На тебе сошелся клином

По мимолетным взглядам матери Люк понимает — все известно. Рассказал ли ей Деймон или просто слухи ползли сами по себе, их в любом случае ничто не сдерживало, Люк не знал. Да и не считал это важным. Подарок был его, и он был волен распоряжаться им по своему усмотрению. В конце концов, кинжал из валирийской стали, украшенный драгоценным камнем — щедрый подарок даже для того, кто его изначально преподнес. Какие в нем таились смыслы было уже делом десятым. И подарок был возвращен уже как неделю назад. Люк даже не думал, что его страстное желание защищать себя обернется тем, что он сам вручит врагу в руки его же оружие. Его здравый смысл, видимо, был погребен примерно там же, где лежали надежды на спокойную мирную жизнь в окружении своей семьи и на законное престолонаследие. Когда их семьям окончательно осточертеют игры в дипломатию, будет забавно, если Эймонд вырежет у Люка глаз этим самым кинжалом. Вот тогда Люк пожалеет и проклянет свою глупость. А сейчас он просто существовал, играясь с холодной сталью, только другими руками. Он искренне надеялся, что ему удалось достаточно раздразнить Эймонда. По крайней мере, зацепить хотя бы немного, чтобы тот стиснул зубы в желании в кого-нибудь всадить острие кинжала. Почему бы и нет. Извещение, что его отправляют на Дрифтмарк застало Люка за чтением письма от брата. Это было первое письмо с того момента, как Люк отправил свой подарок обратно Эймонду. Он жадно вчитывался в буквы, в шутки, что дяди используют валирийскую речь так часто, что Джекейрис учится языку быстрее, чем на Драконьем камне, вчитывался и в то, как ведет себя на собраниях и ужинах Эймонд. Увы, но в письме не было написано ничего, что заставило бы думать, что его дядя хотя бы как-то среагировал на вернувшийся к нему в руки кинжал. Джекейрис вообще ничего об этом не писал, и было неизвестно — получил ли Эймонд «подарок» в частном порядке или он не стал ни для кого секретом. Люк грустно подумал, что те вспышки гнева за семейным ужином и на Штормовом пределе, оказывается, были вовсе не вспышками. Эймонд прекрасно себя контролирует, когда этого хочет. Если он этого хочет. Если Люк его вообще хоть как-то взволновал. Поэтому Дрифтмарк уже казался не таким плохим вариантом. Он заслужил это слабое разнообразие. Все равно предполагалось, что с годами он станет все больше времени проводить на острове, в компании четы Веларионов, изучая морское дело и сопровождая Морского Змея в его плаваниях. О последнем Люк думал с содроганием, потому несказанно обрадовался, узнав о настоятельной просьбе Рейниры не отправлять ее сына в море хотя бы на первые разы. Ему следовало привыкать к соленому воздуху, раз уж он теперь был не только наследником, но и женихом. Рейна была мила, красива и добра, и Люк не хотел уступать ей и быть никчемным в собственных землях, просто не имел права. Из всех политических союзов этот был не самым худшим, в этом он был согласен с семьей. Люк и Рейна хотя бы уважали и нежно относились друг к другу. Может, с годами им было суждено проникнуться более глубокими чувствами. Но дни на Дрифтмарке он по большей части проводил рядом с Корлисом Веларионом, лишь изредка встречаясь с кузинами. Все его время было посвящено морским картам, руководству флотом, кораблестроению и даже урокам, как выживать в открытом море без запасов еды. Он вставал рано, ложился поздно и уже почти привык к шуму, с которым волны разбиваются о камни под его окнами. Это было что-то новое, и Люк даже мог найти в этом интерес. — У нас завтра будут гости, — равнодушно сообщила Рейнис, когда они впятером сидели за ужином. Люк не оторвал взгляда от тарелки, ожидая, что его бабушка имеет в виду Рейниру. Его мать вполне могла бы навестить его, не вынеся разлуки с еще одним сыном. Но слова Корлиса все же заставили его дрогнуть. — Эймонд Таргариен… — Морской Змей произнес имя, чередуя в двух словах неприязнь и невольное уважение. — С каких пор он занимается вопросами защиты морских границ, интересно. — Разве не Джекейрису следует посещать Дрифтмарк? — спросила Рейна, бросая взгляд на сестру. — Он десница, а у них еще