Свойство памяти

Выяснилось, что разговор о налаживании экономических отношений между Ассамблеей Гуйли и Инадзумой был заведён в первый совместный обед с близнецами Райдэн две недели назад совершенно не случайно. Все земли здесь зависят от материалов, которые импортирует Ассамблея Гуйли: необработанная руда, рыба и мясо, волокна растений для изготовления тканей, краски, фарфор, бумага, порох, мебель… Посоревноваться с ними могли только жители деревни Цинцэ — и то, только в производстве мебели, фарфора, вина и выращивании риса. Возможно, отмель Яогуан и находящаяся рядом с ней деревня Миньюнь вполне способны заместить что-то: наладить добычу руды и рыбы, например, — но Ассамблея Гуйли прочно заняла главенство в торговле. Так, Ассамблея могла отреагировать на заключение Тростниковыми лугами и Долиной Тяньцю контракта о поставке оружия дальнего боя, наложить санкции на ввоз товаров и затягивать туже узлы до тех пор, пока договор не будет расторгнут. В идеале, этот замысел мог сработать. Другое дело, что Ассамблея Гуйли также всеми силами держится за сохранение нейтралитета с Долиной Тяньцю, поскольку именно эти земли граничат с Заоблачным пределом — ухудшение отношений неизбежно приведёт к плачевным последствиям. Если реализовать политику санкций по отношению к ним, то последние крохи надежды на нейтралитет могут быть надолго забыты. В свою очередь, это приведёт либо к той же ситуации, что сейчас происходит на Солёных землях, либо к присоединению к коалиции Предместья Лиша. Первый вариант наименее вероятен: Долина Тяньцю, в отличие от Солёных земель, находится в невыгодном территориальном положении — политика изоляции приведёт к тому, что Долину попросту захватят в первые же недели. Чем больше Венти вслушивался во всё это, тем сильнее у него пухла голова от переизбытка информации. Его так и тянуло спросить, всегда ли управление землями выглядит именно так, но потом счёл свой вопрос глупым и промолчал. Он ничего в этом не смыслил и хоть был способен догадаться, что к чему ведёт в ситуации с Долиной Тяньцю, но совершенно не понимал, как всё устроить так, чтобы получить наибольшую выгоду. — Следовательно, реализовать политику санкций мы не можем, — заключил весь свой длинный монолог Чжун Ли, и Венти едва сдержался, чтобы не удариться о стол головой. — Зато мы вполне можем запустить гонку вооружения. Венти не сводил с него хмурого взгляда. Он пытался мысленно передать ему все свои усталость и негодование, но Чжун Ли, кажется, не принял его эмоции к сведению. — Я уже работаю над «Обскуро Вульпес», — улыбнулась Гуй Чжун. — Моя баллиста. Дальность выстрела может достигать восьмидесяти ли! Конечно, систему перезарядки придётся совершенствовать, но как объект устрашения очень хорошо сработает. — Это при условии, что испытания пройдут успешно, — фыркнула Сянь Юнь. Гуй Чжун прищурилась. — И одной баллисты будет мало, чтобы устраивать гонку вооружения. Если создашь хотя бы сорок таких, то пожалуйста. Только Богиня Пыли собралась ей отвечать, Чжун Ли взял слово: — Гонка вооружения — это исключительно проблемы Ассамблеи Гуйли. Я не думаю, что нашему гостю будет интересно узнать обо всех нюансах этой политики. Более того, я бы хотел обсудить с ним кое-что другое, не менее важное. Венти, до этого успевший впасть в прострацию от описания баллисты Гуй Чжун, вновь нахмурился. Если он понимал, почему Ассамблее Гуйли было важно наладить торговые отношения с Инадзумой, то догадаться, какое дело могли иметь с ним, ему не представлялось возможным. В конце концов, жители Мондштадта ещё даже не построили столицу, что уже говорить об активном участии во внешней