Свойство памяти

Первый этаж постоялого двора, действительно, пустовал. Правда, Венти полагал, что слова Линь Чао касались только каких-нибудь путников, а не всех вообще. Может, дело всё было во властвующей на вершине ночного неба половинчатой луне — работники, наверное, давно ушли спать. Все свечи были погашены, и Венти понял, что затушили их довольно давно — он почувствовал твердеющий холодный воск пальцами, когда неудачно врезался в край стола по пути к лестнице. Приходилось усиленно прищуриваться в такой темноте, которую не разгоняла даже чистая луна. На втором этаже мягкий и подрагивающий свет от свечи лился только из одной комнаты — соседствующей той, в которой очнулся несколько часов назад Венти. Это слабое пламя свечи заставило его остановиться посреди коридора, в котором не скрипело под ногами ни единой половицы, и нерешительно нахмуриться. Его всё не покидало ощущение мрачной неизведанности; та призывно шептала по ту сторону приоткрытой двери, протягивая извилистые руки, будто заманивала в паучью сеть. И для Венти это было странно — испытывать отчаянное нежелание сделать ещё несколько шагов по широкому коридору, слабо-слабо освещаемому луной и одинокой свечой. Его всё никак не покидала мысль, что ничего из этого бы не произошло, не реши он подойти к незнакомцу в столице Гуйли, расплачивающимся с торговцем редькой. Он бы не оказался утянут в дела другого королевства, под рёбрами бы сияло золотом Сердце и отдавалось запахом молодых лугов и цветов. Возможно, ему следовало год назад проигнорировать письмо от Чжун Ли и Гуй Чжун, отмахнувшись какой-нибудь сильной занятостью. Но Венти нельзя было так думать. Он не хотел опускаться до бессмысленных рассуждений о прошлом и последствиях, но сознание всё кружило вокруг этой идеи, как будто бы разделяя Венти и проход в комнату Алатуса на несколько сотен ли. Он прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Пальцы, которые перестало покалывать ещё на входе в Цинцэ, стиснули ткань его верхних одежд. Он честно попытался отбросить все эти мысли и решительно шагнул в слабому свету свечи, чтобы замереть у порога без единого движениями парой секунд позже. Алатус спал. Он растёкся по низкому столику, за которым следовало пить чай и который сейчас был завален бумагой всех видов и сортов. Какие-то листы были густо исписаны, какие-то почти пустовали, а какие-то оказались безжалостно смяты. Алатус опирался локтем о стол, уронив голову на слабо сжатый кулак, и с утра что шея его, что спина за такую позу во время долгого сна ему спасибо не скажут. Венти помнил, как Алатус спал на постоялом дворе Аоцан — беспокойно, то и дело ворочаясь, взмокнув от тяжёлых снов и крепко нахмурившись. Сейчас он больше походил на самого себя в тот день, когда они лежали в море цветов на Тростниковых лугах и соревновались в поэзии. На его расслабленном лице застыла маска умиротворённости, и маска эта разбилась вдребезги в тот же миг, что Венти увидел, как Алатус большим пальцем левой руки касался собственного меча на полу, как будто даже в собственных комнатах он ждал чего-то мрачного. Венти вполне мог пойти в соседнюю комнату и отоспаться там. Другое дело, что взгляд его упал на тонкий лист бумаги, который Алатус прижимал к столу локтем, и там явно что-то говорилось о нём — Венти видел иероглифы своего имени. Так что, помявшись на пороге, он вошёл в комнату, заметил стоящую у двери пару обуви и, подумав несколько мгновений, стащил со стоп свою. Ступать босыми ногами по деревянному полу было немного холодно, и к коже тут же прилипла какая-то мелкая грязь. Наверное, здесь без обуви ходит только Алатус — остальных не посещала мысль последовать намёку. Венти бесшумно опустился у столика и чуть склонил голову, чтобы разглядеть содержимое листка бумаги, но глубокая чёрная тень, падающая от Алатуса, не позволила ему это сделать. Он оперся локтем о поверхность стола и чуть прикусил ноготь на большом пальце. Пускай он и раздумывал