***
Объёмный, устрашающий хлопок бьётся об стены комнаты, когда огромные стопки бумаг летят на пол. Их просто-напросто сталкивают одним махом сильных рук, разбрасывая вокруг стола. Хаос. Белый, тихо шуршащий и убивающий хаос. А ещё нагрянувшая беспомощность. Но резко вошедший в кабинет Арбитр не говорит ничего. Только дёргает бровью, едва уловимо морщась. Осторожно ставит бутылку с виски возле настольной лампы. — Здесь опять ничего, — гневится Анатолий, впиваясь пальцами в плоскость мебели. Больше всего на свете хочется ударить что-нибудь. Или кого-нибудь. Энергия ярости плещет в пальцах и под костяшками, требуя выхода. Голову мучает ураган мыслей-лезвий. Он так запутался. Так устал. — Только однофамильцы? — консильери даже не ждёт ответа, зная, что именно услышит. — Слушай, это же только начало. Мы ещё найдём хоть что-то, обязательно. Сергиевский мнёт лицо ладонью, пряча опустевшие глаза. Чувствует, как горло заворачивается в спираль, не даёт дышать и вызывает тошноту. Ему больно даже моргать. Перед глазами плещут мутные пятна. — Скоро утро, — чуть хрипло замечает он. — А у нас до сих пор пусто на руках. Приходится отшатнуться к стене, чтобы не стукнуть по столешнице кулаком. Еле-еле выходит сдержать потребность пнуть бумажные ворохи. Сил просто не осталось. Ведь поиски продолжались уже несколько непрерывных лет. Всё это время наводились справки, выглядывались любые зацепки. Просто, чтобы узнать убийцу. И, если не отомстить, то хотя бы знать имя того, кто запятнал всю жизнь. Хотя бы перестать мучиться в догадках. Понимать, от кого ждать фатального жеста. Сергиевский измученно зажмуривает глаза, сковываясь желанием убежать. Ему теперь кажется, что он сам как боксёрская груша, подвешенная в подвале — терпит и терпит удары, не способный на них ответить. — Мы просто движемся в пустоту, — горько догадывается, сокрушаясь в широкое кресло. — Смысл искать, если ничего нет? — Не говори так, пока не удостоверился на все сто процентов, — консильери осторожно, словно в клетку одичалого тигра, подталкивает тару с алкоголем вперёд. — Мы ищем пятый год, — выдыхает Анатолий, тотчас подхватывая бутылку. Откручивает крышку и делает пару глотков, распаляя сухое горло. — Возможно, не тем путём. — Чушь, — потому что всё это время они внедрялись везде, где только можно, влезали в каждый найденный угол. А сейчас воспринимали затишье перед бурей как начатое нападение. Дни, прожитые в тревоге, уже не было смысла считать — настолько много их минуло. Во многом то была заслуга излишней предосторожности, даже паники. Но иначе не получалось. Слишком ярким было дыхание смерти в затылок. — Я больше не уверен, стоит ли нам продолжать, — честно отчаивается Сергиевский, проследив, как консильери упился в ещё не тронутые бумаги. Арбитр шелестит документами, пластиково скрипит папками. Пару минут собирается с мыслями, чтобы качнуть головой и произнести: — Стоит. Это ведь не первый раз, когда тебя так подкашивает. Поэтому зачем изводиться жалостью к себе, если знаешь, что можешь справиться? Вместо ответа только всхлипывает виски в стекле. Сергиевский нервно прикусывает прозрачное горлышко, тычущееся в губы. Закапывает взгляд в тёмное дерево столешницы, пряча свою нервозность. Дробно стучит каблуком по полу. Подчинённый же неторопливо листает страницы абсолютно чуждых отчётностей и архивных данных. Продолжает: — А ведь ты всю жизнь провёл под ударом. Вспомни, как пришёл в группировку. Как пытался смириться. Или как мы с тобой познакомились. — Ты разбил мне лицо на моём самом первом спарринге, — Анатолий душит мысли алкоголем, вновь отпивая. — Именно. Случилось что-то плохое, а потом — хорошее. И вот так всегда. Только подумай, ты же с самого начала с кем-то борешься. И почему бы не продолжить? — Устал, — звучит совсем просто. При этом до ужасного искренне. Сергиевский складывает руки крест-накрест на столе, тут же упав в них лбом. Прямо в этот момент он готов