо. Чтобы он зарубил себе на носу, что не имеет права шутить над моей семьей. — Ты не справился? — Эймонд чувствует, как девушка возвращает взгляд на его лицо, меняя положение. — Вероятно, он тоже. Арракс выпустил пламя во Вхагар. А дальше управлять ей стало невозможно. — Драконы никогда не убивают просто так. Если наездник не… — Я хотел, — он зажмуривается. — Словно он снова полоснул меня ножом и лишил чего-то ценного. Как ему только пришло в голову, что во Вхагар можно выпустить пламя? Клянусь, в тот момент я хотел. А потом осознал, как это было глупо. Алейна крепче сжимает его пальцы в своих. — Люди назовут это несчастным случаем, — она шепчет. — Это и есть несчастный случай, если тебе интересно мое мнение. И несчастье здесь в том, что Люку не хватило мудрости избежать ссоры с более сильным противником. А случай, что в Штормовой Предел прилетел он, а не его мать. — Но это именно я потерял контроль, — по коже Эймонда пробегает дрожь. — Не справился. Подвел. — Удивительно, что тебя волнует больше не смерть члена семьи, а потеря контроля, — Алейна добирается до сути. — Но, говорят, первое убийство всегда случается сумбурно. А потом ты привыкаешь. И учишься контролировать все от и до. — Теперь наши семьи развяжут войну. — Мы уже ведем войну. Не забирай все лавры для себя и Вхагар. Эймонд неожиданно для себя осознает, что гнева с ее стороны не будет. В её мире он словно не натворил ничего, за что нужно искать прощения. Она снимает слой за слоем его эмоций, и вот уже ему самому от себя не мерзко. Принц прижимает Алейну к себе и вздрагивает, когда она прижимается мокрой щекой к его коже. Молча. А потом, делая вид, что поправляет волосы, смахивает слезу с другой стороны лица. Эймонда эта влага обжигает больнее пламени. — Когда тебя не было в Королевской Гавани, я много раз представлял, как прилечу за тобой на Драконий Камень и мы тайно обвенчаемся, чтобы никто больше не посмел нас разлучить. Как Джейхейрис и Алисанна. Алейна не позволяет себе пошевельнуться. Или просто не может. — Но теперь Драконий Камень узурпирован моим отцом. Выходит, ты опоздал. — Быть может для обряда нам подойдет септон Королевской Гавани? — Ты хочешь на мне жениться? — Алейна все так же лежит без движения. Её тело замирает, сдерживая внутри эмоции. Не дать почувствовать Эймонду, как внутри все разрывается. Бывали моменты, когда она ненавидела Люцериса. Ей было за что. И, конечно, она любила Люка. Племянника. Веселого, задорно смеющегося. Любила. Это лишь второй погибший из тех, кого ты любишь. — Если один из нас умрет, у второго должно быть право оплакивать и мстить, — Эймонд наконец переводит взгляд на Алейну. — И ещё я люблю тебя. Но об этом я уже говорил. Хочу, чтобы все знали об этом. Ты моя, а я твой. Люк. По крайней мере он умер вместе со своим драконом. В пасти дракона. В воздухе. Посреди стихии. И, вероятно, ему было очень страшно. Теперь уже не узнать. Интересно, о ком он думал в последние секунды? Вспоминал Рейниру или Харвина? Или Лейнора? Быть может, перед его глазами проносилось их беззаботное детство, из которого память заботливо вычеркнула все печальные картинки? По крайней мере, он не умер в постели, как Визерис. В нем кипела жизнь. Но он умер. — Пожалуйста, ответь что-нибудь. Как иронично, что его убийцей стал Эймонд. И что только вы двое знаете сейчас о его смерти. — Я согласна, — Алейна заставляет себя пошевельнуться, поворачивая лицо к принцу. И даже приподнимается, чтобы оставить поцелуй на его губах. Теперь ей необходимо забыться. Любой ценой.

