Ничто не делает человека таким уязвимым, как одиночество.
Томас Харрис, «Молчание ягнят»
Драко стучит в её дверь на заходе солнца. Хотя в комнате Гермионы нет часов или камер наблюдения, она чувствует его присутствие ещё до того, как он занёс руку. — Ты великолепно выглядишь, — мягко произносит он, прикасаясь губами к тыльной стороне ладони. Сегодня любая деталь кажется Гермионе невыносимо комичной: начиная с совместного завтрака, за которым и последовало официальное приглашение (на миг ей показалось, что Малфой достанет подписанную карточку из кармана брюк и вручит ей), заканчивая его внешним видом. Волосы убраны гелем назад, а парадная мантия с накидкой и вышитыми золотыми нитями узорами выглядит наряднее тех, что она видела на вручении ордена Мерлина. Но всё же он выглядит преступно красивым и уверенным в себе. — Чуть не забыл. — Драко тянется к складке мантии, выуживая из кармана прямоугольный футляр. — У меня для тебя кое-что есть. Я хочу, чтобы ты приняла его. В его пальцах поблёскивает золотая нить, когда Малфой приближается к девушке вплотную. — Позволишь? — почти шёпотом спрашивает он, оказываясь у неё за спиной. — Вообще-то на день рождения принято получать подарки, а не дарить, — отшучивается Гермиона, пока он замыкает застёжку, пару раз случайно проводя пальцами по неприкрытой шее. В межключичную впадинку проскальзывает прохладное украшение. — Знаешь, — Гермиона не видит его ухмылки, но чувствует спиной, — без тебя я бы не догадался. — Рада, что помогаю тебе осваиваться в правилах этого мира. Закончив, Малфой отходит на почтительное расстояние, оценивая полученный результат. Гермиона и сама пробегает подушечками пальцев по тонкой цепочке, задерживаясь на крохотном кулоне бордового цвета. «Почти гранатовое зёрнышко, ” — думается ей, пока тело охватывает нарастающий дискомфорт. — У меня нет для тебя подарка, — почти с сожалением вырывается у неё. — Ты уже его сделала, — небрежно выдыхает Драко, подавая ей руку. Он медленно сопровождает её в гостиную — что, справедливости ради, не занимает много времени. Стоит отметить, он потрудился на славу. Обилие свечей наполняет гостиную мягким танцующим светом; разнообразие еды Гермиона видела разве что в «Норе». Только здесь нет фирменного лимонного пирога миссис Уизли и наполненных до краёв тарелок — каждая деталь напоминает об утончённом вкусе её создателя. — Филе ягнёнка с соусом из красной смородины, — мягко произносит Драко, придерживая для неё стул. Он отходит в сторону, и только сейчас Гермиона замечает граммофон, по всей видимости, принесённый из комнаты наверху. Помещение наполняет спокойная классическая мелодия. — Бургундское эльфийское, — отвечает на её немой вопрос Малфой, откупоривая бутылку. — Без лишней скромности — лучшее, что ты пробовала. Если не понравится, я верну сок. Он наполняет бокал Гермионы красной жидкостью, в отблеске свечей приобретающую глубокий бордовый цвет. — За нас, — с мягкой улыбкой произносит Драко, чуть наклоняя фужер в сторону Гермионы. Она делает то же самое. Поднося стекло к губам, она воображает себя кровавой барыней, выпивающей неугодных себе жертв. Гермиона делает глоток, и на языке переливаются сладость малины и терпкость вишни, своеобразные легкомысленность и игривость. Сейчас она острее всего ощущает себя его гостьей. Драко обхаживает её, подливает вина, развлекает беседами. Словно благодарит за посещение, и тут как некстати вспоминаются слова, добавленные им же в его любимую книгу: «И, деву сжав железными руками, он утешает нежными словами». Драко ведёт себя с Гермионой так, будто она и впрямь пришла к нему на свидание после многочисленных отказов. Он добр, обходителен, вежлив. Настоящий джентльмен. С таким собеседником так легко забыть о первопричинах, поместивших её сюда. И Гермиона напоминает себе, что сегодня ей можно об этом не думать. Сегодня