политике. Если так подумать, то в данный исторический момент его королевство было бесполезно. — Молодой господин Барбатос не будет против поделиться своими впечатлениями от посещения Долины Тяньцю? — продолжил Чжун Ли, и Венти нахмурился пуще прежнего. Он поджал плечи, а левая рука, лежавшая на столе, невольно напряглась, как если бы он хотел стукнуть пальцами по дереву — конечно, делать этого он не собирался. И правда, он вполне мог рассказать о Долине Тяньцю: о том, как исхудали местные жители, как среди них царствует чахотка и другие болезни, как отчаявшиеся мужики собираются в преступные банды, а местная Владычица морей, очевидно, слишком занята пребыванием в своём каменном замке, больше похожем на три башни гробницы, чем на изящный дворец Гуйли. Он мог бы рассказать о захудалом постоялом дворе, в котором провёл целую ночь, об усталом торговце украшений, который пах луком и старым потом, а ещё о нескольких детишках, играющих в Священный Призыв. Другое дело, что совсем глупым он себя не считал. Наивным, да, но точно не глупым. То, как был поставлен вопрос, этот внезапный переход на официальный тон непрозрачно намекали на второе дно. — Значит, господин Моракс просит меня рассказывать о своих наблюдениях в путешествии, — проговорил он напряжённо, перестав хмуриться, и Чжун Ли чуть сузил глаза. — Думается мне, господин Моракс находит мой статус путешествующего иностранца полезным. Чжун Ли кивнул. — Но мне не кажется, что замысел господина Моракса обернётся успехом, — продолжил Венти. — В конце концов, все местные Боги должны знать, что я провёл во дворце Гуйли целую неделю до начала Священного Призыва. Моё появление на других землях и попытки разузнать что-нибудь из области внутренней политики могут быть расценены как шпионство. — Насколько я знаю, Мондштадт сейчас находится в процессе возведения столицы, — протянул Чжун Ли, сложил на столе руки в замок и склонил голову. — Полагаю, его жителям понадобится дополнительная рабочая сила для ускорения строительства. — Пытаетесь меня подкупить? — Заключить договор. В конце концов, я Бог Контрактов. Если Ассамблея Гуйли обеспечит Мондштадт рабочей силой на время строительства и возьмёт все расходы на её содержание, молодой господин Барбатос сочтёт возможным поразмыслить над моим предложением? Венти вновь свёл брови к переносице. Все взгляды в комнате были обращены на него, они разнились от ожидающих до глубоко заинтересованных. Заключение подобного рода контракта с Мондштадтом лишь усилит влияние и репутацию Ассамблеи Гуйли в местных землях — это было настолько очевидно, что Венти даже не задумывался об этом. С одной стороны, ему действительно нужны были строители — если рассчитывать темп работы над строительством столицы, то всё может затянуться на долгие годы, а его люди и без того устали. С другой стороны, заключение такого контракта означало, что Венти должен был самостоятельно разнюхивать всё о враждебно настроенных к Ассамблее землях и их правителях, подвергать себя постоянной опасности быть рассекреченным и выполнять всю грязную работу. Его мирное странствие превратится в политическую игру королевства, к которому он не имел никакого отношения. Не говоря уже о том, что если Ассамблея Гуйли не сможет одержать победу в войне, то Мондштадту придётся только мечтать о спокойной внешней политике. И вина в этом будет лежать полностью на его плечах — а как же, Анемо Архонт сам поддерживал проигравшую сторону. Он не имел права принимать решение — не когда бросил свой народ, чтобы выяснить, как им управлять. И этот пояснительный комментарий о втором титуле Чжун Ли… Бог Контрактов. Неужели и такое