Свойство памяти

Он не думал, что уснёт этой ночью. Слишком много мыслей копошились у него в голове, слишком сильно дрожали руки и всё тело об одном только воспоминании, что он натворил. И всё же Венти разлепил глаза, когда солнце успело полностью подняться из-за горизонта, но он совсем не помнил, что проваливался в сон. Он был всё там же, за обеденным столиком. Веер чуть сдвинулся с места, словно во сне его ненамеренно задел Венти локтем или другой частью тела, свеча полностью растаяла и потухла, а запах сока персика давно исчез. Тот иссох на солнце и воздухе. Во рту был неприятный вкус. Венти истощённо потёр глаза, понимая, что это было худшее его пробуждение за всю жизнь, а затем кое-как поднялся на затёкшие ноги, едва не пропахал носом пол, когда мышцы пронзили тысячи коротких игл, и навалился на нижнюю грань оконного проёма. У дальней стены, в паре десятков шагов от главных ворот Усадьбы Ночи, высился на деревянном помосте какой-то плоский камень. Венти мог прищуриваться хоть целый день, но всё равно не сумел бы различить бесформенную кучу крошечных иероглифов на его поверхности. Впрочем, не вид непонятного камня заставил все его внутренности перевернуться — напротив камня сидел на коленях Алатус и напряжённо вчитывался в его столбцы. По крайней мере, плечи его были чуть приподняты. Понимая, что этот разговор рано или поздно их обоих настигнет, Венти собрал заново волосы, поплутал немного по коридорам усадьбы в поисках выхода, случайно наткнулся на комнату с огромной деревянной бочкой, где умыл лицо и прополоскал горло, а затем отыскал выход на улицу. Он ненадолго замер на последней ступеньке веранды, нерешительно разглядывая Алатуса и сминая конец пояса, а затем спустился и подошёл к нему. Алатус даже головы не повернул, когда Венти остановился у его левого плеча и медленно опустился на колени рядом. Он продолжал перечитывать некоторые столбцы, но как бы Венти не вглядывался в них, он всё равно не мог понять их значение. Иероглифы были слишком древними, даже в записях Чжун Ли такие совсем не встречались. — Это правила склона Уван, — пробормотал Алатус медленно и задумчиво, и Венти едва сдержался, чтобы не вздрогнуть, как от удара. — Что они гласят? Алатус вытянул руку и коснулся пальцем одного из столбцов. — Когда ты разгневан, думай о последствиях, — прочитал он, а затем проскользнул пальцем на соседний столбец. — Глупо бояться смерти, когда не знаешь, что есть жизнь. Если ты ненавидишь — тебя победили. Алатус опустил руку на колени и прикусил губу. — Как думаешь, он победил? Венти перевёл на него взгляд, нахмурившись. Алатус зачитывал эти правила так, будто знал их наизусть. Он указывал пальцем только для того, чтобы Венти знал, куда смотреть. И если закрыть ему глаза, тот всё равно безошибочно сможет ткнуть в нужное место пальцем. Он обернулся. Над главным входом в усадьбу покачивался на ветру старый, потрёпанный дождями бумажный фонарик. По идее, он должен приносить ощущение какого-то праздника, может, являться символом безопасности, но внутри здания только печально завывали половицы, когда на них наступаешь. — Ты убил его из ненависти? — спросил он тихо и вновь повернул к Алатусу голову. Тот впервые за утро метнул в его сторону краткий взгляд, прежде чем вновь обратить его к камню с выскобленными на нём правилами. — Да, — только и сказал он, а затем поднял подбородок. — Давно знаешь? — С той тренировки в бамбуковом лесу. — Не боишься? Венти казалось, что весь этот разговор не должен был проходить настолько спокойно. Он сомневался, что повёл бы себя как-нибудь по-другому, но в его представлениях Алатус неизменно стискивал его запястья, прижимал к толстым стволам бамбука, может, даже угрожал расправой, если хоть одна душа прознает об этом, но