Свойство памяти

— Расскажи о себе. Алатус нахмурился и опустил взгляд в тарелку с рисом и кусочками не до конца прожарившегося мяса. Венти и представить не мог, что простенькая ловушка для зайцев действительно сработает. — Что ты хочешь узнать? — ровно спросил Алатус, наблюдая, как Венти съедает одну ложку риса и приваливается спиной к стволу бамбука в раздумьях. — Не знаю, — пожал плечами тот. — Чем ты любишь заниматься в свободное время? Венти протянул ему ополовиненную тарелку с ложкой, и Алатус, не съев ни рисинки, отставил всё в сторону. Завтра к обеду они доберутся до Заоблачного предела — места, где из земли небеса царапают три пика, во главе каждого из которых — свой бессмертный. Вероятно, Венти их видел во время Священного Призыва, но не спешил угадывать. Он слышал, что бессмертные Заоблачного предела объединились в одну коалицию, чтобы с наибольшим успехом пережить проходящую войну. Что-то Венти подсказывало, что дело было не только в одном выживании. В любом случае, это он сможет выяснить только завтра вечером. — Не думаю, что оно у меня есть, — наконец, отозвался Алатус, и Венти повернул к нему голову. — Если наставник не давал мне заданий, то это означало, что я либо наказан, либо тренируюсь. — Наказан? За что тебя наказывать? Не сочти за оскорбление, но у тебя всегда лицо такое пресное, мне казалось, ты приверженец всяких правил. Венти сильно надеялся, что Алатус не принял его слова близко к сердцу; впрочем, лицо его как ничего не выражало, так и не изменилось. Казалось, он не спешил отвечать на заданный ему вопрос — то ли отговорку придумывал, то ли ещё что. Так или иначе, Венти давить не стал. — Не хочешь со мной потренироваться? — спросил он, уводя разговор в сторону. — Всяко лучше, чем кружить вокруг дерева, как ты вчера делал. Алатус хмыкнул и кивнул. — Мне будет полезно узнать получше твою технику боя, — сказал он, и Венти улыбнулся, тотчас вставая. Он закатал рукава, прекрасно понимая, что они всё равно будут мешаться, посильнее затянул резинку на хвосте и оставил веер на холщовой сумке у почти что угасшего костра. Алатус с силой надавил на рукоять меча, фиксируя его в ножнах. Теперь, когда он будет им размахивать во время тренировки, тот ни за что не выскочит из ножен. И всё равно было немного больно. Венти один раз не успел увернуться, и ножны меча ударили его по бедру так, что их звон едва его не оглушил. Эи на этом моменте сказала бы что-то вроде: «Ты мёртв», но Алатус не останавливался. Венти старался следить за его взглядом, чтобы вовремя ускользать с траектории его выпадов и взмахов, и совсем скоро в его бровях запутался пот со лба. Теперь, когда Алатусу не мешало его ранение, он сражался в разы увереннее, изящнее и быстрее — не совсем уровень Эи, но достаточно к нему близок. Венти отпрянул в сторону, и ножны врезались в ствол бамбука. Он врезался спиной в несколько проросших рядом стволов и нырнул вниз за долю секунды до того, как ножны ткнутся ему в грудь. Лагерь затерялся среди бамбукового леса. Они отодвигались всё дальше и дальше, и вскоре Венти вскинул руку. Ножны плоской стороной врезались в его локоть, вторую ладонь он раскрыл, готовый сорвать с неё ветер, но Алатус был быстрее. Через долю секунды он почувствовал давление на бёдрах, загребшую его одежды на груди ладонь и холодные ножны под подбородком. — Думал, такой трюк сработает во второй раз? — хмыкнул Алатус, и Венти разлепил глаза, которые закрыл, как только чужие ветра сбили его с ног. Причёска Алатуса растрепалась, щёки его заалели, а в глазах — наконец-то! — появился живой блеск. Из-за ножен над самым кадыком Венти было трудно