«Не жалей умерших. Жалей живых, и в особенности тех, кто живёт без любви».
Альбус Дамблдор
Носок туфли в нетерпении отбивал ровный ритм, когда дверь наконец открылась со скрипом. — Ты не Элоиза. Женщина замерла в дверях и безмятежно пожала плечами. — Я в курсе. Она перебралась в Мэн, один из клиентов всё-таки увёз её из этого убогого места. Ноздри мужчины раздулись в ответ на сказанное, но больше он ничем не выдал своего недовольства. — Однако, — уже с улыбкой добавила гостья, растягивая слова, — я ничуть не хуже. Вот увидишь, Джанис позаботится о тебе как следует. — В конце она лукаво подмигнула, придвигаясь ближе. — Тебя проинструктировали? — Малфой, замерший каменной статуей посреди обветшалой комнаты, внимательно прошёлся взглядом по женской фигуре. Круглое, высушенное от солнца лицо вытянулось в удивлении, когда взгляд наткнулся на покоящийся на тумбе граммофон. — Я таких уже целую вечность не видала. — Ты готова? — С плохо скрываемым нетерпением в голосе мужчина протянул в её сторону пузырёк с мутным зельем коричневого цвета. Ещё раз улыбнувшись, женщина аккуратно забрала флакон и скрылась за дверью — некогда выкрашенной в бордовый, но сейчас краска в некоторых местах слезла, обнажив старую потемневшую древесину. Тяжело выдохнув, Малфой медленно расстегнул рукава белой рубашки, отточенным движением подкатывая их. Когда он закончил, скрип двери заставил его обернуться. Кадык судорожно дёрнулся, и взгляд встретил такие знакомые и любимые тёмные кудри. — Да ты, должно быть, из богатеньких. — Акцент в её голосе заставил его поморщиться, мгновенно разбив минутное очарование. Женщина оглядела чёрное платье, которое он заранее оставил в ванной комнате. — Выглядит дорогуще. Мне нравятся мужчины с деньгами, — стараясь звучать соблазнительно, она плавно двинулась к Драко. — Особенно такие, которые готовы эти деньги потратить. Лицо Драко на миг исказилось в разочаровании, прежде чем он, совладав с собой, направил иглу на пластинку. Комната наполнилась спокойной классической музыкой. Гермиона подбирается ближе, разглядывая собственный силуэт. Это так странно: девушка в тонком чёрном платье кажется одновременно знакомой и отстранённо-пугающей. Это её тело… но не её мимика. Томные движения ресниц, язык, то и дело облизывающий губы; развязность и порочность. — У нас намечается концерт? Ты заказывал только на полтора часа. Губы Драко искривились в негодовании, прежде чем он, выдохнув, ответил: — Я не из тех, кто заинтересован в финале. Я всегда находил именно предвкушение более волнующим. Джанис глупо рассмеялась — её смехом — и прыгнула на двуспальную потрёпанную кровать. — А знаешь, что волнует меня? — Карие глаза внимательно осмотрели мужскую фигуру, остановившись на области брюк. — Большие причиндалы. — Слишком много грязи льётся из твоего рта. — Малфой переменился в лице. — Вот. Он протянул девушке книгу в твёрдой обложке, которую та, замешкавшись, приняла. Видимо, только сейчас до неё дошло, что к Драко нужен особый подход, а потому она решила сменить стратегию. — Прости, я могу вести себя смиренно, если ты так хочешь, — прикусив губу, промурлыкала женщина. — «Стандартная книга заклинаний» за шестой курс, — прочитала она название, прежде чем вновь поднять глаза на фигуру, возвышающуюся над ней. — Так ты из этих? — Из каких? — Малфой буквально зашипел, теряя любое терпение. Это выглядело пугающе. — Нет, извини, не из каких. — «Гермиона» опустила глаза в пол, поправив рукой платье. — Договаривай. В его голосе — приказ, и лицо Джанис, а точнее, лицо Гермионы, отобразило почти комичную безысходность. Он вёл себя с ней не так, как другие посетители. — Я… — Гораздо менее уверенно и растеряв всё наигранное кокетство, растерялась она. — Я просто… Ну, знаешь, некоторым мужчинам нравится, когда я притворяюсь школьницей, могу иногда и форму надеть, и всё такое… — Читай. Он оборвал её лепет так, словно забил гвоздь в крышку гроба. Сглотнув, робким взглядом она нашла первую строчку и приступила с заметной запинкой: — «П-преимущество невербальных заклинаний зак-ключается в том, что п-противнику неизвестно, какое заклинание вы собираетесь исп-пользовать. Это даёт вам превосходство в бою, нап-пример, если вы ком-би-ни-ру-е-те связку из…». — Замолчи! Малфой выглядел так, словно сейчас набросится на неё. Ярость в его глазах обжигала, и, тяжело дыша, он выхватил книгу и отбросил её сторону. Она никогда не будет ей. Никто и никогда не смог бы полностью передать хотя бы крошечную часть той прекрасной, ангельской девочки, которой ему так не хватало. С предыдущей ему хотя бы удавалось обмануться — она оказалась не настолько глупой и обладала подкупающей покладистостью. — Убирайся! Голова втянулась в хрупкие плечи, почти поглотив шею из виду. Девушка не шевелилась, только с опасением глупо таращилась в ответ. — Ты что, оглохла? Я сказал — вон! Уже через миг Малфой остался в комнате один. Тяжело опустившись на пол, он закрыл лицо руками в усталом побеждённом жесте. И здесь воспоминание меняется.***
Музыкальное сопровождение к сцене: Serenade In E Major, Op. 22: ll. Tempo Di Valse, by Antonin Dvořák
Декорации остались теми же, только вот развернувшаяся сцена могла бы вполне себе оказаться сошедшей с одной из картин: Малфой сидит у подножия кровати, прикрыв глаза; её собственный облик, растянувшийся на матрасе в искусственном бархате и шелках, губами почти касается его уха и ласково что-то нашёптывает; руки легко поглаживают его плечи в успокаивающем убаюкивающем жесте. Всё это под аккомпанемент классической музыки, звучащей из граммофона в углу комнаты. До ушей доносится вкрадчивый шёпот, и только сейчас Гермионе удаётся разобрать слова: — Я тебя понимаю, страшно подумать, насколько тебе одиноко, мой любимый, ну ничего, сегодня я здесь, для тебя… Голова Малфоя прислонена к матрасу, и со стороны чудится, словно он вообще не обращает внимания на происходящее. Он совершенно отстранён. Однако это не так. Он наслаждается происходящим. — Ты только мой, только мой… — Я так рада, что ты у меня есть… — Спасибо, что приходишь и заботишься обо мне… Это выглядит так пугающе, что Гермиону мутит. Со сколькими девушками он уже проделывал подобное? Ей не хочется наблюдать за этим — за своим собственным телом, которое используют в качестве театральной декорации, и, не вынося происходящего, девушка наугад подаётся в одну из дверей, не желая оставаться свидетелем этой странной сцены. Только вот стоит двери открыться, как её тело подхватывает ледяная волна. Вихрь уносит Гермиону, обжигая лёгкие и не давая возможности сделать вдох. Барахтаясь, она пытается выбраться, выплыть к поверхности, но кажется, что вода повсюду, она окружает её, она внутри неёонавездеона… Сдаваясь, мозг, испытывающий недостаток кислорода, отражает странную мысль: ты сейчас умрёшь. И нет в этом ничего пугающего — это как если бы кто-то сказал ей, что отчёт нужно заполнить до вторника, а не до среды, или мама позвала на ужин на пятнадцать минут раньше положенного. Гермиону затягивает глубже в него, словно Малфой являлся ядром, а она на полной скорости намеревалась с ним слиться. Невидимая сила всё сильнее и сильнее засасывает её, собираясь уничтожить, растворить в его сознании. Где-то на периферии зрения мелькают картинки, но они исчезают прежде, чем Гермионе удаётся что-либо разглядеть. Здесь так холодно и темно. Вдруг в воде мелькает вспышка света, но Гермиона совсем выбилась из сил, чтобы плыть. Хотя, похоже, эта вспышка сама приближается, разрастаясь, занимая всё больше пространства, пока, наконец…***
