Свойство памяти

— Нас увидят. Венти фыркнул. Он напряг ладонь и с силой ударил её основанием по поверхности воды, и в следующий миг Алатуса окутало облако кристальных в свете луны брызг. Тот только глаза прикрыл и дёрнул головой, а затем вытер влагу с лица и без того мокрой ладонью. — Что, благородному главе Уван запрещено купаться в озере? — спросил Венти, лукаво прищурившись, и Алатус чуть качнул головой, как будто совсем не услышал в вопросе беззлобного подшучивания. За день вода нагрелась достаточно, чтобы сейчас всё тело не колотило мелкой дрожью под светом ночи. Чтобы достать до дна, приходилось вытягивать обе ноги, и то илистой земли коснутся лишь большие пальцы, но Венти не хотел плыть ближе к берегу — вода там была не в сравнение холоднее, чем здесь, да и зачем заходить в озеро, если всё время будешь стоять почти у самых зарослей тростника? С губ срывался едва заметный пар. Наверное, холод пронзит их обоих до самых костей, как только они вылезут из озера, и было так странно видеть этот пар сейчас, когда весь день жгло чуть ли не до пожара солнце. И всё же этот пар был и никуда уходить не собирался — может, только растворялся в воздухе, чтобы появиться с новым выдохом, лёгким и почти неслышным. — Не запрещено, — заговорил Алатус, и Венти уже успел десять тысяч раз позабыть, о чём они говорили до этого. Он стёр ладонью каплю, вероломно предпринимающую попытки сползти со лба в левый глаз, но стало только хуже. — Но и не приветствуется. Венти высунул язык и издал неприличный звук. По крайней мере, Луиза всегда называла его неприличным, когда в воспитательных целях чуть хлопала Ганса по губам, когда он такой звук издавал. А издавал он его почти каждый день, когда играл с соседскими мальчишками — теми самыми, из-за которых он обычно падает с деревьев и обдирает колени. Конечно, Луиза сразу поняла, на кого именно её сын пытается равняться, а потому несколько раз просила Венти провести с Гансом какое-то подобие беседы о правильных и неправильных занятиях, но тот только морщился. Уж пускай лучше Ганс шишки набьёт обо всё, что только можно, но к зрелости сам поймёт, какие занятия правильные, а какие — нет. Всё лучше, чем оберегать его от всех напастей и не научить различать эти напасти самостоятельно. — Это ведь настолько же безобидно, как наблюдать за птицами! — воскликнул он, и Алатус чуть шикнул. Брови его съехали к переносице, явно показывая, насколько тот не хочет быть замеченным кем-то из жителей Цинцэ. Среди ночи, когда все спят. Ну и ну. — Нет, серьёзно, кому в голову придёт «не приветствовать» что-то настолько безобидное? Алатус насупился. Взгляд его устремился в озёрную гладь, но прямо сейчас гладью назвать её было сложно — та подёргивалась волнами и рябью каждый раз, когда кто-либо из них двигался, разбивала почти полную луну на десять серебряных монет, на которые ещё не успели нанести рисунок. В этой ряби даже звёзды больше походили на тусклую пыль, но Венти знал, что без труда увидит их скромное величие, когда задерёт голову или нырнёт под воду. — Наставник мылся в купальне, — произнёс Алатус, и Венти приподнял подбородок, который то и дело омывала чистая вода, чтобы поймать его взгляд. — У него было несколько служанок. Они заливали масла в воду и мыли ему голову. Венти легкомысленно закатил глаза. — Вот ленивый, — протянул он, и Алатус нахмурился с выражением чистейшего недопонимания на лице. — Руки у него отвалятся, что ли, самому голову мыть? Или его патлам позавидует даже самая длинная в Тейвате река? — Его «патлы», — подчеркнул Алатус в ответ, не переставая хмуриться, — служанки расчёсывали каждое утро по часу. Так что, да, позавидует. Если