даже так Венти не было страшно. Он мотнул головой и сложил руки в замок. — Я не знаю ни одного человека, кому бы нравилось убивать других, — заговорил он, для имитации хоть какой-то деятельности принимаясь ковыряться в ногтях. — Даже с руками в крови ты не отличаешься от тех, кого я знаю. Алатус тихо хмыкнул, ни капли не изменившись в лице. Он коснулся большим пальцем основания правой ладони, как будто ожидал найти там что-то инородное. Совсем скоро он сглотнул и сжал правую руку в кулак. — Наставник заставлял меня убивать грешников. Мне не нравилось. — Я бы удивился, если бы это понравилось хоть кому-то. Алатус дёрнул уголком губ и хмыкнул. Венти не нравилось видеть его настолько опечаленным, а потому он встал, подобрал с земли острый обломок какого-то булыжника и пересел к камню вплотную. Он поднёс руку с обломком к свободному от письмен кусочку камня и скрупулёзно высек ещё одно правило. Поражение — мать успеха. Алатус не пытался его как-то одёрнуть или спросить, что это означает. Он только нахмурился и склонил голову, разглядывая кривые-косые иероглифы рядом с изящными и древними. — Хочу нарушить одно правило, — произнёс он, а затем ткнул в ближайший к новой надписи столбец до того, как Венти спросит, какое. — Сад Усадьбы Ночи благословлён Небесами, прикосновение к нему наделит его пороком. Алатус перевёл на Венти хмурый взгляд. — Хочу нарвать персиков. Венти не сдержал смеха. — Вчера я хотел сделать то же самое! В одной из комнат дома для прислуги они отыскали небольшую плетёную корзинку. Её вполне можно было обхватить одной рукой, а потому персиков в неё поместится не больше двадцати, но и они не планировали набирать столько, чтобы не унести. Сад Усадьбы Ночи наверняка был прекрасен весной, когда все деревья обращались розовым маревом, а в нос забивался запах мёда. Сейчас, правда, была совсем не весна, а довольно жаркое лето, а потому Венти не остался под особенным впечатлением. Он посмотрел, как Алатус взмахнул рукой, и потоки ветра под его волей сорвали несколько персиков и положили в корзинку, какую Венти держал в руке. — Нет, это не то, — покачал головой он и поджал губы. — Там сказано про прикосновения. Сорвать персики ветром не то же самое, что сорвать их руками. Алатус озадаченно посмотрел на дерево, у которого они остановились. — Слышал, самые вкусные плоды висят на самом верху, — сказал он, и Венти прыснул. — Это потому, что достаются с большим трудом. — Он сорвал ближайший к нему персик на нижней ветке и спрятал в рукаве. — Но давай проверим. Ну-ка, подсади меня. Алатус нахмурился. — Подсади? Венти прикрыл на долю секунды глаза. — Темнота, — пробормотал он, прежде чем всучить Алатусу корзинку. — Сядь на корточки. Через пару десятков секунд Венти оказался на плечах Алатуса и без особенного труда мог дотянуться до некоторых из верхних веток. Он срывал персики и складывал их в корзинку, которую прижимал к левому боку. Он пару раз опускал взгляд на Алатуса, но тот, казалось, был слишком увлечён рассматриванием семейства каких-то птиц на соседнем дереве, чтобы обращать внимание на что-либо ещё. Тогда Венти принялся рассказывать ему о Мондштадте. Он вспомнил, как пара мальчишек точно так же собирала яблоки у окраины Спрингвейла, что потом одна бабушка от души отходила их полотенцем, когда они не удержали равновесие и кучей повалились на землю, как потом они всей деревней поедали яблочные пироги и обменивались забавными историями. Чем больше он рассказывал, тем сильнее проникался тоской по дому, но продолжал складывать мягкие персики в корзинку. Потом Алатус, явно задумавшись так глубоко, что потерял связь с реальностью, скользнул ладонью с колена Венти вверх по его бедру. Тот едва не выронил корзинку, полную персиков, и замолк на полуслове. Он