дышать, и он чуть приподнял подбородок. Он вскинул ладонями, признавая поражение, и улыбнулся. — Попробовать стоило, ведь так? — протянул он, и Алатус хмыкнул снова. Он склонил голову и чуть сильнее надавил ножнами на шею Венти. — Из какой ты школы? — спросил он, и Венти непонимающе пробулькал что-то невнятное. — Не узнаю технику. Венти легко хихикнул. — Техника называется «Увёртывайся и уклоняйся, пока противник не устанет», — заговорщически шепнул он. — Моё, скажем так, изобретение. Отлично помогает с теми, кто искуснее тебя обращается с мечом. А что, хочешь научиться? Алатус дёрнул уголком губ, но ничего не сказал. Венти решил перевести стрелки: — А ты из какой школы? Взгляд Алатуса забегал по его лицу. Брови съехали к переносице, а блеск в глазах сменился глубокой задумчивостью, как будто он решал, что именно ему нужно сейчас сказать. — Аоцан, — пробормотал он, отведя взгляд с лица Венти в поросшую молодой травой землю. Сам Венти, прищурившись, обхватил левой ладонью всё такие же холодные ножны и отвёл их от подбородка. На краткий миг он почувствовал машинальное сопротивление, но совсем быстро Алатус позволил ему это сделать. — Ты соврал, — без обиняков произнёс Венти, стоило только Алатусу слезть с его бёдер и помочь ему встать с земли. Ладонь его, что Венти сжимал пальцами, чуть дрогнула. — Прости, — выдавил Алатус и потупился. — Я… Я был личным учеником одного мастера со склона Уван. Венти заинтересованно хмыкнул и вскинул бровями, но не стал давить ради подробностей. Более того, в них он не особенно-то и нуждался. Пускай Венти и обладал достаточно наивным взглядом на многие вещи — например, он правда думал, что с бандитами Долины Тяньцю ему будет достаточно всего одного цивилизованного разговора, а после бесславной драки был глубоко убеждён, что те мужчины его послушают и больше не будут доставать торговца украшениями, — но недалёким он назвать себя не смел. Поэтому соединить несколько воспоминаний в одну линию, руководствуясь только тем, о чём он точно знал, и парой догадок было проще простого. Интересный ему спутник попался. Ученик одного мастера со склона Уван… — Ясно, — улыбнулся он мягко и повернулся в ту сторону, где за бамбуковым лесом скрывался их лагерь. — И снова дождём предрассветным омыт персика цвет. В дымке весенней — плакучих ив зелёный убор… Он ненадолго замолчал, оглянувшись через плечо. Алатус шёл за ним, с настороженностью рассматривая его спину, и не спешил продолжить старое стихотворение, написанное одним из поэтов со склона Уван. Венти вздохнул и продолжил идти. — Цветы опадают, мальчик-слуга еще не подмел. Иволги пенье… А горный мой гость спит до сих пор, — дочитал Венти, замолчал на несколько секунд, а затем хмыкнул. — Ты не знаешь, что это был за горный гость? Алатус прочистил горло. — Кто-то из Заоблачного предела, — отозвался он. — Если я правильно помню, то это стихотворение написано одним из мудрецов Усадьбы Ночи. Венти заинтересованно хмыкнул. Они уже дошли до лагеря, но разбредаться по разным его углам никто не спешил. Алатус первым опустился у зарослей молодого бамбука и принялся перевязывать ленту в растрёпанных волосах. Венти же какое-то время наблюдал за ним, пока не подобрал веер и не принялся учиться раскручивать его при раскрытии. — Значит, Бог склона Уван хорошо общался с Богами Заоблачного предела? — подал голос он, когда в третий раз уронил веер в траву, а Алатус переделал пучок. Тот посмотрел на него нечитаемым взглядом и опустил руки. — Не замечал такого, — осторожно протянул он. — Говорят, у них были какие-то общие дела, но… Я не знаю. Венти хмыкнул снова и глубоко задумался.