был принять даже самую жестокую и бесчеловечную, резкую казнь. И бровью бы не повёл. От шуршания документов болела голова, словно её рубило ветролётными лопастями. Больше всего хотелось домой. А там — запереться на десять лет, никого не впуская. Он просто раздавлен. — А если у нас действительно ничего не выйдет, — Арбитр вглядывается в какое-то досье, читая, но вскоре отбрасывает. — Тебе придётся как-то смириться с этим и двигаться дальше. На одном желании мести не проживёшь. — Я знаю, — сколько ночей об этом думал. — Я работаю над этим. Но сейчас… Сергиевский опустошает бутылку наполовину. Поднимается на почти ватные ноги, растирая ладонью этиловое горло. Дважды моргает и понемногу движется вдоль кабинета. — Сейчас я хочу узнать, — продолжает он. — Почему мы до сих пор выходим в один и тот же тупик. — Потому что другие — не дураки, и ты не единственный, кто прячется, — у Арбитра богостойкое терпение. — Всем нужна безопасность, а в наших кругах это возможно только если тебя нет — в любом смысле. Анатолий бросает взгляд в выросшую заново стопку неверных данных. Почти разбивается от количества листов, но только сжимает пальцы. — По-прежнему ничего, — давит через зубы, больше не веря в другой исход. Вздыхает. — Я просто не понимаю, как так. — А много ли вещей ты не пытался понять? Хоть раз? От такого Сергиевский чутко вскидывает голову. В ступоре прекращает наматывать по комнате круги. Хмурится, потому что прозвучало очень по-трамперовски. — И давно вы с ним заодно? — спрашивает, но тут же сравнивает с сумасшедшим бредом. — Ладно, не важно. Забудь. Слова в горле портятся и скисают, а мозг даже не успевает их фильтровать. Вместо разгона мыслей, гораздо проще потупиться через чужое светло-льняное плечо на россыпи букв. Загулять по строчкам глазами, раз за разом прочитывая совсем неверные результаты. Снова. И снова. И снова. Всё ещё ничего. Пока они не достигают вместе самого дна. Пока в их руки не попадает последнее досье, подозрительно сходящееся со всеми приметами. Вот оно. Искомое «Грегор Васси», вычерченное в самом верху. А следом — вся остальная информация, что получилось однажды собрать. — Судя по дате рождения, он всего на пару лет старше твоего отца. Был, — замечает Арбитр, вычитывая каждую строчку. — Состоял в браке, воспитывал дочь… —… И числился среди венгерских предпринимателей, — вслух дочитывает Сергиевский. — Спонсировал несколько бизнесов в СССР и Америке. Прекрасно. Просто замечательно. Вместе с усталым выдохом осунулись поплывшие плечи. Под сердце забились свинцовые иглы, пронизывая каждый сосуд. Тело теперь едва ли держалось на месте. Растерянность колотится, стучит по венам. Жилы превращаются в тиски, обездвиживая конечности. Воздух давит со всех сторон, словно толща океанической воды. — Думаешь, это он? — неуверенно косится Анатолий. — Без понятия, — отзывается консильери, сосредоточенно рассматривая буквы. — Но считаю, что нам нужно оставить эти документы. Секунды летели мимо, словно пронзающий северный ветер. А слова изгибались по листам из угла в угол, срастаясь в одну цельную картину. Кажется, правдивую. — Да, сохрани их. И позвони утром Молокову, он должен обо всём узнать. Арбитр кивает. — Ты же видел строку про сотрудничества? — Видел. И даже знаю, у кого можно обо всём спросить.***
— Быстрее! Он уходит! Рёв мотора оглушал улицу. Визг покрышек бороздил по мертвенно пустой автостраде. Автомобиль надрывался от голосов: одного, что шипел из магнитолы, и второго, что рвал американскую глотку. Воздух судорожно клокотал. Под крепкой хваткой кольцо руля почти лопалось от давления. Двигатель выл и ревел, так, что уши закладывало. — Слева! Подрезай его, давай! — вновь захватал воздух Трампер. Сергиевский с фырканьем выжал газовую педаль в пол, толкаясь взглядом в виляющую впереди «копейку». Под колёсами тут же зашлась кипением вена шоссе. Заклубилась снежная пыль, набиваясь прямо в окна и жёлтые лучи фар. Всё