***
Как оказалось, слова Людвига об Иване и его городах были правдивы: они были настолько выносливы, что забывали о перерыве во время работы, а когда они занимались тяжёлым трудом, у них будто открывалось и второе, и третье дыхание. А наблюдать за ним было одно удовольствие, конечно, не без попутного физического труда. Оба они делали короткие перерывы, во время которых русский позволял своему взгляду скользить по телу запыхавшегося немца, согласившегося остаться в его майке до конца работы. Ульрих всё ещё смущался и рефлексировал, когда был свободен от своей официальной одежды, к тому же, он не мог скрыть своей тяги к Алексею и ему было трудно сдерживать свое желание коснуться любимого. Неизвестно, как бы на это отреагировали другие труженики Товарищества. — Вот сижу я дома и думаю, показалось ли мне, что товарищ Алексей Брагинский приехал к нам! — послышалось откуда-то со стороны времянки и Ленинград тут же поднялся с лестницы дома. К ним вышел блондинистый невысокий мужчина крепкого телосложения, который с улыбкой шёл к русскому, раскрывая объятия. — Лёшка! Чего это ты к нам и без предупреждения? — город улыбнулся и обнял соседа, слегка похлопав его по спине. — Ой, да я даже не знал, получится ли у меня приехать, работы в городе слишком много, но вы и сами знаете, — мужчина кивнул и вопросительно взглянул на немца, протягивая ему руку. — Николай Алексеевич, будем знакомы, — Берлин улыбнулся и пожал ему руку, вставая со ступеней. — Ульрих Байльшмидт, рад познакомится с вами, товарищ, — сосед, казалось, был удивлён. — Байльшмидт, говоришь? Ты ведь один из высокопоставленных личностей, как Лёшка наш? — Ульрих кивнул и Алексей решил сам пояснить. — Берлин, он нечасто к нам заезжает, потому вот знакомлю его с нашим товариществом, — улыбнулся он, уперев руки в бока. — Это верно, вам ещё столько дел делать вместе, а как начальник наш, Иван, со своим партнёром поживают? — Отлично, у них сейчас есть некоторые планы по поводу… ах да, чуть не проболтался, — усмехнулся парень и сосед пригрозил ему пальцем. — Ты смотри, рот на замке, а то придёт заведующий и надает крапивой по пятой точке. Негоже разбалтывать Ванькины секреты, но то что у них всё хорошо — уже радует, — Алексей взглянул на второй этаж, а потом на часы, рассчитывая время на работу и делая ненавязчивый намёк, — ладно, я вас заговорил, и сам забыл, что пристройку делать пора. Давайте парни, работа не ждёт! Сосед ушёл на свой участок и Ульрих несмело подал голос: — Кто это? — тихо спросил немец. — Сосед, Николай Алексеевич, живёт на участке за забором. Его семья отдыхает здесь столько, сколько я себя помню, а я тут с самого основания Товарищества… помню, кто когда приезжал, и как тут всё менялось, — русский вздохнул, — а теперь пошли, пора закончить со вторым этажом. Ульрих кивнул и в течении часа они полностью очистили верхнее помещение от мусора и лишних ненужных вещей. Они разобрали инструменты и стройматериалы по местам, после чего Берлин с удивлением заметил, что это действительно было бы отличной спальной комнатой. Да здесь можно было бы сделать даже две комнаты. — Хорошее дельце, а теперь перекус и за сарай, — вздохнул русский, смахнув пот с лица и поправляя майку. От таких нагрузок тело Ульриха разгорячилось, не удивительно, что он мгновенно ощутил прилив резкого и не контролируемого желания. Мускусный запах уже давно заполнил второй этаж пока они работали на нём, и никак не мог выветриться, а вся майка русского пропиталась потом и водой, которой он обливался на улице, облепляя весь его торс. Немец закусил губу и поддался временной слабости, схватив Алексея за плечо и поцеловав его, прижимая к деревянной стене. На удивление, Ленинград не оттолкнул его и не обругал за леность, а притянул к себе, отвечая на поцелуй с таким рвением, что Ульрих слегка опешил. Руки русского опустились с лопаток на поясницу, мягко поглаживая её, а после на