нет своего мастера над кораблями. — Ох, будто они его отпустят, — засмеялась Рейнис, и ее смех, адресованный внучке, был для ушей Люка непривычно мягким. — Тем более, когда тут его брат. Они осторожны. — Они знают, что я здесь? — на всякий случай переспросил Люк, не помня, сообщала ли об этом Джекейрису Рейнира. На самом деле, они все всегда знали о перемещениях друг друга, но мысль, что Эймонд прилетит туда, где точно есть Люк, не могла улечься у него в голове. Он только приучил себя не думать. Хоть в чем-то полезном быть похожим на Эймонда. — Это не может быть секретом, — Корлис отпил вина и посмотрел на Люка. — Думается мне, под их «защитой морских границ» как раз скрывается попытка заиметь себе еще одного союзника. Наличие тебя здесь поможет им оправдаться тем, что они не делают ничего скрытного. — В таком случае, — кивнула Рейнис. — Эймонд Таргариен самый лучший выбор за неимением у них Отто Хайтауэра. С этим Люк согласился легко, впрочем, еще не совсем понимая, что будет происходить завтра и к чему ему следует готовиться. Он даже не сразу заметил беспокойные взгляды, которые бросали на него Рейна и Бейла, и ободряющая улыбка стоила многих сил. На следующий день Люк молча стоял недалеко от Плавникового трона, рядом со столом с раскинутой на нем картой, когда Морскому Змею сообщили о прибытии гостя. Под льющимися из окон лучами солнца Люк прилежно запоминал расположение рифов и подписи тонких рек, но большей частью сознания старался незаметно следить за залом — за тихой усмешкой Морского Змея, когда тот говорил, что готов принять гостя, за твердыми шагами, которые будто старались разрезать волны перед собой, за шелестом ткани на юбках Рейнис и ее внучек, за собственным тихим выдохом, когда он оторвал глаза от карты и встал лицом к Эймонду. Так как он еще не может стоять рядом с Плавниковым троном, Эймонд оказывается всего в нескольких шагах. Из-за этого Люк практически в упор разглядывает его здоровый глаз и темный ремешок, обхватывающий голову как удавка шею. Он слушает приветствия и как Эймонд поочередно обращается ко всем в зале, пока не доходит до него. Люк узнает этот взгляд, насмешливый и выжидательный, Эймонд смотрит на него, как смотрел в Штормовом пределе. Будто Люк — самый любопытный предмет в комнате, который видели уже сотню раз, но продолжают изучать в ожидании чего-то нового. От этого взгляда страшно, совсем как тогда, становится холодно, а в шею будто раздражающе дуют, но одновременно с этим Люк чувствует неповторимую, непонятную и необъяснимую радость. — Будущий лорд Приливов, я вижу, тоже здесь, — тянет Эймонд, будто Люк на Дрифтмарке — явление неожиданное. — Люцерис Веларион, рад такой скорой встрече. Они приветствуют друг друга, пока у Люка сердце стучит уже в висках от того, как его имя произносит Эймонд. Он слышит это пресловутое «мой лорд Стронг» в интонации, в растянутых гласных и видит в единственном глазе Эймонда. Опять выступают остро углы камней, опять врезаются в сетчатку легкие морщины у глаза Эймонда, когда тот щурится, глядя на Люка. Корлис Веларион что-то спрашивает, ему вторит Рейнис, а Эймонд отвечает как мирный посланец, рассказывает о цели визита, о пиратах, о дворцовых делах и книгах, которые «король и его десница» просили передать главному защитнику морских границ. Люк слушает все внимательно и понимает, что ему уже нравится эта игра. Да, пусть он не может понять и влиять на решения матери, но выбрать что-то для себя из необъяснимой мешанины событий ему оказывается под силу. И Эймонд здесь, наблюдающий за ним даже в моменты разговора с Морским Змеем, — лучшее доказательство. Это его противоборствующая сторона. Человек, который является доказательством самого Люка. — Красному замку не стоит волноваться о пиратах, — говорит Корлис, когда позже они все вместе сидят за столом, и Люк опять оказывается прямо лицом к лицу с Эймондом. — Они остаются моей проблемой независимо от того, что происходит во дворце. На протяжении всего разговора, даже когда Эймонд передает приглашение «короля» посетить столицу, Корлис продолжает говорить о короне только как о Красном замке, и