На тебе сошелся клином

Коридор был далеко не самым лучшим местом для поцелуев. За поворотом, до которого не успел дойти Люк, стояли два рыцаря, охраняющие вход в его покои и его младших братьев. Мужчины могли бы сделать всего несколько шагов на голос Эймонда, который секунду назад разнесся по коридору змеиным шипением. Тогда бы они увидели. И совершенно точно — поняли. Люк усиленно дышал. Коротко и рвано вдохнуть, коротко и рвано выдохнуть — это был его единственный способ не задохнуться. Ответно он чувствовал на своей коже точно такие же вдохи и выдохи Эймонда. Их носы были прижаты друг к другу, а губы, сперва столкнувшиеся в простом касании, двинулись в неумелой ласке. На них обоих еще оставался вкус вина и душистого мяса. Люк постарался осторожно прихватить верхнюю губу Эймонда, как сам он сделал до этого с ним, но лишь неловко царапнул ее зубами. После этого Эймонд отстранился. Его челюсть была сжата, и факел рисовал на лице острую тень. Стальная хватка на запястье у Люка смягчилась, но пальцы не спешили отпускать руку, как если бы Эймонд вообще забыл о том, что держал его. Молчание нарушалось только шумным дыханием, постепенно успокаивающимся, и Люк был благодарен этому, потому что не находил слов. От него их, наверное, и не ждали — Эймонд больше был поглощен собой, его взгляд был бессмысленным и расплывчатым. Потребовалось время, чтобы его веко дернулось, опускаясь. В следующее мгновение он уже смотрел на Люка спокойно и холодно. И Люк бы в это поверил, если бы все еще не чувствовал на себе его пальцы и не видел, как нервно сжимаются у Эймонда губы. Сам он закусил изнутри щеку, стараясь сдержать дрожь, вопросы, может быть, даже слезы. И просьбу сделать это еще раз. В коридоре не было так уж тихо. До ушей доносились голоса слуг, уханье совы за окнами, слабый лязг доспехов, когда какой-нибудь рыцарь переступал с ноги на ногу от усталости. Люк нервно оглянулся в сторону своих покоев, не готовый к тому, чтобы их с Эймондом видели. Сейчас их связывали только руки, но это все равно было личное. Слишком уязвимое. Почувствовав свободу, он перевел взгляд на Эймонда, отступившего в сторону и тихо хмыкнувшего. — За стол не принято брать оружие, племянник, — неожиданно сказал он. Низко и хрипло, явно стараясь восстановить голос. А ведь Люк даже не заметил, что сегодня по привычке взял кинжал с собой. Если Эймонд счел это за вызов, то так было даже лучше. — Спасибо, — совершенно глупо кивнул Люк. Ему захотелось облизать губы, и на этот раз он себе не отказал. Зрачок Эймонда не должен был расширяться еще больше, но ему это удалось. — Что напомнил. Они оба неконтролируемо дернулись навстречу друг другу, но отпрянули еще быстрее. — Беги, — отрезал Эймонд, разворачиваясь первым и уходя прочь от Люка по пустому коридору. Люк сделал то же самое, возвращаясь в свои покои и игнорируя рыцарей, слишком раздражающих в своем молчании. Он успел задержаться ненадолго у дверей покоев его братьев, привычно прислушиваясь к признакам шума и отсутствия сна, после чего скользнул к себе. Благословенно пустая комната приняла своей темнотой и теплом. Лишь у окна стоял подсвечник с парой одиноких свеч, отражавшихся от стекол. Люк сполз вниз по стене, закрывая глаза и массируя пульсирующие виски. Сегодняшний день и так принес ему слишком много, а Люку хотелось еще больше. Для спокойствия, чести и семьи — этого дня вообще не должно было существовать. Не должно было быть встречи Рейны с сиром Корвином, не должно было быть полета Люка вместе с Эймондом над Королевской гаванью, не должно было быть их разговора и первого проснувшегося желания. Не должно было быть поцелуя. Опыт Люка был скуден. Единственным его