над тем, чтобы пойти в соседнюю комнату и поспать там в ожидании утра, сейчас его ясно настигало осознание, что глаз ему сомкнуть не удастся. Слишком много мыслей роилось у него в голове, слишком много всего произошло за этот день, чтобы вот так просто закрыть глаза и уснуть. Он заметил почти полностью пустой лист бумаги в центре стола и протянул руку. В центре верхнего края отливал чернотой иероглиф «меч», но написанный так неразборчиво и сумбурно, что Венти пришлось потратить несколько минут, чтобы догадаться о его значении. Этот иероглиф выглядел так, будто Алатус не отрывал от бумаги кончика кисти, пока вырисовывал его, и движения его были стремительными и небрежными. Год назад, когда они застряли в Усадьбе Ночи, Алатус под видом тренировки в каллиграфии записывал его стихи с куда большей аккуратностью. Венти осторожно подобрал тонкую кисть из чёрной резной тушечницы, собрал ворсом остатки туши и склонился над полупустым листом. Может, ему самому будет проще жить, если он сольёт все свои невнятные мысли на бумагу, хотя бы частично избавится от их присутствия у себя в голове и освободит место на что-то действительно важное. Он много раз наблюдал за тем, как выводит кистью иероглифы Алатус — он держал её тремя пальцами где-то посередине, запястье было расслаблено, а сама кисть чуть наклонялась. Как бы Венти не пытался держать её точно так же, всё запястье отдавалось тянущей с непривычки болью. Вместо этого он переложил кисть так, чтобы указательным пальцем придерживать её тонкий деревянный кончик, а большим и средним обхватил её так, будто держал гусиное перо. С ворса кисти сорвалась капля туши, и в верхнем углу листа бумаги расплылась небольшая клякса. Как ни странно, именно эта клякса и подтолкнула его начать письмо. Если поначалу он хмурился, записывая те вещи, которые считал слишком очевидными, чтобы изливать их на бумагу, то со временем сознание подкидывало ему те идеи, о которых он бы в жизни не догадался. На бумаге быстро закончилось место, и для того, чтобы найти чистый лист, ему пришлось перерыть весь стол. Раздражение от кучи хлама всё назойливее пульсировало в виске, и вскоре он отложил кисть обратно в тушечницу. Венти подхватил один листочек, сосредоточенно вчитался в его содержимое и отложил в сторону. Он не знал, как долго занимался распределением бумаг по трём аккуратным стопкам, но в тот миг, когда он хмурился в раздумьях, куда деть таблицу приблизительных расходов на строительные материалы, Алатус зашевелился. Точнее будет сказать, его повело всего в сторону, и он едва не рухнул лбом на поверхность стола. Венти едва лист бумаги не порвал, когда заметил движение краем глаза. Наверное, будет грустно, если Алатус во сне приложится лбом о край стола. С него бы сталось от такого пробуждения сразу схватиться за меч. Венти повернул голову к примятой постели, но не обнаружил на ней подушки. Та нашлась парой мгновений позже — Алатус, похоже, до этого прижимал её к животу. А в их совместные тренировки в каллиграфии Алатус сидел так прямо, будто правда палку проглотил, и смотрел с таким недовольством каждый раз, когда Венти горбился… Наверное, рабочее одиночество меняет людей. Подушка оказалась в тесном плену между животом Алатуса и его правым коленом — Венти не удастся вытащить её даже в том случае, если он решит прыгнуть выше головы. Он вполне мог сходить в соседнюю комнату за второй подушкой, но как тогда будет спать он сам, если всё же решится?.. Та, что повалялась на грязном полу, его не слишком привлекала. Венти беззвучно цыкнул и принялся развязывать пояс верхних одежд. Он стянул их с плеч, аккуратно сложил так, чтобы по форме они подушку хоть отдалённо, но напоминали, и положил их на пол. Помявшись, он осторожно коснулся плеча Алатуса, второй рукой придерживая его голову, и медленно уложил его. Странно, наверное, но Алатус совсем не проснулся. На постоялом дворе Аоцан он распахнул глаза в тот же миг, когда коснулись его