Венти и было интересно — а ему было интересно до дрожи в груди, — с каких пор Алатус стал так остёр на язык, он этого не показал. Разве что лукаво прищурился и растянул губы в хитрющей улыбке, как будто запомнил этот миг и будет бережно хранить его в своих воспоминаниях до скончания веков. А он будет. Правда, Алатус расценил его выражение лица как-то по-своему. — Я отказался от слуг. Они мне не нужны. Улыбка Венти смягчилась, и он медленно кивнул. — Верно, — сказал он и нырнул под воду. Он без всякого труда разомкнул веки, чтобы видеть, куда плывёт, и в ночи кристально чистая озёрная вода казалась странно светлой. Он вынырнул в четверти чжана от Алатуса и уложил кисти на его плечи, отфыркиваясь от воды из носа. Пальцами он чуть надавил на заднюю сторону чужой шеи, когда увидел, как Алатус попытался отшатнуться. — Слуги тебе не нужны. А вот советники не помешают. Взгляд Алатуса бродил по его лицу, как будто пытаясь за что-то уцепиться, но не понимал, за что именно. Его глаза покраснели и опухли, но в ночи это было почти незаметно — а вот яшма всё так же сияла с некоей долей задумчивой неуверенности в каких-то собственных мыслях, о которых Венти совсем не ведал. Может, он думал о советниках. Может, о том, что на его шею давили холодные пальцы. Впрочем, вряд ли. — С финансовыми делами мне помогает Син Сюжун, — наконец, забормотал Алатус. На его губы попало немного воды, и он слизнул особо крупные капли. — Но я бы не сказал, что она что-то… советует. Скорее, объясняет, что к чему. Как это делали мудрецы Усадьбы Ночи. Венти тихо хмыкнул и чуть склонил голову. Наверное, из-за таких движений в его ухо попадёт озёрная вода, и он перестанет хоть что-то слышать. Впрочем, он не спешил выпрямляться — только прямо глядел Алатусу в глаза, чуть вскинув бровями. — Давай договоримся, — начал он. — Если тебе захочется отдохнуть, то ты говоришь об этом мне. Я постараюсь помочь с какими-то делами, а ты сможешь немного поспать. Нормально поспать, а не сидя за столом. Алатус выглядел так, будто был склонен отказаться. Венти даже не нужно было видеть, как двигаются его губы, чтобы услышать нечто из разряда: «Благородному главе Уван не приветствуется спать». И всё же он продолжал наблюдать, как взгляд Алатуса скользит по его лицу, не понимая, за что уцепиться, как брови его чуть сдвигаются к переносице, а уголки губ немного опускаются. — Ладно, — наконец, выдохнул Алатус, и Венти не мог не разомкнуть губы в беззвучном «о». — Если ты разбираешься. Венти мило улыбнулся. — По верхам, — честно отозвался он. — Будем разбираться вместе. Казалось, Алатуса это устроило. Возможно, причиной его острых комментариев и подобной покорности была только-только пережитая истерика, которая, если вспоминать её и сравнивать с тем, как ведёт он себя сейчас, казалась до того неприглядной, что хотелось поблагодарить Селестию, что произошла она в подвалах Усадьбы Ночи, куда никому не было хода. Венти всеми силами пытался сделать вид, что там эта истерика и останется, замурованная под толстым слоем земли, и даже Бог Камня ни за что о ней не прознает — даром, что происходила она среди его стихии. И, кажется, чем больше он отшучивался и язвил, тем спокойнее становился Алатус — это радовало. Когда они выбрались из воды, Венти быстро завязал пояс нижних одежд, которые тут же вымокли едва не насквозь, и ночная прохлада обволокла всё его тело, леденея и смешиваясь с озёрной влагой на коже. Плечи охватила мелкая и неудержимая дрожь, зубы едва не стучали друг о друга, и Венти даже не успел сложить перед грудью руки, как сделал это днём, чтобы высушиться, как на плечи его легла плотная ткань белого