поцелуем была встреча лицом с манекеном для отработки ударов, когда он маленьким запутался в собственных ногах. Над ним хохотал Джекейрис, а сам Люк отплевывался от неприятного привкуса кожи и оружейного масла. Но он видел и помнил очень хорошо первые поцелуи Рейниры и Деймона, потому что не было никакого стеснения в их семье так демонстрировать свою привязанность к супругу. Люк мог выть в голос от того, что чувствовал, что был обязан сделать то, что видел каждый день перед собой. Он мучился тем, что одновременно понимал и не понимал Эймонда. Задавался вопросом, чего Эймонд хочет от него больше. Но Люк не мог винить его за это, так как сам каждый день нарушал данные себе обещания. Поцелуй в памяти был свеж — каждое движение губ и порывистое дыхание. Запомнилось только это, и Люк даже жалел, что закрыл глаза, когда к нему приблизилось лицо Эймонда. Но зато он открыл их первым и увидел, что сам Эймонд не смотрел на него в поцелуе. Им предстояло завтра. И послезавтра. И затем — несколько дней празднований свадьбы Джекейриса. Десницы и племянника короля. Самого ближайшего к нему сейчас человека. К новому дню Люк был не готов. Ночью, если он не думал о поцелуе Эймонда, то он ему снился. Эймонд стоял посреди зала в Штормовом пределе, смотрел на него с ненавистью и кричал о долге, а Люк завороженно смотрел на сапфир вместо глаза и не мог ничего сказать в ответ. Во сне он протягивал руки, обхватывая чужое жесткое лицо, чуть наклонял его к себе и целовал. Дождь заливал ему глаза, нос, затекал за ворот. Люку было страшно даже во сне, он не забыл это чувство, но он все равно желал. Прекрасное мгновение, которое невозможно было растянуть на целую жизнь. Все его существо осталось во вчерашнем дне. Люк завтракал с семьей и пил теплое молоко — во рту текло вино и жгли небо приправы мяса. Он разговаривал с Рейнирой о планах на день — невольно глаза скользили к тому месту, где мог бы сидеть Эймонд. Он думал об Арраксе — перед глазами вставали развевающиеся от встречного ветра светлые волосы. — Люк? — Рейна стояла с ним рядом, наблюдая за тем, как Хелейна в саду опять что-то вышивает, а у ее ног на теплом покрывале играют Джейхейра и Джейхейрис. Сам Люк смотрел, как вокруг нянечки, уже порядком утомленной, носятся Эйгон и Визерис. — Да? — он оторвался от младших братьев. — Вчера за ужином ты ушел… — Рейна чуть замялась. — И Эймонд тоже. Люк напрягся. — Это привлекло внимание остальных? Рейна пожала плечами. — Мне не показалось, что этому придали значение. Эймонд вернулся через несколько минут, но ни с кем не разговаривал. Досидел до конца ужина и утащил Эйгона, когда тот перепил и начал выдвигать слишком много предложений по свадьбе Джекейриса. Думаю, все были слишком заняты этой суматохой. К ним осторожно подошла служанка, совсем еще юная девушка. Таких, если Люк не ошибался, как раз и предпочитал видеть в замке Эйгон. — Леди Бейла приглашает вас на чай, леди Рейна. — Передай сестре, что я скоро буду, — улыбнулась ей Рейна. От Люка не укрылось, как она беспричинно расцвела. Служанка послушно ушла. Рейна тихо выдохнула и прошептала, не смотря на Люка. — Мне стыдно за вчерашнее. Ты помог мне встретиться с ним, хотя я твоя невеста. — Ты знаешь, что тебе нечего стыдиться. Я не лучше тебя, — может, даже хуже. Люк очень сомневался, что у его кузины был опыт поцелуев в темных коридорах замка. Когда Рейна ушла, Люк не стал задерживаться в саду, оставив своих братьев на попеченье их нянечки. После этого разговора он почти не видел Рейну. Сперва до самого ужина, где она была увлечена разговором с Бейлой, а Люк — своей тарелкой и усиленными попытками не смотреть на Эймонда дольше трех секунд. Потом весь