опустил низко подбородок. Алатус всё ещё не сводил взгляда с семейства птиц — хоть Венти и не видел отсюда его лица, но всё ещё мог проследить за поворотом головы. Он понятия не имел, какие именно мысли заставили Алатуса так двинуть рукой, но из его собственной головы все выскочили ровно в тот момент, когда Венти осознал, насколько приятным ему показался этот жест. Замешкавшись, он опустил ладонь на макушку Алатуса, зарываясь пальцами в те волосы, которые не были собраны в высокий пучок, и ладонь с середины его бедра тут же съехала обратно на колено, а чужие плечи вздрогнули. — Я всё собрал, — пробормотал Венти до того, как Алатус скажет хоть что-нибудь. Уже твёрдо стоя на земле, Венти поставил на землю корзинку, подобрал один персик из неё и вытащил из рукава другой. На вкус они были совершенно одинаковы, но это не делало их хуже. Напротив, после яблок это было лучшее, что Венти когда-либо пробовал. — Ты не сердишься? — спросил вдруг он, когда две косточки персиков затерялись в траве, а весь сок с пальцев тщательно оказался вытерт о ладони. — Ну, из-за вчерашнего. Алатус нахмурился, подобрал ещё один персик из стоящей на земле корзинки и подбросил его в руке. Его кисть чуть качнулась от его веса. — Нет, — только и сказал он, прежде чем откусить от сочного персика кусочек. Его горло сжалось, как будто он придавил мякоть языком к нёбу, прежде чем проглотить. — Я не понимал, почему ты испугался, но… теперь понимаю. Венти распахнул глаза и схватил запястье той его руки, в которой он держал надкусанный персик. Алатус невольно напряг ладонь, и ногти его врезались в мякоть. — Нет-нет, — зачастил Венти и помотал головой. — Твоя история тут не при чём, просто… Просто я не должен был этого делать. Он нахмурился, раздумывая, как правильно выразить свои мысли. Алатус не сводил с него многозначительного, тяжёлого взгляда, и это никак не помогало настроиться на нужный лад. Венти тяжело вздохнул и опустил голову. — Это всё казалось неправильным. То, что я чувствовал. — И что ты чувствовал? Несколько капель сока персика скатились с запястья Алатуса на его пальцы. Венти поднял голову и на некоторый миг потерял все мысли, бушевавшие у него в голове — лицо Алатуса не выражало совершенно ничего: ни угрюмую задумчивость, ни гнев, ни озадаченность, ни скепсис. Вообще ничего. А Венти и сам не знал, что именно чувствовал. Да, его камнями давило к земле, и он мог найти ещё сотню сравнений со всем, что твердил ему разум, но обличить всё это в одну конкретную эмоцию он не мог. Его преследовало странное ощущение, горечью текущее по языку, слепляющее стенки горла у самых ключиц, которое чем-то напоминало те моменты, когда за ним кто-то наблюдал с неприкрытым осуждением. Возможно, это осуждение Венти сам себе придумал, потому что в покоях Гамигина они были одни, но он помнил едва заметное жжение между лопаток, которое отдавалось чем-то тянущим в груди. — Тревогу, — наконец, произнёс Венти и разжал пальцы на чужом запястье. Алатус опустил руку, вскинул бровями и едва заметно качнул головой, словно ему многое стало ясно. Венти бы хотел услышать его мысли, потому что сам он всё ещё пребывал в глубокой растерянности. — Тогда забудем об этом, — произнёс Алатус и отбросил недоеденный персик в сторону. — Сделаем вид, будто этой ночью ничего не произошло. Венти вскинулся. — Но… Алатус даже не взглянул на него. Он подобрал корзинку с персиками, вторую руку завёл за выпрямившуюся спину и спокойным шагом направился прочь из сада. Венти показалось, будто прямо сейчас они находились в запертой наглухо комнате, по которой бродил голодный тигр. Алатус его не видел, но это не означало, что никакого тигра не было. Интересно, если Венти тоже перестанет обращать на него внимание, этот тигр исчезнет?

