Признание

Алексей расслабленно сел на край постели и вздохнул с облегчением. Встреча с Беларусью прошла хорошо, хоть та и пыталась заставить его и Ульриха заночевать в её доме… через чур настойчиво. Им был по душе и тот отель, который Наталья им предоставила, к тому же, номер был просторен и удобен. А кровать была просто царская. Ленинград ослабил галстук и перевёл взгляд на мужа, который зашёл следом: арийца украшали деловые костюмы, а новая рубашка явно была слегка мала немцу, от чего его вид становился лишь соблазнительнее. Русский понял, как ему не хватало близости с любимым только сейчас, когда они решили отдохнуть в новом месте. — Ты так пристально на меня смотришь, liebling, — ухмыльнулся Берлин, стягивая пиджак и развязывая галстук, — тебе точно нравится то, что ты видишь. Алексей хитро улыбнулся и прищурил глаза. — Ещё как… был бы ты чуток ближе, — протянул он, после чего немец сделал пару шагов вперёд, медленно расстегивая рубашку. Брагинский сглотнул и покраснел, закусывая губу, но всё ещё не мог дотянуться до мужа. — Хм, может ещё немного? — тем временем рубашка уже открыла весь торс Ульриха, открывая идеальную светлую кожу и слегка худоватое тело. Берлин шумно вздохнул и сделал ещё один широкий шаг вперёд, почти сразу же ощутив сильную хватку Ленинграда на своём ремне. — Идеально, — прошипел русский, глядя на немца снизу вверх и резко дёрнул его на себя. Ариец охнул и тут же ощутил на своём животе губы Алексея, а затем и горячий язык, скользящий вокруг его пупка. Крепкие руки обхватили его бёдра и с губ немца сорвался тихий стон. — Лёша, н-нас могут услышать, — дрожащим голосом проговорил Ульрих прикрывая рот рукой. Русский лишь хихикнул в ответ и облизнул губы, прижимаясь подбородком к животу немца. — Ну и что? В отелях такое постоянно происходит, к тому же, мы в президентском номере… мы с тобой едины… мы имеем право на секс, тебе не кажется? — низким тоном проговорил Ленинград и заставил Берлин отвести взгляд от смущения. Алексей резко ощутил давление эрекции на своем горле и довольно ухмыльнулся. — Du machst mich wahnsinnig… — с придыханием проговорил Ульрих и наконец взглянул на самодовольное лицо мужа. — Du bist zu süß, um dir das Vergnügen zu verweigern, — с приятным для Берлина акцентом ответил русский закусывая губу и переводя руки обратно на пряжку ремня, — я, наконец, хочу ощутить твой вкус, ты ведь позволишь мне? Слишком долго я был ведущим, теперь я хочу стать ведомым… — Ты хочешь, чтобы я?.. — Ульрих осёкся, а Ленинград поднял на него невинный взгляд. Как и Иван, Алексей умел казаться одновременно слишком несерьёзным, но при этом чертовски взрослым. Он любил эти игры: невинно улыбаться, делая или говоря при этом самые развратные вещи. В каком-то смысле, это завораживало и слегка пугало, но в хорошем смысле. — Ох, а ты не хотел бы слегка… по командовать мной? — Брагинский покраснел и его голубые глаза на секунду как-то опечалились. Байльшмидт сглотнул и положил руку на голову мужа, мягко поглаживая его волосы. — Ну как я могу командовать тобой? — нежно проговорил он, заметив, как расстроился Алексей. — Разве что, если ты очень хочешь? Ленинград оживился и кивнул, смущённо улыбнувшись и расстегнул ширинку брюк немца, с наслаждением проводя рукой по мягкой ткани его белья. — Я всегда любил тот редкий взгляд, появляющийся с пробуждением в тебе твоего внутреннего зверя, — начал русский, глядя в глаза мужа, — когда ты сам начинаешь задавать ритм и отдавать мне приказы, — с той же невинной улыбкой говорил Алексей, заставляя Ульриха сильнее терять голову. С нетерпением опустив край боксеров, Ленинград наконец опустил взгляд на член немца закусив губу. — Нравится? — с ухмылкой спросил Байльшмидт. — Всегда нравится, — с той же ухмылкой ответил Брагинский, ощущая на подбородке тонкие