***
Венти медленно и тихо выдохнул, и мир по ту сторону сомкнутых век озарился бирюзой. Он услышал, как сбоку едва слышно присвистнули, а затем, когда его ладони обожгло стеклянной прохладой, открыл глаза. В его руках лежала самая обыкновенная когда-то приплюснутая стекляшка, которую сейчас нельзя было отличить от Анемо Глаза Бога. — Можно я вставлю? — спросила тихо Грета, и Венти передал ей фальшивый Глаз Бога. Девушка подобрала с земли металлическое украшение, изготовленное кузнецом прошлым вечером, и вставила стекляшку в углубление в центре. Теперь Глаз Бога выглядел так, будто из него росло одно крыло. — Зачем он тебе? Венти легко пожал плечами. — Во время того путешествия мне иногда приходилось пользоваться силой ветров. Наверное, так мой, м-м, спутник догадался, что я Бог. Глаза-то у меня не было. Грета надула губы. — Ты часто говоришь об этом спутнике, но мы так и не знаем, кто он такой и чем занимается. Венти откинулся на выставленные назад руки и подставил лицо солнечным лучам. Его ладони колола понемногу прорастающая из-за приближения весны трава, а сам он не спешил отвечать на эти слова. Он краем глаза видел, как Грета с интересом крутила в руках стекляшку, хотя взор его был направлен на строящийся город. Много лун прошло с тех пор, как Венти вернулся в Мондштадт, хотя ему казалось, что за всё это время строительство ни на каплю не продвинулось. Он всё ещё помнил тот сон, который приснился ему в бамбуковом лесу, и боялся, что он предвещал будущее. — Не так уж это и важно, кто он и что, — повёл плечом он, и Грета положила фальшивый Глаз Бога на траву рядом с его бедром. — Интересно ведь, — пробормотала она, и Венти беззлобно усмехнулся, но так и не заговорил. Какое-то время они молчали, а затем Венти услышал, как Грета почесала голову, и повернулся к ней. На лице её явственно читалось желание задать гложущий её вопрос. — В соседнем королевстве люди другие? Венти слабо улыбнулся. — Совсем другие. Наверное, Грета ждала каких-то подробностей. Другое дело, что воспоминания о том путешествии в последнее время совсем не приносили Венти какой-то радости. По вечерам его взгляд то и дело возвращался к Каменным вратам, и всё нутро его захватывала какая-то странная меланхолия, которую он старался побыстрее затолкать куда-нибудь поглубже. Он был дома; там, где вещи шли своим чередом, где не было войны, которая его никак не касалась, где единственный вопрос, который его глодал, заключался в… — Каким должен быть Архонт? Грета озадаченно склонила голову. — Думаешь, я знаю? — спросила она, и Венти тихо вздохнул, не отвечая. Вдруг Грета резко повернула голову и улыбнулась. — Привет, Гуннхильдр! Венти, не выпрямляясь и не вставая, задрал голову. Кровь прилила к затылку, но зато он увидел стоящую вверх ногами Гуннхильдр, которая в кои-то веки сняла боевую броню и теперь щеголяла в простых штанах, заправленных в ботинки, и в белой рубашке с мужского плеча. Должно быть, она стащила её у мужа. К своему стыду, Венти не мог вспомнить его имя. Конечно, Гуннхильдр не стояла вверх ногами, просто Венти так её видел, задрав голову. Она кивком поздоровалась с ними и повернулась к Грете. — Ингрид искала тебя, — сказала она. — Ганс опять упал с дерева и ободрал все колени. Грета ойкнула и тут же подскочила с места. Она попрощалась с Венти, пообещав ему пообщаться позже, и сбежала вниз по склону. Правда в том, что Ганс — тот самый мальчик, который в одиночку отправился год назад искать Двалина и врезался в Венти, который только-только вернулся из путешествия — никому не давался в руки, кроме Греты, когда дело касалось лечения. Может, у неё лучше получалось обрабатывать царапины, может, всему виной сказки, которые она придумывала в надежде заставить Ганса перестать плакать. Венти повернул голову к острову на озере, когда шелест травы