Fujii Kaze - Shinunoga E-wa
- Вас можно поздравить? – отец застает Чонина непривычно улыбающимся и танцующим на кухне во время готовки. В среду. В 6 утра. - А? – сын стягивает наушники и убавляет музыку на плеере на автомате. - Вы прошли отбор? – уточняет он. - О, да. Мы теперь трейни, - пожимает плечами Чонин. И отец охает. Очень громко. - И когда ты собирался мне об этом рассказать? – он подбоченивается. - Ну… сейчас говорю? – сын хлопает глазами, как в детстве, чтобы казаться милым и невинным. - Чонин, ты ужасный человек. Я лишу тебя наследства, если еще раз такой фокус выкинешь. Будешь на обеспечении своего нового парня, - отец переводит взгляд на сковороду на плите. – У тебя сейчас яйца сгорят. - Какой еще новый парень? – всё, что младший Ян, кажется, вычленяет из речи отца. - А что это за старшеклассник отирается каждое утро возле нашей двери? Сталкер? Твой фанат? – хохочет мужчина. – Рис грел? - В рисоварке, - машет рукой сын. – Это просто мой… приятель. Мы в одном кружке. - Ага, ясно, - кивает господин Ян, абсолютно не веря своему ребенку, скрывающему всё на свете ото всех. – Сынмина ты мне тоже не представлял. Но он ждал тебя то у калитки, то на перекрестке послушной овчаркой. - Ты и это знаешь?! – задыхается Чонин. - Слушай, мне же не пятнадцать. Я бизнесмен. И вроде как неплохо разбираюсь в людях, раз еще не пошел ко дну. Не лучше ли пригласить его к столу? - Вы все предатели, - фыркает Ян и показательно громко топает, идя к входной двери. Он резко распахивает ее, цедя сквозь зубы: – Прошу к нашему столу. - И тебе привет, - удивленно мямлит Хван, отлипая от стены дома семьи Янов. – Как неожиданно, что меня заметили. - Ты хреново скрывался. Вас заметили, - ворчит себе под нос младший Ян, возвращаясь к плите и доделывая завтрак. Отец кивает старшекласснику и легко улыбается. - Какая старая отсылка, - усмехается Хёнджин. Чонин лишь машет на него рукой, – Доброе утро, господин Ян, - кланяется он отцу. - И тебе… - Хёнджин. Хван Хёнджин, - представляется подросток. - А! Так я заочно знаю тебя! – посмеивается мужчина. - Чонин говорит обо мне? – он опускается на предложенное место за столом. Выглядит при этом счастливым. - Скорее мой младший брат, у которого вы гостили на позапрошлой неделе, - хмыкает глава семьи. Джи Хён и Сумин наперебой рассказывали, как его сын мялся и жался, пока вокруг него порхал какой-то молодой и красивый парень-истинный. Что ж, хоть какая-то информация, коль скоро его сын такой молчун. Про отношения с Сынмином господин Ян узнал вообще случайно – столкнулся в продуктовом с госпожой Ким, слово за слово, и та поведала о любовных страданиях своего старшего отпрыска. - Кушать подано, - Чонин ставит на стол несколько дымящихся тарелок с рисом, омлетом и овощами. – тебе кофе? – обращается Чонин к старшекласснику. - Ага, - просто отзывается тот. – Как всегда. И господин Ян улавливает этот простой стиль общения, как если бы эти двое уже бог знает когда изучили предпочтения друг друга и давно прошли этап базового изучения партнера. Так сколько же Чонин скрывал этого парня от него?! И узнал бы он когда-нибудь о неком Хёнджине без помощи своего брата? Или его позвали бы сразу на свадьбу? А позвали бы вообще? Они завтракают преимущественно в тишине, лишь изредка переговариваясь, или отец задает какие-то общие вопросы Хёнджину, на что тот развернуто отвечает, явно желая ему понравиться. Тот хмыкает, отмечая типаж партнеров своего ребенка: высокий, стройный и красивый парень. Вот только характеры у двух ухажеров Чонина разные. Сынмин был спокойным, собранным и молчаливым. Нынешний кандидат – олицетворение батарейки: энергичный, шумный, заряженный идеями. Возможно, такой и нужен его сыну, так сказать, чтобы работать на контрасте. Будет ли счастлив его сын со своим истинным или его постигнет та же неудача, что и самого господина Яна? - Ладно, двинули. Пока, пап, - Чонин машет отцу и тот спешит пожелать сыну хорошего дня и мокро поцеловать в щеку. На что его ребенок фукает и утирает место поцелуя рукавом куртки. Он выглядит весьма комично, строя из себя не тактильного холодного взрослого.***