следующий день. Люк не особо обращал на это внимание. Он старался четко контролировать каждый свой шаг, но он шел в Драконье логово, когда видел Вхагар в небе. Он шел на тренировочную площадку, когда знал, что там находится Эймонд. Он видел, как четко контролирует каждый свой шаг его дядя. С Драконьего логова в первый день они возвращались вместе. Эймонд шел молча и чуть в отдалении, сложив за спиной руки. Тишину между ними было решено не нарушать. На следующий день с ними полетел Джекейрис, который не ожидал, что их с Люком братский полет внезапно совпадет с полетом их дяди. Они возвращались в замок отдельно от него. Если их с Эймондом напряжение было слишком явным, Люк молился, чтобы это списали на кровную вражду. Нить натягивалась, а трещины в стене росли. Люк так был сосредоточен на Эймонде, что свадьба собственного брата стала для него неожиданностью. Как повелел Король, их ждали пять дней празднеств. Красный замок вновь наполнился гостями, слуги бегали по коридорам в суматохе, а запах праздничных блюд вызывал нескончаемый голод. Запретивший себе думать о ссорах и тайнах их семей, Люк обнимал Джекейриса, улыбался Бейле и старался себя убедить, что ему не нужно знать о планах матери и истинных наследниках трона. Это было достаточно просто — все держали лица счастья, пока приветствовали глав именитых домов. Как и положено, Люк пригласил на один из танцев Рейну, позволив ей дальше самой выбирать себе партнеров. Он видел и Кассандру, под веселую волынку железно вышагивающую рядом с Эймондом. Вежливое безразличие к невесте на лице дяди наполняло грудь теплом. Постепенно Люка увлекли разговоры и веселые мелодии. Волосы у шеи лежали влажными кольцами, когда он ушел от толпы, прислоняясь к холодной колонне у одного из столов. Эймонд возник рядом сам собой, и Люк соврал бы, сказав, что не ждал этого. Он сам весьма красноречиво остался один. Вместе с Эймондом у стола стоял Ланнистер. Они оба взяли по кубку, на некоторое время перекрывая Люку вид на танцующие пары. Эймонд молча и лениво смотрел на янтарную жидкость, пока Ланнистеру не надоело рассказывать ему про сорта вин, и он не отвлекся на какую-то милую леди, проходившую мимо них в попытке привлечь к себе внимание. Освободившийся от навязчивого внимания, Эймонд чуть сдвинулся, оказываясь ближе к Люку. Между ними оставалось достаточно расстояния, чтобы не привлекать к их соседству лишнего внимания. — Дядя, — поприветствовал его Люк, чуть приподнимая свой кубок, из которого за несколько минут не сделал даже глотка. Он больше почувствовал, чем услышал тихое «хмм». — Племянник, — Эймонд повернулся, бросив взгляд на танцующие пары и королевский стол за ними. — Ты сегодня мало танцевал. — Здесь слишком жарко для танцев. Я думал вернуться к ним позже. — Да? А я решил, что твое тело так тяжело переносит раны, что тебе все еще трудно стоять на ногах. Сколько недель уже прошло?.. От этого язвительного укола Люк скривился. — Достаточно. Мое бедро вполне здорово, — он чуть повел плечом, вспоминая хватку Эймонда на пляже. — Хотя рана на плече заживала чуть дольше. Эймонд посмотрел сперва на его плечо. Потом, мельком, на губы. Потом в глаза. У Люка хватило ума заговорить на валирийском, потому что слова все равно вырвались прежде, чем он успел закрыть рот. — Gaomagon ao pendagon nūmāzma ziry, qȳbor? — Nyke pendagon bona jaelā ziry, taoba. — Jaeli ziry. — Gaomagon ao pendagon? — Īles ao qilōni vūjitan nyke, — обиженно напомнил Люк, невольно оглядываясь. На них бросили несколько любопытных взглядов, но чрезмерного внимания не последовало. — Skoros lo nyke gōntan daor hae ziry? Люк, знал, что это ложь. Но самая уязвимая его часть разваливалась