бёдра, сжимая их, а сквозь поцелуй послышался довольный стон. Берлин слегка прикусил нижнюю губу Ленинграда, запуская руки под майку и чувствуя жар его тела. — Ich will dich essen… — прошипел немец, вжимая Алексея в стену и из последних сил сдерживая себя от того, чтобы впиться зубами в его шею. — О, ты настолько голоден? — усмехнулся тот в ответ, ощущая приятное прерывистое дыхание партнёра на лице. — С того момента, как мы начали работу… твоё тело, твой запах… — тихо проговорил Ульрих, мягко касаясь губами губ русского. — Значит, спорт мне точно не стоит бросать, — усмехнулся он, — тебе нужна разрядка, дорогой? — почти шёпотом спросил Ленинград и Берлин коротко кивнул. — Давай сделаем кое что интересное, к тому же, это сейчас самое оптимальное, что я могу сделать для нас. Ульрих был готов на что угодно, зная, что Алексей не обманет его и не подведёт, потому пересилил свое смущение, когда русский вытащил их члены и обхватил их пальцами, прижимая второй рукой немца к себе. Они не сказали друг другу ни слова, пока умелые пальцы Ленинграда скользили по их чувствительной коже, но их тихие стоны и вздохи отскакивали от стен и эхом раздавались в ушах. Берлин сильнее подавался навстречу и покрывал губы любимого мелкими поцелуями, тая от его ласк, в то время как его партнёр улавливал все эмоции, что проскальзывали на полюбившемся лице, и наслаждался ими. — Ich werde jetzt komme, — прерывистым шёпотом проговорил немец, прижимая свой лоб ко лбу русского. — Ммм, я так люблю, когда ты говоришь на немецком, радость моя, — довольно протянул мужчина в ответ, ускоряя движения рукой и проводя большим пальцем по их головкам. Они оба издали несдержанный стон, после которого немец силой закрыл себе рот, чтобы не выдать их двоих. Он запрокинул голову назад и кусал свои губы, закатывал глаза в предоргазменных сладких муках, пока Алексей почти вгрызался в его шею, стараясь не перегнуть палку. Ещё несколько ловких движений пальцами и Ульрих сдался, с его губ сорвался отчаянный стон: — Oh, Lyosha! Ленинград в ответ прорычал в шею любимого и опустил взгляд вниз, оценивая масштабы грязи, что они создали. — Ммм, слишком шумный для застенчивого, — промурчал он на ухо, — а теперь в душ и за работу, герой-любовник-тунеядец. — Фу, не сравнивай меня с Гилбертом! — скривился немец и русский звонко рассмеялся в ответ.***
— Зачем… зачем тебе три топора, Лёша? — воскликнул Ульрих так громко, что соседка с соседнего участка сдавленно усмехнулась. — Затем, а вдруг с одним что-то случится? — отмахнулся Алексей, смущаясь такой реакции. — Но три! Русский фыркнул и немец с усмешкой покачал головой, продолжая разбирать инструменты по местам. — Как дитя, сказал бы, что просто жалеешь отдавать полезный инструмент, — Ленинград ничего на это не ответил, вздыхая и выходя на улицу, чтобы подняться на крышу. Надо ли говорить в каком шоке был Берлин и как он боялся, что под таким массивным телом крыша может обвалиться, учитывая то, как скрипела под ногами его мужа деревянная лестница. Однако, всё прошло идеально и быстро, и им даже не пришлось что-то переделывать, но время уже близилось к позднему вечеру и потому мужчины решили не делать перерывов, сразу занявшись бедной времянкой. — Лёша… а зачем тебе времянка, если дом уже построен? — задал самый важный, как ему казалось, вопрос Ульрих. Алексей глубоко вздохнул и скрестил руки на груди. — Она прижилась, — гордо проговорил он, — посмотри, она же как родная тут, — добавил русский с улыбкой проводя рукой по давно треснувшему дереву, с которого тут же просыпалась облупившаяся краска. Берлин провёл рукой по лицу и тихо проговорил: — Боюсь представить, что внутри творится. — Не надо представлять, идём! — Ленинград схватил мужчину за руку и затащил внутрь этой полуживой времянки, в которую таким высоким мужикам было очень трудно войти. Благо внутри потолки были чуть более высокими, но сразу ощущался земляной холод, потому как рядом с жилой комнатой буквально был сарай с землёй, вместо пола. Алексей подметил для себя, что стоит полностью переделать времянку в новый сарай, даже несмотря на свою привязанность к ней.***