- Итак, с твоими родственниками я познакомился. Что еще надо сделать, чтобы ты пошел со мной на свидание? – спрашивает Хёнджин. Чонина так и подмывает съязвить: «Попробуй одолеть мою матушку», но он решает игнорировать надоеду всю дорогу до школы. Тем более меньше всего ему хочется, чтобы их видели вместе. Кажется, будто в школе глаза были повсюду и какой-то из душевных порывов Хвана заметили. Потому что… …Ян открывает свою кабинку для обуви и оттуда высыпаются яблочные огрызки. Миленько. - Сегодня они оригинальнее, - бубнит себе под нос Чонин, выгребая весь мусор в корзину неподалеку. - Что, никаких прищепок или кнопок? Скучно, – Хан появляется за его плечом внезапно, от чего Ян отшатывается в сторону. - Фу, господи! Напугал! Сраный демон. - Нет, это не мой ник, глупый, - Джисон пребывал в лучшем из своих настроений с получением статуса трейни. Теперь новый материал извергался из него тоннами, литрами, пачками блокнотов. – Что, мистер популярность, наслаждаешься? - Как видишь: я вне себя от счастья, - хмыкает Чонин, заканчивая протирать полки салфеткой. – Может, сменить кабинку? - Думаешь, кто-то пожертвует своей в середине семестра? – Джисон двигает следом за другом по коридору. - Вот бы самому Хвану его фанатки кидали в шкафчик всякое говно, - тихо рычит Чонин. - А ты, конечно же, не рассказал ему о своих ежедневных подарках? – Хан закатывает глаза. – Как благородно. - Я предпочитаю не контактировать с ним лишний раз, - уходит от темы Ян. На самом деле он не думает, что это что-то важное и серьезное. Ну сколько эти девочки будут агриться на него? - Ой, не пизди мне. Я вижу, как ты краснеешь при нём. Особенно в моменты этих его ахуитительно кринжовых подкатов, - ржет в голос Джисон. - Тебе привиделось, Сони, - Чонин пихает друга в бок. А тот продолжает заливаться. - Да-да. Не забудь повторить это у алтаря, хлебушек, - прыскает Хан, салютует приятелю и сворачивает в свой класс. - Глупый всевидящий Хан Джисон, и Хван, - Чонин поправляет сумку на плече и спешит за свою парту до звонка. Он здоровается с парой одноклассников, с кем-то перебрасывается парой фраз, выкладывая на стол пенал и тетрадь. Учебник он машинально запихивает в парту. Правда, внутри он слышит шуршание бумаги. «блять нет» - думает он. Он нашаривает тетрадный лист, сложенный вчетверо. Записка. Классика. «Не слишком ли высоко ты прыгнул, уродец?! Отъебись от нашего Хёнджина, ботан! Он не какой-то там грязный гей, как ты! Иначе жди последствий» - написано красной ручкой. На полях он видит россыпь мелких оскорблений, выведенных другим почерком. Так их целая группа, хм?. Не то, чтобы это его так уж пугало. Его мать могла быть жестче в выражениях в минуты гнева. И это вроде как его действительно не трогает первое время. Пока не начинаются тренировки в агентстве, которые падают сверху легким первым снегом, а потом растут, растут и растут, как снежный ком. И то, что казалось наносным и незначительным, к февралю кажется невероятно раздражающим и злит почище гололеда с утра. Чонин, конечно, знал, что стать айдолом непросто, что это пот, кровь и слезы. Но одно дело читать об этом, другое– прочувствовать всё на собственной шкуре. Он всегда думал, что трудолюбие – его конек. Но увидев других стажеров на занятиях по танцам и вокалу, Чонин знатно так подсдулся. Талантливых подростков и юношей в Корее было, оказывается, просто дофига. И Ян всё чаще ловил себя на мысли, что на одной харизме или таланте не выехать. Тут нужна техника, опыт и вагон везения. Так что время от времени Чонин набирал Минхо-хёна, плакался ему о том, что ни черта не продвигается по части хореографии, и старший, ворча и проклиная надоедливого младшего, брал того с собой в зал, правя ошибки и придавая каменному изваянию толику пластичности. - Может, моя мать права? И я никакой не самородок, а