Это не вспышка, а свет множества свечей в подвешенной к потолку люстре. Если бы однажды кто-нибудь спросил Драко, каким было его самое первое воспоминание, он бы выбрал это. Миг, когда он понял, что его родители исчезли. Ему было три, и на все вопросы он получал сухой, как и всегда, ответ от гувернёров: — Господа отправились по делам. Чуть позже он узнает, что их не было месяц — целый месяц, наполненный тревогой и обречённостью, где каждый вечер перед сном он сидел у камина, ожидая, когда же пламя вспыхнет зелёным цветом. Пока однажды всё поместье наконец не встало на уши, предвещая скорое возвращение хозяев. Натирались полы, освежались портьеры, а на кухне вовсю кипели кастрюли. Это холодное пугающее место словно бы ожило, а свет, теперь беспрепятственно проникающий в главную гостиную, делал комнату менее жуткой. Окна открывали вид на холмы и леса, расстилающиеся до самого горизонта. Поместье Малфоев располагалось на возвышенности, символизируя власть, о чём маленькому Драко постоянно твердил отец. И вот, наконец, детский слух уловил треск вспыхнувшего пламени. В нетерпении вбежав в комнату, маленький мальчик увидел их — своего высокого отца, сжимающего трость кожаной перчаткой, и маму, его любимую маму, уставшую, но ровно держащую спину, как и всегда. Почти плача, Драко вскинул руки, намереваясь обхватить и крепко обнять отца за ногу, но тот одним лишь взглядом заставил мальчика остановиться. Медленно, будто бы ленно, Люциус подошёл к ребёнку и протянул ему руку для рукопожатия. Сухого, официального. Такого, каким обмениваются коллеги. Нарциссе было велено сделать то же самое. Спустя время, Драко будет возвращаться к этому моменту с тупым колющим осознанием — его отец даже не снял перчаток. Всё, что мальчик получил — прикосновение к холодной эластичной змеиной коже, пропитанной водоотталкивающим зельем.***
Драко часто приходилось подправлять воспоминания — говорить себе, что он просто не понимает определённых вещей и на самом деле реальность отличается от того, что ему приходится видеть. К примеру, однажды он, крадясь посреди ночи к кухне, увидел мягкий свет, льющийся из приоткрытой двери родительской спальни. Его отец стоял позади женщины, медленно расчёсывая её волосы щёткой, только вот Драко не сразу понял, что посиневшее, заплывшее лицо с кровоподтёками — это лицо его матери. «Мы совершаем жестокие поступки ради тех, кто нам дорог», — однажды сказал отец, и эта фраза отзвуком отдавалась в его собственной голове ещё долгое время. На следующий день за завтраком мама выглядела, как обычно. Терпи и держи лицо. Этот важный урок Драко усвоил с малых лет. Ему было велено каждый день надевать мантию и туфли, поэтому, несмотря на кровоточащие мозоли, он их носил. И не подавал виду. Когда однажды он робко заикнулся об этом отцу в ответ на его вопрос, почему мальчик прихрамывает, отец лишь с невозмутимым лицом назвал того ничтожеством и сказал больше не беспокоить по таким идиотским вопросам. Поэтому Драко носил. Каждый день, неважно, в колючий мороз или давящий летний зной, — ненавистная обувь всегда была на нём, воспитывая и закаляя характер. Больше Драко и мускулом не повёл.***
Иногда Нарциссе разрешалось почитать сыну перед сном, и эти моменты всегда были наполнены для Драко нежностью и теплотой. Мать садилась на кушетку возле кровати, поправляла одеяло и читала об удивительных историях и чудесных местах, где люди жили долго и счастливо. О древних Богах, жестоких, но справедливых, и иногда о храбрых принцах, спасающих своих принцесс прямиком из лап неминуемой смерти. — Мой дорогой Плутон, когда тебе страшно, — шёпотом добавляла Нарцисса, словно боясь, что их подслушают, — просто думай об этом месте, где мы с тобой счастливы. Иногда я представляю такое в своей голове, там спокойно, уютно и там бы нас с тобой никто никогда не нашёл. — Ты слишком балуешь его, Нарцисса, — иногда доносилось до засыпающего сознания, и тогда сказка обязательно прекращалась, а тихая поступь матери поспешно растворялась в коридорах поместья. И в тот момент Драко не хотелось ничего большего, кроме как стать для своей мамы тем самым храбрым принцем.***
Драко был смышлёным и старательным ребёнком, но порой тонкости взрослых вещей были ему непостижимы в силу неопытности и малого возраста. За шкафом в собственной комнате он нашёл письмо — без адресата и подписи, но его оптимистичный детский мозг был уверен, что это, несомненно, слова отца к матери. Он так обрадовался, прочитав, как отец называет маму «своей голубкой» и пишет, что «его сердце навсегда останется с ней, что бы ни случилось, ведь его чувства вечны». Ему стало тепло на душе, ведь он ни разу не слышал, чтобы отец так обращался к матери. Драко подумал, что это любовное послание, должно быть, неправильно доставили по ошибке — кто же их знает, этих эльфов, может они что-то напутали! Потому днём, пока никого не было дома, он аккуратно пробрался в родительские покои и положил сложенный лист бумаги матери на подушку. На следующий день Нарцисса не спустилась к завтраку, потому что, со слов отца, чувствовала себя неважно. На робкий вопрос, можно ли ему проведать больную маму, Люциус лишь покачал головой. Нарцисса не появилась в столовой ни через день, ни через два. Лишь спустя неделю она, прихрамывая, появилась к ужину, и Драко был так счастлив снова увидеть маму, но знал, что слишком явно чувства проявлять было нельзя. Мама обогнула Люциуса, не поднимая головы, взяла подушку с софы и опустилась рядом с отцом на колени. Так она завтракала, обедала и ужинала ещё неделю — располагая тарелку на полу, пока муж и сын сидели за столом. Люциус говорил: «Любая женщина зависит от мужчины, а потому возлагает на него выбор». Люциус говорил: «Жену положено воспитывать так, чтобы не забывала об уважении к мужу». Он говорил: «Самые ценные вещи в жизни чаще всего беззащитны. И им нужны такие, как мы, чтобы их защищать».***
