***
То было время сбора урожая в Новиграде, и местный барон призвал Геральта помочь с призраком, сеющим хаос на его полях. Лютик ухватился за возможность отправиться на «экскурсию», и Геральт позволил ему пойти с минимальным протестом, зная, что он может безопасно оставить Лютика в поместье барона, пока он охотится на призрака. Пока они направились к владению барона, а Картошка и Плотва шли бок о бок по грязной тропе, Геральт позволил себе ненадолго закрыть глаза, подставив лицо теплому солнцу и вдыхая аромат спелого зерна, готового к уборке. Этот естественный запах был долгожданным облегчением от тяжелой, густой вони города. Геральт почувствовал, как напряжение покидает его плечи. Скоро им нужно будет двигаться дальше, его изнашивающийся контроль почти достиг своего предела под постоянным стрессом переполненного города. Геральт не мог рисковать срывом, который мог раскрыть его тайну, особенно в таком нетерпимом к его присутствию месте, как Новиград. Конечно, Лютик не был обязан отказываться от своего прибыльного пребывания в «Розмарин и Тимьян» из-за работы Геральта, но ведьмак надеялся, что Лютик продолжит путешествовать с ним, пока им не понадобится расстаться на зиму. Геральт упрекнул себя за эгоистичную мысль о приглашении Лютика в Крепость, хотя ведьмак не думал, что подобное вообще случится. Когда поместье барона показалось из-за гребня следующего холма, Геральт услышал восторженный вздох Лютика, когда тот окинул взглядом безукоризненно спроектированные, ухоженные сады, окружающие роскошный дом. Барон явно нанял художника-пейзажиста, поскольку сады утопали в свежем, ароматном цветении, каждый цветок, кустарник и дерево прекрасно дополняли окружающую обстановку, вся картина подчеркивала добротность владения. Геральту стало интересно, было ли в родовом поместье Лютика что-нибудь подобное, но он не стал спрашивать. Подобную информацию должен был давать Лютик, а не требовать ведьмак. У ворот поместья их встретила группа вооруженных охранников. Геральт передал контракт, чтобы обеспечить им аудиенцию, и их провели в зал приемов на встречу с бароном Дуниным. Картошку и Плотву оставили на попечение конюхов барона, но не раньше, чем пронзительный взгляд Геральта напомнил мальчишкам, что с лошадьми нужно обращаться должным образом. Они нервно поклонились, прежде чем взять поводья и повести лошадей к конюшням. Барон Дунин был показушным дворянином. Усадьба его была всячески позолочена, чтобы никто, переступив его порог, не ошибся в богатстве его владельца. Сам барон был мужчиной среднего возраста. Время не обошлось с ним хорошо. Кожа на его челюсти обвисла, складки жира ниспадали на воротник кричаще вышитого шелкового камзола. Кольца, браслеты и ожерелья звенели, когда он двигался, золото и драгоценности сверкали на свету. Когда он улыбался им, это было лишь снисходительно, без тени уважения или хорошего настроения. Его зубы были гнилыми. Геральт чувствовал запах разложения через всю комнату, отвратительно смешанный с едким запахом его пота. Он едва удержался от рвотного позыва. Когда барон встал, чтобы поприветствовать их, он широко взмахнул правой рукой в насмешливом поклоне, ясно демонстрируя свою толстую черную метку Доминанта. Его дублет был обрезан, чтобы подчеркнуть метку, с рукавами, которые заканчивались на уровне локтя, и почти прозрачной тканью на внутренней стороне его плеча, чтобы кристально показать, что он из себя представляет. Он был именно таким стереотипным Доминантом, которого Геральт терпеть не мог, тем, кто использовал свою Доминантную натуру как карт-бланш, чтобы подчинить себе всех вокруг себя, будучи убежденным в своем превосходстве. — Как хорошо, что ты пришел, ведьмак. Я вижу, ты даже привел своего маленького питомца, — он открыто насмехался над бардом, при этом обращаясь к Геральту. Лютик ощетинился, но промолчал. Он знал, что Геральт не может позволить себе оскорбить барона и рискнуть потерять и этот контракт, и свою профессиональную репутацию в Новиграде. Он дотронулся кончиками пальцев до руки Геральта в знак поддержки, стоя достаточно близко к нему, чтобы сделать это, как он надеялся, тайком. — Барон Дунин. — Геральт склонил голову в самом небольшом поклоне, какой только мог сделать. Следуя примеру хозяина усадьбы, Геральт ненадолго продемонстрировал внутреннюю сторону правой руки, показав свою замысловатую татуировку. Среди знати был старинный обычай показывать метку при приветствии. Но, особенно в Редании, королевстве, которое высоко ценило дворянство, не ответить на жест барона было достаточно серьезным оскорблением, чтобы стать уголовным преступлением. Геральт заметил, как барон нахмурился, увидев его затемненную метку, но продолжил, прежде чем успел что-то сказать. — Я слышал от вашего слуги, что у вас проблема с призраком. Он дал мне контракт, который вы подписали. Барон вновь устроился в своем большом кресле с подлокотниками. Других стульев в комнате не было — явная игра в силу, заставившая Геральта и Лютика встать перед ним, как школьников. Барон Дунин скрестил пальцы, прижавшись к ним толстыми губами, прежде чем заговорить. — В общих чертах, как, я уверен, с конца лета призрак нападает на моих работников на южных ячменных полях. Они пытаются работать, и это существо нападает на них, мешая. К счастью, ячмень летом не нуждается в особом уходе, но я не стану жертвовать урожаем только из-за какого-то монстра. Геральт кивнул, слегка дыша через рот, чтобы свести к минимуму вдыхание густого запаха пота. — Если вы говорите, что на ваших рабочих нападают в рабочее время, могу ли я предположить, что вы имеете в виду дневное время? — Очевидно, — протянул барон. — Тогда у вас, вероятно, полуденница. Кто-нибудь