ей можно просто побыть, почувствовать, подыграть. Малфой расставил для неё декорации для сюжетной игры, и она с радостью принимает её правила. — Ты сегодня так задумчива. Гермиона переводит взгляд на него, понимая, что опять отвлекается на собственные мысли. — До того, как мы переехали, я думал, что битва за тебя осталась позади. Что самое сложное я уже преодолел. Мы переехали. Гермиона впитывает его слова, забывая моргать. — Но вот сейчас ты здесь, со мной, однако всё так же далеко. — Он немного ведёт головой из стороны в сторону, словно сбрасывая морок. Только сейчас Гермиона понимает, что его вежливая улыбка омрачена еле заметным оттенком тоски. Ему недостаточно. Гермиона крутит в пальцах хрустальную ножку заметно опустевшего бокала. — Как же далеко, если близко. — Она встречает его взгляд своим, наполненным решительностью. Голос её звучит серьёзно, не под стать ситуации. — Сейчас мы ближе, чем когда-либо были друг к другу. Драко молча оценивает её ответ какое-то время, но затем его взгляд разгорается, как одна из декоративных свечей в антикварном подсвечнике. Гермиона пытается расслабиться, стараясь не плавиться под его взглядом слишком сильно. — Что ты думаешь об этой композиции? У неё уходит пару секунд, чтобы собраться с ответом. Их разговор сейчас как никогда напоминает её первые дни нахождения здесь — то ли шахматная партия, то ли танец. — Грустная. Мягкая. Она… — проводя языком по губам под неторопливый темп, Гермиона, наконец, находит то, что искала: — обволакивающая. Едва слышно хмыкнув, Драко откладывает столовые приборы в сторону. — Среди композиторов эпохи романтизма мне больше всего нравится Парсеваль. Он адресовал эту симфонию своей юношеской любви, которая его отвергла. Нет жестокости более страшной, чем жестокость женщины к мужчине, который любит её, но которого не любит она. Зато, — он пробегается пальцами по выдуманному узору на скатерти, — страдание порождает искусство. — В жизни есть не только страдание, — смочив губы вином, парирует Гермиона. — Ещё в ней достаточно доброты, человечности и… — на миг запинается, но продолжает: — и любви. Малфой внимательно разглядывает её, так и позабыв о не завершённом блюде. — Ещё вина? — Не откажусь и от горгонзолы, которую ты подавал на днях. Малфой отвлекается, доставая головку сыра и наполняя розетку мёдом. — И вправду вкусное, — с нескрываемым удовольствием в голосе произносит Гермиона, делая небольшой глоток. Драко наполняет и свой бокал тоже, прожигая девушку изучающим взглядом. — В моей жизни всё виделось мне уродливым — всё, кроме тебя. Гермиона молча разглядывает мужчину напротив, обдумывая следующий ход. — Прошу, окажи мне честь. Малфой плавно поднимается с места, протягивая ей руку. Хитро обманутый алкоголем организм чуть было не подводит, и на то, чтобы встать вслед за Драко, у Гермионы уходит чуть больше времени. Он, однако, никак это не комментирует, выводя девушку в центр комнаты и плавно увлекая за собой. Одна его рука целомудренно покоится на талии, обжигая кожу даже через шёлк, в то время как другая сжимает её ладонь — твёрдо, но не жёстко. Малфой хорошо двигается, выписывая с ней медленные круги по периметру комнаты. Гермиона чувствует себя вновь оказавшейся на Святочном балу, вот только уже не четырнадцатилетней девчонкой, а взрослой сформировавшейся девушкой в руках обаятельного мужчины. — Там, где другие замечают уродство, я предпочитаю видеть красоту. — Наверное, на обработку информации её мозгу требуется втрое больше времени, иначе она не может объяснить, почему решает выдать ответную реплику именно сейчас. — Я знаю, — с неприкрытой нежностью в голосе отвечает Драко, пока она старается не таять под натиском его взгляда. — Одна из причин, по которой я питаю к тебе чувство глубокой многолетней признательности. — И с чего же оно началось? — С момента, когда я подумал, что