Однажды Драко привлёк шум из малой гостиной — там, ругаясь себе под нос, суетился отец. На бархатной кушетке в странной позе спала мать. Вот только, несмотря на все старания Люциуса, она никак не хотела просыпаться. Ей не помог ни Ренервейт, ни пара ленивых пощёчин от мужа, который, однако, быстро потерял интерес и отошёл от неё. Лицо матери было бледным, словно вся жизнь разом ушла прочь, а руки безвольно свисали с краёв кушетки. Поблизости поблёскивало стекло маленьких пустых флаконов. В тот момент Драко впервые почувствовал его. Надвигающееся, как буря, опасное, приближающееся чувство, заставляющее кончики пальцев хаотично подрагивать. — Она умерла? — продолжая гипнотизировать мать взглядом, как можно более отстранённо спросил он. Драко уже выучил урок, как важно держать себя под контролем и что в жизни Малфоев не место чувствам — именно холодный разум позволяет им оставаться величественными и уважаемыми. — Она так прикидывается, — буркнул Люциус, продолжая расхаживать по кабинету. Драко разрывался от внутреннего противоречия — он видел, что мама умерла, но папа вёл себя так, будто ничего не случилось. Почему же он ничего не делал? Разве ему не было страшно? Драко — очень. Он рассматривал обездвиженное тело, молясь про себя всем богам, чтобы мама очнулась и всё стало как раньше. Он просил Аида не забирать её так рано, потому что Драко очень, очень сильно любил свою маму и кроме неё у него никого не было. — Как долго? — быстрым шагом из камина вышел крёстный, тут же оказываясь у кушетки и начиная судорожно что-то искать в карманах мантии. — Я не знаю, чёртова сука, она специально играется со мной. — Люциус, кажется, был абсолютно не заинтересован. Откупорив крышку, Северус поднёс какое-то зелье к начинающим синеть губам. Однако ничего не произошло. Резкий выдох — это всё, что мог позволить себе Драко, судорожно наблюдая за происходящим. — Уведи мальчишку отсюда, — проронил Северус, прежде чем вернуться к своим зельям, и Люциус практически вытолкнул Драко в коридор, с хлопком закрыв за ним дверь.***
С тех пор появились они. Или, как позже окрестят их колдомедики, приступы. После очередного посещения группы специалистов, которые то и дело говорили ему что-нибудь сделать, накладывая на него различные заклинания, отец отвёл его в сторону. — У тебя есть секрет, Драко. Сделай все, чтобы о нём никогда не узнали. Возможно, это было самое яркое проявление его заботы — по крайней мере, именно в это Драко хотелось верить. И он верил. Его лечили пиявками, заговорами и шепотками, однако ничего не помогало. Один молодой специалист из Франции порекомендовал почаще включать мальчику медленную музыку — это якобы «успокоит его разбушевавшиеся нервы и настроит на учебный лад». Он прикрывал глаза, утомлённый постоянными разъездами и обследованиями. Тонкие пальцы бездумно отбивали ритм на колене, и Драко находил в этом действии странное успокоение. Чуть позже он подслушал разговор отца по каминной сети, когда тот, сокрушаясь, сказал: — Такая жалость… Порченное семя, тут, пожалуй, и наши гены могут не помочь. Нужно будет выбрать ему партию с идеальным здоровьем — может, тогда есть шанс, что мои внуки не будут носить это уродство в себе. Маленький Драко выучил заклинание тишины одним из первых, чтобы накладывать на полог в Хогвартсе, лишь бы сокурсники ни за что не узнали о его слабости. Однажды родители вновь отлучились куда-то по делам, но, вопреки обычному распорядку, сына отправили к Северусу. Скромность его жилища потрясла Драко до глубины души. Однако что потрясло его ещё больше — ровные ряды полок с различными ингредиентами, пронумерованными и отсортированными по дате, маринованными и высушенными. Поэтому, когда Северус, заметив его интерес, предложил Драко ассистировать ему в приготовлении зелья, мальчика переполнил вселенский восторг. Это не было похоже ни на что, с чем ему приходилось сталкиваться раньше, но, когда крёстный взял ступку и начал собственноручно измельчать сушёные крылья златоглазок, Драко испытал настоящий шок. — У тебя что, крёстный, нет собственного эльфа? Так давай я отдам тебе своего! На что Северус лишь ухмыльнулся и ответил: — Не вздумай рассказать об этом своему отцу. Ступка в руках Драко начала дрожать. Что, конечно, не осталось без внимания мужчины, и непринуждённая атмосфера моментально сменилась более серьёзной. Тяжело вздохнув, Северус произнёс: — Отставь в сторону. Давай я покажу тебе кое-что, что поможет тебе не так сильно бояться своего отца. — Я его не боюсь! — храбрясь, воскликнул Драко. Чёрные глаза цепко впились в крестника, прежде чем, подумав, мужчина ответил: — А я вот — да. В этот день Драко получил свои первые знания об окклюменции.***
С самого детства, стоило девчонке только посмотреть в его сторону, как Драко уже примерял свою фамилию к её имени. Отец множество раз повторял, что Малфои всегда выбирают себе лучших женщин. Однако ему не нужна была лучшая. Ему нужна была та, которая сможет его полюбить. О которой он сможет заботиться, которую он сможет спасти. Только Драко уже хорошо выучил, что он — дефектный, а значит, ни одна женщина по доброй воле не останется с ним. И всё же он отчаянно нуждался в ком-то, кто поймёт его таким, какой он есть. Как его мать. Она понимала и принимала отца, каким бы чудовищем он ни был, — а ведь Драко даже не был чудовищем. Неужели он не заслуживает хоть каплю любви?.. «У Малфоев нет других слабостей, кроме их женщин», — вспомнились слова отца. Тогда Драко казалось, что Люциус противоречит сам себе, но через время понял, что служило причиной вспышек его агрессии. Люциус всегда прятал за маской жестокости нежелание, чтобы кто-либо увидел, насколько сильно он зависим от своей жены. Он хотел её, и он получил её, заставив её родителей расторгнуть предыдущие брачные договорённости и буквально вынудив отдать дочь в его руки. Летом накануне отъезда в Хогвартс Драко прописали другие, более сильные зелья. Они должны были помочь, ведь каким позором стало бы поймать приступ на глазах у всего курса? И, на удивление, эти зелья… помогали. Они сгладили тремор, и к тому же каждый раз, принимая их, Драко видел яркие и цветные сны. Почти как в детстве, когда, убаюканный голосом мамы, он забредал в другие волшебные миры. Также ему предписали занятия спортом как профилактику судорог, и на втором курсе Люциус сделал всё возможное, чтобы сына взяла в команду по квиддичу. Он даже посетил их первый матч, чтобы самому лицезреть успехи сына. Когда Поттер поймал снитч, Драко искал глазами белоснежные волосы, чтобы прочесть по губам одно-единственное слово: «Ничтожество», прежде чем Люциус, чинно поднявшись, удалился с трибуны. Зубастая Гермиона Грейнджер сказала, что в нём нет таланта, а место в команде ему просто досталось по блату. В этот же вечер Драко впервые направил себе в лицо жалящее заклинание.***