из будущих невест умер в последнее время? Это наиболее вероятный источник. — спросил Геральт, стараясь, чтобы его тон оставался нейтральным и тихим. Сносно уважительным. Барон насмешливо усмехнулся. — Я вижу, ты ничего не знаешь о текущих событиях, ведьмак, — когда Геральт просто ждал, пока он продолжит, с пустым выражением лица, он объяснил, — Мне дали в жены молодую девушку после того, как этой весной умерла бывшая баронесса, не оставив наследника. Я заключил контракт с одним из баронов северной Редании. В обмен на сближение семьи с Новиградом они должны были прислать мне свою старшую дочь, якобы образованную дворянку, созревшую для зачатия, а мне прислали отрока, чуть крупнее самого ребенка. Кажется, она сказала, что ей шестнадцать, но на вид ей было не больше четырнадцати. Я бы никогда не согласился на этот брачный контракт, если бы знал, что беспризорник — это то, с чем я застряну. Она даже не была сабмиссивом! Обыкновенный нейтрал, вряд ли подходящий Доминанту вроде меня. Но она была достаточно взрослой, чтобы выйти замуж, поэтому я попытался отплатить ей должное. Целью был наследник, и она должна была быть на это способна. Барон сделал непристойный жест, чтобы описать то, что он собирался навязать своей юной невесте. Геральт чувствовал физическое отвращение, но на лице его не дрогнул ни один мускул. Барон продолжил. — Я устроил свадебный пир, нанял ей слуг, даже платье ей было сшито, а эта дурочка убежала и повесилась в поле! Неблагодарная паршивка. К счастью, я выполнил свою часть сделки, так что позор пал на ее семью за то, что она прислала мне бракованную невесту. Геральт почувствовал, что Лютик вот-вот взорвется рядом с ним, и послал ему подавляющий взгляд. Эти случаи были распространены, особенно среди дворян-землевладельцев, и нечего было ругать именно этот гнусный экземпляр. Геральт не мог оскорбить барона и получить запрет на работу в Новиграде. Геральт снова сосредоточился на мужчине, заставляя себя отбросить отвращение и ярость, которые он чувствовал. Ему удалось скрыть это в своем голосе. Он был профессионалом. — Тогда определенно полуденный призрак. Мне нужно что-то от нее, чтобы выманить. У вас есть что-нибудь, что она привезла сюда из дома своей семьи? Что-то, имеющее для нее большую ценность? Барон пренебрежительно махнул рукой. — Не знаю, но я попрошу моего камердинера найти тебе кое-что. Упомянутый камердинер поклонился, прежде чем метнуться вверх по лестнице для слуг, чтобы выполнить приказ. — Теперь дело только за оплатой. — сказал Геральт. — В вашем контракте не была указана сумма, но за контракт на полуденного духа я возьму не меньше двухсот пятидесяти крон. — Двести пятьдесят крон? Ради призрака той жалкой девушки? Давай, Ведьмак, будь серьезен. Максимум сто пятьдесят. — снисходительно произнес барон. — Полуденный призрак — опасная охота, и ваши люди не могут справиться с ней в одиночку. Ни за что меньшее рисковать не стоит. — спокойно объяснил Геральт. — Это стоит риска, если я скажу тебе, что это так! — Барон взревел, слюна летела изо рта, он использовал свой Доминирующий Голос как оружие. Он явно ожидал, что Геральт сожмется в комок. Геральт едва сдержался и лишь вздрогнул, и боль пронзила его голову от сопротивления приказу. Но он стоял прямой и высокий, внешне казавшийся совершенно невозмутимым. Весемир работал с ним в течение многих лет, чтобы противостоять Голосу Доминанта, и его обучение продолжалось. Он заставил свое выражение лица оставаться невозмутимым. Он надеялся, что это сработало. Он не знал, выдержит ли еще один удар. Лютик зарычал в ответ на Барона, оскорбленный тем, что тот без промедления использовал свой Дом-Голос. — Вы забываетесь, барон. — Сказал он твердо, с явным придворным акцентом, повернув руку, чтобы показать свою собственную метку Доминанта. Барон впервые внимательно посмотрел на Лютика, отметив красивую, хорошо сшитую одежду, правильную дикцию, гордый наклон головы и метку Доминанта на руке. — Прошу прощения, — протянул он неискренне. Он не спросил имени Лютика. Лютик этого не предлагал. — Конечно. — Хмыкнул Лютик, — Стоит сделать исключение тем, кто все еще в трауре, — заявление было предназначено как для успокоения, так и для оскорбления, поскольку яркое облачение барона показывало, что он не соблюдает традиционные траурные обычаи по покойной баронессе, не говоря уже о своей недавно ушедшей невесте. Геральт был рад, что барон на данный момент не обратил на него внимания. Это дало ему возможность собраться. Вельможа, бросив последний оценивающий взгляд, снова обратил внимание на Геральта. — Двести. — Двести пятнадцать. — По рукам. — сказал барон, когда его камердинер вернулся в приемную, держа в руках серебряное карманное зеркало. Лакей передал барону зеркальце, прежде чем поклониться и отступить в сторону комнаты. Мужчина осмотрел его, увидев потертую ручку и изображение кролика. — Ребячество, — он усмехнулся, протягивая его Геральту. — Подойдет, ведьмак? Геральт кивнул, взял зеркало и положил его в сумку. — Пойду в поле. Не хочу терять свет. Лютик сжал его плечо, когда он повернулся, чтобы уйти. — Будь осторожен. — сказал он, глядя Геральту в глаза. Он заметил, как обессилел его друг в последнее время, и беспокоился о шансах Геральта против чего-то столь же коварного и опасного, как полуденный дух. Геральт кивнул, как он надеялся, успокаивающе, прежде чем выйти за дверь.***