***

Венти ненавидел горы — избавился от них в своём регионе, как только стал Архонтом. Жители Заоблачного предела, напротив, горы, должно быть, обожали. Их деревянные дома с загнутыми черепичными крышами облепили три горы кольцами, явно держась на чужих молитвах и нереалистично крепких балках. Венти как-то слышал, что жители древней-древней цивилизации Виндагнира высекали свои дома прямо в камне — местные пошли ещё дальше. Три жилые горы соединялись множеством мостов, но прямо сейчас ни по одному из них почему-то никто не шёл. Небеса окрасились в оранжево-розовый, предвещая скорый приход ночи, и в домах потихоньку начали зажигаться огни. На подъёме к горе Аоцан Венти заметил группу молодых юношей, одетых в белые одежды. Если бы не их радостные лица, он бы наверняка решил, что они идут с какой-то погребальной церемонии. — Это ученики школы Аоцан, — заметив его замешательство, произнёс тихо Алатус. — Здесь белый цвет символизирует чистоту помыслов. Венти заинтересованно хмыкнул. — Поразительно, — выдохнул он, приподнимая полы ханьфу при подъёме по ужасающей своей высотой лестнице. — Ты ещё и в символике разбираешься. Есть хоть что-то, в чём ты не так хорош? Алатус резко отвёл от него взгляд. Одну руку он уложил на верхнюю часть ножен, а вторую завёл за спину, которая выпрямилась ещё сильнее. — Это известный факт, — пробормотал он, крепко нахмурившись, и Венти тяжко вздохнул. — На что ты хочешь посмотреть? Венти вскинул указательный палец и остановился посреди лестницы. Он не находил перспективу разговаривать и одновременно подниматься по лестнице, ведущей к вершине горы Аоцан, привлекательной, а потому искал любую возможность немного отдохнуть. — Не посмотреть, — поправил он, криво улыбнувшись. — Познакомиться. Если Боги этой коалиции свободно принимают учеников в свои школы, то с ними можно будет поговорить! Интересно ведь, скажи? Взгляд Алатуса резко ожесточился. Он бросил напряжённый взгляд на торчащий из-за скалы шпиль главного здания школы Аоцан, и если в другой момент, чтобы избежать ответа на вопрос, он бы просто принялся подниматься по лестнице дальше, то сейчас он как будто обратился в каменную статую. Проще будет гору сдвинуть с места — а у Венти в этом большой опыт, — чем его самого. — Не думаю, что это хорошая идея, — наконец, произнёс твёрдо и убеждённо Алатус, и Венти сначала захотел недоумённо промычать что-нибудь вопросительное, но вовремя себя одёрнул. В конце концов, если его выводы окажутся верными, то становилась понятна причина, по которой Алатус так страстно не желает оказываться в обществе других Богов. Может, боялся, что его кто-нибудь узнает, но, во-первых, Венти не собирался уточнять, а во-вторых, не планировал его разубеждать. Это он прекрасно помнил, как все Боги на Священном Призыве искренне не могли вспомнить имя и внешность загадочного ученика Бога Ночи — не говорить же Алатусу, что он на этом собрании вообще был. — Не думаю, что Боги Заоблачного предела так уж плохи, — попытался сказать хоть что-то он. Какими бы не были опасения Алатуса, Венти всё ещё помнил цель своего путешествия. Наверное, решение взять того с собой прямо сейчас вставало ему боком. — Вон, какие у них ученики. Счастливые и поесть любящие. Алатус поджал губы. — Не суди Богов по их ученикам, — отрезал он, и Венти мысленно стукнул себя по лбу. — Не зря в народе их всех называют демонами. В здравом уме Венти бы и не подумал оскорбляться, но он в последнее время только и делал, что шёл куда-то пешком, ползал по горам и спотыкался о каждый второй камень; за всей этой усталостью от долгой дороги не только неприятный осадок от ненамеренного укола останется — понимание, что Алатус обругал сам себя, совершенно ускользнёт из сознания. — Неужели ты думаешь, что все Боги ужасны? — спросил он, нахмурившись и скрестив руки на груди. Алатус выглядел так, будто был готов к подобному вопросу. Он поднялся вверх на две ступеньки и повернул к Венти голову. — Все они — жадные до власти, жестокие и тщеславные гордецы. Иначе бы они ни за что не развязали всю эту войну. Когда он смотрел на Венти сверху-вниз, все слова застревали в горле, а во рту всё пересыхало. Глаза Алатуса подёрнулись какой-то мутной дымкой, какой Венти не мог дать название, а в чертах его лица застыла твёрдая вера в свою правоту. Он выглядел так, будто всё его мировоззрение строилось вокруг этой мысли. — Конечно, ученики основанных Богами школ будут так выглядеть, — продолжил он. — Помнишь тех чахоточных в Долине Тяньцю? Оборванного торговца редькой из Ассамблеи Гуйли? Думаешь, таких меньшинство? Едва ли. Богам нет дела до смертных, когда перед глазами