цвета. Венти сжал ворот пальцами и обернулся. Алатус, одетый только в тёмно-зелёные штаны и такого же цвета нижнюю рубашку без рукавов, выглядел почти что нелепо. Он старательно избегал его взгляда и смотрел исключительно куда-то на середину груди Венти — туда, где пальцы сжимали его ханьфу. — Ты замёрз, — только и сказал Алатус, прежде чем отвернуться. А сам тоже дрожал. Венти ярко улыбнулся, стянул с плеч чужие одежды и бросился вперёд. Он укрыл Алатуса, стиснул пальцами его руки выше локтей и плотно сомкнул веки. Со всех сторон их обоих обволокли южные ветра, тёплые, каких не должно быть здесь и сейчас, да и прибыли они стремительно, ведомые волей иноземного Бога. Они пробирались к коже, трепали мокрые одежды, вели себя чуть возмущённо, но с забавной лаской, но даже через их рёв Венти услышал сдавленный вздох, в котором было так много недоумения, что его ни за что в полной мере не станет возможным обличить словами. Он чувствовал пальцами, как напряглись мышцы на краткий миг и понемногу расслаблялись, ощущал ленивое скольжение волос по своей одежде, как будто Алатус чуть поднял подбородок, разглядывая ветряные потоки вокруг них и пытаясь найти в них какую-то систему. Когда он открыл глаза, одежды у обоих высохли, а волосы Алатуса торчали во все стороны. Он пригладил их ладонью и едва слышно пробормотал: — Спасибо. Венти ярко улыбнулся, прежде чем сжать пальцы на чужих плечах чуть крепче и отстраниться. Он краем глаза наблюдал, как Алатус завязывает тёмно-зелёной лентой высокий хвост, пока подхватывал верхние одежды и отряхивал их от прибрежных жучков. Вернулись в Цинцэ они задолго до рассвета. Алатус, конечно, попытался возразить на просьбы пойти спать, но Венти всеми силами постарался вложить в свой долгий неотрывный взгляд всю строгость, которую только можно было найти в нём, и дальнейшие аргументы потеряли всякий смысл. Сам Венти опустился за низкий столик и зажёг свечу, потянулся к ближайшему свитку и погрузился в чтение. За пару часов ему удалось спуститься на кухню в поисках каких-нибудь орешков, найти их, вернуться и более-менее понять, в какой ситуации сейчас находится Цинцэ. С тех пор, как Алатус объявил эти земли «независимой территорией», многие Боги этого королевства разорвали почти все заключённые Гамигином контракты, соглашения и договорённости. Венти, конечно, мог только догадываться, в чём был смысл такого решения — может, так они хотели поставить Цинцэ в трудное положение экономического характера, может, так они отрекались от земель без божественного правителя. Венти никогда не позволял себе с уверенностью говорить о чём-то, в чём до конца не разбирается, а потому не стал строить однозначных предположений. Он всё ещё помнил тот ужин с Адептами и Богами Ассамблеи Гуйли: здесь делали мебель и фарфор, гнали вино и выращивали рис, но с остальными материалами, будь то ткани, руда или бумага, здесь было туго. Это отчасти объясняло хаотичность записей Алатуса, где все иероглифы были похожи на мазню и то и дело норовили залезть друг на друга — экономилась бумага. Без торговли и обмена товарами и пары лет не пройдёт, как Цинцэ испытает острую нехватку чего-то, что не может производить самостоятельно. Тогда Алатусу придётся как-то договариваться с другими Богами — там-то его и обдерут до последней нитки. При условии, что он вообще доживёт до этого момента. В Цинцэ было много стариков. Венти встречался с ними перед тем, как пойти наблюдать за лягушками — они занимали все бамбуковые столики, играли в настольные игры, общались и выгуливали птиц. Некоторые занимали охранные посты на входе в деревню, и из всех молодых жителей деревни Венти мог