Когда Геральт закончил охоту, уже стемнело. Ему потребовались часы, чтобы привлечь полуденного духа ритуальным сожжением ее зеркала, и когда она появилась, это была жестокая схватка. Необычно сильная для полуденницы, она продемонстрировала удивительный контроль над своими спроецированными двойниками, используя их, чтобы окружить Геральта со всех сторон, сбивая с толку его чувства и загоняя его в ловушку, пока она терзала его своими длинными когтями, исчезая и вновь появляясь. В конце концов, как раз когда он был готов упасть от истощения, токсичность выпитых им зелий прожгла его кровь, и Геральт обездвижил ее в мощной ловушке Ирден и нанес смертельный удар ей в грудную полость. Призрак рассыпался в прах. Геральт упал на колени рядом с ее останками, упершись острием меча в землю и удерживая им вертикальное положение. Дыхание у него было прерывистое, сердце колотилось от напряжения. Заставив дыхание выровняться, он поднялся на ноги и взял свой рюкзак. Он выпил белый мед, чтобы нейтрализовать токсины из своих боевых зелий, и вздрогнул, когда он опалил его кровь дочиста. Восстановление было почти таким же болезненным, как принятие яда, но, по крайней мере, оно не убьет его. Вернувшись к останкам, он собрал ценные ингредиенты для алхимии и завернул пронзенное сердце полуденного духа в толстую ткань, чтобы вернуть барону в качестве доказательства того, что контракт выполнен. Он оставил обгоревшие остатки зеркала в огне, потушил его и затоптал угли. Не годится вызывать лесной пожар по неосторожности. Выполнив задание, Геральт побрел через ячменные поля к усадьбе, осторожно держась внешних краев, чтобы не повредить зерно. Он почувствовал, как чернота отступила от его глаз, и ощутил, как цвет возвращается к его лицу, когда Белый Мед очистил его кровь от токсинов. Он надеялся, что к тому времени, когда он доберется до поместья барона, его внешний вид вернется в норму. Он не думал, что сможет продержаться намного дольше, если его заставят ждать. Хотя он смог успешно завершить охоту, жестокий бой оставил его без резервов, его запасы были низкими еще до того, как он начал контракт из-за напряжения после почти семи месяцев без сабспейса. Он мог пережить ломку, но добавление дополнительного стресса от долгой битвы едва не убило его. Кровь струилась из порезов, нанесенных полуденным призраком. Достаточно слабо, чтобы не представлять угрозы для его жизни, но достаточно глубоко, чтобы из его ран исходила пульсирующая боль. Перед глазами плясали черные точки, вызванные потерей крови и истощением. Ему приходилось обдумывать каждый шаг, чтобы он был ровным и устойчивым. Наконец, по прошествии, казалось, целой эпохи, Геральт добрался до поместья барона, обошел его сзади до входа для слуг и постучал в дверь. Служащий ранее открыл ее, глядя на него с поднятой бровью. Хорошо, тогда он должен выглядеть нормально. Если бы его глаза все еще были черными, мужчина бы закричал. — Полуденница мертва. — сказал Геральт, протягивая трофей, — Мне нужен бард, моя монета, и я пойду прочь. — Барон хочет тебя видеть, — развернулся лакей, — Следуй за мной. Но оставь эту отвратительную штуку снаружи. Геральт бросил сердце на крыльцо и последовал за камердинером. Похоже, это был не самый удачный для него день. Как только Геральт вошел в приемную, он понял, что его день станет намного хуже. Реданские солдаты ждали его, положив руки на рукояти мечей. Барон стоял перед ними с самодовольным выражением лица. Лютика удерживал в углу один из солдат с убийственным выражением лица. Геральт с облегчением заметил, что бард невредим. — Работа сделана, барон. — сказал Геральт, заставляя себя сохранять спокойствие. Солдаты явно жаждали оправдания, и он был не в настроении им его давать. Особенно с Лютиком в опасности. — Но это еще не все, что ты сделал, ведьмак. — сказал барон, отвратительно похожий на кота, поймавшего мышь. Это был не вопрос. — Просветите меня. — Ты украл у меня, ведьмак. — заявил барон. Что за херня? Это была новая тактика. Геральт не ответил, ожидая, что барон сделает свой ход. Он знал, что все, что он скажет, все равно не будет иметь значения. — Что этот головорез взял у вас, милорд? — спросил капитан реданской гвардии, шагнув вперед и встав между Геральтом и бароном. Это был вопрос формальный, но Геральт не сомневался, что это отрепетированная сцена. — Да ведь я ведьмака позвал помочь мне с этим привидением на моем ячменном поле, а он воспользовался моей добротой и украл серебряное зеркало моей покойной невесты! — горестно воскликнул мужчина. — Ну, это просто ужасно, не правда ли, парни? — сказал капитан, указывая своим солдатам схватить Геральта. — Нам лучше отвести его к магистрату. Четверо охранников окружили Геральта, вырвали его мечи и рюкзак со спины и заставили его встать на колени, прежде чем грубо сковали ему руки за спиной. Геральт не сопротивлялся, не желая разыгрывать этот фарс, прибегая к насилию. Больше не хочет рисковать, чтобы Лютик поранился в драке. — Этого не было, и ты это знаешь! — закричал Лютик, вырываясь из сдерживающей хватки охранника. Капитан подошел к Лютику и легонько похлопал его по щеке, как ребенка. — Ну, мальчик, я не знаю, какое влияние оказывает на тебя это чудовище, но тебе лучше отпустить его. Не хотелось бы арестовывать и тебя. Лютик сдержался, понимая, что Геральту от него ничего не будет, если его арестуют вместе с ним. Если бы он был свободен, он мог бы попробовать спасти его. — Хороший мальчик. — насмешливо сказал капитан, когда Лютик промолчал. Он жестом приказал охраннику, удерживающему Лютика, отпустить его. Лютик бросился забрать мечи Геральта и рюкзак, откуда их выбросили охранники. Один из охранников, удерживавших Геральта, рассмеялся своим приятелям. — Гляньте на этого идиота, который так прикасается к этим проклятым мечам. Один из других насмехался над Лютиком, — Эти мечи убьют семя прямо в твоих яйцах, мальчик! Не то чтобы у такого худощавого существа, как у тебя, было много шансов с дамами! Руки Лютика сжались