На тебе сошелся клином

Люку пришлось сделать небольшой круг под взглядом ярких зеленых глаз, чтобы выбрать удачное место для приземления. Он спрыгнул с Арракса, настороженно глядя в сторону Вхагар и стараясь сдержать волнение, чтобы не тревожить им своего дракона. Под его ногами короткая трава смешивалась с песком, пахло солью и мокрыми камнями. Люк нервно вобрал в себя воздух, даже не дыша, а просто пытаясь не умереть. Потому что Эймонд, сперва неразличимый на фоне темного бока Вхагар, выступил ему навстречу. Смертоносный, стройный и изящный в своем резком змеином движении. Он сам был валирийским клинком. Острым, таким, что мог легко порезать и без помощи ножа. Вслед за его движением Вхагар лениво повернула голову и недовольно гулко зарычала, после чего опустилась на песок и закрыла глаза. — Taoba, — донеслось до Люка. — Ты посмел… Эймонд двинулся на него, и Люк в опаске отступил, чувствуя, как за спиной Арракс расправляет крылья и предупреждающе открывает пасть. Стараясь не выпускать из виду Эймонда, Люк кинулся успокаивать дракона, чтобы не дать ему наделать глупостей раньше него самого. — Rȳbagon naejot nyke, Arraks. Mirre iksis sȳz, — командовал он, ухватившись за кнут. Эймонд совершенно не помогал, продолжая идти к нему широким быстрым шагом. — Стой! Ты на Дрифтмарке! Я прилетел тебя встретить, а не проливать кровь! Это было неожиданностью, но Эймонд замедлился, замирая от него в нескольких шагах. Под его гневным пристальным взглядом успокаивать Арракса было сложно, потому что Люк сам хотел залезть на дракона и улететь как можно дальше. Если бы не извращенное желание быть ближе к Эймонду, он, наверное, так бы и поступил. Убедившись, что Арракс не собирается никого зажаривать или кусать, Люк набрался смелости и повернулся к Эймонду в требуемом приветствии. — Дядя, рад видеть тебя на Дрифтмарке. Позволь составить компанию по пути в замок, принцесса Рейнис будет рада принять тебя. Эймонд дернулся и следом хищно посмотрел на руку Люка, которую тот инстинктивно опустил на рукоять кинжала. Из-под плаща выглядывало пустое побитое гнездо для сапфира. — Поменяем их местами, мой лорд Стронг? Я вырежу тебе глаз и украшу им кинжал, а ты получишь взамен свой сапфир. — Он твой, — как можно более спокойно возразил Люк, стараясь не тревожить лишний раз Арракса и Эймонда заодно. — Я не хочу с тобой драться. — Неужели? Ты так вежливо пригласил меня, — рука Эймонда на мгновение скользнула в карман плаща, после чего вытащила на свет расколотый камень. — А теперь опять хочешь сбежать? Люк надеялся никогда больше не увидеть этот сапфир. Зажатый в пальцах Эймонда, он выглядел трагично и неправильно. Они стояли оба — трагичные и неправильные. — Пекло… Я хочу забыть, — выдохнул Люк, стараясь не смотреть на причину, по которой Эймонд так скоро к нему прилетел. — Хотя бы на то время, пока наши семьи играют в мир и устраивают свадьбы. — Забыть? — голос Эймонда опустился до шипения. — И для этого ты присылаешь мне это? Жалкий бастард, ты оказался неспособен даже понять цену моего подарка. Я мог бы сделать это сам, еще в Штормовом пределе, но я позволил тебе выбирать. Все, что Люк старательно пытался спрятать поглубже, поднялось к его горлу, стремясь вырваться наружу потоком обидных горьких слов. Его гордость и радость, что он — центр мира Эймонда, на самом деле оказывались печалью, что ничем большим он быть не может. — Я прошу прощения, Эймонд, но я не собираюсь ни за что перед тобой расплачиваться. И твое позволение мне не нужно. Тебе следовало заняться собственной свадьбой, а не лететь сюда. Хочешь получить мой глаз? Пробуй. Но не ищи потом новые причины для ненависти, если я случайно выколю тебе и второй. Люк ждал от Эймонда нападения, потому не удивился, когда тот в один прыжок оказался рядом. Свободной от камня рукой он схватился за его плечо с недавно зажившей раной. — Забыть? — повторил Эймонд, без ошибок находя места, куда можно уколоть. — Зачем же ты мне тогда его прислал? Седьмое пекло, я