Вообще-то, Драко не сразу заметил её. В нём с самого детства воспитывали презрение ко всем, кто ниже по статусу, и поэтому весь первый курс Гермиона Грейнджер оставалась для него серым пятном где-то между Поттером и Уизли. Если бы не один случай в Большом зале. Она тогда сидела в окружении разных гриффиндорских придурков, и именно в этот момент Драко заметил то, что поразило его сильнее всего. Она улыбалась. Даже нет, не так, она смеялась, демонстрируя свои зубы. Большие, непропорциональные зубы — запрокидывала голову и хохотала над чем-то, что выглядело абсолютно мерзко. Но он продолжал смотреть. В его окружении девочки никогда не смеялись заливисто — максимум хихикали, обязательно прикрывая ладонью рот. В поведении Гермионы было нечто дикое — вызывающее, демонстрирующее, что она родом из самых низов. Драко нужно было убедиться, что она не представляет угрозы. Да, именно с этого всё началось, как бы он ни убеждал себя в обратном, — теперь Драко периодически бросал на неё косые взгляды, и теперь он начал её замечать. Иногда он находил моменты, которые делали её не такой уж плохой, — например, когда она аккуратно делала закладку на прочитанной странице, чтобы бережно убрать книгу в сумку. Драко стало интересно, читают ли магглы книги.***
На втором курсе Миллисента подбежала к их столу и пронзительно запищала: — Вы уже слышали, что Грейнджер убил василиск? Почему-то внутри Драко это отдалось тихим тревожным звуком. Поздно ночью, так и не заснув, он пробрался в Больничное крыло и увидел её: обездвиженную, замершую, бледную. Как куклу, которую согнули в нужной позе, да так и забыли убрать в коробку. Он смотрел на неё и не мог отвести взгляд, ощущая знакомое покалывание в кончиках пальцев. Тогда он ещё не понимал, что этот вид: беспомощной, ни живой, ни мёртвой — навсегда вобьёт последний гвоздик в крышку его гроба. Породит неуёмное желание защитить её, чтобы больше никогда не видеть такой. Драко всего лишь относился к ней с подозрением — хотел узнать, что она за человек. Она была другой, но стала его новой одержимостью, ведь с тех пор он постоянно наблюдал за ней.***
Драко поглощал свою цель так же жадно, как пламя облизывает поленья в камине. Он не мог остановиться. Гермиона была для него словно красная тряпка для быка: стоило ей появиться в поле зрения, как он собирал последние крупицы самоконтроля, лишь бы не наброситься. На третьем курсе Грейнджер дала ему унизительную пощёчину. Она носила эти свои джинсы, беззастенчиво облегающие её успевшие заметно округлиться формы, и Драко просто не мог вбить себе в голову — неужели никто больше не замечает, насколько это неприлично и развратно? Однажды он возвращался после отбоя в гостиную и случайно услышал, как Теодор Нотт обронил: — А что? Разве вы не думали о том, что там под юбкой у Золотой девочки? Пара человек встретила это высказывание одобрительными возгласами, на что Малфой лишь скривил лицо, будто его сейчас стошнит. Позже перед сном он задрочил себя до потери сознания, представляя, как нагибает её через стол.***
На Рождество после его четырнадцатилетния к Драко с лукавой улыбкой подошла Дафна Гринграсс. Волосы завиты, глаза подведены. Она сообщила, что у неё есть для него сюрприз, взяла его за руку и под одобрительные возгласы мальчиков в гостиной увела в комнату для девочек. — Закрой глаза, — сказала она, усадив Драко на кровать и сев рядом. Драко подчинился и получил свой первый поцелуй. Мягкий, робкий и мокрый. Драко растерялся. Ему понравился процесс с физиологической точки зрения, но в голову лезли непонятные тревожные мысли и страхи относительно возможности остаться с девушкой наедине и того, к чему это может привести. Порченное семя. — С Рождеством, — с блеском в глазах произнесла Дафна, когда Драко вновь открыл глаза. Однако его брови свелись в замешательстве, а лицо, вероятно, выдавало совсем не ту эмоцию, на которую она рассчитывала. Драко молча ушёл к себе, а когда показался на завтраке на следующее утро, Дафна на него не смотрела. С этого момента Малфой начал принимать контрацептивные зелья, присылаемые родителями, причём делал это исправно каждый день.***
Рождественский бал дал Драко понять, что давно назревало в сознании, но не находило выхода, — он с самого детства любил Гермиону Грейнджер. Однако, вопреки тому, как это бывает у нормальных людей, его чувства не распускались, как прекрасные бутоны; напротив, его любовь плесневела, чернела и гнила, подпитываемая удушающей безысходностью, которую ему приходилось переживать каждый божий день. Он не мог подойти и взять её за руку, но хотел. Он не мог при всех назвать её своей, но хотел. И Драко приходилось извергать это недовольство на Гермиону и всех, кто оказывался неподалёку. Образы её, танцующей с Крамом, вызывали такое бешенство в груди, что Драко не сразу удалось понять — это ревность. У него не было настоящих друзей, которым он мог бы довериться, а потому Драко совершенно случайно нашёл для себя преданного слушателя в лице одного маленького привидения. Он сидел у раковины в заброшенном туалете для девочек, подавленный и жалкий. — Если девчонка такая задиристая, значит, она от тебя без ума! — Я хочу её себе! — в отчаянии закричал парень в треснутое зеркало. — Да-а-а, — в задумчивости протянула Миртл, — всё было бы гораздо проще, если бы вы оба умерли. Он перевёл на призрачный силуэт непонимающий взгляд. — Только представь — вы бы каждый день гуляли по замку, и никто не смог бы вас разлучить! Конечно, Драко, не знай я так сильно о твоём увлечении, предложила бы тебе остаться со мной… Однако Малфой больше не слушал. Он расфокусировано пялился в отражение, пока в голове зарождалось нечто непонятное, но желанное. Нет, не зарождалось — пускало корни.***
Весь пятый курс Драко чувствовал себя королём. Успехи в учёбе, отмена квиддича (кто бы подумал, что это будет так приятно?) и участие в инспекционной дружине заставили его вернуть давно утраченное чувство — он ощущал себя значимым. Однажды он даже пережил интересный опыт в одной из ниш замка с Ромильдой Вейн, и если бы он только знал, что заниматься сексом так приятно, то не потерял бы столько времени. Волосы Ромильды в полутьме прикрывали лицо, и всего на миг Драко удалось представить на её месте другую — он сразу же, не сдержавшись, бурно кончил на подол её юбки. Однако, когда в гостиной Крэбб в шутку сказал, что Драко стоит как-нибудь поймать на патрулировании кого-то из Гриффиндора, например, Грейнджер, и предложить ей отработать баллы, это привело его в бешенство. — А что не так, Драко? — произнёс до этого внимательно изучавший его Теодор Нотт. — Я думал, тебя не привлекает ничего из того, что сделано магглами. Драко сорвался на Крэббе, сказав, что тот постоянно думает о какой-то ерунде, но сделал для себя вывод: ему нужно защитить свою милую девочку от подобных людей. Этот мир опасен, пока такие, как Крэбб, могут беспрепятственно расхаживать по замку и замышлять подобные вещи. Пристальное внимание Тео тоже настораживало, и Драко решил, что будет вести себя аккуратнее. Но также Малфой с сожалением понимал, что сам ничуть не лучше, ведь каждую ночь в своих фантазиях он ловил Гермиону после отбоя, а она старательно отсасывала и просила не снимать с неё баллы, стягивая с себя бельё.***