бывает? В таком случае, Богом чего является сам Венти, если не только Ветров?.. — Я подумаю, — наконец, произнёс Венти, и Чжун Ли спокойно кивнул. — Молодой господин Барбатос не сочтёт за наглость моё предложение остаться ему на ночь во дворце Гуйли? Время позднее. Венти резко перевёл взгляд на закрытое бумажными ставнями окно. Если до этого через них пробивался вечерний свет солнца, то сейчас за пределами «Зала Верховной гармонии» стало совсем темно. Он обещал Алатусу, что вернётся в город ближе к вечеру, но за всеми этими разговорами он совершенно потерялся во времени. — Прошу прощения, — сглотнул он и спешно поднялся. — Я обещал своему спутнику, что вернусь до того, как сядет солнце. Совсем я засиделся, прошу прощения ещё раз. Я… Я подумаю над вашим предложением и дам ответ через пару дней, хорошо? Чжун Ли поднялся вместе с ним и поклонился в прощании, а Гуй Чжун заинтересованно склонила голову. — Своему спутнику? — спросила она, а затем одёрнула себя и махнула рукой. — Прости, Лао Вен, я задерживаю тебя. Расскажешь о нём позже. Венти только кивнул и растворился в воздухе. Очутился он на том же самом месте на спуске с вершины горы Аоцан, где расстался с учеником школы, и со всех ног поспешил к городу. Они с Алатусом договорились встретиться у входа на тот самый постоялый двор, где они провели ночь, и если ополовиненный диск луны уже совсем овладел ночной мглой, то ему придётся очень-очень долго объясняться и извиняться. Алатус всё ещё стоял у входа на постоялый двор, напряжённо вглядываясь в пустынные улицы. Завидев Венти, он заметно расслабил плечи, но взгляд его лишь больше вспыхнул беспокойством. — Прости, я опоздал! — воскликнул Венти, подбежав к нему. — Я заставил тебя волноваться? Мы спустили больше сотни палочек благовоний за разговорами о политике, совсем потерял счёт времени! Алатус чуть опустил подбородок и качнул головой. — Ты здесь, и теперь моё беспокойство не имеет значения, — сказал он, и Венти схватил его за рукав в рьяном протесте. — Нет, имеет! — возразил он. — Я сидел там и болтал о всяком, а ты тут стоял и переживал, что со мной что-то случилось! Извини меня, я постараюсь больше так не забываться. Честно! Алатус вновь качнул головой, но теперь в изгибе его бровей было что-то мягкое. Он рассказал немного о том, как провёл день: послушал издалека истории и легенды одного рассказчика с этого самого постоялого двора, поспрашивал о слухах, помог ученикам школы Хулао решить проблему с неким пещерным духом, терроризирующим крестьян, получил от их учителя пару золотых монет и дал обещание не распространяться о том, что в деле с пещерным духом вообще принимал участие. Венти пытался его слушать, но всё его тело было поглощено спуском к подножию горы, а мысли всё ещё пребывали во дворце Гуйли. Поначалу всё сознание скакало по поверхности воспоминаний: раз уж никто не потребовал его дать точную дату ответа на заключение контракта, то дело было совсем не к спеху. Другое дело, что подумать он всё равно обязан, и без третьей стороны, которая будет достаточно непредвзятой, чтобы помочь ему принять решение, ему не обойтись. Чем дальше они заходили в бамбуковый лес, тем глубже опускался Венти в свои мысли. Совсем скоро он позабыл и о контракте, и о политике. Алатус предложил устроить привал на ночь, развёл костёр, поставил вариться рис, и всё это время Венти как-то умудрился пропустить, сидя на земле и смотря в никуда. — Я могу тебя спросить кое о чём? — подал голос он, и скрежет деревянной ложки о котелок резко оборвался. — Кто такой Барбатос? Алатус нахмурился, явно не понимая, к чему был поставлен этот вопрос. Он отложил в сторону