За рамками канона

Рэйчел сделала глоток и довольно зажмурилась, чувствуя, как чай, заваренный по рецепту Сэма, в меру тёрпкий и насыщенный, согревает не только руки, но и желудок. — Когда-нибудь я всё же выпытаю у тебя рецепт, Сэм, — улыбнулась она, протянув руку за овсяным печеньем с шоколадной крошкой. — Мечтать не вредно, мисс Линд, — хмыкнул Макото, на пару секунд отвлекаясь от готовки ужина. Он уже успел обжарить морковь, лук и имбирь и теперь ловко орудовал ножом, управляясь с куском мяса. — Я планировал унести эту тайну в могилу. — Алекс снова задерживается? — спросила девушка, наслаждаясь чаем и той самой непринуждённой атмосферой, что всегда окружала её, стоило лишь переступить порог квартиры в центре Брикстона. — Угу, — отозвался Сэм, поправляя сползшую с плеча лямку фартука в веселый цветочек. — У него полугодовой отчёт не сходится. — Опять? — подавила смешок Линд, допивая чай. — Не опять, а снова, — в тон ей ответил Сэм, отправляя мясо тушиться вместе с овощами и присаживаясь рядом. — Дотянул до крайнего срока, пусть теперь отдувается. — Полностью согласна, — кивнула Рэйчел, после чего неловко заерзала на месте: видно, что она захотела задать Сэму вопрос, но по какой-то причине не решалась. — Рэйч? — Макото внимательно посмотрел на неё, и от этого взгляда было не спрятаться, не скрыться. — Я всё вижу. Давай, задавай, я не кусаюсь, вроде. — Сэм, мне, правда, неловко. Это, наверное, слишком личное… но мне так интересно… — девушка скомкала в ладони кружевную салфетку, покосилась на настенный календарь с видами Окинавы и протяжно вздохнула. — Что именно? — тёплая ладонь мужчины накрыла её дрожащие пальцы. — Если это не подробности нашей интимной жизни, то я с радостью поделюсь с тобой, — Сэм едва заметно улыбнулся, когда Рэйчел ощутимо покраснела, услышав последнюю фразу. — Господи, Сэм! О таком я никогда не заикнусь! Ваша личная жизнь священна. Да и Алекс мне голову оторвет, если узнает, что я о таком спрашивала, — Линд поправила выбившуюся из-за уха светлую прядь и, помедлив пару десятков секунд, робко спросила: — Просто я вчера подумала о том, как вы называете друг друга? Наедине, когда никто не видит. Вот и решила поинтересоваться. — Хм, так сразу и не скажешь, — Сэм одарил её мягким, всё понимающим взглядом и ненадолго задумался. Рэйчел терпеливо ждала, чуть склонив голову набок. — Первое, что пришло в голову, это Сэмми и малыш Сэмми, — Макото едва заметно дернул уголком губ. — Ему почему-то кажется, что это ласковое обращение и очень мило. — А тебе нет? — издала что-то среднее между смешком и понимающим «угу» Линд. — Ты удивительно догадлива, Рэйч, — усмехнулся Сэм, вставая с места. Помешав мясо и овощи, он убавил огонь под кастрюлькой и снова сел. — Раньше это ужасно бесило, особенно, когда мы впервые встретились в доме тётушки Агаты. Но время шло, и я смирился. Ибо, сколько бы я ни доказывал, что подобные обращения больше подходят парочке влюбленных подростков, толку не было. — Алекс умеет быть удивительно упрямым, — хмыкнула Рэйчел, качнув ногой, обутой в лакированную туфельку. — О да, у него определено талант, — едва удержался от смешка Макото, выудив овсяное печенье из вазочки, стоявшей напротив. Откусил кусочек, тщательно прожевал, помедлил пару секунд, после чего продолжил рассказ. — Когда он за что-то злится на меня, то называет полным именем — Сэмюэль. И, поверь, вкупе с тоном его голоса звучит довольно устрашающе. — О, он точно таким же тоном произносит мою фамилию, — Рэйчел повторила за ним, разламывая хрусткую окружность печенья пополам. — Если я допустила оплошность в документах фирмы. — Что ещё? — Сэм коснулся сережки в ухе, чуть оттянул мочку в сторону. — Älskling, hjärtanskär и sötnos, — Сэм тщательно проговорил каждое из слов, и Рэйчел не смогла сдержать улыбки от того, насколько мило звучит его акцент. — Алекс, как я посмотрю, большой романтик, — мягко проговорила она. — Это не лилла каттен для Агаты, а куда более милые прозвища. — Мне тоже… нравится, — тихо выдохнул Сэм, и во взгляде заплескалась сотнями брызг всепоглощающая нежность. — Выдаешь Рэйч все наши секреты, да, Сэмми? — насмешливо-расслабленный голос Александра заставил обоих обернуться. Чтобы во всей красе лицезреть ухмылку Нильсена, прислонившегося к дверному косяку в невероятно соблазнительной позе. Которой, к слову, весьма способствовала расстегнутая на три пуговицы рубашка. Рэйчел ойкнула, прикрывая рот ладонью, а Сэм, привычно закатив глаза, обронил: — Тебя разве не учили, что подслушивать не хорошо, Алекс? — Ты