***

По правде говоря, они не планировали задерживаться в Усадьбе Ночи. Просто так получилось, что Венти ненамеренно подхватил тот настрой ума и души, который испытывали местные поэты, и наотрез отказался отправляться дальше до тех пор, пока не успокоится. Подхватил он этот настрой, казалось бы, самым нетривиальным способом: поменял красный бумажный фонарь над главным входом на новый, самодельный и немного кривой, купленный на последние медяки у одного старика, живущего в наполовину вымершей деревушке недалеко от Усадьбы Ночи — Алатус как-то обмолвился, что раньше там жило гораздо больше людей, но не стал объяснять, как так получилось, что из кучи домов сейчас были заселены где-то восемь. Впрочем, даже это вдохновляло Венти на первые шаги на поэтическом поприще. Все свои стихотворения он зачитывал Алатусу. Не то чтобы он искал его признания, просто ждал какой-то независимой оценки его первым творческим шагам. Совсем скоро это превратилось в своеобразную традицию: он зачитывал свои стихи, Алатус записывал их под видом тренировки в каллиграфии, а Венти понимал, что тигр никуда не делся. От него было некуда деться: его янтарные глаза неотрывно наблюдали за ним, когда он сидел на толстой ветке персикового дерева и потягивал вино, его полосатая шкура блестела на солнце взмахами меча, когтистые лапы шуршали по пыльной земле сменой позиции во время тренировки. Венти повадился проводить свободное от написания стихов время наблюдением за тренировками Алатуса, которые проходили посреди персикового сада, а не на небольшом поле у склада с оружием. Иногда ему казалось, что Алатус в каждый взмах меча вкладывал все свои противоречивые чувства от нахождения в Усадьбе Ночи, а потому многие его тренировки заканчивались не просто потом — иногда и вывихами с ушибами. Иногда Венти присоединялся к нему. Он говорил, что тренироваться с человеком всяко лучше, чем с персиковыми деревьями, мыслями ненароком возвращаясь в тот самый бамбуковый лес, где они сражались в первый раз. Алатус, кажется, тоже это понимал, а потому молча кивал. Все их дружеские сражения заканчивались тем, что Венти прижимали к стволу персикового дерева и приставляли основание меча в ножнах к горлу. С каждым днём такой исход всё сильнее раздражал Алатуса. — Ты не стараешься, — бросил он однажды, и Венти уже подумывал бездарно пошутить о своей любви к стволам персиковых деревьев, но тигр неизменно засыпал во время их тренировок, а потому решил не будить его лишний раз. Он чуть поднял подбородок и почувствовал, как к его горлу ещё плотнее прижались холодные ножны. — Хочешь, чтобы я старался? — усмехнулся он, заглядывая Алатусу в глаза. Тот скупо кивнул. — Но мне так сложно это делать, когда я понимаю, что это просто дружеский бой! Алатус чуть поджал губы, а затем отстранился. Он выпустил запястья Венти, которые прижимал к дереву над его головой, а затем вытащил меч из ножен и небрежно бросил последние в пожелтевшую траву. Венти хитро прищурился. Конечно, он не собирался сражаться в полную силу. Даже с теми разбойниками с Долины Тяньцю он слишком сильно церемонился, побаиваясь, что случайная смерть кого-либо из них приведёт к довольно плачевным последствиям. Само собой, никто не отнесётся к нему, как к отъявленному преступнику, но ухудшать отношения между Мондштадтом и Долиной Тяньцю он не спешил. Вероятно, Алатус понимал, что та наглядная демонстрация в покосившейся хибаре — не предел возможностей Венти, а потому несменная техника «Увёртывайся и уклоняйся, пока противник не устанет» выводила его из себя. Так тому и быть, значит. От первого выпада обнажённым мечом Венти стремительно уклонился. Он взмахнул рукой, и потоки ветра отбросили Алатуса назад — тот перекатился через плечо и вскочил на ноги. В его глазах появился собранный блеск. Венти следил за его взглядом, легко избегал любого удара мечом, пару раз умудрился врезаться основанием ладони в грудь Алатуса. На