в кулаки, но взгляд Геральта заставил его замолчать. Он знал, что стража пытается спровоцировать Лютика — хотя они, вероятно, действительно верили в старый слух о том, что ведьмачьи мечи прокляты, — и Геральт никогда бы себе не простил, если Лютика посадят из-за него. Достаточно того, что Геральт не смог защитить его от этого зрелища. Он надеялся не запятнать мнение Лютика о Новиграде и его людях. Барон наблюдал за происходящим с самодовольным выражением превосходства, гордясь тем, что обманом заставил ведьмака позаботиться о полуденном призраке, не заплатив за его услуги. Дополнительным бонусом было увидеть униженного питомца-Доминанта, выскочку Ведьмака. Капитан поклонился барону. — Извините за всю эту суету, милорд. Мы избавим вас от этого негодяя. — Делайте, что должны. — Барон властно махнул рукой, отгоняя их от себя. Капитан поклонился еще раз, прежде чем уйти, приказав своим солдатам следовать за ним вместе со связанным ведьмаком. Солдаты заставили Геральта подняться на ноги и поволокли его между собой к арестантской карете. Каждое прикосновение обжигало, а грубое обращение посылало в голову Геральта приступы боли, в животе бурлила тошнота. Двое охранников были Доминантами, и они наполняли каждую команду, которую они отдавали ему, своим Голосом, нарушая кое-как налаженное равновесие Геральта. К счастью, охранники подкрепляли каждую команду физическим принуждением, так что уступчивость Геральта не вызывала подозрений. Даже если бы это было не так, Геральт не знал, смог бы он сопротивляться. Когда охранники, наконец, бросили его в тюремную карету, заперев за собой дверь, он с облегчением сгорбился, практически уткнувшись лбом в колени и пытаясь выровнять дыхание. Сквозь решетку окна кареты он мог видеть, как Лютик выбегает из парадной двери поместья к конюшне. Пока он наблюдал, как Лютик становился меньше по мере увеличения расстояния, он увидел, как бард покидает поместье с Плотвой и Картошкой, ведя кобылу за своим мерином, а сам следовал за повозкой на безопасном расстоянии. Геральт лишь надеялся, что Лютик не сделает глупостей, пытаясь его защитить. Он того не стоил. Его уже арестовывали раньше, и он выживет и в этот раз. Охранники изобьют его, оштрафуют или отправят на каторгу, а потом отпустят. Ведьмаки были слишком ценным ресурсом, чтобы их убивать, и даже предвзятые дураки в Новиграде знали это. Он надеялся, что знали. А если его не отпустят вовремя, чтобы он успел вернуться к Весемиру? Что ж, тогда у него не осталось бы ума ни о чем заботиться. В любом случае, его проблемы будут решены как минимум через несколько месяцев.
***
Геральт провел в темнице больше недели. Или так он думал. Он не мог видеть солнце, чтобы судить о течении дней, поэтому ему приходилось полагаться на свои внутренние часы. Он не думал, что потерял сознание в течение какого-то значительного периода времени, но кто знает. В любом случае, время как таковое в этом месте не имело смысла. Геральта бросили в самую глубокую часть печально известной Оксенфуртской тюрьмы Дереад. Построенный над эльфийскими катакомбами и управляемый реданскими солдатами, он использовался для удержания всех тех в регионе, кто поссорился с королем Радовидом или его драгоценной знатью. Хотя официально Новиград был свободным городом, находящимся вне контроля реданцев, тюрьма Дейред содержала более чем справедливую долю заключенных из Новиграда, переданных в руки реданской армии, вместо того, чтобы оставаться в рамках якобы свободной системы правосудия в Новиграде. Два города были практически на расстоянии вытянутой руки, поэтому Радовид позволил своей знати и патронам в Новиграде сохранить иллюзию, что их город свободен. Камера Геральта представляла собой яму в самом глубоком углу катакомб. Без окон, влажная, недостаточно широкая и недостаточно высокая, чтобы он мог полностью вытянуться в любом направлении. Единственный выход был через дыру в верхней части камеры, в настоящее время закрытую большим валуном. Перемещенный на место с помощью системы шкивов, он был слишком тяжелым для Геральта, чтобы поднять его самостоятельно, даже если бы он работал в полную силу. Геральт опустился на колени на влажный пол под закрытым проемом, грубый камень впился ему в ноги и босые ступни. Тюремные охранники сняли с него доспехи и сапоги, оставив только легкую льняную рубашку и тонкие штаны. У него все еще был медальон. Как и в случае с мечами, стражники были слишком суеверны, чтобы прикасаться к нему, опасаясь, что в противном случае они потеряют свою плодовитость. Геральт не знал, откуда растут ноги у этих слухов, но они были так же общеизвестны и так же лживы, как и убеждение, что у ведьмаков нет эмоций. Его не кормили с тех пор, как он приехал. Однажды охранник вылил ему на голову ведро с водой. По большей части это было зловоние, но Геральт осторожно высосал воду из своей одежды и волос, не желая тратить впустую всю воду, которую мог достать. Это было четыре дня назад. Может быть. Или пять? Он не мог быть уверен. Он пытался смыть воду с мокрых стен и пола, но от этой попытки ему стало плохо. Может ядовитый мох? Не имело значения. Он не стал бы рисковать снова. Он проводил большую часть своих дней в медитации. Геральт не мог достичь глубочайшего медитативного состояния — не то чтобы было безопасно полностью потерять осознание того, что его окружает в этом месте, — но даже легкая медитация позволяла ему замедлять свои биологические процессы, максимально оттягивая обезвоживание. В конце концов голод убьет его, но нехватка воды была гораздо более серьезной проблемой. Часы — дни? — продолжались, а Геральт начинал чувствовать, что теряет связь с реальностью. Медитация помогала, но даже его тело не