прекрасно знаешь, что я прогуливал уроки хорошего тона, малыш, — отозвался тот, не меняя позы. — К тому же вы так оживленно беседовали, что я не решился вас прервать. С этими словами Нильсен, наконец, отлепился от косяка и, приметив свободный стул рядом с Сэмом, опустился на него. Крепкая ладонь накрыла колено Макото, заставив того непроизвольно дернуть ногой. — Сделаю вид, что поверил, — протянул Сэм, бросив короткий взгляд в сторону Рэйчел. — Как насчёт того, чтобы поделиться тем, как тебя называю я? — Хочешь раскрыть и свои секреты тоже? Достойно восхищения! — не удержался от сарказма Александр, но, встретившись с тёмным омутом насыщенно ореховых глаз, чуть присмирел. — Алекс, это необязательно. Я и так чувствую себя папарацци, вторгнувшимся в вашу личную жизнь, — попыталась было снизить градус напряжения Рэйчел, но было поздно. — Ну уж нет, Линд, — покачал головой швед, улыбаясь той самой насмешливой улыбкой, от которой хотелось не то улыбнуться в ответ, не то отвесить ему затрещину. — Лучше налей себе ещё чая и приготовься слушать. — Я налью, — скинув ладонь Александра с колена, поднялся Сэм. Вслед ему донеслось тихое, но отчетливое: — И мне тоже, будь добр, Сэмми. Спустя пару минут, отпив пару больших глотков из своей чашки, Александр, наконец, разговорился: — Ну, про то, что Сэм зовет меня Алексом, ты и так в курсе. Меня все так зовут. Пфф, словно мое полное имя слишком сложное для произношения, — Нильсен выхватил печенье из пальцев Макото и коротко усмехнулся в ответ на осуждающий взгляд последнего. — Что ещё? Мистер Нильсен, когда я, о ужас, смею разочаровать или разозлить его. И ты бы слышала этот стальной тон! — Александр шутливо прикрыл лицо ладонью и прошептал, едва удерживаясь от смешка: — Кажется ещё немного, и Сэм материализует из воздуха катану, чтобы пронзить меня ею. — Ты преувеличиваешь, — коротко выдохнул Макото, потирая переносицу. На дне его кружки плескались остатки чая, подушечки пальцев, осыпанные золотистыми крошками печенья, чуть подрагивали. А во взгляде плескалось нечто среднее между возмущением и весьма красноречивым намёком на то, что кое-то сегодня будет спать в гостиной. — Ничуть, Сэмми, — Нильсен осторожно стряхнул крошки с его пальцев, захватывая их в плен своей ладонью. И легко сжал их, чувствуя тепло, пульсирующее под смуглой кожей. — А вот Алом ты меня не называешь никогда. — Потому что знаю, как тебя это бесит, — хмыкнул Макото, отставляя пустую чашку в сторону. — Даже больше, чем Ананасик, — он едва слышно рассмеялся, когда Нильсен закатил глаза, а Рэйчел хихикнула в кулак. — Прекратите, вы, оба! — не то попросил, не то приказал Александр, но безрезультатно. Сэм и Рэйчел обменялись взглядами и теперь синхронно давились смехом. — Хватит и того, что Оливия время от времени вспоминает об этом дурацком детском прозвище. После они переместились в спальню, где Рэйчел обсудила с ними последние новости. Ближе к половине девятого, она попрощалась с ними, крепко обняв обоих. И, поправив прическу и перекинув ремешок сумки через плечо, вышла на улицу. И лишь тогда Александр, устроившийся на диване рядом с Сэмом, вполголоса заметил: — А ты хитрюга, Сэм. — Почему это? — Макото на мгновение оторвался от «Каштанового человечка» Свейструпа и вопросительно посмотрел на Нильсена. Хотя, конечно, догадывался о том, на что намекал швед. — Ты не сказал о том, как ты позволяешь называть себя ещё. Только мне. И только в особо редкие минуты. — О таком не говорят, Алекс. Даже Рэйчел, — тихо произнёс Сэм, палец, замеревший на середине страницы едва заметно дрожал. — Это слишком личное. — Я знаю… Я знаю, Сэтсуо, — выдохнул ему на ухо Александр, так, что Сэм невольно вздрогнул. Собственное имя всё ещё болезненно отзывалось под сердцем и, временами, противно скребло за решеткой рёбер чувством собственной ненужности. Голос отца, пронзительный, доверху наполненный презрением, на разные лады склонял его имя, выплевывал его, словно комок склизкого натто. «Ты — позор своей семьи, Сэтсуо!»; «Тебе не рады здесь, Сэтсуо!». Но в голосе Александра, что повторял его сейчас, была лишь щемящая нежность. Та самая, которой так не хватало Сэму в детстве и юности. А ещё столько тепла, что оно раз за разом отогревало иззябшее, истосковавшееся по ласке сердце Макото. Сэм сморгнул непрошеные слезинки и сощурился, когда ладонь Александра взлохматила его волосы. И, кто знает, сколько ещё ласковых и не очень прозвищ придумают они друг другу? Ведь впереди у них если не вечность, то точно много лет. Рядом. Вместе.