Follow You Down

      Геральту потребовалась неделя, чтобы вернуться в Оксенфурт.       После размолвки с Лютиком он сбежал из города вместе с Плотвой, оставив между ним и бардом расстояние в несколько дней. Из-за напряжения, вызванного пребыванием в тюрьме, длительным лишением сабспейса — уже более семи месяцев — и эмоциональным потрясением от крупной ссоры, Геральт замкнулся в себе, не в силах осмыслить происходящее.       Погруженный в свои мысли, он бежал на юг, инстинктивно направляясь к последнему известному местонахождению Эскеля, ища утешения у своего брата. Эскель всегда был уравновешенным и надежным, он бы точно знал, что делать.       Геральт добрался до границы Цинтры, прежде чем снова взял себя в руки.       Ведьмак остановил Плотву на вершине холма, откуда открывался вид на обширные равнины Цинтры. Даже так далеко на юге осень прочно обосновалась на земле, и деревья уже потеряли значительную часть своего покрова. Разноцветные сухие листья хрустели под копытами кобылы, когда ее вели по тропе. Геральт глубоко вздохнул, собираясь с духом.       Ссора с бардом была его виной, он это знал. Он потерял контроль и оттолкнул Лютика, потому что не мог справиться со своими собственными эмоциями. Жалкое зрелище.       Геральта пронзил жгучий стыд, когда он вспомнил брошенные им же слова, опустошение, которое он причинил Лютику. Бард не заслуживал это. Лютик спас его от тюрьмы за огромные деньги. И что он сделал, чтобы отблагодарить его? Он накричал на него, отругал Лютика за то, что тот следовал за ним по всему континенту, а потом стыдливо убежал. Как избалованный ребенок.       Геральт твердой ладонью погладил Плотву по шее, благодаря ее за заботу о нем. Он едва помнил последние три дня. То тут, то там у него вспыхивали воспоминания: испуганный конюх в Оксенфурте, стражники, кричащие на него, когда он галопом проскакал мимо, стрела, приземлившаяся у его ног возле Брокилона, вкус его любимой выпечки, засунутой в рюкзак Плотвы в качестве сюрприза от Лютика. Он чуть было не выбросил сладкую булку, зная, что не заслуживает такого угощения, но десятилетия истощающей нужды не позволили ему тратить еду впустую, и он проглотил ее с трудом — мягкая, нежная сдоба застряла у него в горле комом. Это было последнее, что он съел.       Стоя на вершине холма вместе с Плотвой, Геральт осознал, что разрушил свою дружбу с Лютиком.       Но он не мог оставить это так. Он должен был быть уверен, что Лютик знает, что во всем этом нет его вины, что он все сделал правильно, а Геральт все проебал, как неизбежно ломал все хорошее в своей жизни. Это подтвердило то, чему его всегда учили: ведьмаки должны путешествовать в одиночку. Затем, когда он неизбежно потерпит неудачу, когда он замедлится или сломается, только он будет страдать от последствий.       Геральт устремил взгляд на небо, оценивая по положению солнца время. Середина дня. Если бы он начал сейчас, то вернулся бы в Оксенфурт к концу недели. Он не стал бы загонять Плотву, было бы нечестно просить ее о большем после его необдуманного бегства на юг, но он вернется так быстро, насколько сможет его кобыла. Он уже причинил боль Лютику, он не причинит вреда и Плотве тоже.       Ведьмак повернул на север. В животе у него заурчало, сводя мышцы судорогой. Плевать. Его глаза горели, а голова кружилась от усталости. Это он тоже проигнорировал. Единственное, что имело значение, — это вернуться в Оксенфурт и уладить все с Лютиком. Как только он убедится, что Лютик знает, что он ни в чем не виноват, Геральт сможет оставить его в покое.

***

      Геральт добрался до главных ворот Оксенфурта ровно через неделю после своего стремительного бегства из него же. Темнело, но, к счастью, ворота все еще были открыты. Дежурная стража подозрительно посмотрела на него, но пропустила без дальнейших комментариев.       Геральт повел Плотву к главной городской конюшне сразу за въездными воротами. Конюшни Оксенфуртского университета предназначались только для студентов, профессоров и их гостей. Геральт не осмелился бы использовать их снова. Тем не менее, городские амбары отражали богатство Оксенфурта, и в их стенах о Плотве достойно заботились.       Поместив Плотву в небольшом стойле и действуя исключительно на основе мышечной памяти, Геральт снял с нее седло и тщательно отряхнул, проверяя, нет ли порезов или других повреждений. Он тщательно ощупал ее ноги и выбрал нужные копыта, проверяя, чтобы каждая подкова была плотной и прямой. Удовлетворенный, он набросил ей на спину толстое шерстяное одеяло и застегнул его. Конюшни снабжали действительно всем необходимым, так что Плотва могла наслаждаться настоящим комфортом после долгой и изнурительной дороги.       Когда кобыла успокоилась, ведьмак бросил ей половину тюка сладко пахнущего сена, насыпал в ведерко для корма немного свежего овса и долил воды. В последний раз потрепав ей шею, мужчина собрал ее сумку и свои рюкзаки, тщательно вытерев их, прежде чем положить в предусмотренный шкафчик. Обычно сбруя и снаряжение вешались над дверью стойла лошади, но Оксенфурт, будучи одновременно большим и богатым городом, имел запирающиеся шкафчики для снаряжения каждой лошади для дополнительной безопасности.       