зарвавшийся выскочка? – Чонин лежит на полу, потный, вонючий, грязный и с пересохшим от частого дыхания горлом. Рядом надсадно дышит Минхо. Он бьет приятеля по лбу, и Ян ойкает. - Что за глупые мысли, Чонин-а? – хрипит Ли. – Ты столько долбился в закрытые двери, чтобы сейчас всё бросить у раскрытых ворот? Ты что, кот? - Я серьезно. Некоторые парни танцуют так же классно, как ты. Будто дышат, - Чонин зажмуривает глаза и сильно трет их. Болят безумно от недосыпа. - А ты классно поешь, - отзеркаливает старший. – И всем квартетом вы пишете песни. Как много таких? - Знаешь, там есть те, у кого голос сильнее моего, - выдает самое сокровенное Ян. Он знает прекрасно свои слабые стороны. И одна из таких – его диапазон. Он не слишком-то широк. Их группа хороша именно тем, что вместе они берут почти все октавы (кроме самых низких). - Знаешь, я не танцую в балете, - выдает тем же тоном Минхо. Он будто бы не понимает всей трагедии. И Чонин поворачивается к нему, чтобы возмутиться, но останавливается. Ли не шутит, даже не подкалывает. Лицо у него серьезное. – И с брейком у меня не очень. Но меня это абсолютно не смущает. Ты не можешь уметь всё и быть крутым везде. Это как пытаться, не знаю, разнести маленький кусок масла по слишком большому ломтю хлеба. Лучше бить туда, где точно попадешь в десятку, Йена. Ли приманивает к себе Чонина и крепко обнимает его, похлопывая между лопатками. - Спасибо, хён, - шмыгает носом Ян. Эта мысль никогда не приходила ему в голову. Но теперь, озвученная, она вроде как невероятно очевидная. - Ты еще в начале пути. Вот увидишь, твой голос станет лучше, стабильнее или чем вы там, певцы, меряетесь? – он ерошит мокрые волосы Яна, посмеиваясь. Смех у Минхо легкий и заразительный, поэтому Чонин тоже начинает хихикать. - Знаешь, если мы дебютируем и прославимся, тебе надо стать нашим хореографом. - Кумовство? - прищуривается Минхо. А затем его губы растягиваются в ехидной улыбке. – Обожаю. Но учти, это не значит, что у тебя будут какие-то послабления или привилегии. - Конечно.***
- Окей, это буллинг, - констатирует очевидное Джисон, когда посреди столовой первая красавица их школы выливает на Чонина клубничное молоко. И где только такую бадью литровую взяла? Тот машет головой и убирает с лица розовую жижу. Вся столовая замирает и перестает галдеть. Все пялятся на Яна. И это уже бесит. Когда эти куры устанут? Им когда-нибудь надоест персона Чонина? Или это годовая подписка на унижения? - Спасибо, кэп, - плюется Чонин. Он принимает от друга платок (правда, этот небольшой кусок ткани вряд ли ему сильно поможет привести себя в порядок, но, хэй, важно внимание, верно?) и промакивает руки и лоб. Пиджак придется отдать в химчистку. - Ты всё ещё собираешься молчать и оставить это, как есть? – понижает голос Хан, чтобы их не услышали. - А что предлагаешь: выбить из неё всё дерьмо? – саркастично тянет младший. - Скажи Хвану. - Нет. Это только моё дело. - Ты чего такой упёртый? Это ж его фанаточки! Пускай урезонит их! – Джисон хмурится и тянет Чонина в сторону уборных. - Думаешь, он в ответе за них? Мне казалось, каждый человек – индивидуальность, личность и далее по списку. - Да, но гадят они тебе из-за него. Точнее, потому что ты покусился на «чужое». Они заруливают в туалет, чтобы попытаться застирать весь этот клубничный ужас. Ткань липкая, но еще не до конца успела впитать молоко. - Перебесятся, - отмахивается Чонин, намыливая новый участок пиджака. Спойлер – стервы не перебешиваются, но и ничего оригинального, кроме базы, не выдают: присылают гадости, распускают слухи и всё тому подобное. Это в какой-то момент сливается бубнящим неважным фоном, когда на первый план выходит кое-что очевидное: Чан не успевает за всеми. Точнее очень пытается, но подготовка к экзамену, репетиции, тренировки и пребывание в самом агентстве выжимают все соки из австралийца. Феликс негодует, что его парень теряет в весе и походит на панду с этими его черными кругами вокруг