Признание

Летняя жара была самым большим испытанием для Ивана. Дело в том, что Союз любил лето, но ненавидел, когда температура на улице поднималась выше двадцати градусов. Людвиг полностью поддерживал мужа и именно поэтому он повёз того искупаться. Выбор пал на недавно достроенный силами Ульриха и Алексея участок в Товариществе, и лишь потому, что до озера от него было довольно быстро добраться на машине. — Эй, товарищи, вы то с нами поедете? — с улыбкой воскликнул Брагинский. Столицы лишь отмахнулись, усевшись на веранде с чашками чая. — Вы лучше устройте себе там приватный отдых, начальник, как раз вечером там никого нет, — с ухмылкой сказал Алексей. Людвиг слегка покраснел, но постарался не выдать своё смущение перед подчинённым, а Иван хихикнул в ответ. — Тогда на вас дом, пока мы не приедем обратно, — Союз схватил Германию за руку и потащил к машине, — ах да, и ещё: Лёша, если у вас есть какие-то «особенные планы», советую начать осуществлять их сейчас. Берлин подавился чаем и резко отвёл взгляд в сторону от окна, а Ленинград сглотнул и нервно усмехнулся.

***

— Людя, может быть тебе взять мороженное? — спросил русский, наклонившись к окну водителя. — Не знаю, а оно доживёт до озера? — А для чего нам специальная сумка, которая солнце не пропускает? — усмехнулся славянин. Немец и вправду забыл этот странный способ возить холодные продукты так, чтобы они не расплавились по дороге. К слову, он бы уверен, что бедное мороженое не переживет эту жару, даже будучи трижды в такой сумке. — Ну, давай, если у вас есть фруктовый лёд, я бы не отказался, — он мягко улыбнулся мужу и откинулся спиной на водительское кресло. Жара была невыносимой, а в машине было и того хуже. Ему приходилось ехать в майке, открыв почти все окна на дверях, чтобы выдержать духоту. В Германии, конечно, погода не сильно то отличалась от того, что было в России, потому, куда бы они не поехали, везде их ждала эта ужасная жара. Он уже молился о том, чтобы погрузиться в прохладную воду и смыть с себя чёртов пот, а заодно и затащить с собой Ваню. От таких мыслей ему стало ещё жарче и немец недовольно вздохнул, глядя на пыльную дорогу около магазина. — Вот и я, подсолнушек, — радостно подбежал к машине Брагинский с целым пакетом мороженного и тут же сложил покупки на задние сидения, — я одно скушаю сейчас, а то не могу, ей-богу. Ещё минута без прохлады и я иссохну. Людвиг не успел оглянуться, как русский уже сидел на переднем пассажирском сидении с мороженым в руках и смахивал пот со лба. — Я слегка передохну, дай мне минуту, — пробормотал блондин и запрокинул голову назад. Он решил, что стоит немного попить, но потянувшись за бутылкой воды, сразу об этом забыл. Его взгляд поймал чересчур заманчивый и привлекательный момент: Иван, явно зная, что он делает, вызывающе сосал и лизал фруктовый лёд, не глядя на мужа. Байльшмидт уставился на Брагинского, даже не пытаясь этого скрыть и невольно дав волю своему воображению. В какой-то момент с его губ сорвался тяжёлый вздох, который заставил русского повернуться в его сторону и наигранно невинно улыбнуться. — Поехали Людя, а то так и ночь настанет, — мягко проговорил Иван, легонько проводя пальцами по колену немца. — Ах, д-да, точно, — опомнился тот и раскрасневшись завёл автомобиль. Ещё не полностью оправившись, ариец продолжал себя сдерживать и ему трудно было осознать, что с Иваном он может вести себя наедине свободно. Хотя, с недавних пор он осмелел и, конечно, ему с этим помог сам русский. Союз не позволил себе отвлекать водителя от дороги весь оставшийся путь: безопасность превыше всего. Однако, едва они остановились прямо через дорогу от озера, Брагинский, не дав Байльшмидту открыть дверь машины, силой усадил арийца к себе на колени. Немец был удивлён, и не особо недоволен, но ему уже было тошно от этого душного