ложку и повернулся к нему, всё так же продолжая сидеть на корточках. — Если ты не знаешь, то почему я должен? — спросил он, и Венти отразил его выражение лица. Алатус всё ещё не знал о его истинной сущности — должно быть, так он отсылался, что из них двоих именно Венти живёт в Мондштадте и, вероятно, знает Барбатоса лично. Другое дело, что Венти хотел спросить совсем не об этом. — Я имею в виду, — протянул он задумчиво и опустил взгляд в сырую землю, — есть Моракс, Бог Камня и Контрактов. Есть Гуй Чжун, Богиня Пыли и Мудрости. А есть Барбатос, Бог Ветра и?.. — И? Венти ожидал, что в голосе Алатуса появится скепсис, но этого не произошло. Напротив, он вдруг подхватил чужое задумчивое настроение, а в одном лишь слове проскользнуло какое-то напряжение, которое Венти совсем не хотелось расшифровывать. Он сокрушённо выдохнул и спрятал лицо в ладонях. — Какой из него Бог, если он не покровительствует каким-то духовным особенностям людей? — пробормотал он слишком уж сокрушённо для того, кто притворяется совершенно обычным человеком, но его действительно беспокоила эта тема. Он стал Архонтом совсем недавно и не знал до этого вечера, что, помимо силы элементов, у любого Бога был ещё один титул — покровительство над какой-либо человеческой особенностью. Что-то, что он будет защищать любой ценой и во что верит сам. Во что верил Венти? — Я знаю, что тебе не нравится Барбатос, но… — Это не так. Венти оторвал ладони от лица и перевёл взгляд на Алатуса. Тот всё ещё хмурился, а шея его была чуть напряжена, но в голосе его было что-то смущённое, словно он признавался в чём-то постыдном для него. Венти смотрел на его лицо, в свете костра и луны исчерченное тенями, и не знал, что сказать. Ещё вчера ему казалось, что Алатус говорил о Барбатосе довольно… однозначно. — Разве?.. — протянул он и замолк, не зная, как правильно поставить вопрос. Хорошо, что Алатусу не нужно было услышать его полностью, чтобы понять суть: — Я всё ещё так думаю. Не буду брать свои слова назад из-за того, что тебе это не нравится. Венти нахмурился, совсем потеряв смысл этого разговора и, что самое главное, предыдущих слов Алатуса. Он не брал свои слова назад, то есть всё ещё считал Барбатоса жестоким, жадным до власти гордецом. И в то же время говорил, что не ненавидит его. — Сколько людей, столько и дорог, — продолжил Алатус, осознав, что Венти его не понял. — Я вижу один путь, но он может быть… неправильным. Если так посмотреть, то Барбатос уничтожил купол Декарабиана и показал народу, что за его пределами есть целый мир. Венти не сводил с него немигающего взгляда. Его глаза чуть расширились, а губы едва-едва разомкнулись. Алатус замолк, заметив его взгляд, и если бы не темнота ночи, то можно было чётко увидеть, как на его щеках расцвели ветряные астры. — И… — прочистив горло, продолжил Алатус. — Мне он тоже это показал. Когда я получил Глаз Бога. Венти захлопнул рот и осторожно навалился на правую руку, как будто это существенно сократит расстояние между ним и Алатусом. — Как ты его получил? Как это было на лестнице, ведущей к постоялому двору горы Аоцан, черты лица Алатуса ужесточились, а в глазах промелькнуло что-то израненное. — Не хочу об этом говорить, — отрезал он, и Венти нерешительно выпрямился. — Скажу только, что я понял, что могу делать не только то, что приказывает мне наставник. Всё, что захочу, вообще-то. Не знаю, как это описать одним словом. — Свобода? — чувствуя, как замирает дыхание, произнёс Венти, и Алатус нахмурился, как будто его только что оскорбили. — Нет, скорее… Озарение, наверное. Что этот мир огромен и безграничен, и моё предназначение — узнать и