вспомнить только Линь Чао да того мальчика. Конечно, он ещё не виделся со всеми, кто тут живёт, но его уже должно было это насторожить. Пройдёт несколько лет, и эти старики будут слишком слабы, чтобы самостоятельно о себе позаботиться, а помочь им будет почти некому. Не говоря уже о налогах. О, налоги. Венти возненавидел их, как только принялся изучать, что это такое и зачем они вообще нужны. До того, как Алатуса стали всерьёз называть главой Уван, строилась новая деревня на той стороне горы, и для этого нужны были материалы, инструменты, техника и рабочая сила. Всё это стоило денег. К счастью или к сожалению, Алатус не умел создавать их из воздуха, а потому пришлось устраивать своеобразные поборы — должно быть, именно по их поводу к ним прошлым утром и нагрянула Син Сюжун, ведь каждый потраченный медяк должен быть указан в отчёте, чтобы ни у кого не возникло подозрений, что Алатус их использовал в каких-то своих целях. И у кого-то скоро будет свадьба. Венти, конечно, мог бы поинтересоваться, как кому-то вообще может прийти в голову заключать брак в такой ситуации, но у самого в Мондштадте едва не каждый день превращался в событие из-за Ганса, который родился за три года до восстания, когда о нём шептались тут и там, а настроения среди простого народа были далеко не самыми радужными. В целом, если рассматривать ситуацию в Цинцэ, через пару десятков лет полного бездействия они либо загнутся, либо переймут какие-то черты, которые можно увидеть сейчас в Мондштадте. И если в родных краях его люди добровольно ступили на путь общины, то здесь это будет чуть ли не трагедия. Алатус мирно спал, и только поэтому Венти не ударился головой о стол. Он отложил в сторону все изученные бумаги, протёр глаза и обернулся к бамбуковой кровати, которая совсем не скрипела. При свете луны и одинокой свечи было ясно видно Алатуса, раскинувшегося в постели; его лицо излучало умиротворённый вид, будто все эти колоссальные проблемы, в которые Венти только что погрузился, совсем его не волновали прямо сейчас. Левая рука свисала с постели и касалась пальцами пола. Тёмно-зелёная рубашка без рукавов сбилась в одну кучу с верхними одеждами у него в ногах, одеяло прикрывало его до лопаток — бугристых от шрамов и острых от общей худобы. Венти помнил, как проснулся от странного сна с Гуннхильдр с Двалином посреди ночи в бамбуковом лесу. Тогда Алатус спал на одеяле, сжавшись так, что сразу голову пронзали мысли, что он даже во сне пытался не занимать много места, но сейчас было невероятно странно видеть такую колоссальную разницу. Всё это: сбившиеся в ногах одежды, касающиеся пола пальцы левой руки, едва ли естественная в своей раскидистости поза, — заставило Венти подумать, что год назад Алатус спал, сжавшись, не потому, что боялся занимать много места, а потому, что пытался избавиться так от холода под рёбрами. Среди четырёх благородных растений хризантема означала возвышенное одиночество — все цветы гибнут от инея и снега, а она живёт. Как и она, Алатус был один, когда отголоски прошлого когтистыми руками цеплялись за его тело, раздирали кожу до крови, зажимали рот и нос, не позволяя вздохнуть для крика — и даже тогда его лицо будет спокойным, отстранённым, излучающим возвышенную красоту. Интересно, был ли тот Алатус, что хватался за него в подвалах Усадьбы Ночи, плавал с ним в озере и выдавал колкие комментарии, настоящим. Венти отвернулся, подобрал какой-то черновик и перевернул его пустой стороной вверх. Он вполне мог предложить Алатусу заключить пару контрактов с Ассамблеей Гуйли, которая являлась лидером в торговле — благо, с её Богами он был знаком и почти мог назвать их