под ногами Греты стих, а затем краем глаза принялся наблюдать, как Гуннхильдр садится рядом с ним и скрещивает ноги. — Я случайно подслушала ваш разговор, — призналась она. — Извините. Венти издал мычащий звук, в котором не было места для злости или обиды. — Ты умеешь слушать ветра. Это хорошо. Он слабо улыбнулся, и Гуннхильдр проследила за его взглядом. — Вы позволите мне поделиться своими… соображениями? — спросила она, и Венти лениво кивнул, не позволяя чему-то в груди на краткий миг замереть. — Архонт ведь правитель в своём королевстве, верно? Венти задумчиво угукнул и нахмурился. — Мне кажется, хороший правитель — это такой правитель, который устанавливает такие законы, чтобы государство процветало без его участия. — Гуннхильдр тут же нахмурилась. — Вы не подумайте, что я не хочу… Просто Декарабиан никогда не позволял кому-то заниматься государственными делами, даже Амос. У меня было три года, чтобы подумать о его политике, и теперь я понимаю, что старый Мондштадт без него бы не справился. А вы позволяете нам самими управлять нашими жизнями. Наверное, это совсем разные вещи, но, может, таков и был ваш замысел с самого начала? Научиться управлять жизнью, чтобы управлять Мондштадтом? Венти прикусил язык, чтобы не признаться ненароком, что он понятия не имеет, что делает. Вместо всех слов он отрывисто кивнул, и Гуннхильдр облегчённо вздохнула. — Думаю, вы полностью оправдываете титул Бога Свободы. Венти резко повернул к ней голову. — Бога Свободы? — переспросил он, озадаченно склонив голову. Конечно, он помнил разговор с Алатусом в бамбуковом лесу после того вечера, как отужинал с компанией Ассамблеи Гуйли, но не думал, что упоминал этот разговор перед своим народом. Гуннхильдр кивнула. — Вы ни разу не говорили о своём титуле, поэтому нам пришлось… догадываться самостоятельно. Нам кажется, Венти бы не решился на организацию восстания, не познакомься он с вами. Вы подтолкнули его к борьбе за свободу, а сейчас даёте нам ту свободу, какой у нас никогда не было. Вы даже позволили нам самим проектировать столицу и попросили лишь возвести пару мельниц. Заметьте, попросили. Это… ценно. Венти задумчиво хмыкнул. — Знаешь, в Ассамблее Гуйли говорят, что учителя только открывают двери, а дальше ты идёшь сам, — произнёс он задумчиво, вспоминая отрывок из дневников Чжун Ли. — Думаешь, я открыл правильные двери? Гуннхильдр отвернулась от него и задумчиво оглядела остров посреди озера. — Думаю, когда-нибудь мы об этом узнаем. Посидев в тишине ещё некоторое время, Гуннхильдр сослалась на какие-то дела и покинула его скромную компанию. Венти разглядывал водную гладь, сверкающую в свете полуденного солнца, и пытался вспомнить всё, что пережил в Ассамблее Гуйли. Он вспомнил долгий-долгий разговор о политике во время ужина с Адептами, то, как уверенно Чжун Ли перечислял варианты развития событий при принятии тех или иных решений. Он вспомнил разговоры с Гуй Чжун на крыше дворца Гуйли, то, как она рассуждала о небесных престолах и роли Чжун Ли в будущем их земель. Они были ответственными. Не в том смысле слова, что управляли Ассамблеей Гуйли и защищали свой народ от войны, а в том, что тратили долгие часы на разговоры о политике, о важных вещах, что предугадывали последствия своих действий на несколько шагов вперёд, что были готовы отступить от своих намерений, если это могло принести какую-то выгоду или казалось им логичным. Венти сомневался, что умеет так думать. Он был ветром, а ветра никогда не задумывались об ответственности. — Наверное, это повод начать, — пробормотал отстранённо он и выпрямился. Венти сложил руки перед грудью, прокрутил запястьями и прикрыл глаза, вслушиваясь в протекающие рядом ветра. Он чуть приподнял подбородок и совсем не заметил, как от этого действия немного разомкнулись губы. Всё его внимание