салона машины. Вся эта близость и нежность между Германией и Союзом нарушалась ужасной, давящей духотой. — Ваня, тебе не жарко? — надеясь выманить русского на улицу проговорил Людвиг. Но тот лишь хмыкнул и стащил с себя рубашку кидая её на заднее сидение. Немец нервно сглотнул и положил ладони на влажную от пота грудь славянина, стараясь не смотреть в его нежно-фиолетовые глаза. — Ты прав, очень жарко, — низким тоном проговорил Иван, сильнее прижимая к себе Людвига за бёдра. Союз уткнулся носом в шею Германии и мягко обхватил её губами, в то время как его руки, наоборот, грубо сжали мягкую кожу сквозь ткань лёгких спортивных штанов. Немец шумно выдохнул, запустив руку в русые волосы, а его тело подалось вперёд. — Ваня, — тихо шепнул Байльшмидт. Брагинский тихо усмехнулся, запуская руки под майку Людвиг. — Что, дорогой? — Тут слишком жарко… мне даже дышать трудно, — признался ариец, поднимая лицо мужа за подбородок, — я тоже безумно этого хочу, но давай прежде освежимся? — он улыбнулся ему так мило, как только мог, после чего русский, хмыкнув, открыл дверь машины и жестом разрешил Байльшмидту выйти. Конечно, Иван не хотел его отпускать, но Людвиг был прав. Им было слишком трудно в эту жару, вряд ли бы у них сейчас что-то получилось, тем более в закрытой машине. К тому же, по лицу его бедного арийца было видно, как ему плохо, а Брагинский не мог допустить, чтобы он испытывал дискомфорт рядом с ним. Сначала немец даже не понял, что его супруг запросто вышел из машины так, а когда заметил, то промолчал, потому что, как бы глупо это не звучало, тело Союза прекрасно смотрелось в лучах заходящего солнца. В меру упитанный, в меру спортивный торс, с которого уже вновь начали стекать капли пота. Без высокого воротника рубашки, без шарфа, который он исправно носил весной, осенью и зимой, были видны его грубые старые шрамы на шее. Как правило, он никому их так открыто не показывал, кроме близких членов семьи. Даже Ленинград не часто видел Ивана с открытой шеей. Ну а про огромный ожог на груди невольно знают почти все, вне зависимости от того, видели они его или нет. Ариец знал, что Союз не любит говорить об этом и всеми силами старался игнорировать этот ужасный отпечаток истории на коже могучей страны. — Эй, Людя, может быть вытащишь плед из машины, пока я тут разбираюсь с нашим расположением? — русский знал, что Германия часто может застыть, рассматривая его в совершенно разные моменты их уединения. Как и сам славянин мог рассматривать его в ответ, иногда даже слишком уж голодным взглядом. Блондин вздрогнул и открыл заднюю дверь, вытащив оттуда на удивление почти целое мороженое, плед, термос с прохладным чаем и полотенца. Иван уговорил мужа не тащить плавки отдельно, а надеть их под верхнюю одежду, что стало ещё одной причиной тому, что им обоим было жарковато. За эти мгновения огромная страна умудрилась полностью скрыться из виду. Даже звуков его присутствия рядом Людвиг попросту не слышал. — Ваня? — окликнул Союз Германия. — Ась? — с улыбкой ответил тот, махая рукой немцу, выходя из-за деревьев. — Остаёмся тут, здесь как раз и муравейников нет, и веток, и кустов рядом тоже. Людвиг выдохнул, улыбнулся и понёс всё это добро к русскому, закрыв перед этим машину. Главное, чтобы они не потеряли ключи, что было основным страхом Байльшмидта, а вот Брагинский относился к этому настолько спокойно, что это было местами возмутительно. Но, на удивление, ещё ни одну вещь русский не успел потерять. На озере было так тихо и спокойно, что Германия ни за что бы не подумал, будто в нём ещё часа два-три назад резвились жители близлежащих посёлков. Ветра ещё не было, от чего вода была полностью спокойной, а солнце, которое всё никак не могло уйти за горизонт, пробивало своими лучами верхушки сосен. Это было очень красиво и умиротворенно, несравнимо