плеча, а тут позволил даже сдвинуть его со стола. Венти вспомнил, каким серым от изнеможения было его лицо днём, и решил сбросить такое отсутствие реакции на мертвецкий сон. Ему казалось, что даже в том случае, если он решит привести сюда кучу танцовщиц вместе с музыкантами и устроит громкий концерт, даже так Алатус не проснётся. Конечно, он не собирался шуметь лишний раз. Он просто до конца приведёт стол в порядок, воспользуется одним советом, к которому прибегал Венти в то время, когда раздумывал, стоит ли приглашать участвовать в восстании Амос, и пойдёт спать. Заканчивая уборку, Венти, наконец, добрался до листочка, на котором значилось его имя. Весь текст вновь был написан просто кошмарным и сумбурным почерком, и ему пришлось поднести бумагу чуть ли не вплотную к догорающей свечи, чтобы разглядеть текст. Оказалось, это был всего лишь список дел. Судя по всему, перечисление шло по приоритету от наиболее к наименее важным занятиям. Если под первыми двумя пунктами значилось: «Скоординировать работу патрулей» и «Пересмотреть систему налогообложения (?) (не разбираюсь; консультация с Син Сюжун)», — то в третьем Алатус в три слова уложил необходимость объясниться перед Барбатосом, но не расписал, в чём именно. Венти попытался вспомнить их предвечерний разговор. Перед тем, как в комнату ввалился Линь Чао, Алатус нервничал так сильно, что только глупец этого не заметит. Он то и дело запинался, будто совсем не знал, как обличить в слова тот ворох мыслей, что бушует у него в голове, и явно успел сказать далеко не всё. На самом деле, Венти никогда не умел хранить обиды. Возможно, у него и была в голове некая система ценностей, но те её позиции, за нарушение которых и можно было затаить многовековую обиду или злобу, были расположены так высоко, что и формулировать нет нужды. Пускай он и не позволял себе лишний раз вспоминать последние дни в Усадьбе Ночи, он прекрасно понимал, что причины такого поведения кроются вовсе не в самом факте, что из его груди едва не вырвали Сердце — да, это было неприятно, да, последствия этих секунд всё ещё отдаются запахом ржавчины и покалыванием в ладони, но Венти, по большей части, уже всё равно. Что толку будет, если он начнёт патетично махать руками и кричать на Небеса за то, что давно прошло и что уже нельзя исправить? Если Алатусу нужно перед ним как-то объясниться — пускай. Венти выслушает, кивнёт, скажет, что былое лучше не вспоминать, и попросит забыть так, как пытается забыть он. Сейчас есть дела поважнее, чем посыпать голову пеплом. Венти никогда не умел хранить обиды, но то, что произошло чуть меньше недели назад, находилось в системе ценностей так высоко, что и формулировать не было нужды. Так что он просто отложил чужой список дел на пустой край стола, отыскал чистый лист и подобрал кисть. В какой-то момент свеча до конца истлела и потухла в горячем воске, но темнее в комнате не стало. У Венти глаза слипались, голова казалась совсем уж тяжёлой и неподъёмной, а мысли лениво отталкивались друг от друга в голове, смешиваясь и истончаясь, как тончает лёд под жарким солнцем. Он поймал себя на том, что в четвёртый раз перечитывает одну и ту же строчку в правом столбике собственного списка, когда услышал глубокий вздох. Должно быть, Алатус уже понемногу начинал просыпаться, но сон продолжал держать на нём прохладные широкие ладони. Солнце почти наполовину поднялось из-за горизонта, и Венти, право, и сам не заметил, как увлёкся своими делами так сильно, что пропустил, как мимо него пронеслась ночь. Он положил в тушечницу высохшую кисть и потёр глаза, прежде чем зажмуриться и потянуться. Что-то хрустнуло в спине, и по позвоночнику разлилось облегчение. Со стороны Алатуса донеслось копошение, и Венти чуть склонил голову, обращая к нему взгляд. Он видел, как Алатус перевернулся со спины на бок, уткнулся носом в ткань цвета цин, крепко нахмурился, а затем распахнул глаза. То, как он потирал со следом недоумения лоб и