его губах играла лёгкая улыбка, и он ясно видел, как она выводит его соперника из себя. Он стремительно подхватил себя потоками ветра и взмыл вверх. Лезвие меча разрубило воздух там, где только что была его грудь. Венти опустился на толстую ветвь персикового дерева и завёл одну руку за спину. Жаль, что он не взял веер — так и хотелось начаться вальяжно им обмахиваться. — А-Пэн, этот приём ранил меня сильнее, чем мог бы, — протянул он преувеличенно обиженно, и скулы Алатуса покраснели, причём сложно было сказать, от чего именно: от обращения или злости. Не ответив, Алатус взмыл в небо одним изящным прыжком, но меч его не нашёл цели — Венти твёрдо стоял на земле, когда ноги Алатуса коснулись персиковой ветви. Венти даже сказать ничего не успел — размахнувшись, Алатус выбросил вперёд руку, и меч вылетел из его руки. Венти отшатнулся. Он услышал, как лезвие вонзилось в сухую землю за его спиной, но не взглянул на него. Он едва успел отвести руку Алатуса, едва не врезавшуюся ему в лицо. Должно быть, его глаза отразили неподдельное удивление. Он перехватил запястье Алатуса, направил его ладонь вверх — с неё сорвались потоки воздуха и врезались в персиковую листву. Венти призвал ветра, выпустил их в грудь Алатуса. Он едва успел разжать хватку на чужом запястье — Алатус врезался спиной в персиковое дерево и повалился на колени. Венти не успел ничего сказать — тот выставил вперёд правую ногу, поднимаясь, и растворился в воздухе. Венти нахмурился, а затем вслушался в протекающие по саду ветра. Шорох пыльной дороги. Тихий вздох. Он резко обернулся, и тупая боль прошила всё его тело. Венти даже не успел собрать на ладони ветер. Он видел лицо Алатуса, видел его исполненные собранности, но пустые глаза, и этот взгляд напугал его куда сильнее, чем что бы то не было. Алатус вздрогнул. Лицо его в один миг преобразилось, и он вырвал пустую руку из его груди, и Венти, вскрикнув, рухнул на землю, как подкошенный. Говорят, в такие моменты сознание раздирает на части спутанный и беспорядочный ворох мыслей, но сейчас в его голове было до странного пусто. Он дрожал всем телом, сглатывал тошнотворный ком, кое-как хватал ртом воздух и прижимал руку к груди так, словно это поможет ему избавиться от горящей лесным пожаром боли. Если Гамигин так же чувствовал себя перед смертью — такой же огонь, пожирающий его изнутри, колотящая дрожь во всём теле, ком в горле, сводящая с ума дробь костей, сухая тошнота, сдавивший виски металлический обруч, — то Венти понимал, чего именно так боялись Боги на Священном Призыве. И теперь не мог не бояться тоже. За жаром в груди последовала пульсация, но совсем не такая, какая обычно начинается из-за волнений или страха — эта пахла ржавчиной и чем-то тёмным. Венти почувствовал, как его подхватили за локти, помогли подняться, и только тогда мир обрушился на него многообразием звуков и мелодий, и он резко отшатнулся, напоролся плечом на ствол персикового дерева и навалился на него, едва держась на дрожащих ногах. — Стой! — крикнул он, выставив в защитном жесте правую руку. Алатус замер, едва сделав шаг. — Я не… — заговорил Алатус тихо и крайне нервно. — Я всё объясню. Венти резко замотал головой и отшатнулся. Брови Алатуса изломились, он явно хотел начать оправдываться, сказать что-то, но Венти не собирался его слушать. Он продолжал хвататься за грудь, чувствовать, как от Сердца по всему телу расползаются какие-то тёмные языки, которые были настолько омерзительными и уродливыми, что сводили его с ума. Он оттолкнулся от персикового дерева, попятился, силясь справиться с тёмными кругами перед глазами и слабостью в изнеможённом теле, и растворился в воздухе. Его выбросило к подножью Каменных врат. Его ноги подкосились, перемещение отняло все остатки сил, и Венти рухнул на землю. Он не успел выставить руки, чтобы смягчить падение, и весь дух вышибло из тела, когда он ударился головой о плоский камень. Какое-то