проявить себя. Не как оружие в чужих руках, но… что-то большее. Венти расслабленно прикрыл ладонью рот и тихо рассмеялся. — Это и есть свобода, — произнёс он, чувствуя, как дух его отрывается от земли и возносится ввысь. — Ты правда так думаешь? Он вновь навалился руками на сырую землю, снова заглядывая Алатусу в глаза, и тот явно хотел нахмуриться, но вместо этого с удвоенным вниманием принялся разглядывать воодушевлённое лицо Венти, как будто он находил весь этот разговор достаточно странным, чтобы предположить, что он случайно уснул. И всё же он отрывисто кивнул, и Венти широко улыбнулся. Он бы и вовсе полез обниматься, не сиди они на достаточном расстоянии друг от друга. — Спасибо! — воскликнул он, а затем смущённо потёр лоб. — То есть… Рад, что ты помог мне разобраться. Теперь мне многое понятно. Алатус глубокомысленно хмыкнул. Этой ночью Венти приснился странный сон. Он стоял на краю отвесной скалы, что основанием тонула в огромном глубоком озере, и взирал на практически полностью построенный на острове город. Красно-оранжевые черепичные крыши не отражали солнечный свет, но подхватывали потоки весенних ветров и вслушивались в их музыку. Лопасти двух ветряных мельниц медленно крутились, а несколько человек натягивали белоснежную ткань на лопасти третьей. Он разглядывал свой город, чувствуя необъяснимую тоску, и щурился от ярких бликов на спокойной воде. Он услышал голос Гуннхильдр чуть позади справа и повернул голову. Её некогда белые волосы отливали серебром, словно отражая свет луны ясным днём, а лицо было испещрено глубокими морщинами. В её руке лежала шпага, но сейчас она словно тянула Гуннхильдр к земле, будто весила, как телега Чэн Сяосяня, доверху заставленная винными кувшинами. Она говорила ему, что только на старости лет смогла выполнить данное ему обещание о постройке великого города, а затем выпустила из дряблой и слабой руки шпагу. Та стукнулась о траву, и Венти, распахнув широко глаза и лишившись дара речи, молча наблюдал, как Гуннхильдр кладёт руку ему на грудь — туда, где пряталось Сердце Бога — и просит не горевать из-за её ухода. Она сказала, что прожила хорошую жизнь, и окружённый крепкими толстыми стенами город будет служить вечным напоминанием о её вкладе в историю Мондштадта. Её лицо словно поглотил звёздный свет, рассыпающийся ранним утром, и Венти попытался схватить её за руку, всё так же упирающуюся ему в грудь, но его пальцы будто пытались поймать за хвост ветер. Это давление на груди было до того реальным, что, когда Гуннхильдр обратилась в ничто, он всё ещё мог её чувствовать, но вскоре и это ощущение исчезло. Его голову пронзил оглушительный рёв неизвестного чудовища, и Венти резко проснулся. Костёр уже успел полностью истлеть, до рассвета было ещё далеко, а на другой стороне поляны, расположившись на тонком одеяле, спал Алатус. Его веки чуть дрожали от каких-то сновидений, а сам он лежал так, будто даже во сне не хотел занимать много места. Мысли о том, стоит ли ему вернуться в Мондштадт прямо сейчас, мучили Венти до самого рассвета. Его рука почти не покидала груди, в которой беспокойным теплом отдавалось Сердце Бога, но фантомное ощущение ладони постаревшей Гуннхильдр всё никак не проходило. Он слышал о вещих снах, но не думал, что ему только что приснился такой. Наверное, он слишком сильно изнервничался из-за предложения Чжун Ли, а потому сны его этой ночью были именно… такие. Алатус проснулся к концу часа Зайца, но почему-то с самого утра был задумчив. Возможно, ему снова снились кошмары. Венти помнил, как закончился их последний разговор на эту тему, а потому не стал лезть с бесцеремонными вопросами.