с суетой их рабочих будней. На секунду он подумал, что было бы здорово жить в подобном месте всю жизнь и никогда не видеть того бюрократического ужаса, что он испытывал годами. Заниматься садоводством, например, или сажать овощи и фрукты, слушать тихий шум ветра. — О, подсолнух, ты чего застыл? — отвлёк немца от любования пейзажами русский. Людвиг мягко улыбнулся и перевёл взгляд на Ивана. — О, да так, наслаждаюсь тишиной, — немного помявшись, он расстелил плед на траве, убрав еду и питье в сторону, — я, пожалуй, пойду в воду… весь день такая ужасная жара, я думаю, что мы точно пропитали потом все простыни, — он заметил хитрую ухмылку на лице Ивана и усмехнулся в ответ, — а может не только потом… Чтобы сказать что-то такое, ему требовалось большие усилия. Нет, дело не в том, что он не мог составить слова во что-то подобное, в его голове было бессчётное количество подобных мыслей, а в том, что он боялся сказать это Союзу. Он боялся реакции, не знал, понравится ли ему тёмная сторона Германии. — Ой-ой, кто-то решил пофлиртовать? — подразнил мужа русский. — Но ты ведь хотел освежиться перед этим, верно? — он говорил это назло, потому что, вероятно, обиделся на немца. Ариец лишь изогнул бровь и стащил с себя футболку, украдкой наблюдая за внимательным взглядом славянина. Тот не упускал из виду ни одно движение, но сумел выдержать всё. Даже когда Людвиг снял штаны, он невозмутимо лёг на плед с новым замороженным льдом в руках. Подумать только, этот лёд и вправду не растаял! Германия повёл плечом, в последний раз взглянув на Союз перед погружением, после чего медленно, не спеша зашёл в озеро по колено. Вода вправду была необычайно тёплой, но при этом явно прохладнее, чем воздух вокруг, потому Людвиг просто окунулся в неё полностью и даже испортил при этом свою идеальную укладку. Здесь ему было не перед кем красоваться, а Иван любил его с любой шевелюрой. Да и голова была первой частью тела, которую срочно стоило остудить. — Как водичка? — спросил русский, явно готовясь зайти в воду. — Прекрасно, — промямлил ариец, закрывая глаза, но через пару минут он ощутил лёгкие волны на воде. Байльшмидт приоткрыл глаз и заметил, что Брагинский стоит уже по пояс в воде. Как он так быстро умудрялся есть мороженое? Хотя, первой его мыслью скорее было «только бы он горло не застудил». Фиолетовые глаза русского будто пожирали немца, а движения были очень плавными и медленными. Он, как хищник, подбирался к нему, но Людвиг уже давно привык к таким повадкам довольно огромной и влиятельный страны. Что уж сказать, некоторая хищность была у него в крови, но и блондин ему в этом не уступал. Германия усмехнулся и коснулся ногами песчаного дна, ожидая действий Союза, и тот не заставил себя долго ждать, сделав один большой шаг к нему навстречу. — Забавно, Людя, — начал он, аккуратно обхватывая талию мужа под водой и прислоняясь своим лбом к его. Людвиг приоткрыл рот и сглотнул, обвивая шею Ивана руками. ЭТОТ взгляд Брагинского был ни с чем не сравнимым. ЭТОТ взгляд всегда имел одно единственное значение. Нежные фиолетовые глаза будто светились в последних лучах солнца, от чего у немца перехватывало дух, а по телу прокатилась волна жара. — Что забавно, Ваня? — тихо проговорил Байльшмидт, услышав глухой смешок Брагинского. Он наклонился ещё чуть ближе, прижавшись своими бёдрами вплотную к бёдрам мужа и закусил губу. Через ткань плавок блондин ощутил сильный жар, который исходил от твёрдого члена русского. — Что нагишом в воде плавать любишь ты, а делаю это я… — прошептал Иван в ответ, опаляя губы Людвига своим дыханием, после чего ариец покраснел почти до ушей и отвёл взгляд. Однако, подумав пару секунд, ухмыльнулся. — Мне присоединиться? — Спрашиваешь ещё… — усмехнулся Союз. Это секрет Людвиг умудрился ему разболтать очень много лет назад, когда они оба были