друзьями. Конечно, придётся постараться, чтобы обе стороны были довольны условиями своего соглашения, но на то Чжун Ли и Бог Контрактов, чтобы следить за этими вещами. А Венти пока набросает, какими товарами Цинцэ и Гуйли могут… меняться. Под утро он прикрыл глаза всего на несколько секунд, чтобы дать им и своему мозгу немного отдохнуть, когда понял, что мысли двигались ещё медленнее, чем попавшая в янтарную ловушку мошка, и ему приходилось по три раза перечитывать собственные записи, чтобы понять, что он вообще написал. Он прикрыл глаза всего на несколько секунд, но проснулся от лёгкого касания к плечу, когда солнце совсем встало. — Ложись в постель, — услышал он тихий голос Алатуса, полностью одетого и успевшего умыться, и не смог поспорить. Он потёр ладонью затёкшую шею, скользнул по полу к бамбуковой кровати, подтянулся на руках и рухнул лицом в жёсткую подушку. Проснулся он в обед из-за яростного клёкота, беспорядочных хлопков крыльев и раздражённого: «Да спит он, дай заберу». Из-за всего этого шума он вполне мог открыть глаза и пошутить, что сонливость отвернулась от него с предательской холодностью, и так он и сделал у себя в голове, пока не понял, что губы его так и не разомкнулись. Венти всё же разлепил тяжёлые веки и подтянулся на локте, и на правую ногу его села какая-то странная птица. Она была как будто вылита из меди. Её перья блестели на солнце цветом этого металла, на тонкой журавлиной шее вились белые кольца, а на округлой макушке покачивался аккуратный хохолок. На щеках птицы мерцали два красных пятнышка, а в одной лапе — чёрной, морщинистой и очень тёплой — она сжимала овитый золотой нитью свиток. Эта птица, конечно, была меньше журавля и уж точно меньше Алатуса в другой форме, но смотрела на Венти она почти по-человечески, как будто осуждала за сон во время обеда, и это было странно. Странная птица, которая доставляет письма из Ассамблеи Гуйли — а золотая нить непрозрачно на это намекала. — Она залетела в открытое окно, — заговорил Алатус, и Венти повернул к нему голову. Птица была тяжёлой, и она продолжала на него неодобрительно поглядывать и протягивать свиток с письмом. — Не смог отобрать письмо и выгнать. То ли Венти ещё не до конца проснулся, то ли метод пробуждения донельзя поднял его настроение, но он протянул с лукавым прищуром: — Что, А-Пэн, не выносишь конкуренции? Птица озадаченно склонила голову, и Венти осторожно взял из её лапы письмо. Ему даже не нужно было отводить в сторону взгляд, чтобы понять, что Алатус повторил её движение, но с расцветшими на щеках ветряными астрами. — Не переживай, — продолжил он, развязывая золотую нить. — Ты всё ещё остаёшься самой красивой птицей, которую я когда-либо видел. Посланница из Ассамблеи Гуйли обиженно клюнула его в запястье, и Венти ойкнул. Какая-то подозрительно умная птица. Он смерил её недоверчивым взглядом и развернул письмо. — Ты гораздо более приятный собеседник, когда спишь, — пробормотал Алатус, насупившись, и Венти притворно ахнул, даже не начав это письмо читать. — Неужели я разговариваю во сне?! — воскликнул он, театрально хлопнув себя по щеке. — Надеюсь, я не сказал ничего постыдного? Алатус бросил в его сторону прищуренный взгляд и сел за столик. — Нет. Ты молчал. Венти начинал понимать, как чувствовал себя Чжун Ли в те моменты, когда он выдавал какие-то вещи, от которых так и подмывало рассмеяться во весь голос, но обстоятельства не позволяли это сделать. О, как ему прямо сейчас захотелось расхохотаться. Вместо этого он деловито цыкнул и взглянул на птицу. — Дома все в кучу сбиваются, чтобы мои истории послушать, а он нос воротит, — пробормотал он птице недовольно. — Это