***

Склон Уван издревле привлекал поэтов со всех ближайших земель. Весной распускались розовые цветки персика, и воздух приобретал сладковатый запах, сулящий расцвет новой жизни. По крайней мере, именно так говорили поэты, которые здесь когда-то жили. Сейчас, правда, была не весна, и пройдёт ещё много лун, прежде чем снова можно будет насладиться лучшим обликом Усадьбы Ночи. У Шан Си не было времени ждать наступления весны. Она уже больше по привычке, нежели из-за благоговейного ужаса, остановилась у главных ворот Усадьбы Ночи. Тело Гамигина больше не висело здесь и не лежало у окрашенного в чёрно-фиолетовый столба, где она его оставила в первый раз. Признаться, отчасти её глодали воспоминания об этом дне: о том, как она прикрыла нижнюю часть лица рукавом, с омерзением рассматривала набухшее от сырости тело в окровавленных одеждах, прежде чем взмахом руки сотворить твёрдое лезвие из песка и разрубить истёртую от старости верёвку. Она была покровительницей целителей, а потому отлично помнила, как первым делом тщательно осмотрела лежащее на земле тело, как по его состоянию определила время и причину смерти: одна неделя назад, удар кинжалом в грудь. Судя по состоянию раны, оружие прокрутили, чтобы уничтожить все шансы на выживание. Шан Си помнила, как запустила руку в грудь Гамигина едва не по локоть, а затем перерыла всю Усадьбу Ночи в поисках пропавшего Сердца Бога. Сейчас у неё не было времени предаваться вызывающим одну лишь досаду воспоминаниям, и поэтому она пересекла главные ворота усадьбы и проследовала в главное здание. Её браслеты звенели от каждого шага, но этот звук помогал ей направить мысли в нужное русло. Усадьба Ночи совсем не была похожа на дворец Гуйли. Это не была колоссальная в своих размерах территория, а строений можно было пересчитать по пальцам одной руки: главное здание, где находились все основные комнаты, а также два дома для прислуги. На другом конце персикового сада можно было найти тренировочное поле с деревянными болванчиками, а рядом с ним стыдливо сгорбился склад для оружия. Именно туда Шан Си и направилась. В прошлое своё посещение Усадьбы Ночи, когда она едва не перевернула главное здание и дома для прислуги вверх дном, она нашла личные комнаты загадочного ученика, которого так отчаянно искала. Кровать была заправлена, полки ломились от различных рукописей — научных, исторических и художественных, — но на этом всё заканчивалось. Ни одежды, ни писем, ни картин — ничего, что указывало бы, что в этой комнате кто-то действительно жил. И всё же одна половица скрипела и шаталась, а под дощечкой кто-то обустроил крошечный тайник, который в тот день пустовал. Гостям Усадьбы Ночи было нечего прятать от её хозяина, но ученику — вполне. Шан Си толкнула дверь аккуратного и крошечного домика и вошла внутрь. У неё возникло ощущение, что за складом для оружия следили чуть ли не с большей тщательностью, чем за главным зданием: ни один меч не лежал не на своём месте, никакая броня не была перепутана. И только одна вещь кричала о своей инородности. Шан Си опустилась на корточки и вытащила из-под стойки для копий небольшую книжку без переплёта. Кривоватый почерк выводил название сборника стихов одного странствующего поэта, о котором она точно где-то слышала. Повлажневшие от нахождения на полу склада страницы сами раскрылись на том стихотворении, которое обладатель сборника явно перечитывал чаще всех остальных: Провожая друга в Тяньцю На чан вина как малость не смотря, Лишь чувства дóроги — о том не забывая, Сижу грущу, что друг нас покидает. Терзая к странствиям привыкшего меня, Перед разлукой злюсь на трав благоуханье, Песчаным древам оставляя вешние мечты. Машу рукой, прощаясь уж в десятые разы, И у пустой развилки остаюсь, страдая. Шан Си заинтересованно склонила голову. Если у этой книжки не было переплёта и иллюстраций, а почерк оставлял желать лучшего, то, скорее всего, это была перепись оригинального сборника. Когда-то она восхищалась изящными чертами иероглифов Гамигина, а потому сразу догадалась, что обладателем этой копии был явно не он. Слуги редко когда были обучены грамоте, а мудрецам явно нечего делать на складе для оружия. Могло ли это означать, что владельцем этого сборника был тот самый ученик? Пролистав ещё несколько стихотворений, Шан Си положила книжку на место. Она не могла сказать, что была довольна результатом своих поисков, но ведь стихотворение о Долине Тяньцю лучше, чем его отсутствие, верно?.. Закрыв за собой дверь склада, она растворилась в песчаном вихре.