Шестой курс выбил из Драко всё дерьмо, снова опуская в пучину переживаний о собственной никчёмности. Если он выполнит задание, Тёмный Лорд захватит Хогвартс. Что он сделает с такими, как она? Если он задание не выполнит, тогда Драко убьют. Как и, скорее всего, его мать и всю семью. Драко практиковался в окклюменции каждую свободную минуту, которую не занимал поиск возможностей починки Исчезательного шкафа. Он даже подумывал: не было бы лучше, уничтожь он их обоих? Ведь без своей милой девочки он всё равно не смог бы дальше продолжать вялотекущее существование, а постоянно изнывать от избытка чувств было тем ещё испытанием.***
Драко сидел в библиотеке как обычно через два стола от неё — довольно почтительное расстояние, которое, в целом, всё ещё позволяло ему побыть вместе со своей девочкой. Она бы никогда его не выбрала. Может, им обоим действительно стоило умереть? Он мог бы подстроить всё так, чтобы напоить её ядом, только нужно было убедиться, что поблизости не окажется никого, способного прийти на помощь. Затем выпить самому. Тогда они оба остались бы вместе, либо же она не досталась бы никому. Потому что Драко чётко осознавал — он не готов делить её с кем бы то ни было, но и не желал подвергать пыткам и мучительной смерти. Нет, он бы этого не вынес. — «Магические бытовые приборы и их создание»? — протянул нудный голос, прежде чем Блейз Забини опустился на стул рядом. — Для чего тебе это, Драко? — Когда захочу поделиться с тобой любыми из подробностей моей жизни, я обязательно дам тебе знать, — раздражённо выдохнул Драко, последний раз бросив взгляд на сгорбившуюся над стопкой учебников фигуру. — Чем могу помочь, Блейз? Забини разглядывал его какое-то время, как вдруг его лицо вытянулось в изумлении. — Постой, это же не для того самого задания, верно? — Ты можешь говорить об этом ещё громче, придурок, пожалуйста, — прошипел Драко, оглядываясь по сторонам. — Я хотел спросить, отправишься ли ты на каникулы домой, — с каждым сказанным словом голос Блейза становился всё тише. Возможно, Блейз был именно тем человеком, ближе всего соотносимый с пониманием слова «друг». — Не знаю. Наверное, нет. А что? — Просто хотел сказать, — Блейз замешкался, словно готовился проглотить гадкую конфету. — Ну, знаешь… Матушка сказала, что, если тебе нужна помощь, ну, любая помощь, наша семья с радостью посодействует. Она тебя любит. Драко просто молча смотрел в ответ, вкладывая во взгляд все скопившиеся ненависть и усталость. — И о какого рода помощи, — Драко почти выплюнул это слово, — ты говоришь? — Ну, знаешь, — Блейз наклонился ближе, ещё сильнее понижая голос. — Она сейчас вышла замуж за Дональда Эванса, начальника отдела магического передвижения… Я имею в виду. — Казалось, что он побледнел, завершая предложение: — Я имею в виду, что у нашей семьи есть доступ к любым портключам. Драко лишь упорно смотрел в ответ, начиная раздражаться ещё сильнее. Что Блейз вообще понимал о его ситуации? Чем он мог ему посодействовать? Наверняка мать подослала его притвориться соучастным на случай, если Малфой всё же добьётся успехов в рядах Тёмного Лорда, чтобы наладить побольше связей. — Знаешь, Блейз, — выдохнул Драко, поднимаясь со стула и напоследок бросая взгляд на объект своей тайной заинтересованности. — Будь добр, отстань от меня. И ушёл.***
Драко сидел в Большом зале, абсолютно разбитый. Если он оставит настаиваться зелье из ядовитой тентакулы сегодня, то есть шанс, что завтра его страдания закончатся. Только сможет ли он утянуть её за собой? Сейчас Драко, наверное, пялился на неё в открытую, но ему было наплевать. Ничего из того не имело смысла, больше нет — он не сумел починить шкаф, он не мог помочь ей, он не…. Её убьют, да, наверняка. Так было бы лучше. Как он мог защитить её, если бы стал призраком? Однако тут Гермиона подняла на него взгляд и улыбнулась, словно точно знала, о чём он думал в этот момент. Возможно ли это? Может, она легилимент, а он об этом не знал? Он смотрел на неё так, словно видел в последний раз — немое прощание, и на глаза наворачивались слёзы от осознания, как сильно она проникла в него. Вдруг Гермиона двинула рукой, и прямиком на глазах у всех что-то ему протянула. У Драко ушло мгновение, чтобы перевести взгляд на гранат в её руке, а потом неверяще вернуться к её глазам, всё так же пытливо вглядывающимся в его собственные. Вопрошающими. Ему хотелось пустить в себя крепкое жалящее заклинание, чтобы убедиться — неужели она и правда делала это? На глазах у всех? Должно быть, она не переживала. Сейчас она, в обрамлении своих густых волос, походила на ангела, чьи руки окропились не соком, а кровью. Нет, не ангела — Богиню, жестокую, но справедливую. Всё, на что его хватило, — еле заметно кивнуть, и тогда Гермиона вернулась к разговору с однокурсниками, оставив его в полной прострации. — Драко, ты в порядке? — Пэнси слабо дёрнула его за рукав. — Я замечательно, — прошептал Малфой, продолжая смотреть в сторону гриффиндорского стола, и впервые за долгое время он говорил искренне. Его умная девочка, как всегда, нашла выход из ситуации, о котором он даже и не догадывался.***
Когда Драко лежал в лазарете, располосованный заклинанием Поттера, он видел её лицо. Обезболивающие от мадам Помфри начали действовать примерно час назад, и ему не хотелось, чтобы Гермиона видела его в таком состоянии. — Это правда ты? — прошептал он в пустоту, а девушка только улыбнулась, прикоснувшись к его руке. — Весь курс о тебе беспокоится, Драко. Мне захотелось проверить, как ты. Блейз говорит, ты почти не просыпался. Он глупо улыбнулся, и её облик в свете ламп показался воистину божественным. — Ты — мой ангел, — сказал он, чувствуя, как сознание готово отключиться. Ну почему именно сейчас, когда самый желанный человек на свете пришёл провести с ним время? Гермиона помолчала и, хмыкнув, отметила: — Ну и здорово же они тебя накачали. — Я тебя не подведу, — почти бессвязно пробормотал Драко, прежде чем окончательно провалиться в сон.***