время он пролежал на земле, сдерживая болезненный стон и силясь справиться с многообразием всех тех чувств, что терзали его изнутри. Слишком много всего. Он не знал, что с ним происходит, и это пугало его гораздо сильнее, чем что бы то не было. Даже знание, что Алатус каким-то образом догадался, куда бить, так сильно его не взволновало. Он мог бы подняться, испить воды из протекающей под Каменными вратами реки, прийти в себя и отправиться домой, но продолжал какое-то время лежать, зажмурившись и прикрыв ладонью верхнюю половину лица, поджав колени к ноющей и холодной груди. Уже сидя на берегу реки и восстанавливая силы, он достал из рукава записи Чжун Ли. До конца ему осталось прочесть всего парочку листов, а сознание остро нуждалось в отвлечении. «Полностью избавиться от влияния негативной энергии на Сердце Бога нам с А-Чжун не удалось. Мы изменили подход, избавление обратилось распределением, и результаты не заставили себя ждать. Поднимем эту тему на следующем Призыве.» «С какой-то стороны, подобного исхода следовало ожидать. Дело в том, что для обработки негативной энергии в Сердце Бога требуется ещё один человек. Так, мы с А-Чжун распределяли энергию между Сердцами друг друга, уравнивая её и сводя к минимуму. Следовало понимать, что другим Богам этот профилактический процесс может показаться довольно интимным. Не думаю, что дагэ, из-за которого я и решился на подобное исследование, примет мои слова к сведению. С другой стороны, не могу сказать, что сожалею. Как сказала А-Чжун, учителя только открывают двери, дальше идёте вы сами.» Венти спрятал изученные, наконец, до конца записи в рукав и задумчиво хмыкнул. Учителя только открывают двери, значит… Он скрестил ноги, сел ровно и сложил перед собой руки. Он слегка прокрутил кистями, призывая мондштадские ветра и вслушиваясь в то, что они приносят с собой. За те два месяца, что он провёл в странствии, до него ни разу не долетали семена одуванчика с голосом Гуннхильдр; хотелось верить, что с ними всё достаточно хорошо, чтобы не обращаться к Анемо Архонту за помощью. Так или иначе, иногда Венти вслушивался в северные ветра, чтобы более-менее следить за своим народом. Так, на прошлой неделе он стал невольным свидетелем разговора двух девчонок об их потенциальных женихах, и… Скажем так, с того момента Венти постарался меньше вслушиваться. Сейчас он отмахнулся от всхрапа волка, бегущего за добычей, миновал птичью трель, проигнорировал шёпот травы и вдруг замер, вслушиваясь. «Может, нам стоит попробовать? Вдруг он действительно нас услышит, если мы задуем одуванчик?» «Нет причин сомневаться. Если сказал, что услышит, значит услышит.» «Что нам тогда мешает?..» «Мы не знаем, опасен ли он. Наведём паники, а потом окажется, что никаких причин этому не было.» «Опасен ли он? Ты видела, какой он здоровый?!» Венти нахмурился. Он прокрутил запястьями вновь, вслушался в другие потоки, гораздо слабее предыдущих. Пока он пытался хотя бы примерно понять, о чём именно говорили Гуннхильдр и Грета, его голову пронзали воспоминания о том сне из бамбукового леса, что граничил с Заоблачным пределом. Он помнил, как проснулся от оглушительного рёва чего-то огромного и явно ужасающего, но к утру сбросил это на самый обычный сон, какому не следовало принимать значения. Но если есть даже малейшая вероятность, что сон оказался в какой-то степени вещим… Вот оно. Его слуха коснулось чужое дыхание: тяжёлое, нахрапистое, немного усталое, но оттого не менее тревожное. Он слышал глухие хлопки, словно птицы расправляли во время полёта крылья, но эти казались поистине гигантскими. И если Венти правильно понял этот поток ветра, то неизвестное создание должно сейчас быть где-то у старого города. Он вскочил на ноги и повернулся к дороге, ведущей в Мондштадт. Он вернулся в божественный облик, встряхнул затёкшими крыльями и взмыл в воздух. Пальцы едва ощутимо кололо, но он совсем не мог понять, почему.