могло долго жить без воды. Еще до своего заключения он был в ломке. Почти семь месяцев без сабспейса. Раненый полуденным призраком. Измученный месяцами без настоящего, исцеляющего сна. Он дрейфовал, сосредоточившись на боли в коленях, чтобы оставаться в настоящем. Он думал, что однажды увидит Лютика, но это было невозможно. Просто его разум пытался дать ему то, чего он не мог получить, сладкий сон перед смертью забрал его. Он не ожидал подобной смерти. Когда что-то похожее на дверь, наконец, поднялось над ним, впустив поток света факелов, он почти не отреагировал. Ему нужно было беречь силы. Для чего? Он не мог вспомнить. Но он знал, что не должен реагировать на каждый мираж, созданный его разумом. Он вздрогнул, когда грубые руки в перчатках схватили его за плечи и потащили вверх из темницы. Его ноги свело судорогой. Перед глазами взрывались фейерверки, а свет пронзал его голову вспышками боли. Он закрыл глаза, неспособный собраться с силами, чтобы сузить зрачки после долгих дней (недель?) в темноте. — Встать! — приказал голос, тряся его за плечо. Он попытался подчиниться, но его колени подогнулись под его тяжестью, и он упал на пол. Голос издал грубый вздох раздражения. — Поможешь мне с ним, а? Шаги приблизились. Другой голос. Еще одна грубая рука на его руке. — Не в себе, не так ли? — сказал второй голос. Геральт не мог понять, сочувствовал он или насмехался. Не имело значения. Двое мужчин, присоединившихся к голосам, подняли его на ноги между собой. С дополнительной поддержкой Геральт смог скоординироваться ровно настолько, чтобы держать ноги под собой, наклонившись набок, повесив голову, грязные волосы закрывали его лицо. Пока они тащили его все выше и выше к дневному свету, Геральт почувствовал свежий, чистый воздух. Он слышал шум охранников у входа в тюрьму и шум толпы снаружи на площади. Видимо, его повесят. Не этого он ожидал. Геральт заставил себя поднять глаза, когда охранники вытащили его на площадь, сузив зрачки, насколько это было возможно против яркого солнечного света. У него закружилась голова. Нет виселицы. Хм. Охранники провели его через площадь в большое каменное здание. Внутри было тихо, прохладно и пахло старыми книгами и тальком. Охранники заставили его опуститься на стул в похожей на пещеру комнате, холодный камень касался его босых ног. Стул был долгожданным облегчением. Он закрыл глаза. Геральт услышал, как в комнату вошли двое: один шаг спереди и два шага слева, один тяжелый и один легкий. Знакомый. Легконогий человек задохнулся. Геральт думал, что знает этот голос, но не был уверен. Слишком сложно посмотреть вверх. Он держал глаза закрытыми, опустив голову на грудь. Резкий хлопок впереди вывел Геральта из оцепенения. Его глаза распахнулись, он посмотрел вверх, вверх на жилистого патриция перед ним, сидящего на высоком помосте в передней части комнаты, черная мантия контрастировала с его напудренными седыми волосами. Судья. Геральт еще никогда не был так близок к судье. Большинство не соизволило бы увидеть ведьмака, и его вина при аресте делала ненужным судебное разбирательство. Геральт посмотрел налево, увидев и барона Дунина — тяжелые шаги, и Лютика. Геральт с облегчением увидел, что Лютик не пострадал. Но он выглядел усталым. Геральт недоумевал, почему. Он надеялся, что с ним все в порядке. Краем глаза Геральт мог видеть толпу на площади, смотрящую через большие окна, выходящие на то, что, как он теперь знал, было залом суда. Судья снова стукнул молотком, вернув внимание Геральта. — Мы собрались здесь сегодня, чтобы обсудить недовольство между лордом Панкрацем, виконтом де Леттенхов и бароном Дуниным. Да будет известно, что барон Дунин лично мне знаком и что достопочтенный виконт де Леттенхов предоставил достаточное доказательство своего благородного происхождения, подарив этому двору свой перстень с печаткой и свою геральдику. Да будет известно далее, что и виконт де Леттенхов, и барон Дунин продемонстрировали свои знаки Доминанта для проверки этого, — закончил судья, его тон был сильным и ясным. — Лорд Панкрац, будьте так любезны, прошу, заявите о своем недовольстве для протокола, — направил судья. Лютик шагнул вперед, перстень с печаткой сиял на его чистой, холеной руке. Геральт с трудом узнал его. Он знал, что он дворянин, но теперь он выглядел лордом. Волосы идеально уложены, камзол из тончайшего шелка, осанка надменная, Знак Доминанта на виду у всех. Он выглядел хозяином всего, что он осматривал, в каждом дюйме. — Благодарю, — Лютик кивнул Судье, прежде чем повернуть свое тело, чтобы обратиться как к Суду, так и к толпе снаружи, — Как известно Суду, я с отличием окончил все семь гуманитарных наук в нашем прекрасном Оксенфуртском университете. Поскольку я еще молодой человек, меня забавляет возможность использовать свои бардовские таланты по всему континенту. Для этого мне необходима муза, а этот человек, — Лютик указал на Геральта, — моя муза и поэтому находится под моей защитой. — Совершенно верно. — сказал судья. — Нужно уважать искусство, если хочешь быть цивилизованным. — Как скажете, ваша честь. — сказал Лютик, слегка кланяясь судье. — В поисках вдохновения для моей следующей эпической баллады я последовал за моей дорогой музой в усадьбу барона Дунина. Моя муза, как видите, ведьмак, а у барона Дунина полуденный призрак заразил одно из его полей. Я уверен, что Суд в курсе, но ради блага горожан, наблюдающих за происходящим, на полуденного духа можно охотиться и убивать только в том случае, если у него есть предмет, представляющий особую ценность для упомянутого призрака или, скорее, для человека, которым когда-то был призрак. Соответственно, моя дорогая муза попросила барона Дунина о предмете, дорогом