Сложив свое снаряжение и положив ключ от шкафчика в карман, Геральт кивнул конюху и направился в сторону университета. Было уже совсем темно, поэтому он знал, что любая просьба о допуске будет отклонена.       Геральт устроился на скамейке во внешнем университетском саду, который окружал защитную стену здания, и стал ждать утра. Он подумал о том, чтобы прилечь на траву, в этом темном уголке сада его никто не заметит, но он знал, что это было бы бесполезным занятием. Еще до своего тюремного заключения и позорного срыва на Лютике у него были проблемы со сном.       После столь долгого отсутствия сабспейса его тело и разум одновременно ныли от боли. Ведьмак все еще был работоспособен, но все вокруг него болезненно обострилось. Звуки были слишком громкими, цвета — слишком яркими, вкусы — слишком подавляющими. Он чувствовал себя оголенным нервом. Когда сон все-таки приходил, он был прерывистым и полным кошмаров. Вернее, не совсем кошмары, а сны о том, чего он хотел и чего никогда не смог бы получить. Мечта о мягких руках и нежном голосе, направляющих его. Сны, которые оставляли в нем боль и пустоту, когда он просыпался. Ему потребовались часы, чтобы прийти в себя, когда он очнулся от одного из таких снов, и ему нужно было говорить как можно яснее, когда он беседовал с Лютиком. Нет, лучше всего было просто медитировать.       Геральт вышел из своего легкого медитативного состояния, когда над Оксенфуртом забрезжил рассвет. Он наблюдал и слушал, как просыпается город. Мужчина наблюдал за птицами, порхающими по деревьям, и белками, озабоченно собирающими орехи на предстоящую зиму. Он вдыхал морской воздух, радуясь, что университетские сады находятся недалеко от гавани и что Оксенфурт был более тихим, менее подавляющим городом, чем Новиград.       С наступлением утра торговцы открыли свои лавки на главной площади, и воздух наполнился запахом жарящихся сосисок, картофеля и бекона. Свело желудок. Это не имеет значения.       Геральт подождал, пока колокола не пробьют десять, прежде чем встать и выйти из сада к главным воротам университета. Когда он сказал охраннику у ворот, что пришел повидаться с профессором Панкрацем, ему махнули рукой и направили в главную приемную для посетителей. Геральт был удивлен, что охранник не заколебался и ничего не сказал, увидев, что перед ним ведьмак.       Геральт прошел по вымощенному плиткой двору к приемному залу, проходя между морщинистыми профессорами и способными студентами. Пока они кружили вокруг него, мужчина улавливал обрывки их разговоров. Они болтали об экзаменах, научных работах и сплетнях, связанных с предстоящим балом в честь Зимнего солнцестояния. Они были веселы, невинны и с нетерпением ждали наступления нового дня. Ведьмак сразу почувствовал себя не в своей тарелке, слишком старым, слишком грязным и слишком грубым для этого окружения. Но они идеально подходили Лютику, заставляя Геральта снова задаться вопросом, почему бард вообще решил путешествовать с ним, не говоря уже о том, чтобы провести больше двух лет бок о бок.       Матрона за приемной стойкой громко ахнула, когда вошел Геральт, ее запах наполнился страхом. Реакция была обыденной, но это все еще причиняло боль в мягких, глубоких уголках сердца мужчины, о существовании которых тот и не хотел задумываться. Геральт на мгновение поморщился, заметив ее ужас, прежде чем придать своему лицу выражение полного безразличия. Она была пожилой дворянкой, вероятно, женой одного из профессоров, и он не мог позволить себе обидеть ее.       Итак, он говорил тихо, горбя широкие плечи, чтобы казаться как можно более маленьким и безобидным, радуясь, что оставил свои доспехи у Плотвы:       — Извините, миледи, я здесь, чтобы встретиться с профессором Панкранцем. Не могли бы вы, пожалуйста, направить меня к нему?       Матрона явно взяла себя в руки.       — К сожалению, достопочтенный Ведьмак, в данный момент его здесь нет, и он вернется только с первым снегом.       Геральт почувствовал, как мир уходит из-под его ног, но внешне он держал себя в узде, по крайней мере, он на это надеялся. Он постарался, чтобы его голос звучал ровно и мягко.       — Могу я спросить, куда он направился?       Женщина неодобрительно нахмурилась, глядя на него.       — Нет, было бы неправильно разглашать личную информацию профессора Панкраца, — она замолчала, казалось, что-то припоминая. — Если только вы, случайно, не Геральт из Ривии?       — Да, миледи.       Она кивнула.       — Да, вы действительно подходите под описание. В таком случае, я по-прежнему не могу предоставить вам больше никакой информации, но у меня есть для вас письмо от профессора Панкраца. Возможно, это поможет.       Женщина протянула ему маленький конверт.       — Вы можете посидеть в приемной и прочитать это, если хотите, но я прошу вас покинуть университет сразу же после того, как вы это сделаете. Посторонние не допускаются, если только они не являются гостями профессора или студента, которые в настоящее время проживают здесь.       Геральт взял конверт, бережно держа его, и слегка поклонился матроне.       — Благодарю вас, миледи.       Он повернулся и вышел из приемной, не желая рисковать и читать письмо в присутствии других. На всякий случай он полностью покинул университет и направился к портовой пристани, идя вдоль побережья, пока не скрылся из виду матросов и портовых рабочих. Сидя на камне у спокойного океана, под крики чаек над головой, он открыл письмо, увидев знакомый почерк Лютика.       Мой дорогой Геральт,       Если ты читаешь это письмо, значит, ты вернулся в Оксенфурт раньше меня. Если хочешь, мои покои полностью в твоем распоряжении. Просто покажите это письмо той милой даме.       Я заключил контракт с графиней де Сталь на проведение семинара по песенному мастерству в ее поместье под Риндой. Я рассчитываю вернуться задолго до первых снегопадов, вероятно, к началу ноября.       Я надеюсь увидеть тебя здесь до того, как ты возвратишься в Каэр Морхен. Когда мы были вместе в последний раз, я действовал в порыве гнева и совершенно непреднамеренно причинил тебе боль. За это я приношу свои самые искренние извинения. Я надеюсь, ты сможешь простить меня.       Твой Лютик.       Геральта охватил ужас. Лютик явно винил себя в их ссоре, и это было неприемлемо. Не только это, но и из чувства вины он предложил Геральту беспрепятственно пользоваться его личными покоями — привилегия, которую он никогда не мог и надеяться заслужить. Это было уже слишком. Лютик помог ему, и Геральт плюнул ему в лицо. Нет, это было неправильно. Геральт должен был заставить барда понять, что это не он виноват и что он не сделал ничего плохого. Мужчина не мог допустить, чтобы его непростительное поведение навлекло тень незаслуженной вины на его дорогого друга.       Геральт нервно обхватил голову руками, толстый пергамент письма царапал его недельную щетину, врезаясь в кожу. Ведьмак изо всех сил старался контролировать свое дыхание. Стыд и страх, которые он испытывал во время их ссоры, нахлынули снова, и необходимость исправить это переполняла все мысли.       Собрав все остатки самообладания, которые у него еще оставались, Геральт встал, заставляя ноги стоять ровно, а выражение лица оставаться нейтральным. Он аккуратно сложил письмо и положил его в карман, прежде чем повернуться и пойти обратно к конюшням за Плотвой. Он сосредоточился на дыхании, на вдохах и выдохах, согласовывая их ритм с шагами.       Сам того не осознавая, Геральт добрался обратно до конюшни. Запах лошади привлек его внимание, когда он вошел во двор конюшни, вернув его в настоящее. Геральт не знал, как он уладит дела с Лютиком, но он знал, как прорываться сквозь любую местность. Как ухаживать за Плотвой. Как без устали гнаться за чем-то неделями.       Он заставил себя обдумывать и следить за каждым шагом, чтобы сдержать надвигающуюся панику.       Войти в конюшню. Отдать конюху его монету за ночь. Поблагодарить его.       Забрать снаряжение и седельные сумки. Заботиться о Плотве. Забрать ее.       Вывести Плотву наружу. Проверить крепление. Затянуть подпругу. Гора.       Направляться на восток. Оставить в стороне главные ворота. Идти медленно. Кивнуть страже.       Следовать по Понтару на восток. Продолжать идти. Глаза вверх. Пятки опущены. Дышать.       Вдох.       Выдох.       Вдох.       Без паники.       Геральту потребовалось четыре дня, чтобы добраться до Ринды. Всякий раз, когда он начинал думать о том, что сказать Лютику, когда увидит его, он чувствовал, как холод сдавливает ему грудь, и его мысли разбегаются в разные стороны. Он не знал, как думать о чем-то подобном. Как вести себя в ссоре с другом. Раньше у него никогда не было друга. Он просто знал, что в случившемся была его вина, и он должен был быть уверен, что Лютик это понимает.       Путешествуя, Геральт мог относиться к каждому дню как к своего рода тренировочному упражнению, отмечая мысленно флажки по мере выполнения заданий. Но теперь он стоял перед воротами поместья графини де Сталь и был потерян. У него не было плана тренировок на этот счет.       Двое стражников у ворот уставились на него со своих постов на стене. С трудом пытаясь подобрать нужные слова, ведьмак чувствовал нутром чужое неодобрение. Он с трудом сглотнул, стиснул зубы и поднял голову, чтобы посмотреть им в лицо.       — Я Геральт из Ривии, пришел повидаться с лордом Панкрацем, виконтом де Леттенхов.       Охранник справа усмехнулся.       — Ты слышал это, Алоизи? Этот бродяга хочет видеть виконта!       — Да, Стефан, я слышал его. И что нам делать с людьми, страдающими такой манией величия? — насмешливо ответил его напарник.       — Ну, мы отправляем их прямо и надолго, не так ли? — сказал Стефан, обращаясь к Алоизи, но глядя сверху вниз на Геральта.       — Именно так и делаем. Добровольно или на остриях наших копий, — сказал Алоизи, крепче сжимая рукоять своего оружия.       Геральт почувствовал как в его груди оседает тревога. Он был так близок, теперь он не мог потерпеть неудачу.       — Лорд Панкрац ожидает меня. Пожалуйста, передайте ему это. — отозвался Геральт настолько ровным тоном, на какой только был способен.       — А теперь смотри сюда, подлец, — строго сказал Стефан. — Никто, кто выглядит таким оборванцем, как ты, не мог бы иметь дела с виконтом. Если то, что ты говоришь, правда, и он действительно ждет тебя, иди приведи себя в порядок и возвращайся, когда будешь выглядеть и пахнуть достойно аудиенции у тех, кто лучше тебя.       Геральт открыл рот, чтобы возразить, но Алоизи поднял копье, словно собираясь метнуть его.       — Не заставляй нас повторять это снова, урод! — крикнули ведьмаку вслед.       Геральт с трудом сглотнул, но отступил назад. Он хотел уладить все с Лютиком, извиниться, но вряд ли смог бы это сделать, если бы начал с убийства охранников графини де Сталь.       Повернувшись, ведьмак медленно повел за собой Плотву. Поместье графини де Сталь представляло собой обширный, обнесенный стеной комплекс примерно в часе ходьбы от Ринды, с видом на реку Понтар. Геральт в оцепенении брел обратно к перекрестку, где свернул с дороги из Оксенфурта, направляясь на юг, прочь от Ринды, к поместью графини де Сталь. Он вспомнил, что видел там небольшой пляж, возможно, он мог бы искупаться и постирать свою одежду. Тогда стража, возможно, пропустит его. Он не мог видеть себя, но ему казалось, что он выглядит вполне приемлемо. Он не мылся неделями, за исключением тех случаев, когда камердинер — или это был Лютик? — привел его в порядок после пребывания в тюрьме.       Геральт знал, что был в полном беспорядке. Он не спал целый месяц. Он не мог вспомнить, когда ел в последний раз. Он подумал, что, возможно, это была та сладкая выпечка, которую Лютик оставил в седельной сумке Плотвы почти две недели назад. Но это не могло быть правдой. Должно быть, он хоть что-то ел и пил, иначе давно уже потерял сознание.       Геральт похлопал по седельным сумкам Плотвы. Правильно, вяленое мясо с охоты на оленей. Должно быть, он подпитывал себя лишь подсознательно. Вероятно, Весемир был прав: тренировки важнее размышлений.       Геральт дошел до перекрестка и повел Плотву к небольшому пляжу. Он был скрыт от дороги кустарником и ветвями ивы, по крайней мере, достаточно, чтобы случайный прохожий не заметил его. Так близко к Ринде, маловероятно, что он столкнется с какими-либо неприятностями от разбойников. Он просто надеялся, что в реке нет утопленников. Ведьмак был настолько не в себе, что искренне сомневался, сможет ли справиться даже с одной тварью, не говоря уже о целом гнезде. У него даже не было сил стыдиться этого.       К счастью, когда он достиг берега реки, он увидел, что на пляже нет никого. Это был мирный деревенский пейзаж, как в одной из баллад Лютика.       Обрадовавшись, что территория безопасна, Геральт бросил поводья Плотвы. Затем встряхнулся и снова поднял их, накинув на ветку дерева, пока устанавливал навес. Привязав кобылу достаточно свободно, чтобы она могла пастись, но не настолько свободно, чтобы она могла наступить на веревку, с достаточной досягаемостью, чтобы она могла добраться до реки, ведьмак измученно выдохнул.       По крайней мере, он мог правильно обходиться с Плотвой.       Мужчина вытащил запасную тунику и брюки из сумки. Вещи пропахли застарелым потом. Он планировал очистить их после охоты на полуденного призрака у Барона, но обстоятельства сделали это невозможным. Выдохнув, Геральт стянул с себя сапоги и льняную рубашку, уже пробираясь в реку, используя песок, чтобы позже вычистить свою одежду о камни. Это не так хорошо, как с использованием мыла, но альтернативы не предвиделось. Когда вода наконец стала чистой после мытья ткани, он расстелил одежду на камнях под прямыми солнечными лучами, надеясь, что она быстро высохнет.       Запасную одежду и чистую рубашку Геральт снял с кожаного пояса, распустил волосы и шагнул в реку, пробираясь на середину. Вода доходила ему до груди, течение было ленивым, но сильным. Ледяная осенняя гладь действовала бодряще, и мужчина почувствовал, как туман в его голове рассеялся, пусть всего на мгновение.       Геральт нырнул под воду, грубо проводя руками по седым волосам, соскребая грязь и жир, запекшиеся на прядях. Насквозь промокший, он пробрался обратно к берегу и зачерпнул пригоршни густого песка, чтобы очистить им кожу, прежде чем вернуться обратно. Скрытый от чужих глаз, Геральт позволил себе полностью раздеться и сполоснуть старые вещи, чтобы потом натянуть их заново. Так близко к дороге, он не мог позволить себе быть застигнутым голым. Без рубашки он мог бы еще объясниться, но без портков его могли попросту арестовать.       Будучи уже чистым, Геральт отжал волосы от лишней воды и скрутил одежду в тугие жгуты, убирая лишнюю влагу.       Это был прохладный день, но солнечный. Есть надежда, что все высохнет до наступления темноты. У него не было бритвы, чтобы побриться, но, возможно, с чистым телом и одеждой он смог бы попасть на встречу с Лютиком. Или, может быть, охранник передаст в дом, что он там, у ворот. Этого будет достаточно. Скорее всего, так даже лучше. Он не хотел навязывать свое присутствие Лютику, когда тот был с графиней.       