В Азкабане Драко начал забывать лицо своей матери. Но там, глубоко внутри, на дне сознания, там обитала она. И все неоплаканные мечты, которые могли бы их ожидать. Когда к нему в камеру приходили люди в мантии без опознавательных знаков, чтобы как следует «расспросить» о причастности к Пожирателям Смерти, он думал о ней. О том, как они могли бы быть счастливы в их личном Царстве — далеко отсюда, там, где ничего из этого не имело бы смысла. По ночам он слышал рокот дементоров у своей клетки, постепенно заставляющих его забыть. Но Драко стойко хранил образ своей милой Персефоны, мягко улыбающейся ему с другого конца Главного зала. «Прости меня, моя милая, — думал он, когда очередное чудовище в рваном балахоне протягивало свои щупальца сквозь решетку, — Я подвел тебя. Я не справился». Эта мысль казалась ему настолько невыносимой, что хотелось лечь и больше никогда не вставать. Но потом, с наступлением дня, в камеру возвращались люди в мантиях, и то, что они делали с его телом, помогало Драко почувствовать себя лучше. Физические страдания напоминали о силе его духа и служили своего рода индульгенцией, подкупающей едкое чувство вины. Так происходило до тех пор, пока она снова не появилась в его разрушающейся жизни в своём бордовом одеянии, убранными на манер греческой богини волосами и грозным взглядом, возвращающим Драко к жизни, как феникса из пепла. Она хмурилась, повышала голос — выступала на его стороне в зале, наполненном озлобленными недоброжелателями. И как мог Драко забыть о своей миссии, о своём обещании, данном ей? О нет, он не забывал, но готов был сдаться. Однако его милая Персефона не оставила ему ни шанса: она, раскрасневшаяся, вступила в перепалку с долбаным Блэквортом ради него. Эта мысль светилась внутри так сильно, что норовила прожечь сетчатку и выжечь всё до глазниц.***
Первый день освобождения встретил Драко мрачным, разворошенным обысками поместьем и прощальной запиской от матери, в которой говорилось, как ей жаль, но она — жена своего мужа, и если ему суждено умереть, она пойдёт с ним до конца. Драко долго гипнотизировал взглядом палочку в своей руке, прежде чем в отчаянии отбросил её в сторону и схватился за голову. Всё было разрушено. Через час вечером того же дня в его стекло постучал филин, но с уже другого рода посланием — предупреждающим, что завтра министерство намерено обжаловать его приговор и отправить его обратно в камеру. Там же лежал портключ — восемь вечера, в один конец, без упоминания, куда именно, и Драко почувствовал, как его сердце дважды за день разрывается в клочья. Ему приходилось бежать, но у него не оставалось времени предупредить её и взять с собой. Судорожно собирая вещи, он повторял себе, что Гермиона научила его самому главному — терпению, а ради неё он готов подождать.***
Оказавшись в каком-то богом забытом месте, Малфой не сразу понял, что этот город — маггловский. Сухой воздух, одноэтажные здания, пыльные дороги. Взгляд привлекла мало-мальски знакомая вывеска, а потому Драко поспешно пересёк улицу. — Я не знаю, что это за хрень, шутник, но мы меняем только доллары, ну или евро на худой конец, — грузный мужчина с сигаретой мутными глазами отодвинул от себя стопку галлеонов. — Послушайте, кто бы вы там ни были, — начал Малфой, — мне нужно открыть счёт. В галлеонах. — Ты слышал, Мэйсон? — крикнул он кому-то в другом конце зала. — Открыть ему счёт, в галлеонах. — Его смех был такой хриплый, что казалось, будто мужчина вот-вот отдаст душу дементору или ещё чего похуже. — Мы такого не знаем, может, что-то русское. Мы закрываемся через десять минут. — Вы не закроетесь, пока я не открою свой счёт! Помимо Драко в отделении находилась ещё пара человек, и после его выкрика повисла напряжённая тишина. Мужчина потянулся за какой-то палкой, угрожающе положив на неё руку. — Парень, я же сказал, иди отсюда. Тебе меня не запугать, я из Комптона, я в своей жизни такого повидал, что тебе и не снилось. Драко опустил руку в карман мантии, и в следующий миг направил в лицо маггла волшебную палочку. — Подождите. — Откуда ни возьмись, к ним подскочил другой человек — низкий, с залысиной и бегающими глазами. Он жадно рассматривал палочку в руках Малфоя, и продолжал: — Возможно, я могу вам помочь. Как вас зовут? — Драко, — так же раздражённо выдохнул Малфой, отказываясь отпускать палочку. — Драко, нам ни к чему такие представления. Правда же, Роки? — теперь уже обращаясь к работнику банка, повторил мужчина. — Это что, один из твоих? — Можно сказать и так, — расплывчато ответил мужчина, приобнимая Драко за плечи — в ответ на это Малфой повёл плечами, стряхивая с себя нежеланное прикосновение. — Давайте я вам помогу. Что вам нужно? — Мне нужно обменять деньги и найти гостиницу на ночь, — сказал Драко, однако позволил мужчине вывести себя из помещения. — Как хорошо, что мы с вами встретились, Драко! Я думаю, что могу помочь вам, вы впервые у нас? — Можно сказать и так, — отстраненно ответил Малфой, расстёгивая пуговицы дорожной мантии. — Кто вы вообще такой? Мужчина напротив преобразился, словно только и ждал этого вопроса. — Меня зовут Теодор Патнем. Но вы можете называть меня Тедди.***
Малфой сидел на полу небольшой комнаты, вспотевший и абсолютно измотанный. В полумраке разливался жёлтый свет лампы. — Нокс.***
Спустившись с лестницы в доме Патнемов, где Драко соблаговолили выделить отдельную комнату на чердаке с личным санузлом, он замер. И так и не смог оторвать взгляда от происходящего. Процесс, притягивавший его с самого детства, сейчас так не к месту наполнил о себе. Нет, это было сотворение чего-то нового. В некотором роде — волшебного. Пространство наполнилось запахами — фарша, щедро сдобренного размарином и сушеным чесноком и томящегося на сковороде под крышкой, и сырого теста. Смуглые руки с невиданной силой мяли белое тесто на присыпанном мукой кухонном островке; то и дело в воздух поднимались белые частички, оседая на фартуке темнокожей женщины средних лет. Она, пожалуй, годилась Драко в матери. Он внимательно наблюдал, как пальцы вминают в тесто всё больше муки, и в его голове что-то щёлкнуло — идея, промежуточная цель, которая может помочь расслабиться и почувствовать себя лучше. Впервые за долгое время он почувствовал себя не таким разбитым, как обычно.***
Нокс.***
Драко сидел на полу — скрючившийся, стонущий, как подыхающее животное, лоб покрылся испариной. Как наркоман, жаждущий дозы, он скрёб пальцами по деревянному полу, загоняя под ногти острые щепки. Но ему было плевать. Сейчас это не имело никакого смысла, он просто хотел, чтобы это прекратилось. Из последних сил он сорвал с себя рубашку, прислонился разгорячённой спиной к прохладному дереву и содрогнулся от рыданий. Его кисти, разодранные, с выступившими капельками крови, вцепились в кожу головы, оттягивая корни и окрашивая светлые волосы в грязный бордовый цвет.***