пьяны, а Иван, хитрый лис, запомнил это. Едва промокшие до нитки плавки оказались на берегу, Германия был тут же снова схвачен и прижат вплотную к славянину. Он ощущал каждый изгиб его тела своим собственным, а вода приятно обволакивала их, скользя по коже и лишь усиляя эффект. Какое-то время они просто стояли в обнимку и наслаждались приятными ощущениями, но обделенный и слегка обиженный русский не мог долго терпеть, впрочем, как и не менее обделенный немец. Последний месяц выдался тяжёлым для них обоих: неприятные новости, работа и некоторые проблемы лишили их возможности уделять друг другу внимание. Бёдра Людвига машинально двинулись вперёд, а его член столкнулся с членом Ивана, вызвав у того тихий вздох. Усмехнувшись в губы русского немец обхватил их своими, опустив руки на талию Союза и ритмично двигая бёдрами вперёд, вызывая новые и новые вздохи у славянина. С каждым движением их поцелуй становился глубже и грубее, чего и добивался Иван. Он желал вызвать у мужа его самые потаённые желания, но приходилось выуживать его фетиши по одному за отпуск, иначе Людвиг бы легко заметил навязчивость. Германия сжал бёдра Союза и слегка прикусил его нижнюю губу, в то время как его тело толкало их обоих к берегу. Брагинский заметил, что вода начинает опускаться к его животу, а затем и щиколоткам, после чего его спина встретилась с песчаным берегом, а сверху на него упало тело его любимого немца. — Оу, не очень мягкое приземление, — тихо усмехнулся русский, приоткрывая глаза. — Не сказал бы, — усмехнулся так же в ответ Байльшмидт накрывая губы мужа своими. Брагинский приоткрыл глаза, мгновенно отвечая на этот поцелуй, а его руки обвили талию Людвига. Их бёдра вновь продолжили свои движения, но уже чуть грубее, по инициативе немца. — Мм, Людя, что за игры? — едва отстранившись от Германии пробормотал Союз с ноткой обиды. — Я ради тебя привёз нас сюда и на это озеро, а ты… Но возмущение было перебито уверенным ответом. — Я хочу насладится моментом и растянуть его надолго, — тихо ответил тот, с горечью добавив, — потому что я знаю, что, когда мы вернёмся, мы будем у всех на виду даже в твоём доме… трудно быть страной, особенно страной-мужем СССР, — горько усмехнулся немец и заметил тёплую улыбку русского. Такой ответ Германии явно его устроил. — Понимаю… ты прав, можешь не торопиться, — сказал Иван, мягко кладя ладони на прохладную и влажную спину супруга. Блондин ухмыльнулся и наклонился к краю уха славянина. — Я тебя люблю, — прошептал ариец, обхватив губами мочку уха Союза, заставив того вздрогнуть от лёгкой щекотки. Слова любви были редким явлением в отношениях Ивана с кем-либо, кроме Франции, но из его уст эти слова звучали пусто и бессмысленно. Разумеется, стеснительный и не раскованный немец не спешил сыпать признаниями в любви постоянно, но в те редкие моменты, когда он это делал, сердце Брагинского будто готово было вырваться из груди. Тихо сказав «я тебя тоже», Брагинский ощутил, как губы Байльшмидта медленно, но страстно покрывают его шею и шрамы поцелуями, а светлые волосы немца слегка щекотали кожу русского. Союз довольно промычал, поддаваясь ласкам, и слегка сгибая ноги в коленях от нарастающего невыносимого напряжения. Губы Людвига опустились к ключицам, и его язык скользнул по их рельефу, заставляя Ивана выгнуться спину навстречу и закусить губу. Германия с упоением наблюдал, как Союз реагирует на его действия и какое удовольствие от них получает, что было невероятно лестно, но долго мучить мужа он не хотел, а потому кочник его языка скользнул по животу русского вниз едва касаясь члена, но это мгновенно вызвало волну мурашек по всему телу Ивана. — Людя… — шумно выдохнул Брагинский, невольно кладя ладонь, всё ещё покрытую песком, на затылок Байльшмидта. Ариец довольно и широко ухмыльнулся, закусив губу. — Что такое, Ваня? — Очень