садился, Венти уже видел только краем глаза — он вновь подобрал сухую кисть и занёс её над ближайшей бумажкой, лишь в самый последний момент понимая, что слабо улыбается. Уголки его губ быстро опустились, ровно как и взгляд прикипел к листу бумаги, но теперь не такой замыленный, как за несколько минут до этого. Возможно, Венти успел перейти ту грань, когда сонливость истончается и исчезает, уступая место фальшивому чувству бодрости. Алатус смотрел на него, как лиса обычно глядит на волка — не отрывая глаз, подобравшись и напрягшись. Вид сидящего за столом напротив него Венти, должно быть, до того его удивил, что мыслей в голове с самого пробуждения зароилось так много, что сложно было выцепить из хаотичного клубка хоть что-то внятное. Венти кратко взглянул на него. — Доброе утро, — произнёс он, снова глядя в свой лист, и убрал кисть в пустую тушечницу. Алатус отрывисто кивнул, но ничего не сказал. Они могли бы сидеть в тишине хоть до самого вечера, Венти не особенно возражал, но всё же разомкнул губы: — Есть две… — Чаю? — одновременно с ним произнёс хрипло Алатус, тут же поднялся и исчез из комнаты так быстро, что Венти и слова вставить не успел. Из горла вырвался невнятный вопросительный звук, который не нашёл ответа. Вернулся Алатус несколькими минутами позже. В руках его постукивали глиняные чайник и пиалы на чабани, а лицо приобрело выражение спокойной собранности. Должно быть, он для того и сбежал почти сразу после пробуждения, чтобы собрать мысли в кучу и придумать, как себя вести. Конечно, он сразу заметил возросший порядок на собственном столе, а потому смерил несколько ровных стопок чуть хмурым взглядом, пока ставил чабань и садился напротив, чтобы разлить чай. Тот почему-то пах рыбой. Венти глотнул немного и удивился, насколько что-то, что пахнет сырой рыбой, может иметь довольно приятный землистый вкус. — Ты хотел обсудить что-то? — наконец, подал голос Алатус, и Венти кивнул, прежде чем отставить пустую пиалу обратно на чабань. Та вновь наполнилась, но он не спешил к ней притрагиваться. Вместо этого он проследил, чтобы Алатус допил чай и поставил пиалу на стол, и произнёс: — На Священном Призыве Предместье Лиша выдвинуло ультиматум. Если через неделю ты не появишься у них с Сердцем Гамигина, они уничтожат твои земли. Алатус опустил хмурый взгляд в стол и тихо хмыкнул. Его ноготь звонко стукнул по глиняной пиале, а губы сжались в тонкую линию. Было в его напряжённых плечах что-то задумчивое; что-то такое, отчего Венти тут же решил, будто Алатус у себя в голове перебирает сотню вариантов развития событий. И всё же Алатус поднял на него прямой взгляд. — Они всё равно собираются меня убить, так? — спросил он, и Венти осторожно пожал плечами, не чувствуя какой-либо уверенности. Он, конечно, был невероятно наивен, но полагал, что в этом случае его надежды на спокойное завершение всей этой эпопеи не осуществятся. Легко было убеждённо помотать головой и сказать, что ничего с Алатусом не случится, если он сам отдаст Сердце Бога. Что его отпустят и дальше заниматься своими делами на склоне Уван, что Богам нужно только оно, а не что-то ещё. Правда, такое вполне мог отпустить только Венти в родных землях — он и договорился с Андриусом о прекращении снежных бурь лишь потому, что согласился отдать его волкам огромный кусок леса и не лезть в чужие дела. Не то чтобы они его интересовали в первую очередь. Здесь, когда почти каждый Бог готов перегрызть другому глотку, чтобы добиться единоличной власти, такой мирный ход не сработает. И Венти было почти больно осознавать, что он это прекрасно понимает. — Мне нужно подумать, — наконец, пробормотал Алатус, и Венти подобрал с угла стола два листа бумаги. — Я попытался набросать здесь плюсы и минусы каждого выбора, — произнёс он и протянул листы Алатусу. Тот принял их с некоторой долей недопонимания и осторожности, и его лицо вновь приняло выражение, призраком напоминающее то, какое у него было в ту ночь, когда