Воспоминание изменилось: Драко, в другой одежде и гладко выбритый, уже занял место на высоком стуле, пока та же женщина методично помешивала нечто, бурлящее в большой кастрюле. Они смеялись. Женщина выглядела упитанной и поджарой одновременно, поправляя шапочку, скрывающую густую копну вьющихся волос. — Я всегда добавляю пару щепоток розмарина — Госпоже он уж очень приходится по вкусу. Она протянула ложку с густой смесью — предположительно, супа — в сторону Драко. — Ну же, сэр. Попробуйте. Драко с лёгким опасением перехватил её и медленно поднёс горячую субстанцию к губам. — Вкусно, Титуба, — в его голосе проскользнуло искреннее удивление, перемешанное с удовлетворением. — В прочем, как и всегда. — Что, в вашей Великобритании такого не готовят? — Это не походило на издёвку, скорее, подначивание. Видимо, женщина заметила, как изменилось лицо Драко, а потому с сочувствием прикоснулась к его руке. — В конце концов, вы приехали осуществить американскую мечту — построить новую жизнь на новой земле. Похороните старого себя, помолитесь. Господь, он всё слышит, он простит вас и благословит на новое будущее. — Я в вашего бога не верю. — Благословен день. Стальной голос миссис Патнем разрезал непринуждённость атмосферы, словно ножом. Лицо домоправительницы моментально трансформировалось: от нежного материнского выражения не осталось и следа, оно потускнело и стало более сдержанным. Возможно, только возможно, в нём проскользнула нотка страха, но она ловко и быстро спряталась за печатью покорности. Титуба больше не смотрела на Драко, теперь её взгляд упёрся точно в пол — смиренный и лишённый любых эмоций. — Благословен день, Госпожа. — Титуба. — И без того тонкие губы поджались и, казалось, и вовсе исчезли с лица. — Разве тебе не надобно развесить бельё в прачечной? Это был вопрос без вопроса, и темнокожая женщина, на секунду окинув взглядом наверняка не доведённый до конца процесс готовки, лишь покорно кивнула, убавляя огонь на плите. — Всё верно, Госпожа. Как только семенящая к подвалу женщина скрылась из виду, Вивьен Патнем перевела взгляд, полный неодобрения, на Малфоя. Он выдержал его стойко и непринуждённо. — Тебе не пристало проводить время с цветными, — стальным голосом произнесла миссис Патнем, и всего на миг её взгляд пробежался по прибитому к стене синему кресту на красном фоне, обрамлённому белым цветом и украшенному звёздами. — «Ибо рабы, под игом находящиеся, должны почитать Господ своих достойным всякой чести, дабы не было хулы на имя Божие и учение». Драко в ответ лишь повёл плечами. — Она мне нравится. И знает много историй. — «Но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть бóльшим, да будет вам слугою; и кто хочет быть между вами первым, да будет вам рабом». Тебе не стоит забывать о подарке, сделанном тебе Господом и поставившим тебя в более выгодном положении по сравнению с ей подобными. В завершении миссис Патнем приподняла свой острый подбородок, который ещё чуть-чуть, и соскрёб бы краску с потолка. Драко же в мыслях иронично отметил, что то же самое он мог бы сказать о себе и о ней — в его жилах текла волшебная кровь, а она была магглой. Однако он решил оставить эти мысли при себе, так как не хотел трепать ей нервы попусту. Женщина села во главе стола, опустила перед собой аккуратно сложенную стопку документов и счетов, и на этом их разговор, как и воспоминание, закончился.***
Так Драко и коротал время: днём — варка зелий, по вечерам, когда Патнемы отправлялись на очередное богослужение, — новый рецепт с робкими и редкими подсказками Титубы, но обязательно так, чтобы самовлюблённая карга не услышала. И его это устраивало.***
Лампа издевательски мигнула. Нокс.***
— Это для тебя. Голос Вивьен был похож на скрежет вилки по тарелке, когда она протянула в его сторону конверт. — Он распечатан. — Нужно же мне знать, что происходит в моём собственном доме. — Она ни на миг не смутилась. — Вдруг ты какой-нибудь преступник и тебя разыскивают, что мне делать? Мне проблемы с законом не нужны, их и так достаточно. — Последнее она добавила себе под нос, но Малфой всё равно услышал. Пробежавшись по официальным формулировкам, он в замешательстве нахмурил брови. — Ты, значит, у нас богатей? — пытливо поинтересовалась миссис Патнем, уже ознакомившаяся с содержанием. — А что это ещё за эльф, которого тебе завещают? — Вивьен. — Драко поднял на неё взгляд, заставив себя улыбнуться. — Насколько далеко находится Денвер, и как мне туда попасть?***
Спустя две недели Драко приехал в общину, и в его взгляд вернулся давно забытый огонь. В руках он сжимал толстый конверт, словно боясь, что тот исчезнет. Он понимал, что содержимое предназначалось его матери, но, видимо, по истечению срока давности он остался единственным родственником, с которым удалось связаться. «Любовь моя, голубка моя. Я буду ждать тебя здесь, ты только скажи мне. Только позови Гимли, он давно и верно служит моей семье, он поможет со всем. Моё сердце наполняется любовью от мысли, что однажды мы сможем быть вместе, ведь, несмотря ни на что, ты всё ещё остаёшься моей суженой и будешь ею до конца моих дней…». Тяжесть портключа приятно давила на ладонь, и теперь для Драко всё наконец-то могло сдвинуться с мёртвой точки.***
Драко ехал в машине и, несмотря на очевидный дискомфорт, ни разу не высказал своего пренебрежения. Они с Патнемом двигались куда-то по широкой дороге — пыль из-под колёс вынудила закрыть окна, отчего положение Драко и вовсе приближалось к плачевному. Они въехали в город, и Гермионе пришлось приложить все силы, чтобы разобрать название на блёклой табличке «Добро пожаловать в Бьютт». Припарковавшись у неприметного маленького здания с облупившейся красной краской, оба мужчины вышли из машины, и на лице Драко читалось облегчение. Они молча зашли в здание, которое, похоже, являлось банком, и, пока Патнем о чём-то тихо переговаривался с работником, грузным стариком с иссушенной кожей, Драко осмотрелся. — Ну вот, сынок, всё готово. Малфой покинул здание вслед за Патнемом, и второй при взгляде на белый крайслер не смог сдержать возмущения. — Совсем они совесть потеряли, — запричитал Патнем, хватая из машины тряпку и принимаясь остервенело оттирать стекло. — Отбились от рук, слишком много им нынче дано свободы. На стекле и частично капоте красовалась свежая надпись большими буквами: «ГРЁБАНЫЕ РАСИСТЫ-СЕКТАНТЫ. ВЫ ВСЕ ПОПАДЁТЕ В АД». Малфой никак не поддерживал беседу, только терпеливо ждал, пока его попутчик избавится ото всех следов нежелательного сообщения. Ему не было до этого дела, сегодня перед ними стояла важная задача. Закончив, Патнем преувеличенно тяжело вздохнул, и их поездка возобновилась. Они миновали двухэтажные маленькие строения и площадь, пока, наконец, не выехали на безлюдную дорогу. Так они двигались ещё какое-то время, пока вокруг вдруг резко не выросли еловые пики. — Где-то здесь? — нетерпеливо поинтересовался мужчина, пока Малфой задумчиво всматривался в карту, расстеленную на коленях. Разглядеть конкретные названия было невозможно — машина дребезжала, проезжая по ухабистой дороге, а шрифт был слишком маленький. — Да, почти на месте, — сосредоточенно выдохнул Малфой, пока они продолжали движение. Повороты сменяли один за другим, и дважды они замечали, что движутся неправильно, и возвращались на проложенный курс. — Это оно? — спросил Патнем, когда