пальцы. Берлин поднял лицо русского и провёл большим пальцем по его губам. — Хочу посмотреть на то, как твои прекрасные губы скользят по моему нему, — сбивчиво дыша проговорил немец. Улыбка Ленинграда медленно исчезла, уступив место расслабленному возбужденному выражению. — Как пожелаешь, — шёпотом ответил он. Пальцы русского мягко обхватили член, слегка поглаживая его, а губы сразу же обхватили ствол, медленно скользя по нему, в то время как кончик языка ласкал чувствительную кожу немца. Ульрих на удивление хорошо сдерживал свои стоны, зато сам Алексей будто с цепи сорвался и был ещё более страстным, чем обычно. Отстраняясь он делал слишком соблазнительные вздохи, глядя за выражением лица своего мужа и возбуждая того ещё сильнее. — Lecken mich, — ариец чуть сжал волосы Ленинграда, после чего получил мгновенную отдачу. Почти раскалённый язык его мужа скользнул по головке, заставив немца подавиться стоном, затем опустился к корню и повторил тоже самое со всех сторон. Ноги Ульриха стали слабеть, но он нашёл в себе силы удержаться на месте. Ровно до того момента, как Алексей обхватил губами головку и начал с таким рвением и удовольствием посасывать её, положив ладони на талию Берлина. Тот ослабил хватку на волосах и заскулил, выгнувшись навстречу. — Герр Ульрих, вы такой сладкий, — хихикнул Ленинград поднимая взгляд и нарочито продолжая сосать его член, глядя прямо в его глаза. Его глаза были всё так же невинны, а щёки пылали огнём. Байльшмидт стиснул зубы и понял что ещё немного, и он кончит раньше, чем хотел бы, потому оттащил недовольного русского от себя, силой вжимая его в кровать поцелуем. Сначала тот попытался вырваться, но потом Ульрих углубил поцелуй, заставив Алексея сдаться ему. Поцелуй немца сейчас был совершенно другим. Грубым, властным, не дающим и шанса на побег, а когда Ленинград начал задыхаться, Ульрих позволил ему отстраниться, лишь чтобы услышать тяжёлые вздохи Брагинского. — Lösen Sie Ihren Gürtel, — проговорил Байльшмидт, выпрямившись и пристально наблюдая за мужем. Тот послушно расстегнул ремень и немец практически одним движением стянул с Алексея штаны, вновь нависая над ним и впиваясь губами в его шею. Ленинград тихо пискнул обвивая ногами талию Берлина и медленно растворяясь в ощущениях боли от укуса и наслаждения от скользящего по его шее языка. — Schön… — прерывисто прошептал немец, — Ich habe so lange darauf gewartet, dich zu küssen… dich festzuhalten… wieder in dich einzudringen… — голос Ульриха дрожал от нарастающего желания, а руки грубо стаскивали с бёдер Алексея боксеры. — Ich bin zu allem bereit, — тяжело дыша шёпотом ответил Брагинский и ощутил ладонь Байльшмидта на своём члене. — Отвечай на своём языке и только с разрешения! — немец довольно грубо сжал руку и заставил русского вздрогнуть, но он не проронил ни слова. — Gut. Берлин начал расстёгивать рубашку Ленинграда, не отрывая глаз от его лица и не переставая мягко стимулировать его. Таким он его ещё не видел: полностью обезоруженным, слабым и послушным. Бёдра Алексея поднялись навстречу руке мужа, что заметно понравилось Ульриху и он взамен наклонился к его губам, мягко целуя их и опускаясь к горлу. Ульрих провёл языком по мягкой коже, спускаясь чуть ниже и останавливаясь губами у лобка. — Я люблю ваш язык, Алёша, он мягкий и нежный, приятный для слуха. Именно потому каждый раз, когда ты читаешь мне русские стихи, я возбуждаюсь, — тихо проговорил немец, проводя рукой по колену русского и замечая мурашки, выступившие на его коже, — сейчас я позволю тебе говорить, хочу услышать каждое слово и каждый стон. Алексей сжал одеяло под собой, приоткрыл рот, наблюдая за тем, как ариец наклонился к его члену и резко выпалил: — Уль, не нужно, я… хочу ощутить тебя внутри, — он сглотнул, заметив на себе строгий взгляд Берлина, но