глаз. И Чонин заваливается к старшему без спроса на разговор. Как его начать – понятия не имеет. - Чани-хён, занят? - Чонин? Не ожидал. Да, да, проходи. Я как раз раздумывал тебе позвонить. - Слушай, я… - заминается Ян, не зная, как озвучить то, что крутится у него в голове. – Ладно, наверное, ты начни. - Я не справляюсь, очевидно. С группой, - Чонин молчит, выжидая, пока старший закончит мысль. – Я подумал, что лидером должен быть ты, всегда. Всегда должен был быть. Ты столько тянул нас, вёл к мечте. Даже не так. Мы присоединились к тебе на пути к этой мечте, разделили это стремление. - Но я самый младший из вас. Обычно лидер – самый старший, - мотает головой тот. Он вообще-то хотел про другое поговорить. Поэтому хлопает глазами растерянно. - Не всегда. Да и кому какое дело? Ты пробивной, ты упёртый. Ты наша движущая сила, Чонин-а, - Чан кладет ему на плечо руку, заглядывая в глаза. - Слушай, мне всего пятнадцать! - Шестнадцать через неделю, - хмыкает Чан. – Тем более тебе же не всегда будет шестнадцать, верно? Возраст – это цифра. Я, по сути, ничего и не делаю. Только с Бином познакомил. Остальное – либо коллективные решения, либо твоё настырное «надо еще пробовать». - Слушай, - Чонин трет шею. Не сказать, что он не раздумывал об этом. Честолюбие всегда сидело где-то внутри него, поджидая удобного момента. Иначе почему ему всегда так хотелось славы и признания? – Я вообще про другое хотел. Но я вижу, как ты зашиваешься. И, чего уж, это сильно тешит моё самолюбие… Но потом не нойте, если я буду косячить или превращусь в тирана! - Ты уже деспот, - цокает языком старший, скрещивая руки на груди. – Как только узнал, что нас зовут на прослушивание, всех согнал на репетицию. Дистанционно! - Разве это не было во благо? – посмеивается Чонин в кулак. - Феликс уже радуется, что не согласился быть с нами, - парирует Бан Чан. – Так о чем ты хотел ..? - О, я вообще про название. «Низкочастотные звуки» звучит немного по-детски? - Думаешь? - Хёнджин ржет постоянно. - А, точно, я забыл, что всё наше существование заключается в реакции твоего парня, - начинает смеяться во всю силу Чан. - Мы не встречаемся! – возмущенно гудит Ян. – Ну, в смысле, он же обыватель. Другие слушатели тоже могут не понять. - Ладно. Давай подумаем еще над нэймингом… или, подожди, у тебя уже есть идея? – догадывается старший. - Я уж не чаял, что ты спросишь! – Чонин начинает энергично вываливать из своей сумки на стол Чана свертки бумаги с зарисовками дизайна их лого и нового названия. - Видишь! Вот, о чем я говорил! - Ладно, не смущай меня, хён. Я слишком много хорошего от вас слышу в последнее время, - отмахивается младший, пытаясь откашляться, скрывая этим смущение. - Ха-хах, как скажешь. Кстати, будешь как-то праздновать день рождения? Мы приготовили подарок. - Какой? Восьмичасовой сон? - Лучше. Увидишь. - Да какой там! Готовиться надо!.. Покидает он жилище Чана с легким сердцем: все текущие вопросы решены, остается прийти домой, сделать домашку и завалиться спать. Чтобы уже завтра снова тащиться на тренировку после школы. С улыбкой он прыгает в лужу, покрытую тонкой корочкой льда, и та приятно трескается под подошвой. Чонин сильнее давит на крошащуюся льдинку пяткой кроссовка, когда сзади доносится аналогичный хруст. Совсем рядом. Он резко оборачивается, чтобы посмотреть, кто это в такой поздний час, но всё, что он видит – кулак у самого своего лица. Удар! И в глазах темнеет, а из носа, кажется, кровь течет. Он стонет и отшатывается. - Какого хуя!? – Ян трясет головой и делает несколько шагов в бок и назад, потому что видит очертания приближающегося вновь силуэта. - Тебе привет от Розэ, петушара, - глухо отвечает низкий мужской голос. Кулак, затем второй, настигают его снова, нанося удары по лицу, мажут по скуле, по ребрам, и Чонин валится на землю, сворачиваясь клубком и закрывая голову руками. – Хахаха, опездол! Как она и говорила. – Ян кричит, когда его тянут вверх за отросшие волосы. - Тыщу хуев