Он слышал рассказы о графине де Сталь, некоторые даже непосредственно от Лютика. Высокородная, хорошо образованная сабмиссив, она была наградой для своего поколения. Когда ей едва исполнилось двадцать, ее сияющая внешность заставляла поклонников выстраиваться в очередь, чтобы мельком увидеть ее, куда бы она ни пошла, особенно с момента ее совершеннолетия двумя годами ранее. Несмотря на свою молодость, она унаследовала свой титул и владение от своего отца, когда тот скончался. Ее мать умерла много лет назад. Хотя до замужества она находилась под опекой своего дяди-Доминанта, ходили слухи, что он дал ей почти полный контроль над ее собственными финансами и делами. Редкость, окажись это правдой. Даже если бы это было не так, не было никаких сомнений в том, что графиня была покровительницей искусств. Она поддерживала как музыкантов, так и прекрасных художников, как прямо, так и косвенно, благодаря своему щедрому покровительству университету. Она также часто проводила культурные семинары и заведовала салонами; например, семинар по песенному искусству, который она поручила провести Лютику, особенно боготворила.       Графиня де Сталь была именно тем сабмиссивом, которого заслуживал Лютик.       Геральт посмотрел на себя, на свое обожженное предплечье, на свою замысловатую татуировку, на свои шрамы и на свои тяжелые, широкие конечности. Поймав свое отражение в реке, мужчина отвернулся. Белые волосы, неестественные кошачьи глаза. Грубые черты. Его внешний вид был под стать его душе, предупреждением всем остальным держаться подальше, что он опасен и непригоден для общества.       Геральт облокотился на скалу, глядя в голубое небо. Он попытался придумать, что сказать Лютику, но мысли его улетучились. Он продолжал вспоминать ссору. Боль на лице Лютика от его слов.       Угроза, что Лютик может бросить его.       Плевать! — дал себе понять Геральт. Лютик может уйти, когда захочет. Имел на это полное право. Геральту необходимо извиниться за свои действия, чтобы Лютик увидел, что он не виноват. Затем он сможет вернуться на свой Путь один, зная, что бард не будет нести незаслуженной вины. Лютик будет свободен и не будет обременен, он достоин жить той жизнью, которую он заслужил, он имеет право взять себе сабмиссива, который был бы достоин его.       Геральт попытался вернуть свои мысли в нужное русло, чтобы попрактиковаться в том, что он хотел сказать. Было важно сделать это правильно, и он знал, что не сможет сделать это сходу. Слова давались ему с трудом, они застревали в горле, когда он больше всего в них нуждался. Ему нужно было практиковаться.       Было бы славно записать свою речь. Но единственной бумагой, которая у него была, было письмо Лютика, и он не мог ею воспользоваться. Почерк был слишком хорош, а бумага все еще пахла бардом. Это было слишком ценно.       Сосредоточься!       Геральт прислушивался к реке, к шуму ветра в листьях ивы, пытаясь использовать естественную атмосферу, чтобы сосредоточиться на своей задаче. Медитация на природе была одной из первых техник, которым они научились в Каэр Морхене, и он надеялся, что старая знакомая практика поможет ему снова взять себя в руки.       Когда он сконцентрировался на звуках вокруг себя, его мысли снова ускользнули назад, на десятки и десятки лет назад, к песенке, которая раньше была популярна среди детей. Он слушал ее все время, когда проезжал через города, по крайней мере, до тех пор, пока дети не замечали его и не замолкали. Или не начинали плакать.       Ринде! Ринде! На перекрестке в Ринде!       Если вы будете копать в реке, вы найдете джинна!       Отчаянная надежда захлестнула его. Джинн! Если он найдет джинна, то сможет пожелать восстановительного сна, тогда сможет лучше сосредоточиться. Если бы он мог сосредоточиться, он бы знал, что сказать Лютику, чтобы все исправить. Возможно, он даже мог бы пожелать более красноречивого языка, чтобы говорить с Лютиком так, как он того заслуживал. Он знал, что джинны берут плату за свои услуги, но ради Лютика оно того стоило.       Воодушевленный, Геральт спрыгнул с возвышения и порылся в седельных сумках, торжествующе встав с тонкой рыболовной сетью. Геральт сжал сеть в кулаке, сердце бешено колотилось от маниакального возбуждения. Это был долгий путь, но даже если он потерпит неудачу, его положение не будет хуже, чем сейчас. Но если ему это удастся? Тогда он мог бы сделать что-то правильное с Лютиком. Однажды.       Геральт закинул сеть в реку, потянув ее вдоль берега. После каждого прохода он опускался в воду и ощупывал берег, просовывая руки в найденные дыры. Вскоре сом укусил его за руку, почти утащив под воду, но ему удалось вырваться — зубы сома, похожие на наждачную бумагу, оставили глубокие царапины на его предплечье.       Пока солнце медленно катилось к горизонту, ведьмак уже часами охотился, прочесывая берег вплоть до Ринды. Он развернулся у водяной мельницы и вернулся на другой берег.        Сплошные попытки и поиск снова и снова.       К тому времени, как он вернулся в свой лагерь, солнечные лучи коснулись горизонта. Он продолжал идти, обыскивая берег до того места, где мост на дороге в Оксенфурт пересекал Понтар, прежде чем повернуть и обыскать ближний берег на обратном пути к своему лагерю.       