хорошо, — постаравшись скрыть смущение проговорил в ответ русский, но его яркий румянец сразу же выдал его. — Я вижу… дома ощущения от такого были совсем другие, правда? — Людвиг прикрыл глаза и слегка прикусил внутреннюю часть бедра, едва сдерживая себя от смачного укуса. Немцу не верилось, что Союз теперь весь его, хоть и с оговорками. Иван для него всегда был желанной страной, он долгое время посматривал на русского украдкой и представлял, какого бы было жить с ним бок о бок. Несмотря на то, что во многом он и Союз были абсолютно разными, между ними была какая-то невидимая связь, которая с каждым днём тянула их друг к другу. — Не бойся, Людя… — проворковал Брагинский и мягко погладил его по волосам, — уж поверь, этим ты мне больно не сделаешь, — его губы растянулись в ухмылке, а из-под ресниц хитро поблёскивали глаза-фиалки. Ариец сглотнул и его сердце забилось быстрее. Это сработало на него, как команда на собаку, и он резко впился зубами в мягкую влажную кожу русского, заставив того закрыться пальцами в песок и издать громкий короткий стон. Слегка отстранившись, немец облизал губы и поднял губы чуть выше, закрывая глаза и выбирая новое место для укуса, пока его ладонь мягко поглаживала старое. — Мм, да ты у меня кусачий волчок, — усмехнулся Иван, закусывая губу, после чего он сразу же охнул от нового укуса, уже чуть ближе к колену. Блондин самодовольно ухмыльнулся, когда увидел, как муж стиснул зубы от боли, наклоняясь в этот раз к мягкому боку, вылизывая его, а затем жадно кусая его. По телу немца прошёлся такой — невыносимо приятный импульс, когда с губ русского сорвалось его имя, а член славянина упёрся ему в грудь. На этот раз трёх с него было достаточно, по крайней мере, довольный своей работой Байльшмидт, закусив губу, вновь опустился к бёдрам Брагинского, заставив того слегка занервничать. Белесая голова немца опустилась слишком низко, а его горячее дыхание опаляло русскому задницу, и, что забавно, именно это больше заволновало Ивана, нежели укусы, царапины и синяки. Он приоткрыл дрожащие губы, пытаясь выдавить из себя возражение, но тут же подавился удивлённым вздохом: горячий язык мужа скользил по его яйцам и между бёдер. Всё тело Союза передёрнуло от странного приятного щекочущего ощущения, а щёки вспыхнули от стыда. Он ждал многого от Людвига, но почему-то не был готов к такому. Стараясь удержать дрожащие ноги под контролем, русский одной рукой прикрыл рот, а второй зарывался сильнее в песок, но едва юркий язык арийца раздавил на его анус, ладонь быстро метнулась к голове Байльшмидта. Пальцы сжались на блондинистых волосах, но это не остановило немца. Скорее даже наоборот. Его язык надавил на нежную кожу сильнее, вызвав у Ивана слишком пошлый и через чур громкий стон, после чего эти виртуозные движения стали лишь интенсивнее. Союз зажмурил глаза и выгнул спину, сильнее стискивая волосы Германии и едва сдерживая стоны. Он хотел его остановить, но тело не позволяло, это приятные ощущения и движения языком будто наложили на его тело оцепенение, постепенно усиливая истому. Его член уже почти болел от напряжения, а язык, казалось, проникал всё дальше и дальше, заставляя русского хныкать и трястись от наслаждения… и Людвиг отстранился. Красное и влажное от пота лицо Ивана показывало всё его детское недовольство. Правда, Байльшмидт не до конца понял, чем: тем, что он это начал без предупреждения, или тем, что он это закончил. Нависая над Союзом, Германия ухмыльнулся и провёл пальцами по его твёрдому члену, заставив мужчину слегка вздрогнуть. Насытившись тем, как сейчас выглядит такая мощная страна, ариец наконец провёл руками по его коленям и двинулся вперёд, снова наклоняясь к шее мужа. Одно лёгкое и умелое движение без какого-либо изъяна и русский издал тихий довольный стон. — Наконец-то… — еле слышно