от фразы, брошенной Эймондом в попытке задеть. На его лице должно было отразиться что-то, потому что Эймонд резко поставил кубок обратно на стол, а уголки его губ нервно дрогнули. У Люка скрипнули зубы. — Īlon gōntan daor intend naejot gaomagon ziry arlī. Отпив из кубка первый и единственный глоток вина, Люк поставил его рядом с кубком Эймонда и собрался уходить. Ему было прекрасно известно, что в эти дни ничего не изменится. Он сможет их перетерпеть, даже с мечтами о поцелуе. Рано или поздно это воспоминание выветрится у него из головы. Всего лишь несколько дней. Ну и, конечно, свадьба самого Эймонда следом. Никто не стал останавливать Люка, когда он пошел в центр зала, чтобы присоединиться к танцам. В следующий раз он столкнулся с Эймондом уже поздним вечером, даже ночью. На небе виднелась растущая луна и ярко светили звезды, Люк наблюдал за ними, облокотившись о балюстраду у лестницы. В воздухе пахло цветами, влажной травой и драконами. Этот день был посвящен им. И именно его Люк готовился запомнить на долгие годы, если ему позволят их прожить. В небо поднялись все драконы, чья сила могла выдержать вес своего всадника. Это было красиво даже для них — кружащихся в облаках, и Люк мог только воображать, какое зрелище предстало жителям Королевской гавани. Почему-то ему именно в небе показалось, что они действительно семья. От этого на земле горечь стала еще ярче. Охваченный чувствами, Люк даже не думал о сне. Тем более, что он знал — день закончился не так благодушно, как начинался. На закате солнца король решил продолжить празднование в других местах. Джекейрис был зол и недоволен, хотя и убеждал Люка, что все в порядке и такое случается не впервые. Темная высокая фигура двигалась в темноте, пока не вышла на освещенный лунным светом участок. Это мог бы быть сир Аррик или кто-то из не самых лучших шпионов Лариса Стронга, но, когда человек поднял голову, Люк увидел черное пятно у него на лице вместо левого глаза. Эймонд тоже заметил его. Он подошел к лестнице и оперся облаченной в перчатку рукой о широкие холодные перила. Это вернуло Люка к переговорам их семей на Дрифтмарке. Всю фигуру Эймонда покрывала простая землистая накидка, и ее капюшон надежно скрывал светлые волосы. — Неужели за Эйгоном отправили тебя? — удивился Люк. Он ждал, что их пьяного псевдо-короля протащит через весь Красный замок Кристон Коль или сир Аррик. Он даже надеялся это увидеть. По словам Джекейриса, именно они чаще всего возвращали в королевскую постель его старшего дядюшку. Люк не думал, что это может быть и Эймонд. Он не казался таким… близким своему брату. — Ты видишь его со мной? Голос у Эймонда был привычно раздраженный и усталый. Люк не нашелся, что ответить. Он упрямо был уверен, что необычный вид его дяди связан с Эйгоном. Эймонд поставил ногу на первую ступеньку. Люк молчал. — Я не дотаскиваю брата до его постелей, — все же пояснил Эймонд, когда был уже на середине лестницы. — Это могут сделать и другие. — Необычный вид, — заключил Люк, отрывая локти от балюстрады. О том, что Эймонд даже так выглядел многим величественней, Люк умолчал. Они медленно шли по галерее. Так медленно, будто ночь не должна была закончиться и на эту короткую дорогу у них было все время мира. Люк был поразительно спокоен, впервые без дрожащих влажных ладоней и сердца в горле. Мирный Эймонд давал то, чему еще сложно было подобрать слова, ведь Люк всегда с ним рядом чувствовал страх. Он въелся в него, впитался и был неотъемлемой частью. Не было никакого мира для них двоих, не было даже такого опыта — поэтому Люк молча вкушал это новое. Хотя кое-что сказать ему все же хотелось. Произнести имя Эймонда. Не в споре или