старался быть хорошим сыном и играть в игрушки, которые твоя шлюха-мать и Деймон навязали моей семье. Я согласился на эту чертову свадьбу из-за них. Я отказался от мести, чтобы моя мать не имела проблем, хотя она заслуживает видеть твой глаз в качестве подарка за все унижения. Я старался не думать о тебе каждый проклятый день, потому что мое лицо — твое творение, Люцерис. Вся моя жизнь. И у тебя хватает духу сделать такое? На последних словах Эймонда, когда собственное имя, произнесенное его голосом, отражалось у Люка в ушах, он уже не видел перед собой ничего, кроме белой пелены боли. Тонкие длинные пальцы безошибочно давили на рану, разворачивая ее. — Эймонд, — захрипел Люк, хватаясь за чужое запястье в попытке освободить плечо. Второй рукой он вцепился в ножны, сдерживаясь от порыва защититься кинжалом. Паника застучала у него в висках из-за того, что лицо Эймонда перед глазами было неразличимо. — Я не мог больше тебя видеть! Резко пришло облегчение, когда Эймонд вдруг перестал сжимать плечо. — Не мог? — послышался ядовитый смешок. — Пока у тебя есть оба глаза. Раскрой их пошире. — Чего ты хотел? — вырвался из-под его руки Люк, моргая и возвращая себе ясное зрение. — Чтобы я вырезал себе глаз? Ты ненормальный, дядя, но не глупый. Ты хотел, чтобы я также думал о тебе? Хотел отравить мою жизнь собой? Kesā daor jiōragon mirros! Первое, что различил Люк — выражение абсолютной ненормальной радости на лице Эймонда. Его плечи затряслись в приступе невидимого смеха. Эймонд не был глупым, это правда, и он понял, что отравил. Люк сам ему об этом сказал. — Ты разрушаешь все, Люцерис, — устало сказал Эймонд, хотя его глаз все еще горел диким восторгом. — Мое безумие ничто перед тем, на что идешь ты, чтобы оставаться главным в моей жизни. Ты мог выбросить кинжал в море, но вместо этого искалечил его и прислал сапфир мне. Мне всегда приходится иметь дело с тем, что ты разрушаешь. Не считаешь, что я имею право требовать расплаты, хмм? — За что? За сапфир? За кинжал? За глаз? — сердце в груди билось гулко и медленно, и Люк думал, что к концу их разговора оно остановится само. Просто не выдержит в себе бурю ужаса, ненависти, восхищения, жадности и любви. Эймонд говорил ему то, что Люк знал уже долгое время. — Ты не смог пережить какой-то камень, который тебе прислал твой ненавистный племянник. Даже если я исчезну, ты не изменишься. Это не я не даю тебе забыть, а ты этого не хочешь. Они стояли близко, очень близко и опасно, но Люк не нарушал это расстояние. В их маленьким мире царила безопасность, малейшее нарушение которой влекло за собой его гибель. Эймонд смотрел на него так, будто готов был голыми руками свернуть шею, предварительно выдавив пальцами глаза. — Видят Семеро, я пытался, — ровно и медленно сказал Эймонд. Он вкладывал в свои слова всю ненависть, и каждое слово резало Люка по сердцу. — И, если, чтобы не знать того, что я уже осознал, мне нужно тебя убить, я сделаю это. Лучше будет умереть в последующей войне. Так просто. Это было так просто, подумал Люк, раскрывая рот и произнося, возможно, последние свои слова. За ними могло следовать что угодно — его смерть, жизнь калекой, война и даже мир, никак не изменившийся. В конце концов, он был готов признаться еще той ночью на Ступенях. — Сделаешь это? — отстраненно спросил Люк, касаясь шнуровки плаща. Он с усмешкой подумал, что Рейнис придется извинить его за нарушение обещания. При себе у Люка был только кинжал, им он был готов защищаться. — Умереть? Попробуй исполнить что-нибудь из этого. Поверь, Эймонд, любить тебя мне не доставляет никакого удовольствия. Удивительно только, что ты не позволил этому случиться на Ступенях. Тогда, может, и не стоило бы бояться войны. Эймонд молчал, сжимая в кулаке сапфир так, что тот уже мог превратиться в блестящую крошку. А ведь в его ранних словах была доля правды, Люк действительно все разрушал. Волна отхлынула вместе с Эймондом, отступившим на несколько шагов назад. Его лицо со сжатыми искривленными