ты умерла. Гермиона вздрагивает от его честного ответа, но затем расслабляется, напоминая себе, что это — Малфой, и давно пора перестать удивляться подобному от него. — Никто не идеален, — глупо выдыхает Гермиона, собираясь перед следующим дополнением: — И я тоже. Малфой задерживается на ней взглядом на пару мгновений, прежде чем рассмеяться, что, в общем-то, выглядит почти оскорбительно. — Ты думаешь, я этого не понял? — отсмеявшись, произносит он. Но в голосе нет язвительности, только обезоруживающая мягкость. — Всю мою жизнь ты буквально являлась плевком в сторону абсолютов, выстроенных в моей семье. — Сравнив меня с плевком, ты определенно задал сегодняшнему вечеру правильную ноту, — хмыкнув, отвечает Гермиона, беззлобно, только подначивания. Но задор, как и алкоголь, берут своё, а потому она спрашивает: — Например, каких же? В его глазах танцует пламя свечей. — Милая, — теперь и сам он подтрунивает над ней, мягко ведя за собой в танце. — Если ты хочешь, чтобы я осыпал тебя комплиментами, так и скажи. Гермиона внимательно разглядывает отблески свечей за его спиной. — А что, если и так? — Тогда, — выдохнув, начинает Драко, — тогда я скажу, что тебе стоит быть со мной аккуратнее, потому что меня сложно остановить. Она молчит. — Меня всегда удивляло, как я был единственным, кто видел в тебе то настоящее. Не скрытое и не спрятанное. Не практичную обёртку, в которую можно завернуть все грязные побуждения министерства и не третьего товарища в юбке, вечно готового прийти на помощь. — И что же видишь ты? — Удивительно, как до сих пор она не наступила ему на ногу, ведь все конечности давно набиты сладкой ватой — спасибо эльфийскому вину. — Умную, — придвигаясь ближе, тихо выдыхает он ей на ухо, — особенную, талантливую женщину. Практически божество. — Такой высокий чин предполагает слишком много ответственности. Как я и сказала раньше, я далека от идеального абсолюта. Я грубая, завистливая и обидчивая. Драко медленно покачивает её в своих объятьях. — Гера возглавила восстание против своего мужа, подпитываемая ревностью, а задетое самолюбие Афродиты привело к Троянской войне. Нет ничего хуже отвергнутой женщины. — А что история говорит об отвергнутых мужчинах? Она ходит по лезвию, но ничего не может с собой поделать. Ей всегда нравились провокации. Малфоя, кажется, удивляет её вопрос: он замедляется на пару секунд, прежде чем вновь возобновить плавные движения и продолжить качать её в своих руках. — Отвергнутые мужчины чаще готовы на подвиги, в то время как женщины стремятся к разрушению. — И именно поэтому большинство войн в истории начинались отвергнутыми тиранами мужчинами из-за женщин, — саркастично отвечает она. Едва слышно хмыкнув над её ухом, Малфой разворачивает их обоих. — Гермиона, — мягко, но с жаром начинает он. — Храбрость никогда не входила в список моих достоинств, но ради тебя я бы определённо развязал войну. — Что и требовалось доказать, — с улыбкой и ноткой гордости произносит она. — Хотя твоя тирания меня не страшит. Драко чуть отстраняется, впрочем, продолжая их танец. Внимательно разглядывает её, отчего по груди разливается тепло. — Конечно, но я говорил не о тебе. — Тогда что ты имеешь в виду? Малфой вновь криво улыбается, с нежностью смотря на неё. — Тш-ш. — Он проводит пальцем по её руке, поглаживая. — Не хотелось бы разбавлять такой прекрасный вечер людской глупостью. Я пожинаю плоды своего решения, но мне не жаль, потому что благодаря ему я сейчас могу кружить самую прекрасную девушку в мире в своих руках. Гермиону начинает злить, как именно его неприкрытое восхваление влияет на цвет её лица. Она же не сахарная школьница, в конце-то концов! — Я не выношу лесть, Драко. Мелодия заканчивается, и игла граммофона с тихим шипящим звуком сходит с пластинки. Однако Драко не отстраняется. Его взгляд на миг пробегает по кулону на