сильно бьёт по самолюбию, скажи? Птица издала едва слышимый клёкот, смешно повернулась к нему боком, взлетела с его ноги и выпорхнула в открытое окно. Наверное, так она выражала своё недовольство, что её попытались втянуть в чужую перепалку. А может, выражала протест, чтобы Алатус перестал бить по чужому самолюбию. Впрочем, Венти всё же позволил себе рассмеяться и, наконец, погрузился в чтение. Подозрительно умная и обидчивая птица быстро перестала его волновать, когда остатки сна смыло с него бурным потоком. — Предместье Лиша планирует нападение! — выпалил он, подрываясь с постели, падая на колени справа от вскинувшегося Алатуса и припечатывая свиток с письмом от Гуй Чжун в центр стола. — Вот, смотри. Завтра они выдвигают войска. Алатус наклонился к письму и принялся вчитываться в то место, на которое Венти указывал пальцем. Их плечи прижались к друг другу, но никто не стал отстраняться. С каждой секундой лица обоих мрачнели всё сильнее. — Раньше, — только и произнёс Алатус, и Венти поражённо выдохнул. — Они заключили с Мораксом контракт! — воскликнул он. — У тебя была неделя, чтобы принять решение, они не могут просто взять и привести к твоим землям войска раньше этого срока! Алатус убрал палец Венти с письма и прочитал чуть дальше. — Они пытаются задержать их? — протянул задумчиво он, и Венти тоже склонился над письмом. Не будь они так напряжены новостями Гуй Чжун, Венти непременно бы понял, насколько они с Алатусом сидели близко — так, что чужое дыхание растекалось по плечу мёдом. Но сейчас он этого даже не чувствовал. — Конечно, они пытаются задержать их, — убеждённо заговорил он, читая написанные скорой рукой иероглифы Гуй Чжун. — У них есть контракт. У тебя была неделя. Да Предместье вообще не имеет права нападать без предупреждения! Алатус невесело фыркнул. — Что, они должны были послать нам гонца с запиской: «Мы нападём на вас завтра утром»? Венти всплеснул руками. — Да! — гаркнул он с небывалым возмущением. — Именно это они и должны были сделать! Чтобы ты смог подготовиться, не знаю, придумать какой-то план, да хоть что-то сделать, чтобы защититься, когда они нападут! Да если бы не письмо Лао Гуй, мы бы так и сидели сейчас, не зная, что к Цинцэ движется целая армия! Весь запал кричать и ругаться испарился из Венти со скоростью жидкости в теле страждущего в пустыне. Он оттолкнул ладонью развёрнутый свиток с письмом и мрачно дёрнул свою правую косичку. Вот тебе и весёлое пробуждение. Теперь ему нужно было придумать, что делать в этой ситуации — а в том, что он способен помочь, он даже не сомневался. Где-то внутри он знал, что есть решение, как защитить простых жителей, но он пока не мог его отыскать. Нельзя заставлять этих людей сражаться в войне Богов; они ни в чём не виноваты, они не заслужили участь сложить свою жизнь из-за кучки зарвавшихся Богов из Предместья Лиша. Но если не брать их в расчёт, то были только Венти с Алатусом против целого войска коалиции трёх глав земель. А может, и больше, если за эти три дня они успели склонить на свою сторону ещё кого-нибудь. Того же Лу Люйи, который на этом Священном Призыве был каким-то уж слишком громким. Если Венти правильно помнил, Лу Люйи был Богом Топей с Тростниковых лугов. Сосед, считай. Вполне вероятно, Ассамблея Гуйли могла запретить чужой армии пересекать границы их земель, чтобы задержать её и одновременно не подвергать опасности собственных людей, но этого было недостаточно. Не когда их потенциальный союзник выжидает под боком. — Значит, у меня есть время до конца дня, — пробормотал Алатус и поднялся из-за стола. Венти резко обернулся и схватил его за белые одежды на бёдрах. — Нет, — выдохнул