губами и сверкавшим в ярости глазом не соответствовало его движениям. Люку захотелось последовать за ним, чтобы сохранить их хрупкую близость. — Любить меня мало кому доставляет удовольствие, — раздраженно хмыкнул Эймонд. — Даже с собственным отцом я таким похвастаться не мог. — Что ты осознал? — бессвязно бросил ему вслед Люк, расстроенный разрушенным моментом. Руки у Эймонда расслабились. Он поднял к глазу сапфир, крутя его в пальцах и привлекая к нему все внимание Люка. — Что любить тебя удовольствие еще меньшее, Люцерис, — Эймонд спрятал камень обратно в карман. — Не знаю, как с этим справляется твоя предательская семейка, но я жил гораздо лучше до этого момента. Хочешь, чтобы я о тебе помнил, а сам ты — нет? Давай посмотрим, кто справится лучше. Эймонд почти бегом пошел к Вхагар, пока Люк не вспомнил, что их, собственно говоря, ждут в замке. — Стой! — крикнул он, заставляя Эймонда одним окриком резко замереть и развернуться на месте. Он явно готовился напасть при любом неверном слове или движении, и Люк благоразумно не двигался. — Тебя ждут на Дрифтмарке, все видели Вхагар. Принцесса Рейнис поручила мне тебя встретить. Я не могу вернуться один. — Это твои проблемы, — сухо сказал Эймонд, впрочем, задумавшись. Он явно не желал оставаться, но уйти так, когда о его присутствии знали, было бы слишком неуважительно. — Передай принцессе Рейнис приглашение на мою свадьбу. Я летел по делам своего брата и решил по пути встретится со своим дорогим племянником, чтобы пригласить его на торжество. Последние слова он договаривал через плечо, хватаясь за веревки и поднимаясь по выпуклому боку Вхагар к седлу. Люк молча смотрел, как он кричит команды, и драконица тяжело поднимается на лапы, поворачиваясь в сторону пустынного берега. Хотелось плюнуть вслед удалявшейся от острова Вхагар с ее невыносимым всадником, но Люк бы подавился собственной слюной. Он прижал пальцы к вискам, крутя в мыслях слова Эймонда: «Приглашение на свадьбу, приглашение на свадьбу». Приходилось стараться, чтобы никакая другая мысль не влезла в его голову, пока он седлал Арракса, пока летел обратно к замку и шел в тронный зал. Он заучено передал Рейнис слова Эймонда и встретился с ее недоверчивым взглядом. — Принц Эймонд, должно быть, очень торопился, раз не зашел передать послание лично, — протянула Рейнис, откидываясь на трон. — Зачем же он тогда прилетал? Ради тебя? — Нет. Он знал, что его кто-то встретит и готовился передать послание любому, кто придет на пляж. Мой дядя слишком торопился, — без запинки соврал Люк, продолжая повторять в голове мантру о свадьбе. Ему не поверили. Было глупо думать, что Рейнис поведется на эту ложь, но она хотя бы не стала возражать и вытягивать из Люка правду. Рейна рядом с ней одаривала его беспокойными взглядами. Уходя из зала, Люк постарался выдавить из себя робкую успокаивающую улыбку для нее. Только закрыв дверь в свои покои, Люк забыл это жалкое оправдание, которому все равно не поверил никто в замке. В тот же момент его голова едва не взорвалась от хаотичности мыслей, сменяющихся одна на другую, пока воспоминания об их с Эймондом разговоре не достигли конечной единой точки. Люк отказывал думать о ней на пляже, тем более — перед Рейнис. Он был благодарен, что Эймонд улетел, оборвав их разговор, опять оставив все незавершенным. Целого Люка и оба его глаза. Забрав с собой камень и оставив ему пустой кинжал. Эймонд сбежал. Эймонд его любил. Осознание, удивление, страх и неверие очень быстро сменились жаждой новой встречи. Люк, после их разговора благодаривший Семерых, что больше не видит Эймонда, с каждым новым днем начинал все больше желать возвращения в Красный замок. Мысль о взаимности чувств против воли укреплялась в сердце, пускала корни и оплетала его. Когда-то он был счастлив ненавистью Эймонда и строил на ней свое существование и целостность своего мира. Теперь эта ненависть, неизменная для них обоих, сливалась с тянущей необходимостью быть рядом. Люк понятия не имел, чего