её шее и вспыхивает удовлетворением. — Оу, ну конечно нет. И хотя тебе нравится восхищение и обожание, ты согласна только на максимальную искренность. Ложь тебе не претит. Впрочем, — он наклоняется ближе, и от его следующих слов у неё замирает дыхание: — мне тоже. Гермиону затягивает в пучину водоворота его глаз, и, быть может, если бы прямо сейчас его грудь не прижималась к её, Гермиона давно оступилась бы и оказалась на полу. — Хорошо, что мы пообещали быть друг с другом предельно честными, — бормочет она дрожащим голосом. Она не находит ничего лучше, но его близость, жар пламени свечей и горячие прикосновения плавят её не хуже печи. Как же он… хорош собой. Гермиона злится от жара румянца, ползущего по скулам, и ощущения себя глупой второкурсницей, украдкой поглядывающей на симпатичного мальчика. Хорош собой? Хорош? Что это вообще за слово и откуда оно в её арсенале? Если «хорош собой» имеет связь с «хорошим», то использовать такое слово по отношению к нему у неё не повернётся язык. Оно неприменимо. Драко сложный, конфликтный, израненный человек. Быть может, даже сломанный. Привлекательный в своей мрачности и озабоченности, но точно не хороший. Гермиона не видит его взгляда, но Драко выдерживает молчание и, как кажется, принимает решение. — Я думал, что понимаю тебя, — в полголоса раздаётся над самым ухом, заставляя кожу покрыться мурашками. — Но в последнее время я… сбился с ориентира. — И что ты имеешь в виду? — Я замечаю разные вещи. Чаще всего я убеждаю себя, что это просто игры моего воображения или слепые лучи надежды. — Его голос становится всё ниже и ниже. — Но иногда… я почти уверен, что это не так. Он замолкает, учтиво оставляя между ними недосказанную паузу, но Гермиона понимает его намёк. Понимает и не знает, что ответить. Я не хочу, чтобы ты останавливался. — Гер-ми-она, — он дробит её имя на маленькие косточки, прежде чем перемолоть зубами и выкинуть. — Помоги же мне разобраться. Словно в замедленной съёмке он отстраняется — совсем немного, чтобы иметь возможность держать зрительный контакт. Он больше не покачивает её в своих руках. Сглотнув, Гермиона лишь старается оттянуть очевидное: — Иногда я и сама себя не понимаю. Так что плохой из меня помощник. Как только слова срываются с языка, девушка понимает, что Драко её раскусил. Он смотрит прямиком в неё, и сейчас Гермиона чувствует себя обнажённой перед ним. Он не ведётся на её попытку отойти от темы, только лишь продолжает прожигать взглядом. Она нервно облизывает губы в попытке успокоиться, и тут же его взгляд перемещается ниже. — Давай я выражу свои мысли яснее: я собираюсь поцеловать тебя, — хрипло произносит Драко, медленно придвигаясь ближе — так, что стоит ему чуть сильнее наклонить голову, и он коснется её губ своими. — Ты позволишь?.. Его голос — словно шёлк, скользящий по гладкой девичьей коже; обещание, лентой опутывающее внутренности. Однако этот вопрос вызывает в Гермионе рокочущую злость. Момент, который они разделяют, настолько интимный и чувственный, но её накрывает волной раздражения от осознания, что он дает выбор ей ведь если бы он просто сделал то, что собирался, то она бы не возражала. Но, зная себя слишком хорошо, она также понимает, что потом у неё появилась бы причина обвинить его. А он ей этой возможности не дал. Драко разделил эту ответственность с ней, и в его горящих глазах Гермиона хорошо видит желание. Зрачки расширены, губы приоткрыты — готовы напасть на её собственные, и она согласна поддаться. Почему он просто не сделал то, что думал? — Я не могу, — Гермиона выдыхает это раздражение ему практически в губы, но не отстраняется ни на миллиметр. Исходящий от свечей жар не идёт ни в какое сравнение с пламенем, разгорающимся внизу живота. Сердце, кажется, вот-вот пробьёт грудную клетку и выскочит наружу. — Лгунья, — тихо, но с прорезающимися нотками