прошептал Людвиг на ухо Ивану, и коснулся губами мочки его уха, — meine schatz. Брагинский покраснел и края его губ дрогнули в лёгкой улыбке, перед тем, как ариец начал медленные грубые движения. Со стороны тишину и спокойствие озера нарушали лишь они вдвоём и их стоны отражались от воды, разносились ветром по лесу и окрестностям. Да, ветер наконец-то появился, и он становился прохладнее, но два разгорячённых тела вряд ли бы ощутили эту перемену, когда все их чувства были направлены друг на друга. — Ох… чёрт… — простонал русский, кладя ладонь на торс мужа, — Людвиг… Байльшмидт ухмыльнулся в ответ и поднялся к губам Брагинского, сначала мягко целуя их, а затем жадно обхватывая их своими и силой вжимая тело Союза в песок. Толчки стали чуть интенсивнее и глубже, заставляя Ивана стонать в губы Людвига и извиваться под ним. — Людя! — сорвался русский, отстранившись и ошутив очередной более грубый толчок. По телу прошлась волна мурашек и дрожи, на что немец довольно простонал и повторил движение, пристально глядя на лицо мужа. — Так хорошо? — с усмешкой спросил Германия и увидел натянутую улыбку на искажённом удовольствием лице Союза. — Du bist so verdammt schön… — прерывисто добавил он. Людвиг вновь наклонился к губам Ивана и продолжил движения, ладони Брагинского легли на бёдра Байльшмидта, притягивая их ближе, а ариец был только рад поддаваться. Его рука скользнула по груди русского и на этот раз ощутила тот самый, до боли знакомый шрам от сильного ожога, секундный порыв гнева от которого заставил Людвига сильнее вжать мужа в песок. Он ведь знал, от кого этот шрам и кто посмел много лет назад выжечь его на груди славянина. Поцелуи стали откровенно грубыми, однако, Германия мягко взял ладони Союза в свои и прижал их к песку, переплетая их пальцы. Столько шрамов и столько горя от одиночества пережил Иван. Его Иван. В нём бушевала ревность, но больше всего — ярость. — Niemand wird jemals wieder Narben an Ihrem Körper hinterlassen, — отстранившись прошептал он в губы Ивану и тот не сдержал чувственный стон. Русский приоткрыл рот и выгнулся навстречу немцу сжав его пальцы своими. Слова, которые он сказал неумолимо приблизили его к разрядке, никакими усилиями Брагинский не мог остановить нарастающее чувство эйфории и приближающийся оргазм. — Ваня, — выдохнул Людвиг, прерывисто дыша и ускоряя темп, — ich komme gleich. Брагинский зажмурил глаза, ощутив приятную пульсацию внутри себя и напряжение своих собственных мышц. — Я… я тоже… — дрожащий голосом проговорил тот, едва сдерживая свои стоны. Каждое последующее движение они оба стонали в унисон, даже не замечая этого, и в момент кульминации Байльшмидт поднял Ивана с песка, прижимая к себе и обхватывая его губы своими. Союз глухо и протяжно простонал в губы мужа, с упоением ощущая тепло, разливающееся внутри его, а его ладонь мягко легла на затылок немца. Отстранившись мужчины тихо усмехнулись, но не спешили отпустить друг друга. Единственное, что они были способным сделать, это опуститься обратно на песок. — Ты дал обещание, — хитро проворковал русский обвивая руками шею немца. — И я его сдержу, — с ухмылкой ответил тот, — как думаешь, сколько людей могло услышать нас? Брагинский покраснел и почесал затылок с неловкой улыбкой. — Ох, ну не знаю, может быть никто, — а потом добавил чуть тише, — а может быть очень-очень много. Ариец залился краской, но этот ответ ему заметно понравился. — Тогда жители Товарищества запечатлели редкость — единение двух стран. Иван усмехнулся и запустил руку в волосы немца. — Не думаю, что они были в восторге, — ещё примерно минуту русский лежал на песке и смотрел на закатное небо, прижимая голову немца к своей груди, после чего ему в конец надоел неприятный вечерний ветер, — поднимайся, волчок. Я понимаю, что тебе тепло и удобно, но нам бы не заболеть с тобой.