твое Розэ за щеку, - стонет Ян. Глаза застилает кровь и ни черта толком не видно. Его лупят в живот, и воздуха резко не хватает, чтобы полноценно вздохнуть. Чонин закашливается и хрипит. А мужик ржет во всю глотку. - Что, хватит с тебя? – его резко пихают, и Чонин падает на землю, едва успевая сгруппироваться. - С него да. Я следующий. Потанцуем? - произносит вдалеке отдаленно знакомый голос. Чонин силится открыть веки, но они, кажется, опухли или что-то... Он не особо понимает, что происходит, что делать: дезориентирован, потерян и напуган до жути. Слышно лишь, как кто-то кого-то бьет. И он радуется, отчасти, что бьют не его. А затем всё снова стихает. И страх холодит с новой силой до кончиков пальцев. Их покалывает, губы, кстати, болят тоже. В районе ребер и солнечного сплетения тоже. - Эй, герой, идти можешь? - спрашивает второй голос. - Эм, д-да, кажется. - Вот и славно, - ему помогают подняться. Чонин звучно вскрикивает, когда ногу простреливает. - Ясно. ЭЙ! Чан! Выходи! И Бан Чан появляется через пару минут, парни подхватывают Чонина по обе стороны и помогают доковылять до дома. Там они снимают побои, обрабатывают младшему раны, моют и кормят. Отец возвращается домой под утро, находя своего ребенка в этом ужасном состоянии: с опухшим лицом в гематомах, с содранными коленями, локтями и россыпью синяков по всему телу. А вокруг его постели, на ней, на его кресле и на пуфике для ног ютятся три его сокомандника и еще какой-то новенький. Здоровяк. Чан просыпается первым и выходит к родителю пострадавшего. - Чонин, он... - по лицу видно, что Бан жутко перепуган, злится и не знает, что делать. - Его избили. Когда он выходил от меня. Почему и кто это был - не признается. - Я бы больше удивился, если б он всё вам выдал, как на духу. Тогда бы можно было констатировать наличие травмы головы, - отшучивается господин Ян. - Ребра целы? Давно спит? - Пару часов, может, - встревает в разговор новенький. - Здрасти. Я Со Чанбин. Продюсер группы. - Я говорил парням, что его надо вести в больницу. - Да он еле на ногах стоит! Куда ты его отвезешь? На своей скорлупе что ли! - Не оскорбляй мою малышку, Чани, - хмыкает Бин. - Идея рабочая. Вы, ребята, досыпайте. А я пойду в душ, завтрак и сына на рентген. Что там за история опять приключилась. Через часа полтора-два вся компания завтракает. Кроме Чонина. Тот отказывается вылезать из кровати, мотивируя это тем, что не голоден. Парни понимающе пожимают плечами, желают другу скорее прийти в себя, а Чанбин заверяет, что возьмет Яна с собой на бокс в следующий раз. И не примет отказа. - Поехали, - отец заходит в комнату сына, проводив гостей, раздав обеды в ланч-пакетах, коль всем пришлось ночевать не дома. Чонин сидит, вперившись в стену, безэмоциональный и отрешенный. – Эй, Чонин? Чонин не отвечает и делает вид, что не слышит, не видит и вообще его здесь нет. Мужчина вздыхает, тихо закрывает за собой дверь, пересекает спальню сына и садится рядом на постель. Он хотел бы обнять Чонина, но боится ненароком надавить на свежий ушиб. Какой-то из них. Вместо этого он кладет ладонь на его спину, легко проводя вверх-вниз. - Обсудим. - А надо? Всё нормально. - Да? Мне кажется, что не особо нормально. - Пап, едь на работу. Я ж живой. Правда, всё ок. - Чонин? – отец кладет голову своего сына себе на плечо. - Все мы иногда не готовы к бою. Нельзя быть готовым к любому вызову, что нам преподносит жизнь. Это путь к паранойе. - Ты же понимаешь, за что меня отмудохали, верно? – они никогда это не обсуждали открыто. И было очевидно, что Чонин не стремиться к разговору о своей ориентации. - Догадался, - пытается пошутить старший. Они всегда используют юмор, чтобы сбавить градус. Ну или это их защитный механизм: иронизировать над проблемой, чтобы она казалась незначительной. - Я посмешище, - сипит Чонин. - Меня отмудохали, как мешок с говном, - он накрывается одеялом с головой. И старший слышит, как его ребенок тяжело сопит носом. - Я даже толком