они только-только добрались до Усадьбы Ночи, и Венти сочинил короткое стихотворение у персикового дерева. Было странно видеть это выражение на чужом лице, когда Венти, по большему счёту, не сделал ничего такого. Он даже не сам придумал такой способ организации мыслей. — В этом листе примерные последствия, если ты решишь отдать Сердце, а в этом — оставить себе… Может, так тебе будет проще. Алатус одним глазком бегло просмотрел оба листа и кратко кивнул. — Спасибо, — пробормотал он чуть хрипло, и Венти слабо дёрнул уголком губ. — Не то чтобы я в этом всём разбираюсь, — протянул он, и Алатус вскинул голову, нахмурившись. От такой реакции захотелось ойкнуть и замолкнуть, и Венти совершенно не понимал, что именно в его словах вызвало такую реакцию. — Некоторые пункты могут показаться той ещё чушью. Алатус издал краткое мычание, но на этом его ответ и закончился. Он провёл большим пальцем по краю одного из листов бумаги и сосредоточенно принялся вчитываться. Когда он задумывался, уголки его губ опускались, но в этом не было ничего осознанного. — Есть ещё кое-что… — пробормотал Венти, испытывая навязчивое желание потереть лоб и нахмуриться. Он медленно отнял руку от поверхности стола, но совсем не для этого. — Ты позволишь? Он бегло опустил взгляд на середину груди Алатуса и поднял его обратно. Тот напрягся всем телом, неотрывно смотря ему в глаза, и медленно кивнул, явно не до конца понимая, о чём именно его просят, но разрешая сделать то, что Венти пришло в голову. Пускай Алатус и выглядел напряжённым и осторожным, Венти невольно удивился величине того доверия, что он заполучил какими-то неизвестными для него заслугами. Он протянул руку через стол, опустил её и коснулся одними кончиками пальцев левого бока Алатуса. Он сразу почувствовал, как мышцы под его ладонью напряглись пуще прежнего, но почти сразу же расслабились. Алатус как будто вздрогнул под этим прикосновением, но не сдвинулся с места. В его руках зашуршала смятая бумага, а тишину комнаты разорвал невнятный резкий вздох. Венти не слишком обратил на него внимание — под пальцами совсем не перекатывалось что-то тёмное. Это было странно — не чувствовать ничего, кроме согретых телом смятых одежд. — Оно всё это время было здесь, так? — совсем тихо спросил Венти и поднял голову. Если с десяток минут назад, когда Алатус только проснулся, тот смотрел на него так, как лиса глядит на волка, то сейчас он был больше похож на израненную лань, которая следит за уставшим после погони хищником и ждёт, когда окровавленные зубы разорвут ей глотку. Этот взгляд пугал — в нём виднелось принятие какой-то незавидной участи, хотя Венти совсем не понимал, что это была за участь вообще. Зато теперь, когда он встретился с Алатусом взглядами, ответ ему был не нужен. — Ты… — выдавил он, борясь с новым приступом головокружения. Он глубоко вздохнул, чувствуя резкую нехватку воздуха. — Зачем ты это сделал? Это же… — Холодно, — пробормотал Алатус, и Венти отнял от его левого бока руку, чтобы выпрямиться и потереть ладонью шею. В горле снова скрутился в плотный узел тошнотворный ком. — Мне один раз пришлось вернуться в Усадьбу Ночи за тем золотым браслетом. Ты должен помнить. Венти слабо кивнул, не находя в себе сил говорить или вообще двигаться. Алатус прочистил горло. — Кто-то перерыл там всё вверх дном. Я подумал, что этот кто-то искал Сердце, и понял, что нужно спрятать его так, чтобы никто не нашёл. Венти замотал головой. Всё это просто не укладывалось в мыслях. — Ты мог его бросить на дно озера, — выпалил он. — На дно какого-нибудь ущелья. Спрятать в любом месте. Почему именно там? Алатус нахмурился и чуть склонил голову, глядя ему в глаза. — Ты совсем ничего не знаешь, да? — спросил он, и одна эта фраза, добавившись ко всем недомолвкам, что окружали его всю неделю, разрушила всё его самообладание: — Да, я не знаю! Я ничего не знаю! Все только и делают вид, что мне должно быть всё известно, но все забывают, что