самодовольства подмечает Драко, прежде чем их губы встречаются. Мягкость его поцелуя удивляет Гермиону. Он лишь слегка прикасается к её губам, и складывается ощущение, что на это действие уходит вся его выдержка. Тогда Гермиона отдаёт бразды правления той самой части, которая желает этого. Которая тянулась к Драко вопреки всему происходящему. Той части, что устала бороться и убегать от одиночества. Той, что хочет наконец-то согреться в чьих-то объятиях. Её ладони скользят по его спине, устраиваясь между лопаток, и тихий всхлип вырывается наружу. Драко ловит его губами, и, когда её ногти проходятся по ткани мантии, подаётся ближе, словно именно этого сигнала ему не хватало. Прижав её к себе, Малфой углубляет поцелуй, проникая языком между губ. Его руки приходят в движение, мягко скользя по линии челюсти. Постепенно из нежных прикосновений их взаимодействие перерастает в нечто большее — не настолько безобидное, наполненное потаённым желанием, нашедшим возможность проявиться. Малфой тоже издаёт звуки — порочные, несущие в себе сладость для её ушей — звуки, которые хочется записать на одну из его пластинок и оставить себе навсегда. Теперь уже её ладони захватывают его подбородок — острый, гладкий, и приятный на ощупь, пока Гермиона со всей страстью отвечает на движения его губ и языка. Её сознание выключается со стремительной скоростью, и вот пальцы уже цепляются за позолоченные застёжки парадной мантии, намереваясь освободить Драко от ненужной одежды. Мягким движением он разворачивает их и делает несколько шагов, упираясь в спинку дивана. Его губы спускаются ниже, опаляя дыханием шею и линию челюсти. Руки проходятся по изгибу её спины, замирая на пояснице на почтительном расстоянии. Гермиона воображает, как это случится. Как Малфой опустит руку ниже, скользнёт ладонью в разрез на платье, прижимаясь к промокшему насквозь белью. Как сдвинет его в сторону, как коснется её. Представляет, как будут перекатываться мышцы под его мантией, пока рука совершает ритмичные распаляющие движения между её ног. А после он, возможно, опустится перед ней на колени, и… Рваный вдох наполняет легкие, когда Драко с силой сжимает её бедра, прикусывая кожу у подбородка. Он спускается ниже, осыпая ключицы невидимыми отметинами, проводя дорожку из поцелуев совсем близко к краю лифа, что действует на Гермиону как ведро ледяной воды. Сегодня она не может потерять контроль. Малфой, увлечённый своим занятием, похоже, не замечает её заминки. Ласково, но настойчиво проходится по талии, не смея проложить себе путь выше. — Пойдём в комнату, — шепчет он ей в кожу, абсолютно опьянённый чувством желанной близости. Однако Гермиона не может вытолкнуть из себя ни слова. В голове пусто, словно её оглушили Ступефаем. Что она может сказать ему сейчас? Но, более важно, что ей хотелось бы сказать на самом деле? — Драко, — дрожащий голос расставляет всё на свои места. Она смотрит на него с извинением и сожалением, прожигающими внутренности. Отсчитывает секунды, понадобившиеся ему для осознания; туман желания, застилающий его глаза, постепенно рассеивается, уступая место чему-то разрушительному. Стиснув челюсти, он выдавливает из себя: — Что не так? От его тона ей хочется съёжиться. Он смотрит на неё так, словно одним вопросом поставил всё на кон. Но ей нечего ему сказать. С шумным выдохом Малфой отводит взгляд, собираясь с силами, прежде чем нежно, но с грустью произнести: — Кто угодно, только не я. Не правда ли? — И это не вопрос — подтверждение собственных идей, наполненное такой горечью и смирением, что Гермионе хочется разрыдаться. Он отстраняется, и место, где их тела ранее соприкасались, отдаёт ноющей пустотой. — Доброй ночи. Гермиона слишком хорошо его знает, чтобы не распознать подавленность в приободрённом тоне; и только когда за Малфоем закрывается дверь в его комнату, она чувствует, что