стеклось в хохот нескольких рабочих с острова посреди огромного озера, недовольное бормотание их так называемого коллеги — должно быть, он поскользнулся на мелкой крошке от строящегося города и собрал собой половину пыли. Наверное, будь Венти рядом с ними, тоже бы не сдержал смешка. Он отмахнулся от этого ветра и вслушался в следующий, и так до тех пор, пока не понял, насколько спокойным выдался этот день. Вернулся он в Спрингвейл ближе к вечеру и сразу же принялся помогать Ингрид и остальным готовить ужин. Он как раз выходил из сарая с огромным кувшином, наполненным водой и очищенной картошкой, когда ветер донёс до него сбитое лошадиное дыхание и частый топот копыт по пыльной дороге. Он резко обернулся и хмуро вглядывался в сень деревьев, готовый встретить неожиданного гостя. Это был гонец из соседнего королевства. Его конь перешёл с бега на рысцу в тот же миг, что деревья над их головами исчезли. Сам гонец был одет в коричневые одежды и выглядел так непримечательно, что Венти бы на него даже не взглянул во время прогулки по столице Гуйли. Гонец остановил коня напротив него, замялся немного и спешился. Ботинки его хлюпнули, как будто он совсем недавно по колено стоял в воде, и Венти заинтересованно склонил голову, не спеша здороваться первым. — Добрый вечер, молодой господин, — вежливо, но неглубоко поклонился ему гонец, и Венти, всё ещё держа в руках кувшин с водой и картошкой, чуть опустил подбородок. — Этот гонец ищет господина Барбатоса, Анемо Архонта. Молодой господин не знает, где я могу его найти? Венти тихо хихикнул. — Вы уже нашли его, — отозвался он, и гонец побледнел, охнул и рухнул на колени, глубоко кланяясь и принимаясь сбивчиво извиняться за своё незнание и за неподобающее поведение. Венти едва кувшин не уронил. — Что вы, всё в порядке. Вам не нужно извиняться. Как у вас говорят? Незнание — не преступление? Венти мотнул головой и прикусил язык. Алатус говорил ему то же самое на горе Аоцан, когда он имел неосторожность перебирать разные вариации обращений и назвать его А-Цзинь. Благо, гонец не заметил его душевных метаний. На всякий случай извинившись ещё раз, он поднялся на ноги, неловко отряхнулся и достал из дорожной сумки обмотанный красной верёвочкой свиток. — Этот гонец принёс господину Барбатосу письмо из Ассамблеи Гуйли. Венти посмотрел на свиток с крайне задумчивым видом, на пробу взвесил в руках кувшин, а затем решил проверить одну вещь, которая пришла ему в голову несколькими днями ранее. Он обернулся, выискал взглядом кого-нибудь из своего народа, кто не был бы сейчас слишком занят. Он увидел Аллена; в старом Мондштадте он был сапожником. Венти тихо произнёс его имя и одним движением мизинца послал в сторону молодого сапожника ветер. Тот едва не выронил из рук топор, каким колол дрова, а затем резко повернул голову. Венти попросил его подойти и отнести кувшин на кухню, и тот, мигом бросив топор, поспешил выполнить его просьбу. Гонец был в шоке — Венти видел по глазам, но не стал это комментировать, хотя очень хотелось. Он осторожно забрал свиток и развернул его, снедаемый сомнениями. Много лун он провёл в Мондштадте, и за это время воспоминания об одном вечере во Дворце Гуйли подёрнулись сероватой дымкой. Сейчас они разом вернулись. Венти вчитался в знакомые ему безупречные иероглифы и свёл к переносице брови. — Новый Священный Призыв? — протянул он задумчиво. — Что-то случилось в Ассамблее Гуйли? Гнедой конь ковырнул землю копытом, и гонец успокаивающе огладил его шею. — Этот гонец не знает и просит прощения за свою неосведомлённость, — произнёс он, и Венти тихо вздохнул, прежде чем свернуть пригласительное письмо. — Присоединитесь к ужину? — спросил он. — Должно быть, вы и ваш конь сильно устали в дороге. Гонец явно собрался отказаться. Он сжал ладонью поводья, побледнел и облизнул было