у меня есть Сердце всего три года! Я до встречи с Шан Си даже не знал, как оно выглядит, но все почему-то уверены, что мне не нужно ничего объяснять. Я… Он спрятал лицо в ладонях, провёл ими по щекам и шумно выдохнул. — Я ничего не понимаю. И устал от этого, — произнёс он, вообще-то, даже не надеясь получить хоть какой-то эмоциональный отклик. Всё негодование от собственного положения нашло, куда излиться, и этого было более, чем достаточно. Опять же, Венти не умел держать обиды. Теперь, когда он обратил словами то, что крутилось в его голове довольно долгое время, по груди постепенно расползалось спокойствие. Правда, Алатус об этом не догадывался. — Прости. Венти резко поднял голову, сам не осознавая, что держит руки лодочкой перед грудью. Он приподнял брови, пытаясь тем самым отразить всю степень собственного недоумения, и выдохнул: — За что? Алатус сцепил руки в замок на столе, как будто пытался тем самым удержать их на месте. Если раньше он не отрывал от Венти взгляда, то сейчас устремил его в центр стола, где давно остыл крошечный глиняный чайник. Должно быть, этот набор для чайной церемонии напомнил ему что-то неприятное — он на краткий миг зажмурился и качнул головой. — Ты странный, — наконец, сказал он, и Венти чуть нахмурился. — В первые дни ты казался… несерьёзным и беспечным. Но это был всего лишь… фасад, наверное. Ты словно выстроил вокруг себя стены, и для незнакомцев ты всегда будешь каким-то весёлым и лёгким, но убираешь эти стены только перед узким кругом людей. Венти не отрывал от него взгляда. На его лице застыли чуть сведённые к переносице брови, а в глазах замерло недопонимание, как будто он хотел крепко нахмуриться, но позабыл это сделать. Он слушал Алатуса и вряд ли понимал, правду о нём говорят или очередной домысел, в котором нет ни капли истины. Глупо, наверное, до конца не знать самого себя. — Я думал, настоящий ты вдумчивый, спокойный и мудрый, но это была очередная стена. И я не знаю, сколько ещё мне нужно этих стен пройти, чтобы понять, кто ты на самом деле. Венти осознал, что всё это время держал руки лодочкой перед грудью, и медленно опустил их на стол. Алатус проследил за этим движением, а затем посмотрел ему в глаза. — По тебе никогда не скажешь, знаешь ты что-то или нет. Может, поэтому тебе никто ничего не объясняет. Венти порывисто разомкнул губы: — Я не знаю, что творится у меня в голове, — едва не прошептал он, и Алатус чуть нахмурился. Он разомкнул губы, явно собираясь сказать что-то такое, что заставит Венти краснеть всю неделю — лицо Алатуса всегда делалось каким-то странно задумчивым за несколько секунд до того, как он выдаст что-то смущающее. Правда, он не успел вымолвить ни слова — раздался лёгкий стук в дверь, и на пороге появилась немолодая, но и не совсем уж пожилая женщина, которую Венти раньше не видел. Алатус, наоборот, узнал её и выпрямился. В глазах у него промелькнуло жаркое воспоминание чего-то, о чём он совсем позабыл. — Ой, — вздохнула женщина, — я помешала? Глава Уван, вы уж простите эту старуху, но смета расходов больше не может ждать! Венти вскинул бровями, резко вспомнив, как врезался вчера в Линь Чао, и тот передал ему, что ему несказанно повезёт, если поговорить с Алатусом ему удастся раньше, чем тётушка Син выжмет из того все соки своей сметой расходов. Наверное, это и была она. Он увидел, с каким взглядом к нему обернулся Алатус — в глазах зашевелилась озёрными водорослями неопределённость, будто он совсем не знал, как к нему обратиться и что вообще следует сказать. Венти благородно решил помочь ему и поднялся с пола, деловито отряхивая нижние одежды — и что тётушка Син могла подумать?.. — и принимая протягиваемые Алатусом верхние. — Венти, погуляй, пожалуйста, пока я здесь делаю какие-то очень важные дела, — затараторил он, совсем не стараясь подражать манере Алатуса и затягивая пояс на одежде. — Конечно, я буду бродить где-нибудь в деревне и ждать, когда ты закончишь, потому