Люк чувствует удовлетворение от того, как в эти моменты недовольно поднимает голову Эймонд, чуть выставляя вперед подбородок. Он также чувствует себя побежденным, когда Эймонд говорит: — Мой брат будет рад, если вы согласитесь. Возможно, будущий лорд Приливов посетит Красный замок в вашей компании? Тем более, десница сможет посвятить его в дела совета изнутри. — Боюсь, мой внук не волен этого сделать. Вскоре он возвратится на Драконий камень. Как мать, я знаю, что Рейнире тяжело без сына, который мог бы взять под опеку младших братьев. Мы не можем лишить ее этой помощи, пока старший наследник занят делами государства. «Зеленым» следует умерить свои аппетиты, имеет в виду Рейнис. Люк благодарен ей за это. Эймонд откидывается на спинку стула, отпивая вино. — Племянник? — Дядя, — отзывается Люк прежде, чем успевает осознать обращение. — Это правда, я был бы рад повидаться с братом, но моя помощь требуется на Драконьем камне. Тихое «хмм» является единственным ответом на это. Эймонд отставляет в сторону бокал и переходит к теме малозначащей, занимающей рты весь остаток трапезы. Ее с готовностью поддерживают старшие Веларионы, пока Люк разрезает куски мяса на своей тарелке и, совершенно не таясь, улыбается. Никто, пожалуй, кроме него, не хочет, чтобы Эймонд задерживался на Дрифтмарке дольше, чем на положенные два дня. Сам Люк себя за такие мысли корит, вспоминает, что большую часть жизни ему хотелось бы находиться от Эймонда как можно дальше, но ничего поделать не может. Он предпочитает остановиться на мысли, что это безумие Таргариенов касается его через кровь матери. Он с таким диким ужасом покидал Штормовой предел, что, наверное, достиг той грани, когда страх превращается в привычку и становится воздухом. Но он счастлив. Пусть даже они с Эймондом почти не разговаривают и встречаются только при Корлисе Веларионе. Утром третьего дня Люк просыпается и знает, что Эймонда на Дрифтмарке уже нет. Возможно, сквозь сон он слышал именно рев Вхагар, перекрывающий шум волн, когда та улетала. В коридоре нескончаемо звучат чьи-то голоса, и это, должно быть, слуги готовятся к отплытию Морского Змея в Королевскую гавань. Это радует, это значит, что рядом с Джекейрисом какое-то время будет хоть кто-то из сторонников Рейниры. Люк лежал, разглядывая за окном последние отблески рассвета, когда в комнату постучал слуга. Он, извиняясь, протиснулся в дверной проем со знакомым сундуком в руках, такой испуганный, что Люку даже стало жалко этого мальчишку. — Принц Эймонд просил передать вам это перед своим отбытием, мой господин. Махнув рукой в сторону стола, Люк как можно более небрежно уточнил: — Он больше ничего не сказал? — Нет, господин, — незамедлительно ответил слуга, как если бы ему хотелось забыть это поручение как страшный сон. Люку даже стало интересно, с каким лицом Эймонд велел вернуть ему этот сундук. Оставшись один, он минуту лежал, высчитывая секунды, чтобы не сорваться и не подбежать к столу. Потом глубоко вздохнул и свесил ноги с кровати. Он не знал, что Эймонд привез это с собой, но не был удивлен. Даже то, что Эймонд велел вернуть ему подарок прямо перед своим уходом было… в его духе. На бархатной подкладке лежала свернутая записка, заботливо подсунутая под рукоять. «Bisa aōhon, Ñuha āeksio». Только когда глаза начали слезиться, Люк осознал, что хохочет как ребенок прямо над сверкающим сапфиром, держа в руках маленький отрезок бумаги. Эймонд ведь велел ему найти достойное применение кинжалу? Если Люка никто не спешит посвящать в свои игры, почему он не может устроить свои собственные? Для второго сына его непозволительно сильно оберегают. Нужно время, чтобы Вхагар долетела до Королевской гавани, чтобы Эймонд вернулся в Красный замок и встретился с семьей, может, принял бы участие в скором совете. Это в любом случае не так важно, передадут ему послание в руки или Эймонд прочтет его уже у себя в покоях. «Skoro syt?», быстро пишет Люк, сворачивая бумажку и отправляя ее с вороном. Он все еще в ночной рубашке, и Корлис Веларион этому несказанно удивляется, когда видит, как от Люка в небо взмывает черная птица. Вся первая