снова может двигаться. Оказавшись у себя, девушка, аккуратно прикрыв дверь, бессильно наваливается на неё. До сих пор дрожащими пальцами она поддевает шёлковую драпировку лифа, просовывая под неё руку и стараясь унять неспокойное дыхание. Мгновением позже в её руке оказываются зажаты две пустые колбы сонного зелья. От осознания Гермиону начинает потряхивать. Наспех избавившись от вечернего платья и туфель, она оседает на пол. Всё должно было пойти не так. Тем не менее, у неё получилось. Его учтивое поведение сегодня окончательно подкупило её, и сердце разрывается от осознания, что именно она собирается сделать. Хорошо, что мы пообещали быть друг с другом предельно честными. Так вот, каково это — испытывать презрение к самому себе? На вкус это горько и кисло, как рвотная масса, рвущаяся наружу. На миг, всего на один, Гермионе хочется отказаться от задуманного. Но она должна — в конце концов, именно по вине Малфоя она оказалась здесь. Застоявшееся чувство злости внутри неё никак не хочет пробуждаться, несмотря на все старания, сейчас там лишь выжженое поле. Ей хотелось бы утешить его. А ещё лучше — без лишних слов и препираний проследовать в его комнату, чтобы завершить начатое. Интересно, запер ли он дверь? Время отложить эмоции и сосредоточиться на важном, в частности, на знании, где именно Малфой прячет палочку. И Гермиона собирается влезть прямиком в его голову, чтобы это знание получить.***
Она не знает, сколько времени проводит, чтобы удостовериться — Драко уже должен был уснуть. Не зря мама говорила, что нет сильнее муки, чем ожидание, потому что за этот промежуток времени ей удаётся извести себя всеми возможными способами. Она успевает трижды передумать, семь раз безуспешно попытаться разозлиться, и ни на миг не перестаёт думать о нём. Нарезая круги по комнате в одном нижнем белье, она то и дело прислушивается — нет ли шагов в коридоре, обозначающих, что Драко всё ещё бодрствует. Наконец Гермиона решает — пора. Ручка двери поворачивается настолько медленно, насколько это возможно, и даже приоткрыв дверь, Гермиона проводит несколько минут, вслушиваясь в напряжённую тишину. Только свечи потрескивают там, вдалеке. Комната Драко закрыта, и, к несчастью, на этот раз он не оставил маленькой щели между дверью и проёмом. Гермиона чувствует себя крадущимся по джунглям охотником, нагревая металл ручки в руке и задерживая дыхание. Сон Драко всегда был очень чутким, но сейчас остаётся надеяться, что двойная доза усыпляющего сделала своё дело. Возможно, сегодня Боги были на её стороне, потому что дверь бесшумно приоткрывается, пропуская Гермиону в обитель Малфоя. Замерев, Гермиона озирается по сторонам. Лампа на тумбе даёт возможность ориентироваться в полумраке спальни, где поперёк кровати растянулась дремлющая фигура. Он так и уснул, успев только стянуть мантию и повесить её на спинку кресла да отставить лакированные туфли. Драко, всё ещё в брюках и подтолкнувший подушку под голову, смотрится настолько безобидно, что глаза наполняются влагой. Мы подумаем об этом позже. Только сейчас до Гермионы доходит очевидная брешь в её первоначальном плане — она не уверена, что сможет применить к нему легилименцию без зрительной связи. Конечно, Малфой и сам признавался, что она не обязательна, главное просто «нащупать точку контакта», но… что это должно значить в их сегодняшней ситуации? Внутри поселяется почти стопроцентная уверенность, что, стоит ей физически прикоснуться к нему, Драко тут же проснётся, несмотря на снотворное в его крови. Или же нет? Нужно ли так рисковать? Бесшумно сделав глубокий вдох, Гермиона как можно медленнее присаживается на край кровати. Ей снова хочется убрать налипшую на глаза светлую чёлку, но она останавливает себя, призывая сознание сосредоточиться на новой задаче. Змея не приходит. Гермиона не знает, сколько проводит в его