что мы ещё не всё обсудили, да, само собой… Подобрав свою обувь и надев её у самого порога, он вышел в коридор и бесшумно закрыл за собой дверь. Он не вслушивался в какие-то важные разговоры Алатуса и тётушки Син — он плохо понимал, что такое смета расходов, и не слишком спешил устранять пробел в знаниях. Вместо этого он встряхнул по очереди каждой ногой, потянулся и сбежал вниз по лестнице на первый этаж постоялого двора. Мужчина средних лет в сером переднике — должно быть, работник или владелец — воззрился на него с непомерным удивлением, но ничего не сказал. На улице пахло летом. Странно, ведь ещё даже не закончился март. Нещадно палило утреннее солнце, которое впадёт в зенит только через пару часов, за бамбуковыми столиками перед большим домом, в котором Линь Чао прошлым вечером скрылся, чтобы принести чайный набор, сидели старики. Они играли в настольные игры, общались и наблюдали за птицами в клетках, висящих на ветвях растущего сбоку дома дерева. Венти обратил взгляд к основанию горы, где несколько человек проходились вдоль рисовых полей и, похоже, сажали новые зёрна после долгой зимы. Бамбуковые шляпы скрывали большую часть их лиц, да и с такого расстояния сложно было увидеть, какие эмоции их одолевают. Некоторые старики за столиками нет-нет да поглядывали на него, тут же о чём-то начиная шептаться друг с другом, и Венти легко качнул головой в намёке на поклон и повернул к тропе, ведущей, должно быть, к рисовым полям. У него не было каких-то определённых занятий на то время, что Алатус беседует с тётушкой Син, но он надеялся, что найдёт какое-то дело. На берегу протекающей под простеньким мостом реки он заметил мальчишку. Тот старательно закатал льняные штаны и сейчас стоял по щиколотку в воде, сосредоточенно вглядываясь в чистую воду. От одного из кустов раздалось кваканье лягушки. Венти навалился руками на верёвочное ограждение моста и наклонил голову. — Привет! — крикнул он, и мальчишка задрал голову. Тот сразу же ойкнул, принялся изучающе разглядывать его лицо, а затем, одёрнув себя, неумело поклонился. Его нога скользнула по речному дну, и он едва не упал. — Я могу присоединиться? Мальчишка неопределённо кивнул. Венти, конечно, мог бы отыскать более подходящий спуск, но это было долго и мучительно. Он развернул кисть ладонью вверх и попытался собрать пальцами ветра — те без труда закрутились в крошечный шарик. Наверное, было странно постоянно вспоминать, как собственные силы обращались невидимыми искрами в тот миг, когда Шан Си вырвала из груди его Сердце, и бояться, что такое может повториться в настолько спокойное утро. Убедившись, что ветра не собираются его предавать, он перескочил через верёвочное ограждение, подхватил себя ветрами и мягко опустился на земляной берег. Мальчишка выпучил глаза так, что Венти невольно показалось, что они вот-вот вывалятся из орбит, и издал тихое: «Ого». — Тебе не скучно тут одному? — спросил Венти, почесав ладонь, а затем стянул со стоп обувь и шагнул в воду. Мысль закатать штаны так же, как это сделал мальчишка, и задрать одежды посетила его довольно поздно, и он не стал исправляться. Промокнет и промокнет — невелика беда. Мальчишка надул губы. — Шэньшэнь сказала, что будет ждать тут в Час Змеи, а уже скоро будет Час Коня, — обиженно протянул он. — Мы собирались посмотреть на лягушек, а она не пришла. Я один смотрю на лягушек, чтобы ей было стыдно, что она не пришла, вот! Венти не сдержал улыбки. — Может, её мама не отпустила? — спросил он, чуть склонив голову, и мальчик надулся ещё сильнее. — Всего-то от соседней деревни идти, — пробормотал он и ткнул пальцем в сторону горы, у основания которой растянулись рисовые поля. Венти прищурился и увидел несколько крошечных домов, которые явно разрастались в целую деревню на той стороне горы. И Венти был абсолютно точно уверен, что этой деревни не было, когда он был в Цинцэ в прошлый раз. Он вспомнил, как Линь Чао ночью упомянул о некоей новой