губы, чтобы извиниться и помотать головой, но Венти слабо улыбнулся. — Вы нас не будете стеснять, если это вас беспокоит, — поспешил сказать он, и гонец явно удивился такому вежливому обращению. — Да и потом, мои люди любят интересные истории. Полагаю, у вас, как у гонца, их было довольно много? Гонец смутился. Он опустил взгляд в землю и отрывисто кивнул, и это движение так сильно напоминало Алатуса, что Венти пришлось моргнуть, чтобы отогнать это видение. — Если господин Барбатос настаивает, — пробормотал он, и Венти улыбнулся чуть шире. — Следуйте за мной, — сказал он, разворачиваясь в сторону деревни. — Отведём вашего коня в стойло. Поверьте, скучно ему не будет. Такие болтушки!.. Занимая гонца разговором о местных лошадях, каких они сумели вывести из старого города после восстания — их было немного, ведь остальных либо завалило обломками, либо они сбежали при первой же возможности, — Венти провёл гонца к северной части деревни. Вместе они налили коню воды в поилку, обеспечили его сеном и овсом, прежде чем Венти дал гонцу пожелать своему скакуну хорошенько отдохнуть и повёл его к своему домику. Сам он ночевал в нём не так уж и часто. По правде говоря, Венти был огромным любителем спать под открытым небом, а после знакомства с Двалином то и дело задерживался на руинах старого города до поздней ночи и засыпал, спиной скатившись по мощной шее дракона и пятками уткнувшись в его согнутые передние лапы. Ощущать во сне, как перекатываются под чешуйчатой кожей мышцы, слышать, как шумное и спокойное дыхание срывается с носа и пасти Двалина — всё это усыпляло его гораздо лучше, чем холодное одеяло в собственном доме. Даже сегодня Венти собирался после ужина отправиться к дракону, сыграть ему ещё парочку песен, какие звучали за закрытыми дверьми перед самым восстанием, и проспать до самого обеда. Неудивительно, что гонцу он предложил провести ночь в домике, который большую часть месяца пустует. Благо, гонец не знал, кому эта постель принадлежит, иначе Венти был бы вынужден долго выслушивать сбивчивые протесты, смешанные с извинениями. Венти не сдержал смеха за ужином, когда понял, что у гонца сегодня день потрясений. Он с таким интересом и удивлением разглядывал всех во время ужина, за которым все сидели вместе, пили вино, рассказывали друг другу разные истории. Венти повернул голову к одному приятелю Греты, когда тот предложил ему сыграть «ту самую» песню для гостя из другого королевства. Он весело улыбнулся, кивнул и быстренько сбегал в свой домик за лирой. Та стояла на самом видном месте в гостиной — странно, что гонец её не заметил. Как правило, песни во второй половине ужина звучали довольно часто. Венти дорожил воспоминаниями об этих вечерах как самым ценным, что когда-либо было у него в жизни. Ему нравилось играть на лире и смотреть, как его народ, раскрасневшись щеками от вина, сидит за столами, салютуя на самых заедающих строчках деревянными кружками, танцует вокруг огромного костра, совершенно не задумываясь о движениях и двигаясь так, как велит сердце. Его народ улыбается счастливо и искренне, пускай эти песни прячут за спинами довольно тяжёлую историю. Они были свободны, когда подпевали, салютовали кружками, танцевали и заходились хохотом на последних аккордах. Возможно, Алатус был не так уж и далёк от истины, когда называл Барбатоса Богом Свободы. Возможно, Венти дорожит не столько воспоминаниями об этих вечерах, сколько свободой его людей. Улыбнувшись своим мыслям, он сбросил со стоп ботинки и вскочил на стол, какой успели чуть прибрать за время его отсутствия. Он перехватил поудобнее лиру, попросил всех петь вместе с ним, говоря это больше для подводки к началу игры, чем действительно упрашивая всех его поддержать — знал, что запоют в любом случае. Совсем уж развеселившись, он ткнул пальцем в сторону