комнате, но понимает: время — драгоценный ресурс, который ей никак нельзя растрачивать попусту. Возможно, второго такого шанса больше не представится. Прикрыв глаза, она пробует снова. Что там говорил Малфой о погружении в чёрное озеро? В её голове вспыхивают фигуры: себя, сидящей рядом с Драко; тепло его тела, обнажённая спина, шрам на виске; намерение — желание проникнуть в него, слиться с ним, стать единым целым; жар его рта, когда он сминал её губы в решительном поцелуе. Словно щелчок раздаётся где-то в глубине, будто кто-то повернул ключ в старой музыкальной шкатулке и поддел крышку. Гермиона замечает, как её сознание начинает куда-то уплывать, но она держится — держится за образ мужчины, мирно отдыхающего на расстоянии вытянутой руки. Прошу, окажи мне честь. Одна из причин, по которой я питаю к тебе чувство глубокой многолетней признательности. Пойдём в комнату. Несмотря на жар, разливающийся между бёдер, в комнате становится прохладнее — так, словно кто-то открыл окно нараспашку. Гермиона лишь зажмуривается сильнее. Я собираюсь поцеловать тебя… Ты позволишь? Помоги же мне разобраться. Лгунья. Резкий толчок заставляет её распахнуть глаза, чтобы обнаружить себя посреди лодочного пирса. Глубокая ночь и наплывший туман мешают рассмотреть что-либо, но Гермиона ориентируется на маленькие фонари, прикреплённые к низким столбам по обе стороны. Ветер ощущается довольно настоящим, кусая её обнажённые бёдра и живот — знай она, что в сознании Драко так реалистично холодно, нацепила бы на себя что-то помимо черного кружева белья. Пирс простирается бесконечно далеко — наверное, не хватит и вечности, чтобы добраться до конца. Да и есть ли он вообще?.. Единственное, что нарушает картинку целостности — тишина. Звенящая, такая, какую в жизни никогда не встретишь. Давящая на перепонки своей фальшивостью. По бокам от пирса тянутся стройные ряды лодок, привязанные к столбам накинутыми петлями канатов; маленькие и побольше, новые, только покрытые лаком, и давно повидавшие своё. И никакого намёка на привычную ей библиотеку. Что теперь делать? Гермиона пытается воззвать к знакомым образам библиотечных стеллажей, но всё тщетно. Прохладный ветер играет с распущенными волосами, пробегаясь по шее и покрывая кожу мурашками. Дерево под её босыми ногами — старое, местами потемневшее, убегающее вперёд в объятия густого тумана. Внутренний компас подсказывает, что она совсем близко. Остаётся лишь протянуть руку — и получит желаемое. Остановившись, Гермиона внимательным взглядом обводит каждую из пришвартованных лодок. Одна совсем небольшая, потрёпанная, с зачарованным огоньком на носу — в такой сидела и она сама, переплывая с другими первокурсниками пугающую гладь Чёрного Озера. Другая же, поновее и выкрашенная в белоснежный цвет, под завязку набита кроваво-красными гвоздиками. Гермиона неосознанно делает шаг назад, не имея ни малейшего желания узнать, к какому же воспоминанию она может привезти. Гермиона подходит к обшитой бордовым бархатом гондоле, мешкая. Густые дымные ароматы, привлекшие её внимание, наводят мысли на определённый ассоциативный ряд. Она садится на пирс, задницей ощущая мокрое дерево, и по очереди перекидывает ноги. Оказавшись в лодке, Гермиона обыскивает её вдоль и поперёк в поисках вёсел — ничего. Вспомнив про канат, она кое-как пробирается к носу, стараясь не выпасть в наверняка ледяную воду, и тянется к столбику. Отцепиться получается с третьего раза, и, порядком потрёпанная недавними действиями, Гермиона усаживается на обитое бархатом сиденье. И ждёт. Сперва ничего не происходит. «Это как спрыгнуть с помоста в Чёрное Озеро — только кажется сложным». С сомнением Гермиона осматривает водяную гладь, в полумраке кажущуюся угольно-чёрной. Она взволнованно опускает кисть, едва зачёрпывая обжигающе холодную воду, и тут это случается. Лодка приходит в движение.