тот, задумавшись, вновь поднялся к лицу Ленинграда и ухмыльнулся. — Мм, нетерпеливый русский, если ты попросишь меня достаточно хорошо, то я… — Герр Ульрих, покажите мне, что такое настоящий немецкий секс, — прерывисто дыша перебил Байльшмидта Алексей, — у нас в Союзе так мало разнообразия, — тихо усмехнулся он и выжидающе посмотрел на мужа. Немец ухмыльнулся и кивнул: — Сойдёт, — прошептал он в губы мужа и закинул его ноги себе на талию, — как давно я был сверху? — скорее сам себя спросил Ульрих. — Кстати говоря, смазка ведь всё ещё под подушкой не так ли? — Брагинский кивнул в ответ и закусил губу от нетерпения. Рука немца начала шарить под подушками, в то время как русский взял их члены в руку и медленно стимулировал их обоих, глядя на сосредоточенное лицо Берлина. Он не хотел давать Ленинграду возможность что-либо делать, но сейчас это было как никогда кстати. Найдя смазку Ульрих наконец открыл её и поставил на тумбу, запуская пальцы в мелкую пластиковую коробочку. Полностью опустив Алексея на кровать, ариец начал мягко массировать его всё ещё слегка напряжённое кольцо мышц, и чтобы процесс был более безболезненным, Ульрих мягко покрывал поцелуями его шею и грудь, стараясь максимально расслабить тело русского. Тот в свою очередь смущённо вздыхал и мягко улыбался в ответ, принимая все поцелуи и неуверенно запуская пальцы в блондинистые волосы, будто боясь, что Берлин будет этим недоволен. Всё тело Алексея стало сверхчувствительным от того, как прекрасен был Ульрих сейчас. И он мог сказать, что Байльшмидт продолжает сдерживать себя. Это было заметно: глаза быстро выдавали потаенные мысли его избранника. — Mm, du bist zu gut, liebling, — промурчал немец в ответ, погружая пальцы внутрь и наблюдая, как меняется выражение лица его мужа. Из более менее сдержанного оно исказилось до отчаянного, почти дикого желания. Пальцы его ног сжались, а бёдра приподнялись навстречу — Блядь, Уль, этого слишком мало, — заскулил русский. Немец закусил губу и поднял одну ногу Алексея на своё плечо, выпрямляясь и вводя два пальца глубже, нежно двигая ими внутри и слушая приятные прерывистые стоны. Берлин мягко сжал ступню Ленинграда и встретился с ним взглядом, обхватывая губами мягкую кожу и оставляя на щиколотке легкий укус. Брагинский откинул голову назад, тяжело дыша и едва сдерживаясь, чтобы не перехватить инициативу, но через мгновение удивлённо глянул на мужа. Байльшмидт с довольной ухмылкой вытащил пальцы. — Готовься, liebe, — с этими словами немец начал входить в него, попутно замечая, что тот, казалось, совсем не ощущает боли. Губы русского расплылись в блаженной улыбке, и с них сорвался длинный громкий стон. Ульрих очень редко проявлял инициативу и всегда боялся этого, но даже спустя столько времени Алексей не ощущал ничего, кроме удовольствия. Медленно и аккуратно, Берлин входил в Ленинград и старался ненароком не сделать что-то не так, от чего второй был в немом недовольстве. Он ёрзал на месте, пытался притянуть арийца к себе, но тот прижал его руки к кровати в ответ. — Nein, — дрожащими губами ухмыльнулся Ульрих, наблюдая за сладкими страданиями Алексея. — Не издевайся надо мной, — зашипел тот, но не попытался вырваться, хотя у него всегда было достаточно сил. — Ой, кажется, кто-то недоволен моим главенством, какая неблагодарность, — тихо усмехнулся немец и перевёл вторую руку с бёдер мужа на его горло, сжимая его достаточно, чтобы уменьшить доступ кислорода, но недостаточно, чтобы причинить вред, — хочешь быстрее? Будет быстрее, но будет так, как хочу я. Брагинский хотел бы ухмыльнуться в ответ, но зная то, какие Байльшмидты бывают непредсказуемые, не торопился заранее радоваться. Однако… стоило признать, что лёгкий испуг от руки на его горле и то, как Ульрих смотрел на него сейчас, вызвало у него лишь