Наступил полдень, когда Геральт вернулся в свой лагерь во второй раз. Неудачная ночь только усилила напряжение и тревогу, которые он испытал, когда его последняя, отчаянная надежда ускользнула. Он промок насквозь, холод проникал чуть ли не в его кости. Его мокрые волосы, снова грязные от усилий, прилипли к лицу. Его руки и спина болели от напряженного поиска. Ноги превратились в месиво порезов и царапин от бурного русла реки.       В ушах Геральта зазвенело, а в глазах помутнело. Тем не менее, он искал. Это была легенда. Детский стишок почти вековой давности. Но это был шанс поступить правильно для Лютика, поэтому он не мог сдаться.       В который раз обыскивая берег возле своего лагеря, почти на том же уровне, где он оставил Плотву, он услышал знакомый голос, напевающий мелодию.       Он не мог разобрать слов, но знал голос.       Лютик.       Лютик был на пути в Ринду. Геральт замер, надеясь, что менестрель пройдет мимо, не увидев его.       Он хотел окликнуть его.       Но он не был готов. Он был мокрым. Грязным.       Он не знал, что сказать.       Пение стало громче. Лютик достиг перекрестка. Геральт молился, чтобы он продолжал идти и одновременно надеялся, что тот остановится. Он не знал, чего хотел.       Пение прекратилось.       — Плотва? — позвал Лютик. Геральт услышал, как чужие легкие шаги свернули с тропы и направились к берегу. Геральт не знал, бежать к нему или прятаться. Он замер, держа сеть в руках.       Лютик отмахнулся от свисающих ветвей ивы и ступил на песок на берегу реки. Геральт был справа от Лютика, прижатый к камням и вне поля его зрения.       Лютик похлопал Плотву и оглядел небольшой пляж, прежде чем его взгляд остановился на Геральте, стоявшем в воде.       Ведьмак забыл как дышать.       Выражение лица Лютика было обеспокоенным, но без тени гнева. Он шагнул к берегу реки и тут же направился к Геральту, не обращая внимания на грязь и мутную воду, пачкающую его мягкие кожаные сапоги. Геральт смотрел, как капли воды темнеют на мягком материале, и сосредоточился на клочьях грязи, покрывающих ноги Лютика. Он не знал, как справиться с ситуацией в целом, поэтому сосредоточился на небольшой ее части. Вода и грязь на кожаных сапогах. Это он осозновал.       Лютик остановился примерно к уровне глаз Геральта, где тот стоял по пояс в воде. Ведьмак чувствовал на себе взгляд Лютика, который все понимал, но ничего не говорил.       Легкие Геральта горели, и он был вынужден сделать вдох, потом еще и еще, все быстрее и быстрее. Его грудь трепетала, и он чувствовал головокружение, но не мог поднять глаза. Не мог смотреть Лютику в глаза. Не мог дышать.       Вдруг ощутив на своем лице теплые ладони, Геральт поднял голову. Он вздрогнул, но не отстранился, позволяя глазам Лютика встретиться со своими. Он выглядел грустным, и мужчина не понимал, почему.       — Думаю, пора выходить из воды, м? — мягко спросил Лютик, приподнимаясь и протягивая Геральту руку.       Тот инстинктивно потянулся, чтобы сжать чужую ладонь, но отстранился, приподняв сеть, чтобы показать Лютику.       — Не могу. Я еще не нашел, — успел пробормотать мужчина.       — Почему бы тебе тогда не выйти и не сказать мне, что ты ищешь? Я могу помочь тебе найти это, — сказал Лютик, все еще протягивая руку.       — Нет! — воскликнул Геральт, снова паникуя. Лютик не мог помочь. Он не имел права делать барда грязным, мокрым и холодным, ведь он, ведьмак, был чертовски жалким, что не мог придумать должного извинения после того, как обидел своего единственного друга. — Это для тебя, так что я могу с этим справиться.       Сердце Лютика разбилось. Промокший в ледяной воде, Геральт сжимал в руках сеть и дрожал, весь грязный и явно измученный. Его щеки впали, а глаза стали дикими.       — Все в порядке, обещаю, — твердо добавил Лютик. — Давай, возьми меня за руку или я войду и заберу тебя.       Геральт вздрогнул.       — Слишком холодно. Ты испортишь свою одежду.       — Тогда тебе лучше выйти, да? — усмехнулся бард. Нагнувшись, он опустил руку ниже, прямо перед грудью Геральта.       Геральт не знал, что делать. Его рука сжалась на пустой сетке. Вдруг он почувствовал, как по его телу пробежала дрожь от холодной воды. Он должен был найти джинна, чтобы как следует извиниться. Но Лютик уже был здесь. И сказал, что войдет в воду, если Геральт не выберется. Если он это сделает, то может простудиться. И тогда он может умереть. Люди умирали от простуды, верно? Он не мог рисковать.       Геральт взял Лютика за руку и позволил увести себя обратно к берегу, где он мог легко выйти из реки.       Лютик усадил ведьмака на один из нагретых солнцем речных камней. Он подобрал свежие штаны и тунику со скал, где Геральт разложил их вчера, и протянул сверток ему.       — Переоденься, потом поговорим. Без споров.       Геральт молча кивнул, собираясь сбросить мокрую одежду. Его план испарился, хотя с самого начала он, наверное, был обречен на провал. Преследовать джинна в реке, чтобы решить его проблемы? Как глупо и по-детски. Ему придется попытаться извиниться должным образом самостоятельно. Лютик не должен был его прощать, он, конечно, не ожидал этого, но он хотел быть уверенным, что Лютик знает, что все, что произошло, все, что было сказано, было ошибкой Геральта, а не его.       