он, со всей силы стискивая плотную ткань. Алатус замер, разглядывая его сверху вниз с хмурым, но несколько удивлённым выражением лица. — Если ты хочешь взять Сердце и уйти с ним в Предместье Лиша, не надо. Он дёрнул на себя белые одежды, и Алатус чуть покачнулся. Венти вполне мог уткнуться носом в его середину бедра, если бы подался вперёд всем телом, но он продолжал задирать высоко подбородок, чтобы заглянуть в глубины янтаря чужих глаз. Ему не нравилось видеть в них смиренное спокойствие — один его вид заставлял что-то сжиматься под горлом. — У меня выбор есть? — спросил Алатус, и Венти помотал головой. — Они убьют тебя, как только ты там появишься. Отберут Сердце и используют его, чтобы захватить эти земли. И что ты изменишь? Алатус свёл к переносице брови и чуть дёрнул рукой, но Венти совсем не понимал, для чего. Может, он хотел обхватить пальцами его запястье и отцепить от себя, может, наоборот. — Ты не можешь знать это наверняка, — только и сказал он, собравшись, и Венти с силой потянул белые одежды вниз. Алатус неуклюже повалился на колени и напрягся, когда в его плечи вцепились. — На Призыве они сказали, что ты слишком опасен. Думаешь, это только из-за Сердца? Я ничего не знаю наверняка, но я не позволю тебе приносить себя в бессмысленную жертву! Алатус крепко стиснул его запястья и сжал челюсти. Его взгляд с глаз Венти опустился куда-то ниже и тут же вернулся обратно, и вряд ли это невинное движение глаз было именно тем, что заставило Венти врезаться ногтями в чужие плечи, но он всё же это сделал. Почему-то в груди всё замерло. — Ты сам вчера сказал, что это может быть моим предназначением, — пробормотал Алатус, и Венти крепко зажмурился на краткий миг. — Значит, я был неправ. Просто… не иди туда. Не делай поспешных решений. Алатус некоторое время молчал, не выпуская из пальцев его запястья и отведя взгляд в сторону и вниз. Он прикусил изнутри губу и нахмурился, и у него в голове явно обрабатывались какие-то мысли, которые своим эфемерным существованием заставили Венти замереть дыханием. Он откровенно боялся, во что эти мысли могли вылиться, и плохо понимал, почему. Возможно, в нём так взыграло острое чувство несправедливости всего происходящего — Алатус, правда, очень старался быть хорошим правителем. Пытался сделать всё, чтобы местным хорошо жилось, и ничего не просил взамен, кроме, грубо говоря, пиалы с чаем. Он шесть раз выбрасывал Сердце Гамигина, которое привязалось к нему после смерти предыдущего владельца, сомневался и наверняка просто хотел, чтобы его оставили в покое. Себя не жалел, но пытался как-то исправить ту ситуацию, в которой оказался. Ломал ещё больше дров, но не потому, что с самого начала так планировал, а потому, что по-другому никто и не научил. И Венти понял это, когда обнимал его в тёмной комнате Усадьбы Ночи под толстым слоем земли и камня, когда позволял сжать пальцами одежды, обнять, уткнуться носом под ключицу и врезаться коленями в бедро. Не был Алатус никаким мировым злом, но был простым демоном, на которого взвалили слишком большую ответственность, не научив, как ею распоряжаться. И если Венти позволит ему умереть в попытке оправдать чужое доверие — возненавидит себя в тот же миг. — Отпусти меня, — наконец, произнёс Алатус совсем тихо, но Венти только сильнее сжал его плечи. — Я не уйду. Честно. Помявшись пару секунд, Венти с трудом разжал пальцы и опустил руки ровно настолько, насколько их продолжал придерживать Алатус. Тот молча кивнул, отпустил его ладони и поднялся с пола, чтобы подойти к злосчастному низкому комоду и достать из верхнего ящика резную ярко-красную шкатулку. Сердце Гамигина внутри звонко