защититься не мог. Он просто вдалбливал меня в асфальт. - Это была твоя первая серьезная стычка с отморозком. Это нормально. Что важно - ты жив. И, надеюсь, ничего серьезного этот... Идиот тебе не задел. - Если бы не Чанбин, я бы там так и остался валяться, - показывается макушка из-под одеяла. - Поэтому скажем ему «спасибо», - шутка остается неоцененной. - Чонин, я понимаю, что ты хочешь донести. Это мерзкое чувство незащищённости. Оно подавляет, оно склизкое и разрушающее. Но это то, что делает нас взрослее. И, наверное, снимает с глаз розовые очки. Я бы, как и любой родитель, хотел запихнуть тебя в резиновый пузырь безопасности. Но жизнь так не работает. И раз ты собираешься в шоу-бизнес, это первый урок на будущее. Прозвучит так себе, но тебе придется нарастить броню. И лучше бы побыстрее. Ты же знаешь, как айдолов размазывают за малейший проступок в медиа? Извини, если это не та поддержка, на которую ты рассчитывал. Но быть геем в нашей стране всё ещё порицаемо. Так что… это двойная борьба. Думаю, долгая и изматывающая. Они молчат. Старший дожидается, пока сын кивнет, и он встаёт на ноги, протягивая своему ребенку руку. - Поехали, убедимся, что все кости целы, а мозг на месте. А потом навернем по ведру мороженого? - вроде как вдохновляющая тирада окончена. Всем некомфортно. Особенно отцу, который редко разговаривал с сыном по душам. Его воспитывали всё держать в себе. Чонин это, к сожалению, перенял от него. И теперь остается только надеяться наверстать упущенное в такие моменты. - Звучит очень по-мужски. Я в деле... И, пап? – ребенок колеблется, не решаясь произнести. - М? - Спасибо, что понимаешь. Воооот. Ну ладно! Хватит соплей! Это уже слишком долгие душевные разговоры, чего встал? Бери ключи и по коням! - он выталкивает отца из спальни, чтобы быстро плеснуть в лицо холодной водой и натянуть кофту поверх пижамы. В госпитале им сообщают, что с Чонином всё а порядке и серьёзных повреждений нет. Лишь множественные ушибы мягких тканей. Молодой хирург многозначительно смотрит на подростка, выписывает ему заживляющую мазь, болеутоляющее и просит не лезть в драки, которые заведомо проигрышные. А затем отводит отца ребенка в сторону. - На вашего сына напали? - Так он сказал. Один взрослый парень. - Есть возможность передать бланк осмотра в полицию. Если, конечно, Ян-младший даст описание нападавшего поточнее, чем "один взрослый парень", - он дважды щелкает ручкой в нетерпении. - Я уже предлагал ему это. И его друзья, что нашли его, тоже сняли побои. Но сын упрямится. Думаю, это кто-то из школы? - Тогда я бы посоветовал провести с ним беседу о благоразумии. Или сменить школу. Или записаться в спортивную секцию, - хирург кривится. - Меня в старших классах тоже задирали. Но я думал, что мой острый язык поможет. Так вот, забегая вперед, это лишь усугубило дело. - Буду знать, - старший Ян скрещивает на груди руки. - Ладно. Если передумаете - наберите по этому номеру. Сможете запросить копию бланка. И приложите побольше фото. И сделайте это до конца недели. Пока не сошли следы. Чонин слышит конец беседы и вздыхает. Он снова только и делает, что создаёт проблемы. Себе, отцу, своим друзьям. Какой из него лидер, если он о себе-то позаботиться не может? Может, Чан не прав?***
Хван понимает, что что-то не так, когда в очередной раз не находит свою зазнобу ни на пути в школу, ни в самой школе. Это продолжается уже пару дней, и ему жутко не хватает Чонина. Никто не стебет его, не шутит колко в ответ на его подкаты, не закатывает глаза и, что мерзотнее, у Хëнджина нехватка быстрых поцелуев. Его губы будто бы колет от одиночества. Может, Чонин заболел? Он приходит на следующее утро к дому Янов, и у него уходит минут десять, чтобы набраться смелости позвонить в дверь. Если Чонин валяется с температурой, не хотелось бы его разбудить. Но Хëнджин переживает. И уже начинает себя накручивать. Дверь открывает отец. - Господин Ян? Доброе утро. А Чонин дома? - Дома, дома, - отвечает