мужа Ингрид и добавил, что в этот раз посидеть в сторонке у него не получится. Тот только посмеялся и подхватил свою кружку с вином, как будто бы брал Анемо Архонта на слабо. Венти прыснул, качнул преувеличенно раздосадовано головой и принялся играть. Слов этой песни он не забудет даже перед лицом смерти. Он помнил, как Венти написал её в их вторую встречу. Может, поэтому он считал, будто за ней прячется тяжёлая история. Он смотрел на гонца. Тот сначала недоумённо разглядывал всех мондштадцев, затем воззрился на играющего для них Бога, затем вслушался в слова и впал в глубокую задумчивость, а затем слабо улыбнулся. Венти счёл всё это высшей формой комплимента. — Слышишь в песне зов людей, Клич разгневанных рабов. Словно музыка в душе Всех, кто на бой идти готов! Сердце бьется все сильней, В бой барабаны нас зовут. Другая жизнь для нас придет, Этот день грядет! Последнюю фразу Венти прокричал со всеми, вскинув кулак. Он так и не притронулся к струнам, чтобы сыграть финальный проигрыш, и театрально поклонился, когда со всех сторон рекой полились восторженные крики, свист и аплодисменты. Он не думал, что аплодировали ему — скорее, эти хлопки принадлежали им всем. Так что он ветрами подвесил лиру в воздухе и захлопал тоже.***
Он мог бы выпросить у Гуннхильдр лошадь и отправиться в Ассамблею Гуйли с гонцом, имя которого так и не удосужился спросить. Он мог бы взять с собой одну бутылку одуванчикового вина и зайти поздороваться с семьёй Чэн на Тростниковых лугах. Он мог бы обратиться в свою божественную форму и долететь до Дворца Гуйли максимум за час. Но он пошёл пешком, как и в прошлый раз, а о вине подумал слишком поздно, чтобы возвращаться. Трудно сказать, что именно подвигло его принять такое решение. В свитке датой Священного Призыва значилась середина следующей недели, так что он вполне мог и дальше заниматься своими делами в Мондштадте. Правда, что-то настойчиво билось в голове молоточком, что прибыть во Дворец Гуйли ему следует как можно скорее. Он даже не свернул с Тростниковых лугов в сторону деревни Миньюнь, хотя такая мысль посетила его голову, как только он заметил дорожный указатель на выходе из деревни, где жила семья Чэн. Указатель был явно старым: дерево потемнело и разбухло от частых дождей, сам он покосился от прошлого разлива реки, а у самой земли основание поросло мхом. Венти вглядывался в иероглифы деревни Миньюнь и не мог понять, что именно его потянуло свернуть на широкую тропу. В этот раз добирался до Дворца Гуйли он чуть дольше, чем в прошлый. Он не отказывал себе в сборе яблок у дороги, отчего-то ощутил странную тоску по медовым персикам со склона Уван, испил воды из небольшого ручья, долго-долго занимался созерцанием у небольшого озера, в котором потом искупался, накормил парочку красных панд в бамбуковом лесу яблочными дольками, какие разрезал ветрами, а затем каким-то чудом вышел к заднему входу во Дворец Гуйли. Должно быть, он слегка заблудился — жаль, что заметил это лишь в самом конце путешествия. Он пригладил мокрые и спутанные после купания волосы, отдалённо подумал о том, что ему следовало бы сначала высушиться и переделать пучок на затылке, но слишком обленился, чтобы это делать. В конце концов, Священный Призыв начнётся лишь через пять дней — вряд ли кто-то из Богов этого королевства решит прибыть раньше. Венти кратко поклонился и протянул одному из стражников свой свиток, а затем вежливо улыбнулся на инструкции по тому, как добраться до главного здания, и прошёл через ворота. Глазурных лилий стало гораздо больше, чем в прошлый раз, когда Венти здесь проходил. В воздухе витал их сладковатый запах, а среди ярко-красных стен да золотых крыш их раскрытые нежно-голубые бутоны выглядели немного странно; словно небеса обрушились на местные клумбы горьким плачем. Венти задержался у