ссоре, а просто так. Просто, чтобы ощутить его на языке. — Эймонд. Люк сам удивился, каким молящим, твердым и сильным получился его голос. Его сразу же схватили за предплечье, отводя от освещенных пространств галереи ближе к темноте. Представляя, надеясь на второй поцелуй, Люк убеждал себя, что сможет сделать лучше. Что ему просто нужно будет открывать рот, как Рейнира на свадебной церемонии, и наклонять голову, как Деймон. И тогда все получится. Но стоило ему вновь ощутить на себе губы Эймонда, как все эти мысли выветрились из головы вместе с его дыханием. Захотелось плыть по собственному течению. Люк быстро прихватил верхнюю губу Эймонда, на этот раз стараясь не задевать ее зубами. Не было никакой волнующей мягкости, описанной в книге, когда-то давно из любопытства прочитанной Люком. Жесткие губы Эймонда были подавляющими, и странно было быть тем, кому оказалось позволено чуть всосать в рот его губу и отпустить ее, оставить возможность на ответ Эймонду. Люк ощущал язык, несколько раз касавшийся его губ, привыкал к его горячей влаге. Он сам неумело и осторожно лизнул Эймонда в уголок рта. Предплечье продолжали сжимать пальцы Эймонда. В какой-то момент вторая рука легла Люку на спину, придвигая ближе, но тут же одернулась. Спустя секунду он почувствовал горячую ладонь на своей шее. Эймонд легко надавил, заставляя Люка немного наклонить голову и почувствовать, как растет следом жар на губах. Ладонь так и осталась на открытой коже его шеи. Дыхание, так усиленно контролируемое, все равно сбилось. Когда они отстранились друг от друга, Люк почти хрипел, а его губы были влажными и липкими. Из-за этого дыхание Эймонда напротив было похоже на новое невидимое касание к чувствительной коже. Эймонд не убирал руки, а Люк — как вцепился в самом начале в его узкую талию, так и не отпускал. Прошла минута, прежде чем Эймонд освободил сперва его шею, а потом и предплечье, а сам Люк перестал сжимать ткань его дублета. Мокрый блеск на губах Эймонда постепенно исчезал. У Люка их стянуло слабой коркой высохшей слюны. Он заговорил первым. — Эймонд, — чужой взгляд впивался в него. Люк смутился хрипотцы собственного голоса. — Тебе понравилось. Было похоже, что он обвинил Эймонда в тех глупых словах, так его расстроивших, но Люк просто хотел это услышать. — Меня это не радует, — печально усмехнулся Эймонд. — Но мне понравилось. — Я думаю, что уже привык, — отозвался Люк, может, пытаясь как-то успокоить Эймонда. — К чему же? Люк пошевелил плечом, прикидывая, останутся ли у него на руке следы от пальцев Эймонда. — К тому, что мне нравится то, что меня не радует, — пояснил он слишком безразлично к тем чувствам, что вкладывал в эти слова. Но Эймонд все равно их уловил, его губы дернулись в слабой ухмылке. Вспомнились Рейна и Кассандра. Родители. Брат. Даже холодное лицо Алисенты. Как Люк уходил проигравшим из Штормового предела, так он таким и остался. Он опустил голову, надеясь скрыть свои глаза за волосами. Люк наказал себя Эймондом, привязав того к себе одержимостью мести и вечной меткой. Теперь ему предстояло разбираться с этой проблемой самому. Люк недолго думал, прежде чем решился сказать: — Это будет нравиться тебе не так уж долго. Ты можешь торжествовать в этом. Тугая болезненная ревность прорвалась наружу. У Люка защипало в носу, но это быстро прошло, когда Эймонд схватил его за волосы, сминая кудри и заставляя его поднять голову. Это было не так больно, как мог бы сделать ему при желании Эймонд. Он смотрел на него яростно. — Посмотрим. Еще несколько мгновений они сердито жгли друг на друга глазами. Эймонд отпустил его, напоследок проведя кончиками пальцев по волосам. — Иди в свои покои, Люцерис.