его покойной невесте, девушке, которая, к сожалению, повесилась на том самом поле перед намеченной свадьбой с бароном. Барон Дунин дал моей музе зеркало в качестве приманки. Лютик улыбнулся, подобно хищнику, услышав вздохи толпы снаружи. Всем было известно, что молодая невеста барона Дунина умерла, но не то, что она покончила жизнь самоубийством. Лицо барона Дунина не могло решить, стать ли красным или белым, создавая непривлекательное лоскутное одеяло ярости и страха на его мясистом лице. — Я не знал, что молодая девушка покончила с собой. — сказал судья, прищурив глаза на заметно вспотевшего барона. — Пожалуйста, продолжайте, мой милорд, виконт. — Моя дорогая муза расправилась с полуденным призраком, позволив духу бедняжки обрести покой, а вернулась в поместье барона только для того, чтобы быть арестованной и обвиненной в краже! — Тон Лютика был пропитан тем особым возмущением, которое испытывают дворяне, которым отказывают в чем-то, на что они считают себя вправе. — Барон Дунин обвинил мою музу в том, что она украла у милой девушки зеркало, то самое, которое отдал на охоту! Лютик сделал паузу для драматического эффекта. Барона не очень любили, и толпа снаружи с нетерпением ждала его обвинения. — Барон Дунин не только ложно обвинил мою музу, он тем самым ложно обвинил меня, он лишил меня покоя почти на две недели и заставил совершить долгое и во всем остальном ненужное путешествие обратно в мои владения, чтобы забрать мою печать и геральдику, чтобы я мог представить Суду надлежащие доказательства своей личности и освободить мою дражайшую музу из его несправедливого заточения. Лютик полностью повернулся к судье. — За его оскорбление меня и моих близких я прошу, чтобы барон Дунин был официально наказан и чтобы все ложные обвинения против моей музы были сняты, и чтобы ему была выплачена компенсация как за завершенную охоту, так и за время, проведенное в тюрьме. Геральт мог только наблюдать за зрелищем, когда этот не-Лютик распространял свое благородство по всему залу суда. Лютик проделал путь до Леттенхова и обратно? Ради него? Геральт не мог решить, был ли он благодарен или пребывал в ужасе. Он был уверен, что не заслужил этого. Судья склонил голову перед Лютиком. — Спасибо за уделенное время и откровенность, лорд Панкратц. — Судья сделал знак барону Дунину выйти вперед. — Барон Дунин, у вас есть что сказать в свое оправдание? Имейте в виду, что, поскольку виконт де Леттенхов выше вас по рангу, его слово считается неоспоримым перед вами. Барон Дунин распух от ярости, кулаки его сжались по бокам, пот струился по лицу и подбородку, промочив камзол. Едкий запах ударял в нос Геральту каждый раз, когда он двигался. Барон открыл рот. Закрыл его. Взглянул на Лютика. Затем стиснул зубы и сделал насмешливо-уважительное выражение лица, прежде чем обратиться к Суду. — Нет, ваша честь. Благодарю виконта де Леттенхова за разъяснение ошибочности моих действий. Я явно неправильно истолковал ситуацию, которая произошла в моем поместье. — Барон Дунин выглядел так, будто каждое произнесенное им слово причиняло боль. — Очень хорошо. — сказал судья. Он снова ударил молотком. — После завершения свидетельских показаний суд выносит свое решение. Судья впервые повернулся к Геральту, жестом приказав стражникам отступить и отпустить его. — В деле Королевства Редания против Геральта из Ривии по обвинению в краже имущества дворянина, суд признает Геральта из Ривии невиновным по всем пунктам обвинения, и он должен быть освобожден с нашими глубочайшими извинениями. По приказу этого Двора Геральт из Ривии может свободно передвигаться по Редании до тех пор, пока не совершит еще одно преступление против Короны. Геральт потрясенно уставился на судью. Его никогда прежде не оправдывали, не говоря уже о извинениях за ложное обвинение. Он не знал, что делать, поэтому остался сидеть, отводя взгляд. Судья продолжал говорить, на этот раз обращаясь к Лютику и барону Дунину. — В отношении жалобы достопочтенного виконта де Леттенхофа на барона Дунина суд находит жалобу обоснованной. Барон Дунин нанес оскорбление и финансовый ущерб виконту де Леттенхову своим ложным обвинением и задержанием человека, находящегося под защитой виконта де Леттенхова. Приговор следующий: барон Дунин должен выплатить триста крон Геральту из Ривии в полное погашение долга по контракту полуденного призрака с дополнительными процентами за незаконное задержание. Кроме того, барон Дунин должен представить официальное письменное извинение виконту де Леттенхову, которое будет опубликовано по всей Редании, и, кроме того, отправить четыреста бушелей зерна в поместье Леттенхов, которое должно быть доставлено до выпадения первого снега. Судья ударил молотком. — Таково решение и постановление этого суда. — Судья встал и вышел из зала, бросив последний тяжелый взгляд на барона Дунина. Когда судья оказался вне пределов слышимости, барон Дунин развернулся лицом к Лютику, готовый взорваться. С явным трудом он сохранил свой голос, даже обращаясь к дворянину более высокого ранга. — Было ли это зрелище действительно необходимо, мой лорд? Лютик улыбнулся краснолицому барону, снисходительно выплевывая каждое слово, — Мой дорогой барон, вы должны научиться быть более осторожными с теми, кого вы оскорбляете. — Он наклонился, говоря прямо в лицо барона Дунина, наполняя свои слова оттенком своего Доминирующего Голоса. — Никто не трогает то, что принадлежит мне. Барон Дунин выглядел так, словно его ударили, но он знал, что Лютик, как виконт, волен говорить с ним, как ему заблагорассудится. Барон стиснул зубы и молчал. С последней, лишенной юмора улыбкой, Лютик повернулся и неторопливо направился к Геральту, продолжая изображать избалованного виконта, возвращающего свою любимую игрушку. — Пойдем, моя дорогая муза, заберём тебя домой и приведем в порядок. — Тон Лютика был легким, но Геральт видел ужас в его глазах. Он надеялся, что это ужас от того, как обошлись с Геральтом, а не от самого Геральта. Он не рассчитывал на это. Лютик протянул руку, и Геральт взял ее, сомневаясь в своей способности удержаться на ногах без поддержки. Он сказал себе, что взять Лютика за руку было для него меньшим бременем, чем рухнуть у его ног.***