половина дня проходит как на иголках, хотя Люку не в пример к остальному времени есть, чем заняться. Ему приходится помогать Веларионам, потому что его суровый дедушка — не тот, кто из-за своих дел позволит прохлаждаться остальным. Люк таскается за Морским Змеем как рыбка на крючке, сдерживая тошноту, когда ему приходится подняться на палубу, где отдаются последние распоряжения. Корлис поворачивается к нему, когда Люк начинает думать, что его губы уже не просто синие, а теряют последние остатки крови. — Мальчик мой, — начинает Корлис. В его тоне нет той мягкости, какую порой слышал Люк от Визериса, когда еще жил в Красном замке, зато есть озабоченность и искреннее уважение. — Твоя мать ведет странную игру. И я надеюсь, что она не ошибается. Люку приходится сглотнуть, чтобы как-то прочистить сжавшееся горло. Конечно же, Морской Змей замечает это. Он подходит к нему, и на плечо, чуть сжимая, ложиться сухая широкая ладонь. — Мы принесли ей присягу, как своей королеве, — негромко сказал Корлис, пока Люк старался не опускать лицо в попытке закрыться от пристального взгляда волосами. — А ты, рано или поздно, унаследуешь Плавниковый трон. Люцерис, я очень надеюсь, что она не ошибается. После этого он уходит, а Люку остается только сойти с корабля на причал и встать рядом с Рейнис и своими кузинами. Наблюдая за скрывающимся в тумане кораблем, он чувствует злость, вину и раздражение от того, что ничего не может сделать. Не может даже убедить самую близкую им семью, их семью, что Рейнира все делает правильно. Потому что он сам не знает ничего, кроме того, что его мать обязана взойти на Железный трон, а он, возможно, займет должность мастера по кораблям при своей королеве. Или не займет вовсе. Письмо уже ждет его, когда Люк возвращается в свои комнаты, не особо нужный Рейнис, которая больше увлечена своими внучками, чем им. Лежит на столе, скрепленное маленькой каплей воска. Сперва Люк даже думает, что это письмо не может быть от Эймонда — слишком скоро оно пришло. «Nyke gīmigon ziry, nādrēsy». Это не совсем похоже на записку, спрятанную в подкладке сундука, но это все еще почерк Эймонда. Только более резкий, как если бы он писал не сидя за столом, спокойно отпивая вино из бокала, а в спешке наклонившись над столешницей. Люк задумчиво потирает подбородок, прежде чем пишет: «Daorun kessa massigon». Ему интересно, как скоро ответит Эймонд и не будет ли это глупо, когда он сам получит письмо от Люка спустя всего несколько часов. Но думать уже слишком поздно, потому что ворон улетает, а Люк утыкается лбом в столешницу, погружаясь в свои мысли. «Iksā tolī sure hen aōla». — читает Люк уже вечером, откладывая ответ на утро, когда пишет Эймонду короткое «Kessa». В этот день на Дрифтмарк прилетают сразу два ворона, и одно из них оказывается письмом от Рейниры, которая требует его возвращения на Драконий камень. Люк ничего не понимает, потому что он должен был пробыть на Дрифтмарке еще не менее недели, но, возможно, его мать сильно тревожат новости о том, что Корлис Веларион покинул остров сразу же после посещения Эймонда. За внезапными сборами у Люка нет времени читать второе письмо, хотя ему очень хочется. Он привычно закрепляет кинжал на поясе, не думая, что по этому поводу скажут его мать и отчим. В любом случае, это определенно вызовет у них вопросы, но Люк все же старается прикрыть кинжал складками плаща, когда возвращается домой. «Laes syt iā laes», читает он, еще мокрый от дождя и только что освобожденный от объятий матери. И это так раздражает. Все раздражает. Люку кажется, что все это у них с Эймондом заходит уже дальше той точки, когда он в потасовке лишил своего дядю глаза. Не знает, куда именно, но это что-то другое, по праву принадлежащее ему. Люк пишет сам – быстро и не заботясь о чистоте бумаги: «Egry isse ñuha ondos». «Gaomagon ziry». «Mazēdan aōha laes», — отвечает Люк, слишком усталый, чтобы думать, что он пишет. Рука дергается, из-за чего от последнего слова по бумаге идет неровная запятая, но Люк упрямо дописывает. — «Lo sīr, māzigon naejot nyke se gaomagon ziry aōla». Ответ на это письмо ему не приходит.