мужчина, вздыхая. - Он жив, не переживай. Не знаю, правда, сколько еще будет сидеть в засаде. Видимо, не хочет, чтобы ты его таким видел, - легко хмыкает тот. - А что случилось? - в полном непонимании контекста спрашивает Хван. Случилось что-то, о чем он не знает? На сообщения Чонин не отвечал толком. - О, ты не знаешь? Извини, я, видимо, зря болтаю, - старший из Янов озадаченно заморгал. - Слушай, Хëнджин, приходи через пару дней, ладно? Или спроси его в "какао", ок? - Пожалуйста, впустите меня? Я места себе не нахожу уже всю неделю! Мне всё равно, как он там выглядит! - Хван делает попытку пройти дальше, чем прихожая, но отец Чонина лишь качает головой. - Ты уверен? Он там злой и подавленный. Наорет еще на тебя и наговорит гадостей. Расстанетесь. Он же баран 24/7. Может, повременить? - Он меня в первый день знакомства сразу нахер послал, - просто отвечает Хëнджин. - А. С козырей пошел. Ну, что ж, раз "лучшую его сторону" ты уже видел, вперёд, - мужчина освобождает путь. И Хван взлетает наверх по ступеням за пару больших шагов. Стучит в запертую дверь. Тишина. Спит? Бесится? Что там с ним опять стряслось? Почему жопа Чонина постоянно находит для своего хозяина новые приключения? Он стучит еще, но реакции всё ещё нет. Только через минуту щелкает замок. Открыл, значит. Впускает. Что ж. Сам виноват. - Ты?! Хëнджин, что ты тут делаешь? Иди домой! - хозяин комнаты тут же попытался юркнуть под одеяло. Но ему не дали, перехватив на полпути. - Чонин, что с твоим лицом? - Хван развернул его голову к себе, рассматривая в ужасе. - Что с тобой случилось?! - Подрался, - мальчишка отводит свои лисьи глаза и закусывает губу. - Врëшь. Ты не дерешься, - Хëнджин вертит его лицо во все стороны, чтобы ужаснуться всем этим синякам всех цветов радуги. - Язвишь, нарываешься и шлешь нахуй. Но не бьешь первым или в ответ. Кто это был? - Я без понятия, - снова врёт. Он даже не смотрит на Хвана. И это начинает бесить. Он заставляет Чонина сесть на кровать, а сам опускается перед ним на колени, осторожно касаясь гематом на груди. Чонин сидит смирно, даже безучастно, с его плеча спадает растянутая футболка. И там Хван видит рану, еще свежую. Такую бордово-бурую. И ему становится жаль Чонина. И злость подкатывает следом. Что его истинный был где-то один, в опасности, а Хëнджин даже не подозревал об этом. - Кто это был, Ай Эн? - жестче спрашивает Хван. И тот теперь глядит прямо на него. Он молчит с пару секунд, явно что-то кумекая в своей умной голове. - Тебе не понравится ответ, Хëнджин. - Давай без этого дерьма, ладно? Зачем ты усложняешь всё каждый раз? - Потому что это лишь моё дело. И мои проблемы. Я не привык перекладывать свои головняки на кого-то. - Ты, блять, когда-нибудь поймешь, что я уже вписался во все твои проблемы? Сам. Пришел и захотел их решить. Мне не плевать, что там. Мне это важно. Я себе блин места не находил! А твои друзья молчали как рыбы, - он смотрит на него, угрюмого и синюшно-серого. И сжимает кожу на бедрах, которую не закрывают домашние шорты. Чтобы хоть так донести, через прикосновения. - Твой фан-клуб подослал какого-то бугая. И он отмудохал меня в подворотне. Доволен? - со вздохом произносит Чонин. - Какого черта ты молчал?! Тебе бьют морду, а ты не можешь даже пару строк катнуть в "какао"? Когда это началось? Сука, умоляю, Чонин! Признайся? Я не позволю им тебя больше трогать, - он обнимает его, осторожно и бережно. И Ян впервые безропотно обнимает в ответ. И Хëнджин слышит вздох облегчения. - Глупый. Это так не работает, - Хван чувствует, как Чонина мелко трясется. А затем ощущает, как рубашка начинает намокать в районе плеча. - Нельзя всем недовольным заткнуть рот. Они видели, как ты меня целовал в школе. - И я буду делать это дальше. Я, конечно, не думал, что у меня будет такой тернистый путь к истинному. Но кучка соплячек уж точно не будет мне указывать, кого любить. Чонин забавно хлопает глазами, кажется, не осознавая сказанного Хваном. Но когда до