желает Эймонд и как борется с собой. Ему было неважно, принимает Эймонд свои чувства или нет и как сильны они в нем. Неважно абсолютно все. Собственная помолвка с Рейной, помолвка Эймонда с Кассандрой Баратеон, вражда семей и молчаливая война за трон. Он привык ко всем этим причинам и тревогам. Единственное, чего он хотел — посмотреть на Эймонда еще раз, зная, что тот его любит. Мысли об этом волновали, заставляли покрываться холодным потом и бояться, что все окажется плодом фантазии или успеет стихнуть к тому моменту, когда Люк снова увидит Эймонда. Но он так этого хотел, что держать лицо перед остальным миром становилось невыносимо. Хотелось взбежать по воздуху на корабль, а не смотреть, как для них подготавливают трап. Рейнис раздавала последние указания, оставив Люка и Рейну одних на причале. Он видел ее тревогу и страх, так ему знакомые, и от этого его сердце теплело еще больше. Рядом с ними сейчас не было никого, способного понять разговор. — Ты меня осудишь? Рейна перевела на него удивленный взгляд. Она была слишком поглощена собственными мыслями, чтобы понять смысл слов Люка. Но, когда в ее глазах отразилось понимание, она поспешила робко улыбнуться и коснуться пальцами его запястья в успокаивающем жесте. — Как бы я могла? Люк понизил голос, хотя их все равно никто не слышал. Чтобы сказать это вслух, требовалось немало смелости, но он верил Рейне. — Человек, которого я полюбил — мужчина, — он тихонько вздохнул, наклоняя голову и скрывая глаза растрепанными ветром волосами. — Я не мог никому сказать об этом. Он ждал каких-то слов, может даже сочувствия или удивления. Люку не верилось, что Рейна будет способна проявить неприязнь к нему, хотя это было бы естественной реакцией. Ее пальцы сжали его запястье сильнее, легко дрожа. Люк посмотрел на нее через завесу своих волос и невольных слез. — Ты не мог сказать, — повторила она в согласии, но все еще с удивленным лицом. — Я не… Выражение лица Рейны вдруг плавно сменилось еще большим удивлением и пониманием. Она захлопнула рот, обрывая фразу, и поджала губы в нерешительности. Сердце Люка подскочило к горлу, а глаза панически выискивали в Рейне отвращение, но нашли только растерянность. Казалось, что она смущена больше, чем он. Рейна резко мотнула головой, оглядываясь на снующих вокруг них людей, на Рейнис, все еще стоявшую в отдалении и не обращавшую на них внимания, и повернулась обратно к Люку. Все в ней теперь напоминало о твердости и смелости Бейлы. Поэтому Люк знал, что она спросит. — Прости меня, Люк, если я оскорблю тебя своим предположением, — осторожно начала она. — Но имеет ли Эймонд отношение к тому человеку, о котором ты говоришь? Люк горел весь, начиная внутренностями и заканчивая щеками. Даже холодный морской ветер Дрифтмарка не остужал его. Он не знал, мог ли он говорить об Эймонде, но Рейна подтвердила его опасения, когда робко продолжила: — Я взволновалась, когда увидела тебя после встречи с ним. Но я не связывала это… — Пожалуйста, не говори никому. Молю тебя, — выдавил из себя Люк. Ему было легче от собственного признания, но многим страшней от того, что речь шла об Эймонде. — Я никогда… Верь мне! Я просто удивилась, ведь… Но если это Эймонд или кто-то, связанный с вами, то… — Это Эймонд, — признал Люк. — Я знаю имя твоего возлюбленного. Ты имеешь право на то же. Трап тяжело ударился о землю, и Люк вздрогнул от неожиданности. Рейна легонько подпрыгнула, прижимая ладони к щекам и явно стараясь вернуть себе самообладание. Когда Рейнис приблизилась к ним, Люк громко закашлялся, чтобы как-то оправдать слезящиеся глаза. Уже на корабле, чувствуя першение в горле из-за натужного кашля, он встретился с веселой улыбкой Рейны. Боги определенно благословили его невестой, но уравновесили чашу весов Эймондом. Так как они из-за письма Рейниры прибыли раньше положенного срока, никаких особых официальных приемов проведено не было. В полном спокойствии они сошли с корабля и доехали до Красного замка, где в воротах их