Переодевшись, ведьмак подошел к тому месту, где Лютик сидел на берегу, отталкиваясь ногами от большого камня. Повернутый спиной к Геральту, он позволял тому уединиться при переодевании. Мужчина действительно не нуждался во внимании, особенно так далеко от плетей Весемира, но он ценил внимательность барда. Это была одна из многих вещей, которые Лютик сделал, чтобы доказать, что он слишком хорош для таких, как Геральт.       Камень, на котором сидел Лютик, был слишком мал для них обоих, если только они не сидели бы вместе. Но следующий ближайший камень находился в добрых шести шагах, слишком далеко для разговоров. Геральт стоял за Лютиком, обдумывая свой выбор. Каждое его движение казалось неправильным.       Заставив себя принять решение, Геральт обошел скалу и встал на колени перед Лютиком в медитативной позе. Объективно это давало ему хороший обзор для разговора, позволяло Лютику легко его слышать, а знакомая покорная поза помогала Геральту успокоиться. Было немного непривычно стоять вот так на коленях, но ничего такого, что могло бы вызвать серьезные подозрения относительно истинной природы Геральта, особенно учитывая отсутствие других вариантов. Кроме того, Лютик уже видел, как Геральт так преклонял колени, выполняя задания и медитируя. И он был почти уверен, что Лютик считает его нейтралом. Это было бы хорошо.       — Геральт, давай вернемся к Плотве, там удобнее, — произнес Лютик.       — Я в порядке, — сказал Геральт, торопясь продолжить, пока не потерял самообладание, — Мне жаль. За то, что я сказал в Оксенфурте. Я не это имел в виду.       Геральт посмотрел вниз, туда, где его руки сжимали тонкую ткань над коленями.       Лютик соскользнул со скалы и опустился на колени перед Геральтом на берегу реки, мокрый песок пропитал его штаны. — Я знаю, и мне тоже жаль.       Геральт резко поднял голову, на нем было написано безумное замешательство. — Но ты не сделал ничего плохого!       Лютик потянулся, положил ладони на руки Геральта и провел большими пальцами по побелевшим костяшкам мужчины.       — Сделал. Я был невнимателен. Я знал, что ты переутомился. Я должен был быть более осведомленным и дать тебе свободное пространство, когда ты попросил об этом.       — Нет, ты ошибаешься! — прорычал Геральт, вскакивая на ноги и отстраняясь от Лютика. Он повернулся к реке и сделал широкий шаг, прежде чем развернуться. Он должен был заставить Лютика понять, что это не его вина. Его слова были грубыми и отрывистыми, но он выдавливал их, отчаянно желая быть понятым. — Ты помог мне. Ты вытащил меня из тюрьмы. Никто никогда не делал этого раньше. И ты позволил мне воспользоваться твоей кроватью! — слова Геральта захлебнулись, застряв в горле. Он сжал кулаки, острые, рваные ногти пробили кожу. Боль успокоила его. Это была важная часть. Лютик должен был понять, что Геральт не заслужил его доброты. — А потом я сделал тебе больно!       Лютик встал, потянулся к Геральту, чтобы успокоить его, но тот отшатнулся. Бард остановился, давая тому время.       — Да, но я тоже не был безупречен. Я прощаю тебя, Геральт. Я простил тебя, как только ты это сказал. Я знаю, что ты не хотел меня обидеть, — мягко, но настойчиво произнес Лютик.       Геральт покачал головой, отвергая мысль о том, что его можно простить, но не в силах выдавить больше ни слова. Он чувствовал себя разорванным. Ему нужна была помощь, протекция, чтобы собраться снова. Но он не мог получить это сейчас, поэтому ему пришлось совладать с собственным телом и мыслями.       Лютик изменил тактику, увидев, что спор заходит в тупик.        — Геральт, что ты искал в реке?       Геральт чуть не упал от облегчения. Простой вопрос. Он мог с ним справиться.       — Джинн.       — Джинна? Для чего? — удивленно вопрошал бард. Он не ожидал такого ответа.       — Это не имеет значения.       — Ты измотал себя, пытаясь найти его, конечно, это важно. Пожалуйста, скажи мне.       Геральт стиснул зубы и отвернулся. Было стыдно признаться в этом, но он и представить себе не мог, что сможет упасть еще ниже в глазах Лютика после своего ужасного поведения.       — Я хотел, чтобы это помогло мне уснуть. Чтобы очистить голову, чтобы я мог лучше объясниться перед тобой. Я хотел извиниться, но не мог придумать, как это сделать правильно, — наконец сказал Геральт. Он опустил голову, его плечи обмякли в ожидании приговора.       Лютик резко вздохнул, прежде чем подойти ближе, медленно протянуть руки и мягко провести ими по плечам и предплечьям Геральта.               — О, дорогой, тебе не нужно было этого делать. Я прощаю тебя и понимаю, — нежно улыбнулся бард.       Геральт хотел было начать протестовать, но Лютик заставил его замолчать.       — Если ты говоришь, что я тот, с кем поступили несправедливо, то это мне решать, оправдано прощение или нет, не так ли?       Геральт нехотя кивнул.       — Тогда решено, — восторженно произнес Лютик. Он поймал взгляд Геральта. — Ты меня тоже простишь?       — Нечего прощать, — быстро буркнул Геральт, глядя вниз, — Ты спас меня. Помог мне.       — Да, но я также толкнул, когда увидел, что ты подавлен. Я поступил неправильно, оказав на тебя давление, — кивнул мягко Лютик.       Геральт не понимал. Лютик не сделал ничего плохого, он всего лишь пытался помочь. Если он не мог принять помощь, предложенную таким образом, это было его ошибкой.       Лютик выглядел так, будто хотел плакать. Или ударить что-нибудь. Геральт не мог быть уверен. Он позволил бы Лютику ударить его, если бы бард почувствовал, что ведьмак заслужил это. Но он не знал, что делать, если Лютик заплачет.       — О, Геральт, — выдохнул Лютик, — тебя кто-то очень сильно обидел, и мне очень хотелось бы знать кто.       Геральт не знал, что на это сказать, поэтому промолчал.       Лютик заметно встряхнулся. — Это разговор для другого дня, — сказал он, как будто разговаривая сам с собой.       Он отступил назад, провел одной рукой вниз по предплечью Геральта и, взяв его за руку, повел обратно к Плотве.       — Итак, ты сказал, что хочешь, чтобы джинн помог тебе уснуть. Это довольно крайняя мера. Сколько времени прошло с тех пор, как ты в последний раз спал? — спросил Лютик намеренно непринужденным тоном.       — Почти месяц, — сказал Геральт. Он уже не мог скрывать что-то от Лютика. Он был слишком утомлен, слишком взволнован, слишком сбит с толку всем этим взаимодействием. Лютик должен накричать на него. Избить его. Оставить его. Не говорить с ним так мягко, не прощать его и не заботиться о нем.       Лютик резко остановился, потрясенно глядя на Геральта.       — Месяц?! — хлопая ртом, как рыба, Лютик потрясенно вздохнул, прежде чем, наконец, продолжил. — У меня так много вопросов по этому поводу, но они могут подождать.       Лютик потащил Геральта к небольшой полянке, где была привязана Плотва. Он стянул со спины кобылы спальный мешок мужчины и положил его в тени одной из больших ив одним концом к стволу. На глазах у ведьмака Лютик снял оставшуюся часть снаряжения Плотвы, прежде чем снял собственные ботинки и сел, скрестив ноги, на один конец спального мешка, опершись спиной на ствол дерева.       Успокоившись, Лютик похлопал рядом с собой.       — Иди и ложись.       Геральт повиновался. Ничто не шло так, как должно. Он не знал, что делать, поэтому послушал Лютика.       Геральт лег на спину перед бардом и позволил положить свою голову тому на колени.       — Я посмотрю, смогу ли я помочь тебе уснуть, — выдохнул Лютик, нежно проводя пальцами по длинным влажным волосам Геральта.       Геральт попытался сесть. Он не мог так нагло использовать время Лютика. Был полдень, и он явно куда-то собирался, прежде чем увидел Плотву. До того, как Геральт заставил его снова заботиться о нем.       Лютик положил ладонь на лоб мужчины, удерживая его на месте.       — Нет, ничего подобного. Ты не спал уже месяц, и я не позволю этому продолжаться.       — Но сейчас полдень, — сказал Геральт, надеясь, что логика все же возобладает. — Ты не собирался куда-то? Графиня не будет скучать по тебе?       Лютик улыбнулся с явным раздражением и присущей ему язвительностью.       — Я просто направлялся в Ринду со срочным поручением, не очень важным, так что нет, меня нигде не ждут. Даже если бы и ждали, ты важнее любого светского мероприятия.       Геральт уставился на него.       Он важнее? Бред.       Лютик легонько ткнул пальцем в нос мужчину, заставив того замереть. — Ты слишком громко думаешь, — сказал он. — Просто доверься мне в этом, хорошо? Или, по крайней мере, не протестуй, пока ты не поверишь в свою значимость.       Геральт продолжал смотреть. Он был слишком измучен, чтобы даже пытаться понять это.       — Закрой глаза, будь добр, — сказал Лютик. — Просто сосредоточься на том, что я делаю, и позволь всему остальному отойти на второй план.       Это была достаточно простая инструкция. Геральт мог с этим справиться.       Лютик продолжал проводить пальцами по волосам Геральта, нежно почесывая кожу головы и массируя виски и основание черепа. Никто и никогда раньше не поступал так с Геральтом. Это было приятно.       Но он, должно быть, давит на ноги Лютика. Земля была не совсем удобной. Он должен двигаться, он должен…       Лютик прервал чужие мысли простым щелчком по лбу.       — Я буквально слышу, как ты беспокоишься. Я в порядке, я делал это для своего брата больше раз, чем могу сосчитать. Я хочу сделать это для тебя. Так что, пожалуйста, расслабься. Сосредоточься только на том, что я делаю и дай себе поспать.       Геральт глубоко вдохнул и медленно выдохнул, пытаясь выполнить просьбу Лютика. Он продолжал глубоко дышать, делая длинные вдохи и медленные выдохи, пока не почувствовал, что его сердцебиение замедлилось до нормального. Он сосредоточился на теплых, нежных руках Лютика в его волосах. Он прислушивался к ровному ритму сердцебиения Лютика. Почувствовал знакомый запах канифоли и меда. Геральт не ощущал ни гнева, ни страха, поэтому позволил себе полностью расслабиться, полностью растворившись в ощущении необходимого тепла рядом.       Усталость охватила его, и он позволил себе дрейфовать. Его тело было тяжелым, растворяясь на земле. Его лицо разгладилось, дыхание выровнялось.       Он спал.