срослось в одно стучащее эхо. Проверить запас топлива — две секунды. Только опустить глаза и увидеть ничтожно, но справедливо убывающие показатели. Эта погоня долгая. Чуть меньше часа, на последнем импульсе. Выжимает весь бензин. Волочит по единственной бесповоротной трассе, погребённой в лесополосах. Зрачки в радужке скачут, не успевая адаптироваться то к темноте салона, то к слепящим вспышкам. Дистанция между машинами пульсирует, как упругая артерия, сжимаясь и затем вырастая вновь. Уже не так важно, кто догонит. Важно, кто быстрее кончится. Вот только уступать не хотелось ни беглецу, ни охотникам. В одну секунду Фредерик почти задохнулся, заметив, как быстро исчезла во мраке полоса чужого бампера. — Вот сука! — вырвалось само собой. — Ты на газ вообще жмёшь или нет? — У нас полбака осталось, — гавкнул Сергиевский. — Хочешь быстрее — выходи и беги сам. Злость превращается в бурлящую скорость. Трампер с цоканьем кинулся к бардачку. Тут же вынул оттуда заряженный до отвала пистолет. Звякнул предохранителем. В три оборота ручки раскрыл боковое окно и высунулся наружу. И просыпался дождь. Сухой, скрежещущий и свинцовый. Пули обрушились вслед беглецу, наугад пробивая асфальт до отметин. Один выстрел — с треском погас задний фонарь. Второй — пробита багажная панель. На третий — крыло. А затем воздух заполнился громким звоном от лопнувшей в тряпки резины. В запасе у жертвы осталось только три визжащих колеса. Фредди, поморщившись от рвущего кожу ветра, резво нырнул обратно в салон. Перебросив ствол из руки в руку, поднял стекло обратно. Наконец выдохнул, дав себе время проверить обойму. — Неплохо сработано, — кивнул Анатолий. — Надо же было тебе помочь. Через лобовое окно становится отчётливо видно, как «копейка» призраком катится из стороны в сторону. Ей, застреленной, больше не хватает скорости. Ход стремительно замедляется под изнывание дисков. Рваная шина волочится по земле лоскутом. Машину шатает. Нещадно и очень фатально. Теперь исход становится ясным. Дело за малым. Русский неистово-туго впился ладонями в кожаную обивку руля. Нервно сдул со лба растрепавшиеся пряди. Небрежно хмыкнул: — Пристегнись. Но даже не стал дожидаться щелчка ремня, переключаясь между передачами. Двигатель тотчас взревел во всю свою мощь. Их внушительный внедорожник с оттяжкой взмыл по магистрали, сотрясая кислород. Буквально слился с полуденной серостью, мелькая серебром корпуса. Словно вспышка. Словно туман. Сергиевский с отточенным мастерством поравнялся с седаном за минуту. Выехав на пустую встречную полосу, вырвался вперёд. Подрезал на ходу шаткий автомобиль, едва не поцарапав собственный. И скрылся вдали. Чтобы спустя пару метров шумно затормозить посреди трассы. Перекрыть непроглядно широким кузовом любую лазейку для отступления. Двери нивы синхронно хлопнули. Русский вынырнул на улицу вслед за Фредди, на ходу выдёргивая ствол из наплечной кобуры. Переключился с быстрого шага на бег, в два счёта настигая подстреленную машину. Пока жертва вертится в кресле, пытаясь запереться в салоне, охотники врезаются в кабину с обеих сторон. Анатолий с грохотом проламывается к водителю, треская стекло. Трампер же страхует напротив, запрещая побег. И раздается выстрел. Прямо в лоб опешившего беглеца. Всё настолько привычно, что даже сердце не колотится. Американец как по щелчку переключился на заднюю часть автомобиля. Живо обошёл изрешеченный корпус, рассматривая следы от пуль. Сразу остановился напротив багажника и размашисто ударил ногой по расцарапанной крышке. В открывшемся отсеке, кажется, вспыхнули звёзды. Буквально мириадами, голодными до дневного света. Но это было лишь золото. Украденное, но возвращённое хозяину. Фредди сощурился, ловя пальцами сплетения цепей. Пробежался зрачками по сияющим граням изделий. Махнул головой подошедшему подельнику: — Оно? — Оно, — безучастно подтвердил русский. — Собирай всё, и поедем обратно. Он выглядел, пожалуй, слишком