деревне, построенной на другой стороне горы, и воспоминания о том, как Алатус провёл весь тот год, что они не виделись, нахлынули на него со скоростью лесного пожара. Должно быть, именно там живут теперь те люди, которые выжили после разорения их деревушки, прилегающей к Усадьбе Ночи, тенями. — Далеко идти, — протянул Венти, вспомнив, что он здесь не один. — Может, её мама испугалась, что с Шэньшэнь может что-то случиться. Мальчишка убеждённо помотал головой. — Глава Уван бы её защитил! — сказал он, и Венти слабо улыбнулся. — Он хороший глава? — Самый лучший! Он разрешил мне учиться стрелять из лука вместе со всеми! Уроки проходят на рассвете, а я очень люблю спать по утрам, но мне очень нравится учиться. Когда вырасту, я стану таким же, как он! Венти не сдержал тихого смеха. Ему отчего-то подумалось, что этому мальчику удастся хорошо сдружиться с Гансом. Конечно, если бы эти двое встретились. Он заметил небольшую тёмную точку в воде и опустился на корточки. Зачерпнув ладонью речную воду, он внимательнее разглядел пойманного головастика и показал его мальчику. У головастика ещё не отросли лапы, и тот замер, совсем не барахтаясь у него в ладони. Венти отпустил его обратно в воду, и головастик молниеносно скрылся в водорослях. — Ты мокрый, — вдруг протянул с осуждением мальчик, и Венти снова рассмеялся. — Разве это плохо? — спросил он. Мальчик скрестил на груди руки. — Мама всегда ругается, когда я прихожу домой мокрый. Венти слабо улыбнулся, а затем вновь опустил ладонь в воду и коснулся пальцами землистого дна. Он вытащил на поверхность обломок какой-то ракушки, покрутил его в руке и бросил обратно. — Может, она ругается, потому что к мокрому легче пристаёт грязь всякая? — спросил он, и мальчик смешно нахмурился. — А стирать твою одежду ведь будет она. Мальчик задумчиво хмыкнул, разглядывая, как Венти достаёт со дна реки всё новые кусочки ракушек, какие-то камни и куски водорослей, а затем бросает их обратно. Его одежды все вымокли по колено, ровно как и рукава по локоть. — А если я сам, — протянул, наконец, мальчик, — то мама не будет ругаться? Венти беззаботно пожал плечами. Мальчишка, напрочь позабыв попрощаться, вылез из воды, подобрал с земли свои ботинки и бросился к тропе, ведущей в Цинцэ. Его крик: «Мама, я теперь сам буду свои вещи стирать! Ма-ам!» — Венти хоть и слышал, но едва-едва. И всё равно он рассмеялся и продолжил выискивать взглядом лягушек. Вернулся в Цинцэ он к тому моменту, когда солнце вывалилось из зенита, и Венти решительно не понимал, как наблюдение за лягушками могло занять у него столько времени. Он вряд ли думал о чём-либо в принципе, но сумел разглядеть все стадии развития лягушек — от головастиков до взрослой особи. У большого дома больше не висели клетки с птицами на ветвях дерева, некоторые старики разошлись по своим делам, собрав настольные игры и чайные наборы, а на длинной скамье у больших винных кувшинов из глины сидела ну очень пожилая женщина и следила за ним со странным прищуром. Венти вежливо ей поклонился издалека и поспешил на постоялый двор. Тётушки Син в комнате Алатуса не было, а сам он сидел за всё тем же низким столиком, корпел над какой-то длинной бумагой — смета расходов, не иначе — и выглядел таким изнурённым, что перевёл на Венти замыленный взгляд только в тот момент, когда тот сел напротив него. Алатус провёл ладонью по лицу и шумно выдохнул, как будто это поможет избавиться от кругов под красными глазами. Венти отчего-то захотелось силком затащить его в постель и приказать поспать до утра следующего понедельника. — Сейчас, — пробормотал Алатус и поднялся с места. Он прошёл к комоду в другом конце комнаты, который был заставлен пустыми тарелками, и вытащил из верхнего ящика какую-то крошечную шкатулку, резную и окрашенную в красный. Венти осторожно принял её из рук Алатуса и открыл. Увиденное заставило его вздрогнуть. — Это… — выдавил он и захлопнул шкатулку. — Это его Сердце? Алатус медленно кивнул.