ещё большее возбуждение. Это было странно и это было интересно. Все мысли русского померкли, когда он ощутил грубый толчок, вызвавший у него массу эмоций, от которых на секунду зазвенело в ушах. Член Берлина вошёл до самого конца, после чего немец вжал Ленинград в постель, делая долгую паузу, чтобы насладиться ощущениями и растянуть это удовольствие. С губ Алексея спустя минуту сорвался громкий стон, который привёл Ульриха в чувства и даже на секунду заставил его задуматься, стоит ли мучить мужа вот так. Но Байльшмидт отогнал эти мысли довольно быстро, едва ощутил на шее прерывистое дыхание русского и края его мягких губ. — Liebling… я столько всего хочу с тобой сделать… — почти что промурчал немец приподнимаясь с кровати и глядя на полностью раскрасневшееся влажное лицо Ленинграда. Он явно был уже в полубессознательном состоянии от желания, но так даже было лучше. Этот взгляд стоил тысячи других, что бывали в жизни Берлина. Этот взгляд прекрасных голубых глаз, который был полон страсти и похоти только для него одного. Алексей молча хихикнул двинулся своими бёдрами навстречу бёдрам Ульриха, вынуждая того действовать. А немец не солгал. Всё ещё держа руку на шее мужа, он начал грубые резкие движения ища более удобный угол и наслаждаясь тем, как красив был русский сейчас. — Блядь! — резко воскликнул тот, когда член Берлина врезался в его простату. Тело Ленинграда резко выгнулось, а глаза распахнулись от неожиданности, но ариец не останавливался, он лишь ухмыльнулся и продолжил движения уже в более правильном направлении. Отпустив горло Алексея, он поднял его ноги на свои плечи и обхватил их, приподнимаясь бёдра русского над одеялом. — Блядь! Уль… — во рту у Брагинского пересохло, а внутри трепетало. Он ощущал каждое движение и даже текстуру члена Ульриха, который так идеально заполнял его и так идеально заставлял всё тело дрожать от наслаждения. Ему казалось, что он сойдёт с ума от того, как хорошо ему было, а от каждого рывка он издавал такие стоны, которых сам от себя не ожидал услышать. — Was? — тяжело дыша спросил немец, стискивая зубы от ощущений. — Не останавливайся! Только не останавливайся! Пожалуйста, — хныкал русский в ответ, срываясь на такие приятные сладкие стоны, что Байльшмидт едва сдерживал себя от проявления нежности. — Liebe, я и не собираюсь… останавливаться, — рука немца скользнула по бедру Алексея, мягко поглаживая его, а затем он резко вышел, переворачивая того на живот. Ленинград не мог ничего сделать, и сдвигаться с места тоже не собирался, даже когда ощутил мощный удар по ягодице, который будто метнул по всему телу электрический разряд и заставил его выгнуть спину. — Ммм, я всегда любил твои бёдра, особенно когда мы были моложе… помнишь, как я сжимал их, прямо как сейчас? — сжав горячими ладонями задницу Брагинского возбужденно спросил Ульрих. Русский хотел что-то ответить, но тут же ощутил, как муж снова входит в него. Он прогнулся в спине и сжал в руках одеяло, ощущая спиной горячую грудь Берлина, губы которого тут же оказались рядом с его ухом. — Помнишь, как я целовал и кусал твою шею? Ja? — ариец облизнулся и впился губами в тонкую, оставляя болезненный и ярко красный засос, который не исчезнет как минимум неделю. Алексей не мог вымолвить и слова, из его лёгких буквально выбивался весь воздух, срываясь с губ вместе со стонами. Воспоминания затмили его разум, заставляя его тело ещё сильнее поддаваться ласкам. Он помнил всё. Ульрих ухмыльнулся и обхватил шею Ленинграда заставляя его выгнуться назад сильнее и повернуться в его сторону. — Я всегда желал тебя одного, всегда думал о твоих глазах, твоём голосе, твоём теле… боже, ты идеален… — прошептал немец в губы русского, глядя ему прямо в глаза, — эти черты… эти губы… scheiße, как я люблю тебя, — Брагинский прикрыл глаза и