маячат власть и могущество. Венти невольно вспомнил рассказ служанки дворца Гуйли Тяньхэн Хуалань о её детстве. О том, как её мать пахала на трёх работах, чтобы прокормить детей и обеспечить хотя бы одному из них образование. О том, как её мать готовила водянистую рисовую кашу, когда кто-нибудь из семьи болел. В каше не было ни щепотки сахара, скорее всего, потому, что денег не было даже на сахар. И был дворец Гуйли — огромная территория, окружённая толстыми стенами из камня; высокие дома, увенчанные золотыми крышами. Были Моракс и Гуй Чжун, занимающиеся после обеда каллиграфией или живописью. Были слуги дворца Гуйли, не обученные грамоте. С чего Венти вообще решил, что, если Боги Ассамблеи Гуйли относятся к нему хорошо, значит, они относятся к своему народу точно так же?.. Но ведь Гуй Чжун как-то ночью на крыше дворца слишком уж неодобрительно отзывалась о тех Богах, которые находят смертных «одинаковой грязью под ногтями». Венти совсем запутался и опустил взгляд в потрескавшуюся каменную ступеньку. — Я не думаю, что все Боги такие, какими ты их описываешь, — тихо произнёс он. — То есть, я раньше слышал, что все демоны — жестокие и ушлые создания, которые могут только убивать. Но ты же не такой, верно? Пускай он и провёл с Алатусом всего несколько дней и не мог не сводить его с упомянутым учеником Гамигина, почти наверняка убившего своего наставника самым что ни на есть отвратным способом, Венти не мог назвать своего спутника ужасным человеком. Он разбирался в поэзии склона Уван, был поразительно прямолинеен, никогда не лез не в своё дело и буквально вымаливал у него — у Барбатоса, если быть точнее, но это вторичное — не дать ему умереть, хотя явно стыдился этого. Но это были не единственные причины, почему Венти не спешил называть вслух Алатуса тем самым учеником Гамигина. Дело в том, что каждый Бог обладал особенной энергией, которую почти невозможно было почувствовать простому смертному, но таким же могущественным этого мира подобная чувствительность к духовной энергии — обычное дело. Если ученик Гамигина похитил Сердце своего наставника, то на нём должен был остаться хотя бы какой-то след — у Алатуса ничего подобного не было. Разве что рана в боку, нанесённая его наставником, отдавала странной ржавчиной — Венти никогда не сталкивался ни с чем подобным, а потому не спешил делать выводы. Алатус от его слов только сильнее нахмурился. Черты его лица ужесточились, а во взгляде горящих янтарём глаз появилось что-то хищное, но ранено-хищное, как будто охотнику удалось подстрелить сокола. — Ты меня не знаешь, — только и пробормотал он, прежде чем отвернуться и продолжить подниматься по лестнице. Теперь его спина выглядела так, будто к ней не просто привязали несколько палок — повесили парочку булыжников на плечи. «И чья это вина?!» — хотелось закричать Венти, но он вовремя одёрнул себя и поспешил вслед за ним. Он ухватил его за рукав одной рукой, а второй ткнул себе в грудь. — А Барбатос? — спросил он, и Алатус вместо того, чтобы возмутиться, что его так бесцеремонно схватили за рукав, неосознанно прикрыл ладонью то место, где должна была находиться его подвеска с Глазом Бога. — Тоже думаешь, что он такой? И всё равно пользуешься даром Селестии? Алатус какое-то время не отвечал, опустив взгляд на грудь Венти. Он прикусил внутреннюю сторону нижней губы, а затем сглотнул и посмотрел ему в глаза. — Если он занял один из семи небесных престолов, то его жестокость и тщеславие не знают границ, — сказал он уверенно, и Венти на миг стиснул его рукав ещё сильнее. — Уговорил смертных поднять восстание против своего Бога, чтобы получить власть чужими руками. Венти не заметил, когда умудрился выпустить рукав Алатуса из руки и медленно опустить её. Чужие слова звенели в его ушах, смешиваясь со смехом, криками и хрипом настоящего Венти, а в горле пересохло совсем уже по другой причине. Ему казалось, что на грудь его положили огромный осколок скалы, а глаза обожгло. — Думаю, я тебя понял, — выдавил он, борясь со сжавшимся тисками горлом, а затем первым продолжил идти по лестнице, не оборачиваясь. — Нам стоит найти постоялый двор. Не хочу идти в эту школу на ночь глядя. Он не смотрел на Алатуса всё то время, что они искали постоялый двор, но уже после того, как хозяйка показала им их комнату, он обнаружил, что Алатус бесследно исчез. Ни меча, ни мешка с вещами в комнате не было. Венти подумывал приоткрыть окно, чтобы впустить свежий воздух, но забросил эту идею, когда хозяйка зажгла небольшую курильницу в центре обеденного стола. Запахло сандалом. — У вас здесь можно купить один шэн вина? — спросил Венти хрипло и прочистил