спокойным для человека, чью ювелирную лавку только что чуть не опустошили. А ведь мог потерять товар ценой в целые сотни. Мог просто-напросто остаться ни с чем и обанкротиться. Но от Сергиевского ещё никто не уходил. Никогда. Он уничтожил бы своих противников даже во снах, если бы захотел. Всех, кроме одного. Того, кто был связан с его отцом тонкой, почти невидимой ниткой. — У меня к тебе дело, Фредди, — Анатолий прислонился бёдрами к кузову, пощёлкивая пальцами. — Рассказывай. Отчего-то сложно было продолжить тему, назвать самый корень проблемы. Ведь это, по сути своей, значило открыть ситуацию чужому, постороннему человеку. Возможно, даже причастному к виновникам всей драмы. — Тебе известно что-нибудь о человеке по имени Грегор Васси? — прозвучало с большой осторожностью. Трампер вмиг замер. Словно пронзённый льдом, остановился. Недвижимый, только вскинул испуганную голову, хмуря лоб. — Откуда ты знаешь о нём? — произнёс сквозь челюсти почти по слогам, едва не высыпав из рук горсти колец. — Есть источники. Фредди шумно выдохнул, вздымая руку и подсознательно пряча лицо в ладони. — Без понятия, что ты задумал, но сразу тебе скажу: не получится, — запутанно прозвучал он. — И почему же? — Потому что его люди — мои.***
Всё оказалось ещё сложнее, чем выглядело. Судьбы буквально переплетались связанными петлями, цепляясь между собой. Правда открылась полностью только в офисе — Анатолий сам настоял на этом. Решил, что консильери тоже должен обо всём услышать. И вот тогда, звеня кружкой кофе, Фредерик нехотя рассказал: — Я знал Грегора очень поверхностно. Мы сотрудничали пару месяцев. Он… был ужасно известен в преступных кругах. Сразу оказался на слуху, как только появился в Америке. Вести неподъёмное обсуждение было куда легче, если уткнуться глазами вглубь кружки. Рассевшись прямо на столе в чужом офисе, Трампер сосредоточенно отстукивал пальцами дробь по керамике. — Семья Васси была очень молодым кланом, но подала хорошие надежды с самого своего появления. Каждый конфликт они решали мирным способом, хотя и торговали огнестрельным оружием. В итоге прожили что-то около года, — Фред опустил голову, чувствуя на себе два чётких взгляда. — Потом… потом их попросту перебили, как крыс. Грегор тоже погиб. Спаслись единицы. — Что на счёт преемницы? — в открытую не выдержал Арбитр, на секунду переглянувшись со своим главой. — Флоренс? — Фредди заметно напрягся, вскинувшись всем телом. Выдохнул: — Она чудом выжила, но ей просто нечего было делать с оставшимися. Поэтому она пришла ко мне за защитой, и я позволил им остаться. Просто… Фло мне уже как сестра. Я не мог иначе. А теперь мы работаем вместе. Вот и всё. Про их связи с вашей страной я правда ничего не знаю. Плохо. Очень плохо. Сергиевский резко поднялся с широкого кресла, сминая пальцами переносицу. Прошёлся по комнате, не веря, что вновь уткнулся в тупик. — Ладно, — прогудел он. — Спасибо, что рассказал. — А что вообще произошло? — Мы ищем одного человека, — снова вмешался консильери. — И любая информация на вес золота. Но раз уж ничего нет… Фредди с пониманием кивает, затем отпивая немного из кружки. Украдкой сочувствует, покусывая уголки губ. — Я постараюсь расспросить об этом получше, как смогу. Всех троих резко отвлекает настойчиво-громкий, шипящий сигнал. Источник — ничто иное, как рация, запрятанная в светлый пиджак. Арбитр тут же хватается за устройство и спешно растворяется за дверью, извинившись перед своим главой в немом полупоклоне. Замок вслед за ним протяжно лязгнул, захлопнувшись. И опять в комнате только двое. Только Сергиевский и Трампер. Оба ужасно одинокие в чужом присутствии. Лишние в повисшем молчании. Настолько неясные друг для друга, что снег на улице кажется куда роднее. Помещение стремительно окислялось холодом — то ли от гнёта двух душ, то ли от непостоянного отопления. Хотелось просто завернуться в плед и ждать чуда. Как в детстве. Анатолий