Всё оставшееся время они провели на веранде, распивая горячий чай и наблюдая за природой, и даже в этот момент русский поставил немца в ступор одной фразой, которая, казалось бы, была безобидной. — Смотри, какая милая птичка на ветке сидит, — Алексей улыбнулся, а Ульрих вскинул брови. Русский язык все ещё вызывал у него большие вопросы, а когда он обращался с ними к Людвигу, тот лишь говорил «поживёшь с Лёшей в России — поймёшь». — Она… стоит на ветке, — Ленинград усмехнулся и посмотрел на собеседника, уже порядком уставая от мелких недопонимание между ними. — Она сидит. Берлин замолчал на секунду и тяжело вздохнул. — Почему? Русский закатил глаза и, казалось, приготовился пояснить ему очень долгим рассказом причину, но вместо этого поставил чашку на стол, и сказал лишь одно слово: — Потому, — немец запустил пальцы в волосы и откинулся на спинку дивана. И как тут что-то понять, если ему не объясняют? — Да почему, Лёша, она же стоит! — умоляюще проговорил ариец. — Она. Сидит, — медленно и тихо проговорил Ленинград, утверждая окончательно и бесповоротно свою правоту. — Но это же не логично, — страдальчески проговорил Берлин с полностью потерянным взглядом. В этот момент к главным воротам участка кто-то подошёл и привлёк внимание Алексея, который тут же встал из-за стола с кружкой чая и вышел навстречу гостю. Ульрих же, будучи бдительным и «совсем немного» ревнивым, внимательно смотрел за мужем через окно. Оказалось, к нему пришла какая-то девушка с русыми волосами, заплетёнными в длинную косу. Её он определённо не знал и о ней ему никто ничего не рассказывал. Девушка сразу же кинулась на шею Ленинграда, от чего немец вскочил с места и нахмурился, готовясь выйти к этим двоим. Лишь в последний момент, едва Берлин сделал шаг за порог, он сменил выражение лица на более менее спокойное и подошёл к Алексею настолько медленно насколько мог. Ленинград виновато улыбнулся, отстраняясь от девушки и та резко смутилась, когда увидела приближающегося немца. — О, у тебя гости? Я не знала, — она сложила руки за спиной и отвела взгляд, будто ребёнок, сделавший что-то плохое. — Не познакомишь нас, товарищ? — слего раздражённо проговорил Ульрих и Алексей сглотнул, понимая, что чувствует ариец. Но он постарался натянуть улыбку и усмехнулся: — Что ты, Уль, так формально. Юлия, это мой муж, Ульрих Байльшмидт, — мягко и уверенно проговорил русский, заставив девушку в шоке уставиться на него, — что? — Так ты замужем теперь! Неужто после Ивана? — Ленинград кивнул и девушка ухмыльнулась в ответ. Берлин же с молчаливым шоком взглянул на Алексея, пытаясь понять, почему он озвучил Юлии то, что не сказал соседу. Точнее даже, почему он так спокойно сказал это ей, и почему она не расстроилась. — Ульрих просто прекрасен, я не жалею ни о чём, Юля, разве что о том, что мы с ним не сошлись раньше, — смущённо проговорил русский, кладя руку на плечи немца. Берлин сглотнул и покраснел. — Это отлично!.. Даже ты, старикан, нашёл себе мужа, а я… — девушка махнула рукой и покачала головой. — Никогда не поздно съездить куда-то и попытать счастье там, Иван у нас имеет столько городов, что и жизни не хватит все обойти, — усмехнулся Алексей, — я бы пригласил тебя на чай, да нам работать нужно. Девушка улыбнулась и отрицательно мотнула головой: — Нет, не стоит, я решила просто навестить тебя и понять, что с тобой всё хорошо, а раз уж у вас тут семейные дела, я пойду на свой участок, — она хихикнула и, сказав пару прощальных, слов побежала куда-то дальше по их улице. — Лёша… ты зачем ей сказал? Ты даже Николаю этого не говорил… Тяжёлый вздох русского разрушил неловкую паузу. — Уль, Николай не дурак, и сразу всё понял, а она