Геральт мало что помнил о возвращении в апартаменты Лютика в Оксенфуртском университете. Он знал, что была поездка в карете. Он знал, что Лютик сам поддерживал его за спину вверх по лестнице, когда тот стыдливо отшатывался от прикосновения чужих, помогающих рук. Ему показалось, что он вспомнил мягкий голос Лютика и теплые, нежные руки, протирающие прохладной чистой тканью его тело, чтобы смыть грязь, и помогающие ему выпить немного горячего, ароматного бульона, прежде чем он рухнул в мягкую постель с еще более мягкими простынями. Но это не могло быть правдой. Должно быть, ему это приснилось, его подсознательные, скрытые желания вышли на первый план после того, как он ужасающе проявил слабость после суда. Здесь были слуги, Лютик, должно быть, приказал одному из университетских камердинеров одеть и искупать его. Да, в этом было больше смысла. Это все еще было больше, чем он заслуживал, но мысль о том, что Лютик на самом деле сделал то, что запомнил Геральт, была смехотворной. Геральт демонстративно проигнорировал тот факт, что он не позволил бы незнакомцу прикасаться к себе так интимно, даже будучи ослабленным. Геральт проснулся в самой мягкой постели, которую он когда-либо видел, шелковые простыни охлаждали его чересчур чувствительную кожу. Он был обнажен до пояса, одет только в свободные льняные штаны. Его кожа и волосы были чистыми и слегка пахли лавандовым маслом. Стыд нахлынул на него, когда в памяти всплыли события последних двух недель. Он попал в ловушку барона. Он дал себя схватить. В тюрьме он так ослаб, что Лютику пришлось его спасать. А затем он отплатил ему тем, что рухнул на пороге, заставив Лютика заботиться о нем — чистить, кормить и укладывать его в постель, как если бы он был ребенком. Или, как если бы он был кем-то дорогим для Лютика. Он отогнал эту мысль. Геральт заставил себя встать и отдернуть шторы. Рассвет. Ноги Геральта дрожали под его весом, пока он обыскивал комнату в поисках одежды и снаряжения. В углу комнаты, на столике слуги, он нашел большую тарелку с сыром и свежим хлебом, накрытую чистой скатертью. Рядом стоял графин с прохладной чистой водой. Он думал оставить это как есть, не желая думать, что это оставили для него, но голодные спазмы и сухая липкость в горле заставили его передумать. Он присел у стола и начал есть. Его желудок был тяжелым, непривычным к еде после долгого голодания, но съестное укрепило его, и мужчина почувствовал, как его разум начал проясняться. Пока Геральт стряхивал крошки с голой груди, изо всех сил стараясь направить их обратно на тарелку, дверь рядом с ним тихо распахнулась. Геральт напрягся, вскочив на ноги. Мир поплыл, и он вытянул руку, чтобы опереться о стену. Тут же появились теплые руки, подхватившие его. Он вздрогнул, но затем расслабился, уловив знакомый запах канифоли и меда. Он позволил Лютику перекинуть свободную руку ему за плечи и вернуть обратно, чтобы он сел на кровать. — Не так расстраивает, что ты не спишь, но что, во имя Мелитэле, заставило тебя встать? — сказал Лютик, из-за беспокойства его тон стал напряженным и строгим. — Ты был почти мертв, когда я вчера тебя забрал! Геральт ощетинился от воспринятого оскорбления. Он не мог позволить себе быть слабым или нуждающимся в помощи. Его тайна, его покорная натура уже были опасным препятствием. Если несколько дней в тюрьме угнетают его настолько, что он должен быть прикован к постели, то у него нет шансов выжить на Пути. — Я не инвалид. — резко сказал он, отстраняясь от Лютика и снова вставая с поднятой головой. — Геральт! Сядь, пока не упал! — приказал Лютик, резко похлопав по кровати рядом с собой. Геральт выглядел отстраненно, скрестив руки на груди и глядя в сторону. Он остался стоять. Лютик вздохнул, стараясь говорить мягко. — Геральт, пожалуйста. Вчера ты был близок к смерти. Я испугался, увидев тебя таким. Геральт уставился на Лютика, опустив руки по бокам. — Почему? Во всяком случае, Лютик должен был наказать его за то, что он доставил ему столько беспокойства. Это была его собственная вина, что он был схвачен, и его собственная слабость привела к его провалу. — Почему? — недоверчиво спросил Лютик. — Потому что ты, упрямый дурак, мой самый близкий друг, и я бы вывернул этот мир наизнанку, лишь бы он уберег тебя от зла! Геральту показалось, что он онемел. Придавленный тяжестью всех его забытых надежд и отброшенных мечтаний, навязанных ему этим единственным, невозможным человеком. Лютик воспользовался шоком Геральта, чтобы снова посадить его на кровать, мягко помогая прислониться. Геральт не мог понять, как Лютик мог сделать для него так много, а потом сказать, что хочет сделать еще больше. Это противоречило всему, чему его учили. Он чувствовал, как ускоряется его сердцебиение, внутренний конфликт между тем, что он знал, и тем, чего он хотел, вызывал тревогу в его животе. Он знал, что должен отстраниться, отказаться от помощи Лютика, подняться на ноги и выйти на свой Путь. И все же каждая клеточка его существа кричала, чтобы он остался. Опереться на Лютика и позволить ему нести свою тяжесть, хотя бы на мгновение. Встать на колени у его ног и положить голову на теплое бедро Лютика. Позволить этому