встретила семья. Здесь был даже Джекейрис, оторвавшийся от своих дел с нескрываемой довольной улыбкой. Они все долго и дружно обнимали друг друга прямиком у ступеней, прежде чем вошли в замок и направились в комнаты. Рейна, счастливая после теплого поцелуя Деймона в лоб, о чем-то весело разговаривала с Бейлой, и Люк знал, что ей не терпится узнать что-нибудь новое про сира Корвина Корбрея. Сам он шел в компании Джекейриса, потому что Рейнира и Деймон почти сразу куда-то ушли вместе с Рейнис, оставив их одних. Джекейрис был счастлив. Это казалось странным, но Люк заметил еще в их прошлую встречу, отказываясь верить своим глазам. Его брата радовало абсолютно все, семья рядом, скорая свадьба и даже пересказы их с Эйгоном споров. Люку, напротив, было грустно, что эта хрупкая ложная идиллия их семей не может длиться вечно. Все жизни должны были быть разрушены. Хотя с разрушением своей и еще одной Люк справлялся и сам. Он не видел Эймонда до самого ужина. Люк предполагал, что его дядя опять может пропадать на тренировочной площадке, но там только бились какие-то совсем юные мальчики. От нечего делать Люк нашел Рейниру и провел большую часть дня с ней и кузинами, которые после потянули его в Драконью яму навестить драконов. Там он и узнал, что еще ранним утром принц Эймонд отправился на прогулку на своем драконе и планировал вернуться только к вечеру, так как массивное тело Вхагар требовало долгих полетов. Ни Люк, ни Рейна с самого Дрифтмарка больше не возвращались к теме их влюбленностей, но Люк все равно пару раз поймал на себе сочувствующий взгляд кузины. Она выглядела веселой, но не менее беспокойной, чем он. Сир Корвин Корбрей все еще находился в Королевской гавани по делам семьи, но в замке появлялся редко. Наверное, ближайшим событием, где Рейна могла увидеть его, была свадьба Джекейриса и Бейлы. С приближением ужина к Люку вернулись волнение и неуверенность. В этот раз его место за столом было не напротив Эймонда, а наискось через стол, и он видел лишь кожаную повязку на глазу и руку, пальцы которой лениво гладили ножку бокала. Эймонд тихо разговаривал с Хелейной, пока Эйгон позади них доставал Джекейриса, уже привычно огрызавшегося в ответ на неуместные замечания. Люк ощущал себя неловко, не зная, к кому может присоединиться. Его кузины были поглощены друг другом, как мать и отчим, а с Алисентой он никогда бы не смог говорить даже о погоде. Первый тост был произнесен за благополучную дорогу. Второй — за скорую свадьбу. Третий, от усмехающегося Эйгона — за пожелание долгих и счастливых лет брака в полном единении и верности. Люк поднимал бокал на каждый новый тост, но отпивал по глотку, стараясь сохранить ясность разума. Он смотрел куда угодно в комнате, но не на Эймонда, собираясь с силами, не готовый снова встретить холод кожаной повязки. Но взгляд все равно нашел его, когда натянутая торжественная атмосфера за столом сменилась легким повседневным разговором и смехом. Эймонд откинулся на стуле и, когда Люк повернул к нему голову, прямо посмотрел на него через весь заставленный блюдами стол. Люк чувствовал, что в нем словно выискивают нечто в одновременном желании и нежелании. Из-за тусклого освещения разглядеть эмоции, таящиеся в глубине единственного глаза, было невозможно, но Люк жадно вглядывался в любое изменение на чужом лице, которое Эймонд не успевал взять под контроль. Наконец, их взгляды сцепились достаточно долго и сильно, чтобы не быть разорванными чужими разговорами и вопросами. Эймонд стал похожим на безмятежное после бури море, которое никогда не думало о том, какие погромы учинило на берегу своим беспокойством. В эти дни, прошедшие после их разговора, Эймонд мог бушевать и ненавидеть. Люка и себя. Люка, конечно же, больше. Как и сам Люк — бушуя и ненавидя Эймонда. Весь огонь и бешеный стук сердца внутри себя Люк не мог оправдать ничем, кроме как счастьем. Потому что непривычно и волнующе было смотреть на любимого человека, зная, наконец, что он любит тебя в ответ.