ещё молоденькая. Юлька привыкла меня обнимать, я ей как старший брат всё-таки, — пояснил русский и взглянул на мужа, — неужели ты думаешь, что я вышел за тебя чтобы почти сразу изменить? — Это прозвучало так тоскливо, что немец ощутил каплю своей вины. Видимо, Байльшмидт ещё недостаточно знал о Брагинском, и его страх был напрасен. — Я… я не нарочно, — оправдался тот, и тут же ощутил губы Ленинграда на лбу. Ульрих обнял его за талию одной рукой в ответ и прикрыл глаза. Такие редкие моменты нежности между ними заставляли его млеть, наслаждаясь каждой секундой. — Всё хорошо, для ревности нет причин, тебе не нужно стоять подле меня всегда, чтобы знать, что я предан только тебе, — тёплая улыбка Алексея смутила Ульриха сильнее, — пошли в душ, а то на нас столько грязи уже осело… И впрямь, сейчас, когда немец был полностью без сил, он ощущал, как поры на его коже были полностью забиты пылью и потом, а на одежде покоились прилипшие куски отслоившейся краски вместе с деревянными щепками. — Да, это нам точно не помешает, — Ульрих провёл рукой по шее, слегка сминая её. — Хочешь, массаж сделаю после ванной? — хитро заулыбался русский и немец смущённо отвёл взгляд. — Эй, я ведь серьёзно, ты постоянно сидишь в своём кабинете и даже больше, чем я, конечно у тебя будут болеть спина и шея! А ты мне нужен здоровым и полным сил, — Алексей нехотя отстранился направился к водонагревателю, который стоял снаружи дома, — я подготовлю воду, а ты принеси нам одежду. Берлин вздохнул, в последний раз оглядел спокойный и тихий пейзаж, заметив, как быстро потемнело небо, после чего пошёл за сменной одеждой. День был отличным, несмотря на то, что они занимались в основном облагораживанием дома и пристроек. На самом деле, если они собирались ездить сюда чаще, а они определённо собирались, к тому же, не одни, что было очевидно, им необходим был полный комфорт на их территории. В спальне, которую он толком и не рассмотрел в первый раз, было очень уютно: приятного спокойного цвета обои местами покрывали деревянные стены, на потолке была небольшая люстра, у большой двуспальной кровати был широкий комод, а над спинкой кровати был маленький ночник. Не говоря уже о том, что у них, казалось, у единственных, было отличное радио. Не все соседи могли бы таким похвастаться. Дверь со скрипом открылась и в комнату зашёл русский, уже полностью готовый к душу. — Так и знал, что застрянешь тут, — тепло улыбнулся он, глядя то на мягкую кровать, то на мужа, — здесь Иван и Людвиг провели один из своих совместных Новогодних отпусков, — он слегка покраснел, вспоминая, как красочно начальник описывал их выходные и даже сам Ульрих смутился. Получается, Германия тоже любитель похвастаться своими романтическими похождениями с подчинёнными. — Хм, история циклична, так ведь? — неожиданно даже для себя проговорил Берлин, и Ленинград хмыкнул в ответ. — Товарищ, пора бы нам привести себя в порядок, иначе ни о какой цикличности и речи не будет, — уже чуть строже проговорил Алексей и Ульрих усмехнулся в ответ, протягивая ему сложенную чистую одежду. К большому сожалению, душ был недостаточно просторным для двоих, и на это сетовал по словам Союза ещё сам Германия, так что Ульрих решил обойти весь первый этаж дома и прогуляться по участку, глядя на почти уже ночное небо, а когда вернулся обратно, смутился и сразу же поспешил к душу, покраснев как маковый цветок: для него было слишком трудно привыкнуть к Алексею, расхаживающему в трусах или в одном полотенце прямо под его носом. Их разлука до свадьбы была такой долгой, что немец стал слишком застенчивым рядом с Лёшей. С одной стороны тёмная часть его разума была счастлива такой открытости, а с другой он корил себя за то, что позволял русскому так рисковать. Подобные отношения между мужчинами были строго запрещены, очень строго. Конечно, оба они были городами, а города и страны это полное исключение из