восхитительному мужчине мягко увести его в сабспейс. Холодный ужас пронзил Геральта при этой мысли. Не при мысли о подчинении Лютику — нет, это было бы удовольствием, привилегией, превосходящей его самые смелые фантазии. Ужас от того, как он был близок к провалу своей главной задачи: сохранить свой секрет любой ценой. Подумать только, он почти уступил предложению утешения, утешения, которого он никогда не заслуживал. Весемир был бы в ярости. — Геральт? Дорогой, ты дрожишь. — Голос Лютика прервал его яростные мысли. Нежные руки коснулись его волос, и он инстинктивно наклонился к прикосновению, прежде чем смог сдержаться. Его трясло, его контроль рушился под физическим и умственным напряжением внутреннего конфликта. Он чувствовал себя в ловушке, между тем, что, как его учили, он заслуживал, и тем, чего он хотел. Он заставил свои конечности замереть. Геральт мог винить только себя за то, что позволил делу зайти так далеко. За то, что позволил себе погрузиться в этот мир грез хотя бы на мгновение. Его тревога достигла пика. Он должен был уйти. Он должен был вернуться к привычному сценарию и перестать предаваться этой фантазии. Он начал вставать, и Лютик положил руку ему на плечо. — Геральт, тебе нужно отдохнуть! — встревоженно воскликнул бард, разочарование сделало его голос грубым, а хватку сильнее, чем обычно. Геральт встряхнул головой, чтобы прояснить ситуацию, вставая через силу. — Нет, я достаточно отдохнул. Где мое снаряжение? Мне нужно продолжать идти. Одежда, снаряжение, Плотва, Путь. Это все, что ему нужно, именно в таком порядке. Если бы он мог просто получить эти вещи, все снова обрело бы смысл. — Будь проклято твое упрямство! — прошипел Лютик, вскакивая на ноги и вставая между Геральтом и дверью. — Ты не можешь держать меня здесь против моей воли. — сказал Геральт, глядя на Лютика, надеясь, что гнев скроет его панику. — Нет. — сказал Лютик, на его лице отразилась отчаяние, — Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить тебя остановиться на один чертов момент и позволить мне помочь! — Мне не нужна твоя помощь! — закричал Геральт, в ответ на протест Лютика. Гнев был легким. Если он достаточно разозлится, Лютик может оставить его в покое. Если Лютик уйдет, то он может покинуть это место. Он мог перезагрузить себя и вернуться, когда снова обретет контроль. — Без моей помощи ты бы до сих пор гнил в этой камере! — Лютик закричал в ответ, страх подпитывал его гнев. — Если принятие моей помощи действительно так одиозно для тебя, может быть, мне следовало оставить тебя там! Геральт побледнел, вспомнив долгую холодную тьму, которую он пережил в этой похожей на яму камере. Бесконечные дни, проведенные в том, что могло бы стать его могилой. С его изношенным контролем и долгим отсутствием сабспейса гнев и неодобрение столь важного для него Доминанта — его Доминанта — ударили по Геральту, подобно тарану. Он чувствовал себя разодранным на части, холодная тяжесть легла на его грудь. Он не мог дышать. Должно быть, это отразилось на его лице, потому что тон Лютика тут же изменился, став извиняющимся, умиротворяющим. Геральт знал, что не в духе Лютика говорить жестокие слова в гневе. Он довел Лютика до этого момента. Это была его вина, что он вел себя так неадекватно. — Геральт, прости меня, я не это имел в виду. — сказал Лютик, его голос звучал надрывно. Геральт едва мог понять слова Лютика. Его мысли были поглощены сильной потребностью уйти, выбраться из этой болезненной, запутанной, опасной ситуации. Если он не уйдет, он сломается. Он разрушит свои стены и отдаст себя на милость Лютика. Это было то, чего он хотел больше всего на свете, и единственное, чего у него никогда не будет. Он протиснулся мимо Лютика, хлопнул дверью и быстро зашагал к конюшням. Он надеялся, что его снаряжение все еще у Плотвы. Или хотя бы рубашка. Лютик побежал за ним. — Геральт, подожди, пожалуйста! Геральту ничего не хотелось больше, кроме как подчиниться. Рухнуть на колени и позволить Лютику позаботиться о нем. Но он знал, что не сможет сопротивляться тому, чтобы не рассказать Лютику все, если останется. Так что ему пришлось оттолкнуть барда. Он не мог позволить себе открыться и привязать Лютика к себе из-за какого-то ошибочного чувства долга. Он знал, что Лютик захочет позаботиться о нем, если он останется. Если бы он знал… Лютик был хорошим человеком, который заслуживал хорошей жизни, хорошего сабмиссива. Геральт не мог дать ему ничего из этого. Было бы несправедливо обременять Лютика собой. Он должен был уйти. Он должен был заставить Лютика оставить его в покое, чтобы он мог снова взять себя в руки. Развернувшись, он грубо вцепился в горло Лютика, рыча. — Я не игрушка! Ты не можешь использовать меня как музу, ходить за мной по всему континенту, как потерянный щенок, а потом ожидать, что я буду благодарен за это! — Лютик выглядел так, будто Геральт взаправду ударил его, румянец внезапно сошел с его щек, когда он остановился. Геральт отвернулся, оттолкнув Лютика всем своим весом. Ему нужно было уйти. — Ты так сильно хочешь мне помочь? Тогда оставь меня в покое! Лютик отступил назад, пораженный. — Это не честно. — прошептал бард. Он нервно облизал губы и отвел взгляд. — Но если ты этого хочешь, я не стану навязываться тебе. — Он повернулся и пошел обратно к своим покоям, ссутулив плечи, страдание было написано на каждой части его тела. Сердце Геральта замерло в груди. Он получил именно то, что хотел, и это было похоже на смерть. Ему хотелось побежать за Лютиком, упасть к его ногам, вцепиться в него и никогда не отпускать. Но Геральт знал, что то, чего он хочет, не имеет значения. Это было к лучшему. Для Лютика. Он развернулся и оставил Оксенфурт позади.