обхватил своими губами губы Байльшмидта, целуя его так долго, как могло ему позволить дыхание. Рука Алексея обвила шею Ульриха, который крепче прижал к себе желанное тело и сам начал срываться на стоны. — Уль… черт, я люблю тебя, — дрожащим прерывающимся голосом проговорил Ленинград, чувствуя, как приближается его оргазм. Он не слышал дикого скрипа кровати, для него были слышны лишь голос мужа и звуки столкновения их тел. Наслаждение, раскатывающееся по всему телу с каждым движением сильнее уносило его разум куда-то совершенно далеко от их номера в Белорусском отеле. — Помнишь те ночи, что мы с тобой целовались с тобой до рассвета? Gott, я так хотел забрать тебя… покрыть тебя поцелуями с ног до головы… сделать тебя своим и только своим русским царевичем… тогда я уехал, но сейчас, — он слегка безумно засмеялся, — сейчас я не отдам тебя никому. Мой. Mein. Ich werde dich ficken, wie ich will. Ich und nur ich. Ich werde dich mit meinem Sperma abfüllen und dich schwängern. — Блядь, да, — на выдохе проговорил Алексей, закатывая глаза от удовольствия и того, что он слышал. Ульрих ускорил движения и положил вторую ладонь на член русского, мягко сжимая его челюсть второй и наблюдая за его эмоциями. — Ich werde dich schwanger machen… mein Kind, oder vielleicht zwei auf einmal, ja? — тихо постанывая пробормотал немец. — Ich möchte so viele Kinder von dir. So schön wie du… verdammt, du wärst so süß mit deinem von meinen Kindern geschwollenen Bauch. Он сильнее сжимал Алексея, грубее и глубже двигался в нём, а ладонь Ульриха мягко сжимала его твёрдый член, стимулируя его в такт точкам. — О, Уль, я скоро… я… чёрт, я хочу быть беременным твоими детьми, только твоими… я хочу… — он едва мог связать слова в предложения из-за сбитого дыхания, — я люблю тебя, чёрт! — он старался отсрочить свой оргазм, но, вопреки всему, не смог его остановить. Мышцы плотно сжались вокруг члена Берлина, а с губ сорвалось имя мужа, вперемешку с громким стоном. Он кончил в руку Ульриха, и тот хищно ухмыльнулся в ответ поднимая ладонь к губам Алексея и засовывая пальцы с его же собственным семенем ему в рот. — Попробуй себя, — сбивчиво прошептал он ему на ухо и ощутил, как язык русского скользит по его пальцам, собирая всё, что на них осталось. Байльшмидт издал тихий стон и грубо поцеловал Брагинского, с каким-то извращённым наслаждением скользя по его языку. Он глухо простонал в губы русского и кончил в него так глубоко, как только мог, сжимая его своих объятиях и не отпуская, пока дело не было завершено полностью. Они оба упали на кровать, тяжело дыша и пытаясь прийти в себя. Звон в ушах прошёл почти сразу, а вот дрожь в теле Ленинграда не унималась ещё несколько минут. Так хорошо он себя ещё не ощущал. Алексей привык отдавать всего себя до капли, но так редко получал что-то взамен. И Ульрих первый, кто отдал ему все что мог отдать, полностью и без остатка. — Sonnenblume… я даже не знал, что когда-нибудь у нас будет что-то настолько безумное, — он смутился и отвернулся. Он стыдится своей развратности? Своей пылкой, грубой любви, которая доходила почти до садизма и мании? Ленинград вскинул брови, подвинулся к мужу и повернул его лицо к себе ослабевшей ладонью. Он был печален и обеспокоен. Всё то в этом мужчине было сложно: то почти плакал на свадьбе, то теперь хочет плакать после такого сногсшибательного секса. — Уль, ненаглядный мой, разве это было не чудесно? Ты великолепен, и я люблю тебя именно таким, — нежно глядя в ясные глаза немца проговорил он. Байльшмидт приоткрыл губы от удивления и Брагинский не сдержался, мягко обхватив их своими и поглаживая щеку арийца рукой. — Лёша, я люблю тебя, — восторженно прошептал тот в ответ. — Надевай почаще деловые костюмы дома, — игриво хихикнул Алексей, заставив мужа сглотнуть, и неловко улыбнуться.