правил, но угрызения совести и то, что их могут поймать, не давало немцу покоя. Горячая вода позволила напряжённым мышцам слегка расслабиться, попутно смывая с кожи и светлых пшеничных волос всё то, что в них успело попасть. А ещё Ульрих заметил, что успел получить несколько царапин, пока работал, но лёгких и несерьёзных, так что это было пустяком. Повезло, что он не был весь в занозах после злополучной времянки. Мужчина с удовольствием ощутил прохладный сквозняк, который обдувал кожу, и насладился полной чистотой своего тела, прежде чем зайти в спальню. Ленинград же успел позаботиться о дверях, закрыть их, вместе со шторами на окнах, и терпеливо ждал Берлин в кровати, листая книгу, название которой было трудно рассмотреть в полумраке. Едва Ульрих закрыл за собой плотную дверь, Алексей отвлёкся от страниц и улыбнулся, откладывая книгу в сторону. — И говорю: как вы милы. И мыслю: как тебя люблю, — тихо проговорил он, проводя рукой по свободному месту рядом с собой. Немец мягко улыбнулся, плавно садясь на край кровати, будто боясь испортить всё одним неверным движением, после чего русский не дал ему лечь, садясь сзади и кладя ладони на его плечи. — Я думал… — Я же тебе говорил — спрашивай, а не думай. А вообще, я тебя предупреждал, что сделаю массаж плечей, разве нет? — Ульрих кивнул и расслабился, чтобы не мешать рукам Ленинграда. — Молодец, — тихо ответил он в ответ и начал аккуратно сминать мышцы. Берлин не смог сдержать нескольких довольно громких стонов, от которых русский явно получил массу удовольствия, а всё тело немца вновь накрыла волна удовольствия вперемешку с возбуждением. — Ich möchte, dass dieser Moment für immer anhält, — пробормотал мужчина на своём языке вслух. Если уж Ульрих переключался на немецкий, он ощущал самые сильные эмоции, а то, что именно он сказал, заставило сердце Алексея трепетать. Несмотря на некоторую закрытость и спокойствие, Ленинград имел чуткую душу, которую ранили уже много раз, потому он, впервые за долгие годы слыша что-то такое, сказанное абсолютно искренне, готов был проронить слезу от счастья. И он был благодарен судьбе, что эти слова произнёс Ульрих. — И я тоже, — мечтательно проговорил русский, обнимая немца со спины и целуя его в висок, — я могу казаться тебе странным, может даже недостаточно нежным… но ты должен знать, что я тебя очень ценю и люблю, и я рад, что именно ты находишься рядом со мной, — сказал Алексей на ухо любимому и тот обхватил его ладони своими в ответ, краснея ещё сильнее, — я люблю в тебе всё, от твоих мягких волос, заканчивая кончиками твоих тонких пальцев, но больше всего я люблю твои глаза… голубые кристаллы, полные тепла и доброты. И пускай все говорят, что они выглядят как лёд, меня они согревают сильнее любого пламени… Берлин не смог сдержать своего прерывистого дыхания от нахлынувших чувств, развернулся к Ленинграду, крепко обнимая его и усаживая к себе на колени. На лице немца русский увидел столько разных эмоций, и даже, казалось, глаза его начали блестеть от слёз. Снова. — Лёша… я люблю тебя, — тихо проговорил он, кладя ладонь на щеку любимого города, — и может я не такой хороший поэт, как ты, чтобы сложить все свои чувства в такое красивое описание, я готов сделать что угодно для тебя. Я буду защищать тебя до последнего вздоха, буду рядом всегда и всюду, если ты этого захочешь, и я не перестану тебя любить никогда, даже если нас разлучит сила, которая будет нам не подвластна. Ленинград тихо хихикнул от такой речи, но не более. Это было прекрасно, ведь Ульрих и вправду не умел красочно описывать всё, что чувствует, особенно на русском языке. Но в этот раз он был очень многословен. — Я тебе верю, — шепнул Алексей, притягивая мужчину к себе и прикрывая глаза, — люби меня… пожалуйста. Берлин обхватил его губы своими и крепко прижал Ленинград к своей груди, ощущая на них сладкий привкус яблочного варенья. Лёша всегда его любил.