машина, зарычав, остановилась недалеко от особенно крутого склона. Малфой вышел, и мужчина последовал его примеру. Воздух вокруг наполнился концентрированным еловым запахом, когда Малфой, окинув взглядом гору, с благоговением выдал: — Да. Это оно. — Дороги нет, придётся пробираться пешком, — задумчиво прокомментировал Патнем, почёсывая голову. — Ну, ваших людей это не смутит — они привыкли к сложным заданиям, не так ли? Патнем поджал губы, но промолчал. — С транспортировкой оборудования будет сложновато. Драко решил проигнорировать попытки мужчины набить себе цену. — Об этом никто не должен знать, разумеется. — Разумеется, — легко согласился Патнем. — Это… сложно, но может всё изменить. — Я думал, для вас, как посланника Божьего, нет ничего сложного. — Малфой даже не пытался скрыть иронию в голосе. — Попридержи-ка спесь, сынок, — осадил того мужчина, ещё раз оглядывая местность. — И не вздумай проворачивать такое при Вивьен. Малфой лишь наполнил лёгкие воздухом, с умиротворением прикрыв глаза. — Это может стать лучшим из ваших проектов. — Помедлив, он направил внимательный взгляд на мужчину. — Но именно я буду его курировать. Патнем тяжело выдохнул. — Сынок, ты ни черта не смыслишь в архитектуре. — Может, и нет, — легко согласился Драко. — Но у меня есть очевидное преимущество, которого вы, к сожалению, лишены, и именно оно поможет сделать это место особенным, не правда ли? Они долго буравили друг друга взглядом, и Драко мог поклясться, что слышит, как крутятся шестерёнки в голове у мужчины. Прямо сейчас тот словно взвешивал всё и искал способ договориться между собственной гордостью и горделивостью, и в итоге один из вариантов победил. Малфой уже по его лицу видел, что тот готов принять его правила, и не сумел сдержать кривоватой ухмылки. — Вот и славно, — с хриплым выдохом произнёс Драко, и блеск в его глазах больше походил на кипящий Феликс Фелицис. — Мои же условия остаются неизменными. Вы помогаете мне, а я — вам. Во славу Господа, конечно же. Патнем лишь поморщился, но затем в его лице появилось что-то, в одночасье превратившее его из мужчины преклонных лет в юного мальчишку. Ублажение собственного эго.***
Драко стоял в подворотне, укрытый полумраком сумерек и капюшоном. Перед ним высился маггловский многоэтажный дом, но внимание было направлено на одно-единственное окно на третьем этаже с зажжённым светом. На миг в нём мелькнула фигура, устало стянувшая с плеч мешковатый свитер, и серые глаза намертво впились в отброшенный предмет одежды, словно намереваясь растворить стекло одним лишь взглядом. Мгновением позже фигура вернулась — как и он всегда возвращался к ней. Она наклонилась, по-видимому, сбрасывая неудобные туфли после напряжённого рабочего дня, и, даже появись перед Малфоем целая толпа авроров, никто не смог бы заставить его прекратить. Фигура завела руки за голову, собирая неугомонные волосы в пучок, и в этот момент майка на её груди натянулась, заставив Драко тяжело сглотнуть. Он бережно хранил эти редкие ценные моменты их единения — у него оставалась пара дней до возвращения на материк, но сейчас, сейчас он чувствовал, что каждая преодолённая миля того стоит. В окне появился ещё один человек, одной рукой приобнимая его девочку за плечи, а другой протягивая ей бокал с бордовой жидкостью. Если она согласилась на вино, значит, день выдался на удивление паршивым. Гермиона сделала глоток, отставила бокал в сторону и потянулась за ленивым поцелуем. Её тело, которое Драко готов был боготворить каждый день, измаралось в прикосновениях чужих рук, когда мужчина притянул её ближе к себе. В тот момент Драко ничего не хотелось так сильно, как оказаться там, на его месте. Ему бы впору разозлиться, но он давно разгадал правила их маленькой игры — игры, доступной лишь им двоим. Справедливой, но жестокой, где его личная Персефона намеренно испытывала его. Их маленький секрет. О, она любила, чтобы он смотрел. Однако тут в их взаимодействие вмешался третий и, потянувшись к занавескам, зашторил окна твёрдой рукой, отрезав Драко путь к дальнейшему просмотру. — Ничего, милая, — прошептал он в пустоту, — ради тебя я готов подождать. Ты — та, кто достойна целой вечности.***
Поток воспоминаний всё продолжает и продолжает идти, вихрем закрутивший Гермиону и швыряющий из стороны в сторону. Она видит Драко, видит его в Хогвартсе, в Азкабане, с Патнемами — видит что-то, что очень напоминает ритуальные жертвоприношения; видит женщину с маленьким мальчиком, и видит Драко, который шипит на неё: «Забирай своего сына и сегодня же убирайся отсюда». Картинки начинают мелькать всё быстрее, пока в один момент взгляд не цепляется за Малфой-мэнор и Драко, одиноко сидящего в комнате. Его память засасывает Гермиону, не давая передохнуть. Она не знает причин, но хочет зацепиться за это воспоминание, однако концентрация требует невиданных сил, а у неё их совсем не осталось. Она измотана происходящим — и не знает, что и думать об увиденном. Ей казалось, что найти ответ на свой вопрос окажется несложно, но, вопреки логике, первоначальное чувство отвращения напрочь вытесняется сочувствием и сожалением. — Что такое? — восклицает юноша, когда дверь в комнату резко распахивается. — Они поймали Поттера и его грязнокровку! — воодушевление в голосе Беллатрисы заставляет Гермиону поморщиться. — Пошли же, ты-то точно сможешь их опознать. Драко каменеет. Всё его тело наполняется раскалённым свинцом, отказываясь слушаться. — Я не пойду. — Что значит не пойдёшь? — В голосе тётки прорезаются нетерпеливые нотки. — Я не могу! — в отчаянии кричит он. Нет, только не так. Их не должны были схватить — её не должны были. — У нас нет времени, а ты всё такой же жалкий, ровно как твой отец и рассказывал, — и, прежде чем он успевает что-либо сделать, Белла направляет на него палочку. — Империо. И не вздумай соврать или учудить какую-нибудь глупость. Заклинание слетает с губ и обволакивает сознание Драко: это похоже на стакан лимонада в знойную жару. Он идёт за ней — руки безвольно свисают по бокам, конец палочки торчит из кармана и подпрыгивает при ходьбе. Не вздумай соврать. Они поднимаются по лестнице, и Гермиона уже знает, что там увидит — напуганную себя. «Не вздумай соврать» противным налипшим листом на ботинке тянется через всё сознание. Однако картинка оказывается не той, что она ожидала увидеть, — в зале Малфой-мэнора над ней склонился какой-то человек, и это не Беллатриса. Это мужчина. Он так низко — он что, пьёт её кровь? Человек поднимает лицо — чистое, но искажённое яростью, — серые глаза впиваются в Гермиону с такой ненавистью, что хочется отшатнуться. — Что ты делаешь? Шрам на виске противно извивается. Вспышка — и Гермиона лежит на кровати, а прямо над ней нависает сонный, но до ужаса взбешённый, реальный Малфой. — Да ты, блядь, издеваешься надо мной.