горло. В его карманах всё ещё свистел ветер, но решение посетило его голову моментально. — Я оплачу во время выезда завтра утром. Хозяйка смерила его одежды выдающим сомнение взглядом, но затем молча кивнула и скрылась за дверью, ведущей в узкий коридор. Вернулась она уже через две минуты, тихо поставила аккуратный белый кувшин из фарфора и, поклонившись, ушла. Время здесь измеряли в палочках благовоний — одна штука горела примерно пятнадцать минут. Здесь, конечно, таких палочек не было, но Венти бы сказал, что прогорело палочки три, не меньше, когда Алатус вернулся в комнаты. Он услышал его шаги и скрип двери, но не обернулся, продолжая сидеть в центре кровати и разглядывать вид за окном. Вино успело закончиться, ясность ума тоже. — Мои слова ранили молодого господина, — наконец, произнёс Алатус, и Венти ровно хмыкнул, не отнимая кулака, на который опирался, от подбородка. Наверное, его одежды десять раз помялись, но ему было всё равно. — Я не должен был этого говорить. Я заслужил наказание. Венти нахмурился и обернулся. Выпитое вино взбунтовалось против этой идеи, и на краткий миг весь мир поплыл в сторону, и Венти навалился одной рукой на постель и моргнул. Комната снова обрела чёткость. Алатус стоял на коленях напротив его постели. Он опустил взгляд в пол, а в протянутых руках держал довольно толстую ветку бамбука — должно быть, именно её он и искал всё то время, что отсутствовал. Его снятая верхняя часть ханьфу небрежно прикрывала угол обеденного столика, а ворот белых нижних одежд слегка топорщился от подвески с Глазом Бога. — Что ты делаешь? — медленно произнёс Венти и поднялся с кровати. Пустой кувшин с вином скатился с его одежд на прикрытый тонким ковром пол, но не разбился. Руки Алатуса даже не дрогнули. — Я заслужил наказание, — повторил он, не поднимая глаз. — Это я понял, — пробормотал Венти и слабо сжал правой рукой ветвь бамбука. Все листья с неё были заранее сорваны. — А это зачем? Алатус на краткий миг поднял взгляд, но опустил его до того, как Венти попытался посмотреть ему в глаза. Волосы из распущенного пучка спали на лоб и закрыли половину лица. — Наставник оценивал наказания, — глухо отозвался он, опустил руки и сжал пальцами белую ткань одежд. — Злословие каралось сотней ударов тонкой веткой бамбука. Что-то в груди Венти ухнуло в низ живота. Он медленно положил ветку на край постели и опустился на колени. Он видел, как глаза Алатуса распахнулись в неподдельном удивлении, как его взгляд едва-едва поднялся с пола, но тут же вернулся на место, как подбородок опустился ещё ниже. Алатус вздрогнул всем телом, когда Венти осторожно уложил руку ему на щеку и мягко заставил встретиться взглядами. Весь мир всё ещё плыл под ногами, но среди всего этого опьянения Алатус казался наиболее ясным. — Зачем он это делал? — едва слышно спросил Венти, и Алатус явно растерялся. Его взгляд забегал по чужому лицу, он даже попытался опустить голову, но рука Венти даже не шелохнулась. — Я… — выдавил Алатус и замолчал, подбирая слова. Пусть ему не удалось опустить голову, он всё равно старательно продолжал прятать взгляд, как будто ему не было дозволено смотреть Венти в глаза. — По-другому я не усвою урок. Венти не знал, что делать. После этих слов опьянение от вина резко схлынуло, и всё сознание заполонила жгучая ненависть к бывшему наставнику Алатуса — настолько яркая, что говорить не представлялось возможным. Его ладонь, какой он продолжал держать Алатуса за подбородок, чуть дрогнула, и в следующий миг он подался всем телом вперёд и обвил его руками. Правая с щеки соскользнула в жёсткие волосы, а левая опустилась на спину. Плечи Алатуса напряглись, а сам он, кажется, перестал дышать. — Твой наставник урод, — только и сумел пробормотать Венти. — Ты ведь… Ты ведь сам догадался, что твои слова меня задели? Алатус несмело кивнул — Венти почувствовал это щекой и улыбнулся. — Значит, ты усвоил урок. Долгие две секунды ничего не происходило, и Венти уже подумал неловко отстраниться и пролепетать что-то о необходимости отдохнуть и хорошенько поспать, когда Алатус резко стиснул его в объятиях и уткнулся носом в изгиб шеи. Он ничего не говорил, но плечи его каким-то образом умудрились напрячься сильнее прежнего, как будто он боялся, что Венти рассердится из-за такого поведения. Но Венти только слабо очертил большим пальцем левой руки край торчащей лопатки и поудобнее устроил подбородок у него на плече. Он впервые обнимал живого человека, и ему ужасно нравилось ощущать тепло чужого тела. Он чувствовал, как плечи Алатуса постепенно расслаблялись, но не до конца. Наверное, он тоже не привык ко всему такому.