ударилось о стенки. Судя по тому, как неуловимо изменился взгляд Алатуса, этот звук доставлял ему злопамятное удовольствие. — Ты говорил, они пытаются уничтожить Сердце Богини Песка, — пробормотал он, вновь садясь напротив Венти, но уже не так близко, как они сидели с полминуты назад. Венти настороженно кивнул, то и дело поглядывая на шкатулку в чужих руках. — Будет ли слишком нагло, если мы попросим уничтожить ещё одно? Венти не сдержал поражённого вздоха, когда Алатус протянул ему шкатулку. Он принял её больше по той простой причине, что ему что-то дают, а не потому, что осознанно захотел взять её в руки. Окрашенное в ярко-красный дерево отдавалось ледяными покалываниями на кончиках пальцев. Алатус просто так был готов отдать его? Всего лишь один раз услышав от него, что Ассамблея Гуйли после Священного Призыва всеми правдами и неправдами пытается понять, как избавиться от Сердца Шан Си без масштабной катастрофы? Или, может, окончательное решение помог ему принять сам факт, что Гуй Чжун прислала им письмо, чтобы предупредить об опасности? Что Венти сразу же рассказал ему об этом, даже не успев дочитать письмо до конца? Венти почувствовал в руках такую слабость, что едва не выронил шкатулку. Он чуть облизнул губы и выдохнул: — Ты хочешь, чтобы я отнёс его во дворец Гуйли? — Если тебе не сложно. Венти издал тихое краткое мычание и опустил взгляд на шкатулку в своих руках. Втоптать бы её в землю. — А если оно вернётся к тебе? — спросил он неуверенно, и с небольшим промедлением на его руки легли тёплые ладони. Венти едва не дёрнулся, когда грубые от частых тренировок и каллиграфии пальцы надавили на его кожу почти что бережно. Губы Алатуса беззвучно двигались, а на лице застыло задумчивое сосредоточенное выражение, словно он пытался вспомнить что-то так сильно, что едва ли замечал, что происходит вокруг него. Наконец, он поднял подбородок и прямо встретил взгляд Венти. В глазах его заплескалась решительность. — Именем собственным, перед лицом небесного порядка, я, Цзинь Пэн, дарую… своё Сердце Бога Анемо Архонту Барбатосу, и позволяю ему распорядиться им так, как он считает нужным. Его ладони насквозь прошило льдом на долю секунды, и Венти выронил шкатулку. Чужие руки крепче сжали его ладони, но это почти не ощущалось. В его груди взбрыкнулось что-то тёмное, что-то, что раньше пыталось потянуться к Сердцу Гамигина, но сейчас заползло обратно в свою щель. Ему казалось, что за этими словами должно было стоять что-то более масштабное, что-то колоссальное, что-то, что вступит в борьбу с Сердцем, которое уже поблёскивало лунным светом внутри него, но этого не произошло. Венти понятия не имел, почему. И всё же что-то неукоснительно изменилось — какая-то тёмная часть внутри него чуть успокоилась. У него даже не возникло в голове мысли возмутиться, что его не спросили должным образом, согласен ли он это Сердце принять. А он не был согласен. У него своё есть, и даже получше. — На будущее, — выдавил Венти, не отнимая рук из аккуратного плена чужих ладоней, — в следующий раз спрашивай. Алатус потупился. — Прости. — Он всё же выпустил его ладони и поднялся с пола. — Я встречусь с Син Сюжун. Надо придумать, что делать с защитой границ. С защитой границ… Где-то Венти это уже слышал. Он ахнул и подхватил шкатулку. В этот раз он даже не почувствовал холода, царапающего кожу его ладоней, ведь в голове загорелось лесным пожаром воспоминание об ученике школы Аоцан, который подгадал день, когда Сянь Юнь отправится во дворец Гуйли на дружеский ужин, и попытался проверить собственное защитное устройство. — Скоро вернусь! — воскликнул он, растворяясь в ярком бирюзовом свечении.