***

Над Драконьим Камнем восходит солнце. Первые лучи превращают небо в розовое полотно, черная вода, отражая свет, становится особенно зловещей и пугающей. Рейна сжимает кулаки. Она выходит из замка в костюме для полетов сестры. И, не смотря по сторонам, ступает по знакомому для всех Таргариенов маршруту к пещерам. Она избегала этой дороги все то время, что жила на острове. Но миллион раз представляла перед сном, как ступит на нее. И вот это происходит наяву. Сердце пропускает удары, Рейне кажется, что воздух этим утром слишком морозный. Едва ли не враждебный. Дыхание спирает, заставляя все внутри сжиматься. Подойдя ко входу в логово драконов, девушка поджигает факел. Отец говорил, что драконы любят песни. Но в горле стоит ком, она не может выдавить из себя ни звука. И заходит в пещеры в тишине. Вдали капает вода, приводя нутро Рейны в оцепенение. Она прислушивается к каждому шороху. Звуки словно обретают плоть, пугают и завораживают одновременно. Кромешная тьма впереди сбивает с толку. Почему никто не нарисовал ходы пещер на карте? Почему никто не предупредил, как может быть жутко в этом месте? Рык доносится из глубины пещеры. От неожиданности Рейна отпускает факел. Он с гулким звуком ударяется о камни. Катится по скошенному полу и гаснет. Молодец. С другой стороны смерть — это тоже освобождение. Больше никто не обвинит тебя в слабости или отсутствии дракона. Ты погибнешь, как Таргариен, от пламени дракона. Как мать. Рейна заставляет тело выйти из оцепенения и делает несколько шагов вперед. Если смерть близко, что ж, нет смысла оттягивать момент, притворяясь глыбой. Она не видит, но слышит, что в глубине пещеры кто-то шевелится. Громадное существо переступает с ноги на ногу, камни под ногами содрогаются от движений существа. Интересно, кто из драконов это может быть? И будто отвечая на беззвучно заданный вопрос Рейны, дракон выпускает пламя, освещая пещеру. Суровый взгляд Вермитора приковывает Рейну к земле. Вот почему Бейла так боится Вхагар. Вот почему отказывалась лететь в Королевскую Гавань без приглашения. Дракон огромен. И только оказавшись рядом с ним, ты по настоящему осознаешь свою беспомощность. Немощность своей плоти рядом с монстром. Разве Таргариены становятся Богами от того, что летают на Богах? — Я своя, — голос Рейны оказывается весьма мелодичным. — Я тоже дракон. Она не понимает, откуда рождаются слова. Они будто всегда жили в ней и только и ждали, чтобы теперь вырваться наружу. — Я своя, — но руки к дракону не протягивает. Бронзовый Гнев, кажется, так величали Вермитора в народе. Он не подпустит. Не её и не сейчас. Дракон выпускает пар, наклоняя голову ближе к девушке. Таргариен чувствует приближение из-за того, каким горячим становится воздух от его дыхания. Руку все же приходится вытянуть. Горячие ноздри утыкаются в пальцы Рейны. Вермитор вдыхает её запах и отступает. Едва ли Таргариен может себя объяснить происходящее дальше. Ноги уносят её как можно дальше от этого места. Вперёд, к выходу из пещер. Назад в замок. Ты не создана для полета. Небо для тебя закрыто, не стоит спорить с судьбой. Если Боги решили лишить тебя крыльев, значит нужно смириться. Им виднее. Только когда легкие получают свежий морской воздух, не испорченный пылью пещер, Рейна останавливается. Сгибается пополам. И рвано дышит. Вот и все. Бейла улетит в Королевскую Гавань. Ты выйдешь замуж за Люка. И только ты виновата, что недостаточно сильна для того чтобы спорить с судьбой. Верно, что Вхагар досталась не тебе. Ты недостойна. Рев дракона выводит Рейну из потока ненависти к себе. Она поднимает голову, обращая лицо в сторону звука. Кто бы это ни был, лишь бы не желал её съесть. Тело снова напрягается, она готова в любой момент сорваться с места, чтобы, наконец, оказаться в безопасности. Но выше нее по склону на воздух выходит дракон с серебряной чешуей. Расправляет крылья и выпускает в мир голубое пламя, приветствуя рассвет. — Ты — не Морской Туман, — Рейна снова замирает. Но в этот раз тело сковывает не ужас. Восторг наполняет кровь девушки, придавая сил и уверенности. — Кто ты? Дракон поворачивает голову в сторону Таргариен. Она не старалась привлечь внимание, но зверь будто улавливает даже самый тихий шепот Рейны. И делает шаг в сторону принцессы. — Среброкрылая? Кажется, что дракон соглашается, гортанный звук вырывается из пасти с дымом. — Какая ты красивая, девочка, какая ты чудесная, — здравый смысл заставляет Рейну оставаться на месте, но тело больше не подчиняется разуму. Она делает несколько шагов навстречу дракону и протягивает руку, чтобы поздороваться. — Какая ты необыкновенная! Среброкрылая склоняет голову. Как и Вермитор, она дотрагивается до ладони принцессы носом. Но горячий поток воздуха из ее ноздрей не кажется опасным. Взгляд заинтересованный. И все внутри Рейны напрягается, будто нервы натягивают, как струны. Она не может ждать. Каждая секунда промедления невыносима. — Служить, Среброкрылая, — так учил отец. — Служить. Дракон издает рык, поднимает пасть к небу и громко хлопает крыльями, будто приказ Рейны обижает её. — Служить, Среброкрылая, — настойчивее повторят Рейна. И вдруг опешивает, словно только сейчас осознает, что говорит. — Позволь стать твоим другом, Среброкрылая. И пока она не успела одуматься, быстро приближается к дракону, хватаясь за чешую и острые выступы на теле зверя, чтобы забраться на холку. На спине зверя нет седла, чтобы было удобно держаться, но Рейна не думает об этом, она прижимается к чешуе Среброкрылой всем телом. Старается слиться с ней в единое целое. — Лети! Взлетай, Среброкрылая! Дважды просить не нужно, дракон взмывает в воздух. Из гортани Рейны вырывается вскрик. И все же Таргариены ближе к Богам, чем к людям. И судьба для них не приговор и не оправдание.