одной из них — два цветка обвили друг друга стеблями, словно обнявшись, будто шептались о чём-то своём, цветочном, и он опустился на корточки, чтобы их распутать. Почему-то он передумал это делать в тот миг, когда его рука уже потянулась к глазурным лилиям. В тронный зал он поднялся со всё той же ненавистью к огромным лестницам. Тяньхэн Хуалань не ждала его на входе, и по какой-то причине Венти это немного расстроило. Странно, наверное, но он по ней даже как-то соскучился. Чжун Ли спустился с возвышения. Его лицо не выражало ни единой эмоции, но Венти по глазам видел, как тот был рад его увидеть после разлуки. Они поклонились друг другу, а затем Венти выпрямился и заглянул ему через плечо. — Лао Гуй сейчас чем-то занята? — спросил он, вновь обращая взгляд к Чжун Ли, и тот степенно кивнул. — Во время прошлого ужина завязался небольшой спор между ней и Пин, Владыкой Песен и Скитаний, если ты её помнишь. — Венти кивнул, а затем заинтересованно склонил голову. Кажется, Чжун Ли понял, о чём его хотят спросить. — Спор касался природы и характерных свойств музыки. Госпожа Гуй настаивала, что механизмы способны создавать простые, но приятные слуху мелодии, в то время как госпожа Пин считает, что музыка — это выражение души. Теперь госпожа Гуй всё время проводит в своей мастерской, пытаясь создать устройство, которое помогло бы ей одержать в этом споре победу. Она просила передать свои искренние извинения, что не может поприветствовать тебя лично. Венти краем создания подумал, что лучше бы был свидетелем этого спора, а не того, который разгорелся в его первый ужин с Адептами и Мархосиусом. Правда, вслух он этого не сказал, вместо этого поинтересовавшись: — Если Лао Гуй сейчас горит новой идеей, значит, её прошлое изобретение уже готово? Ну, то, которое связано с… плаустритом зари, кажется. Чжун Ли снова кивнул. — Так и есть, — сказал он. — Владыка Лун оказался невероятно щедр, когда позволил ей возвести своё строение над пиком Цинъюнь. Госпожа Гуй предпочитает там вести дневники и наслаждаться поэзией. Венти издал краткое мычание, вспомнив кое-о-чём, а затем нырнул рукой в левый рукав. — Кстати, о дневниках, — произнёс он и вытащил свёрнутые в трубочку записи Чжун Ли. — Я их прочитал, спасибо. Вот только… Он протянул записи их владельцу, не зная, как правильно поставить свой вопрос. Чжун Ли не торопил его. Он забрал свёрнутые листы, разгладил их и опустил руку с ними так, чтобы большим пальцем касаться собственного бедра. Даже не взглянул, чтобы проверить, выполнил ли Венти своё обещание вернуть их в таком же виде, в каком одолжил. Скорее всего, он займётся этим чуть позже. Между тем, Венти потёр лоб и выдохнул: — Не сочти за наглость с моей стороны, но не мог бы ты помочь мне с этим? Чжун Ли недоумённо свёл брови к переносице. Венти уже приготовился сгореть от стыда и свести свою просьбу в бездарную шутку. — Не думаю, что тебе это необходимо, — произнёс Чжун Ли. — Пройдёт как минимум пара тысячелетий, прежде чем эрозия начнёт оказывать на тебя влияние. Венти помотал головой, не отрывая взгляда от золотого ханьфу Чжун Ли с чёрным широким поясом. — Долгая история, — только и смог выдавить он, как вдруг почувствовал широкую ладонь на своём плече. — Полагаю, временем мы не обделены, — услышал он задумчивый голос Чжун Ли, в котором, по-хорошему, должны были проскользнуть нотки лёгкой иронии, и позволил увести себя из тронного зала. В «Зале Внутренней чистоты» он ещё не был. Это было небольшое здание в самом углу внутреннего двора Дворца Гуйли, которое совершенно не выбивалось из общего стиля, но Венти почему-то решил, что построили его относительно недавно — если за «недавно» можно счесть несколько веков, конечно. Иероглифы на тёмной табличке отливали золотом, по бокам от главной лестницы веранды возвышались две каменные