него доходит, он краснеет почти моментально, и отпихивает его обеими руками. - Дурак, - цедит он и собирается встать. Когда Хван дергает его обратно и подается вперед, чтобы, наконец, восполнить нехватку Чонина в организме. И ему отвечают, со стоном, притворным похлопыванием по плечам в деланном протесте, с еще не высохшими слезами, что отпечатываются уже и на хвановых щеках. И с теплым бормотанием после. И, может, парой минут обоюдных мокрых причмокиваний, звенящих на всю комнату. Хëнджин налегает на него сверху, чтобы оседлать чужие бедра и заставить Чонина лечь на спину. А затем провести обеими ладонями по его животу и наклониться к его рту за новыми неторопливыми поцелуями. Чонин мычит ему в губы, когда Хëнджин залезает в трусы и по-свойски мнет чужой пенис. Он проходится пальцами по всей длине, останавливаясь на головке. - Мне нравится, как ты стонешь, - произносит Хван у еще влажных губ Яна. - Мне продолжить? - Как будто ты остановишься, - скалится Чонин. Он делает поступательное движение бедрами, чтобы потереться полутвердым членом о руку Хëнджина. - Вижу, вы на своих тренировках упорно занимаетесь. У кого-то появился пресс, - Хван дразнит младшего, поднимаясь ладонью выше и ласково оглаживая чужой живот. - Он там был и раньше. - Конечно. Просто спал, - Хван целует открытые участки здоровой кожи Чонина, наслаждаясь его запахом тела после утреннего душа. Вторую руку он перемещает под спину пары. А первой проводит по бокам, оглаживает бедра и окончательно стаскивает шорты. Он облизывает свою ладонь и легко начинает дрочить Чонину, пока тот закатывает глаза с легким мычанием. - Боже, надеюсь, отец уже ушел на работу, - Ян прикрывает лицо руками, но он явно не против всего того, что происходит сейчас между ними. Мог ли Хëнджин вообще думать в начале года, что будет передергивать заучке из средней школы? - Если спросят, ты просто распевался. А я помогал, - усмехается Хёнджин, вновь целуя любимые губы. Ему кажется, что целовать Чонина - самое естественное, что вообще можно делать. Целовать его и заставлять смущаться. Он догадывается спросить у Яна о смазке (потому что дрочить в сухую - слишком жестоко) и когда достаточное количество прохладной жидкости оказывается на его правой ладони, он плотнее прежнего обхватывает член Чонина, отчего тот заходится новой волной высоких стонов. Хван старается быть везде - стимулировать головку, щекотать яички и двигаться по стволу. - Ох, слава богу, что мои настоящие занятия по вокалу не такие. Иначе бы я каждый раз срывал голос, - бормочет Чонин около его груди, жмурясь. - ММммх! Хëнджин! -Надеюсь, что наш практикум уникален, - Хван кусает кожу на плече Чонина, когда тот решает помочь старшему с его стоячей проблемой. - Смотрите-ка, кто осмелел. - Заткнись, - Ян выгибается в его руках, едва способный шевелить своей рукой. - Заставь меня, - дерзит хëнджин в ответ, чуть ускоряясь. Чонина заметно начинает потряхивать, и Хван сосредотачивается на стимуляции головки, получая низкое "ооох блять да дадада хëн", и это сокращение его имени так хорошо звучит в предоргазменном бреду, что Хёнджин уже на грани. Высокий голос Чонина, умоляющий дать кончить - то, что мозг Хвана помечает, как самое горячее, что может быть. И чужая рука на его каменном стояке - последняя капля, переполняющая чашу терпения. Финишируют они почти одновременно. Хёнджин тяжело дышит, долго лежит на спине и улыбается. - Всегда хотел это сделать, - говорит он Чонину. - Что именно? Передернуть несовершеннолетнему? – усмехается Ян. - Нет, дурачок. Целовать тебя сколько вздумается, - он хохочет. Чонин хмыкает, прикрывая лицо руками. - Ну и кто здесь еще дурак? - Эй, - Хван ерошит его волосы, прыская, когда младший начинает отбиваться от такой агрессивной ласки. – Соглашайся на любовь до гроба. Чонин заметно грустнеет. С лица исчезает улыбка. Он убирает руки Хвана от своей головы, закусив нижнюю губу, и больше не смотрит ему в глаза. - Давай не сейчас об этом, ладно?