осторожно вернулся к письменному столу, чувствуя непривычный скрип по костям. Размял наполовину замёрзшие пальцы и подхватил со спинки кресла пиджак. Тут же завернулся в рукава вещицы, прячась от кусающего спину холода. Фредди непривычно звякнул чайной ложкой по керамическим бортикам. — Так вот о чём ты говорил мне вчера вечером, — аккуратно догадался он, мрачно размешав кофе по привычке. Русский согласно хмыкнул, расправив воротник битловки. — Тебя это пугает? — Не слишком, — явно соврал Трампер, прекрасно осознавая, что и сам подставляется под удары неизвестного. — Просто только сейчас понял, куда ввязался. — Ты можешь уйти. Я не держу, — Сергиевский даже не попытался заглянуть в глаза. Всего лишь равнодушно устроился в кресле, потянувшись перебирать первые попавшиеся документы. — Знаю, — Фредди отставил кружку подальше. — Но я не хочу тебя оставлять. Это разрывает между ними диалог. Ставит черту, огромную и нестираемую. Вынуждает подавиться ядовито-горькой паузой. Анатолий на какое-то время замолчал. Затем испытывающе глянул на американца из-под ресниц, напав: — А если меня пристрелят? Что тогда будешь делать? Фредерик в ответ раскололся напополам. Залился сталью, перемелькнув взглядом на неровные складки рубашки и покрутив в пальцах перстень-печатку. Ответил с прохладой: — Подделаю завещание и заберу твой бизнес себе. Те несколько метров пропасти между ними превратились в сотни миль. Их, кажется, уже никак больше не преодолеть. Сколько ни бейся о прозрачную, обманчиво-стеклянную стену — безрезультатно. А ведь однажды эта преграда уже дала трещину. Почти рассыпалась на осколки, но устояла, став теперь только крепче. И неизвестно, сломает ли её ещё хоть что-нибудь. — Ты так и не выкинул эту штуку, хотя обещал, — вмиг переключился с темы на тему Трампер, кивнув на чужую портупею. — Не было времени. — Врёшь, — он смахнул с себя со стола и за полтора шага приблизился вплотную. В груди зазвенело что-то ледянисто-хрупкое. Видимо, душа. Русский и вдохнуть не успел, как чужое присутствие стало чересчур ощутимым. Потому что Фредди нахально склонился над ним, стоя прямо напротив. Зажал руками с обеих сторон. А после впился коленом в точку промеж чужих. Анатолий умело скрыл своё замешательство. Вопреки заалевшим щекам только сжал зубы, позволяя увидеть, как окрепла линия челюсти. — Ты же знаешь, что комплименты — это верный путь к любому сердцу? — промурлыкал Трампер, склоняясь ниже. Столкновение взглядов — словно маленький апокалипсис на двоих. Вены во всём теле изломились от аритмичного пульса. Вниз по позвоночнику скатилась сахарно хрустящая дрожь. Взволнованность закусала лопатки. Сергиевский плавно поднял голову выше, почти прижимаясь губами к губам. Послушно сыграл по чужим правилам, повиновавшись. Мелко коснулся языком своих полуострых клыков. Прошептал совсем тихо: — А ты хочешь добраться до моего? — с вызовом. С ядом. — Что, если да? — остро врезался Фредди. В ответ — отрицательный кивок. — Ещё никто не смог. — Тогда буду первым. И всё. Американец в одночасье отпрянул назад, рассыпав между ними дистанцию. Кровь застучала в висках с новой силой, а рассудку захотелось курить. Но Анатолий только растёкся по креслу, сплетая руки на груди. — Мне нужно будет взять тебя кое-куда в эти выходные, — без эмоций оповестил он. Трампер заметно навострился, пожевав щёку изнутри. Вновь уселся на столешнице прямо напротив, сцепив щиколотки. Едва качнул головой вбок: — Решил отпраздновать Новый Год? — Почти. У местного авторитета намечается торжественный вечер, — прояснил русский. — И он хочет видеть меня среди гостей. — А я тут причём? — В одиночестве ты или сойдёшь с ума, или убьёшь всю страну, — прозвучало почти как обещание. — Я не хочу, чтобы тебя кто-нибудь видел. Особенно рядом со мной. Но иного выбора попросту нет. Фредди своим любопытством с прищуром едва не разрезал Сергиевского изнутри. — Тогда всё для тебя. Только заедь за мной.