статуи драконов, одной лапой держащих по шару. Двери были плотно закрыты, но Чжун Ли отодвинул одну из них в сторону без всякого труда и чуть посторонился, пропуская Венти первым. Внутри в центре комнаты стоял небольшой низкий столик, за которым обычно устраивали чаепития. Правда, здесь в центре привлекала внимание лишь небольшая курильница. По двум противоположным сторонам от столика расположились узкие скамьи с квадратными золотыми подушками, а по всей комнате с потолка струилась полупрозрачная тюль, развешанная таким мудрёным способом, что Венти счёл бы это настоящим лабиринтом, если бы не Чжун Ли. Тот первым опустился за одну скамью и пригласительным жестом указал на вторую, и Венти соврёт, если скажет, что не помялся, прежде чем сесть. — Помнишь ли ты последнюю запись в этих листах? — поинтересовался спокойным голосом Чжун Ли, и Венти кивнул. — Процесс может показаться довольно интимным, — почти процитировал он, а затем нахмурился. — Знаешь, ты не обязан помогать мне, если не хочешь. Чжун Ли чуть прикрыл глаза, опустив подбородок, а затем попросил его расслабиться и чуть наклониться вперёд. Венти исполнил его просьбу, а затем не удержал неровного вздоха, когда чужая кисть прошла сквозь его грудь, и чуть грубоватые от практики игры на цине пальцы коснулись его Сердца. Тут же устыдившись этого звука, Венти прижал ко рту ладонь и низко опустил голову. — Всё в порядке, — услышал он тихий и крайне задумчивый голос Чжун Ли. Он чувствовал, как эти пальцы почти невесомо проводили по округлым граням Сердца, и это было совсем не похоже на то, как его касался сам Венти. Это было приятно. До того сильно, что он вцепился второй рукой в угол столика и не сдержал мелкой дрожи. Он постарался всё своё внимание обратить не к чувственной стороне самого себя, попытался проследить, как именно эти пальцы проводят по Сердцу, что они пытаются в нём выискать, но стало только хуже. Кончик указательного чуть надавил на центр округлой части Сердца, и с губ Венти сорвался краткий стон. По всему его телу разливался жар, какой не настигал его в ту ночь, когда он попытался сам изучить самого себя. Тогда под его кожей били крошечные молнии — сейчас там всё горело огнём. Венти ненавидел себя за такую острую реакцию. Он не должен был обращаться за помощью к Чжун Ли, поскольку знал в теории, что будет чувствовать, и настолько сильно открываться перед другом он отчаянно не хотел. Но также Чжун Ли был чуть ли не единственным Богом, к кому он мог обратиться за помощью. И он должен воспринимать всё это, как таковую. Но тело его не слушалось. Он зажмурился. Он почувствовал, как по «Залу Внутренней чистоты» загуляли ветра, как они колыхали полупрозрачную тюль и загорались на его волосах бирюзой. Его лицо горело от смущения, от понимания, что Чжун Ли не сводит с него собранного и задумчивого взгляда, от осознания, что эти прикосновения были приятнее, чем что-либо, что Венти когда-либо испытывал. Он крепче стиснул пальцы на углу стола и попытался обуздать своё тело, не поддаться его желаниям чуть наклониться, отнять ладонь от лица, обхватить запястье Чжун Ли и вдавить его глубже в собственную грудь, разомкнуть губы и позволить тихому стону сорваться с них. Но Венти лишь вдавил ногти в собственную щеку и со всей силы напряг плечи. Пальцы в последний раз коснулись нижней части его Сердца, прежде чем исчезнуть. И только когда окутавшее «Зал Внутренней чистоты» слабое золотистое сияние померкло, Венти позволил себе отпустить несчастный стол, отнять от лица ладонь и сгорбиться. Лицо его всё было мокрым. По его телу прошёлся прохладный ветер, и Венти чуть вздрогнул. — Расскажи мне всё с самого начала, — тихо, но достаточно требовательно произнёс Чжун Ли, и Венти тихо вздохнул. После его рассказа Чжун Ли настоял на том, чтобы дождаться возвращения Гуй Чжун.