Свойство памяти

— Я… — выдавил Венти едва слышно после недолгой тишины. Весь он — струна натянутая; в горле все слова смешались, ровно как мысли — в голове, и вытянуть хоть что-то вразумительное было так же сложно, как удержать себя в руках и не скатиться с постели. — Я не могу. Прости, я не… не могу. Алатус медленно опустил подбородок, ничего не говоря, ни единым жестом не выдавая своё отношение к только что прозвучавшим тише шелеста травы, но в то же время громче выстрела баллисты словам. Венти почувствовал, как чужие пальцы несколько зажато выпускают его рубашку из хватки, и осознал, что испортил абсолютно всё. Он смотрел, как Алатус отстраняется, как отталкивается ладонями от постели и садится в кровати, не поворачиваясь к нему лицом — в изгибе спины он видел нечто, что походило на нервозный укор, но не в сторону услышанных слов; себя самого, скорее. Венти медленно сел тоже и двумя пальцами сжал чёрную ткань на локте, но без особых усилий — Алатус мог отстраниться в любой момент, но чуть повернул к нему голову. Бледные щёки пылали. — Я не должен был это говорить. И делать, — пробормотал тот, и Венти зажмурился. — Да нет же, — выдохнул он, чувствуя, как всё внутри него дрожит стеклянным звоном. Он уже успел возненавидеть себя за то, что произнёс несколькими секундами ранее, но то, что на языке горькой патокой прямо сейчас собиралось, казалось ему гораздо, гораздо хуже. Он поджал губы и низко опустил голову, совершенно не чувствуя взор янтаря на собственном лице. — Я очень, очень хочу остаться. Хочу бумаги с тобой заполнять, по утрам медитировать, чай наливать, даже если тебе это не нравится, и лежать, как сейчас, и спать, как сегодня ночью, и… Он врезался ногтями в основание ладони и попытался вздохнуть; слова лились с губ соком бирючины — ядовитые, тошнотой и судорогами готовые обратиться. Он заставил себя глаза открыть и несмело на Алатуса взгляд поднять — тот не отводил взора от изножья бамбуковой кровати, пальцами полы чёрных одежд сжимая, голову полностью к нему не поворачивая — прямого пересечения взглядов избегая. — Пожалуйста, дай мне немного времени, — сжав рукав чуть крепче, заговорил вновь Венти, усилиями всё новые слова выталкивая. — Совсем немного. Я… Я не могу сейчас, я должен разобраться… — Завтра будет долгий день, — пробормотал Алатус, обрывая его, продолжая глядеть в одну точку на изножье бамбуковой кровати и аккуратно отнимая руку. Венти не стал даже пытаться ухватить пальцами воздух. — Тебе стоит пойти к себе. О, Венти не просто всё испортил — срезал, как горы в Мондштадте потоками ветра чуть больше трёх лет назад, которые выбросил в глубокое синее море, скрывающее огромных чудовищ, так и ждущих, когда в их воды незадачливая жертва попадёт. Вымыть бы рот с мылом, взмолиться Селестии, чтобы её Боги познакомили с Астарот — та бы время отмотала хотя бы на минуту, а лучше — на несколько дней, чтобы сделать так, чтобы щелчка в голове не услышать, отложить его эхо на другое время. Хоть что-нибудь сделать, чтобы не сидеть сейчас на смятой постели, поджав под себя ноги, не чувствовать, как что-то в груди тянет и стонет, склоняясь к полу. Он прижал ладонь ко лбу и отрывисто кивнул. — Так будет лучше, — едва слышно произнёс он, поднялся с кровати, подобрал с пола ботинки, замер на пороге двери, совсем позабывшей скрипнуть или хотя бы бумагой белой зашелестеть. — Спокойной ночи? — Спокойной ночи, — услышал он тихое в ответ и закрыл за собой дверь. Уже в своей комнате, едва опустившись на край постели, он обхватил голову руками, склонившись так, что едва лбом коленей не касался, и основанием ладони несколько раз ударил себя по виску. — Ты идиот, идиот, идиот, — забормотал он, не решаясь прибавить голоса в отчитывание самого себя, и издал протяжный выдох.

***

Наутро он вывалился из постоялого двора, едва ли глаз сомкнув. У его выхода на улицу не было совершенно никаких причин, но стены давили так, что дышать становилось едва ли не невозможно — на улице жара стояла такая, что цикады надрывались в листве каждого дерева до боли в ушах. Венти перед выходом спросил Чжао Цзюэ, возможно ли приготовить холодный чай, и тот посмотрел на него как-то уж совсем странно, а затем удалился на кухню, попросив подождать немного. Присев за свободный бамбуковый столик — из всех людей, которые вышли в такую жару на улицу не для того, чтобы поработать, были только он да та старушка, которая пошила Алатусу пару дней назад одежды в цветах Уван для Священного Призыва, — Венти растёкся по стулу, лбом уткнувшись в центр стола. Даже дерево нагрелось так, что его жар едва не обернулся ожогом на коже, и пришлось выпрямиться в ту же секунду, как лоб коснулся стола. Старушка за соседним столиком слегка отстранённо наблюдала за людьми, мелкими точками бродящими по рисовым полям, и молчала. Венти даже показалось, что она и вовсе заснула с открытыми глазами — настолько недвижимой она была, едва ли моргая. Он чуть повернулся к ней, основанием ладони опершись о край стула, на котором сидел, и склонил голову. — Извините? — позвал тихо он, и старушка моргнула. В её мутноватых от воспоминаний о прожитой жизни глазах промелькнуло осознание, и она встретила его взгляд. — Благородный господин хочет спросить о чём-то эту старуху? — спросила она, и Венти неопределённо повёл плечом. — Те одежды, которые вы сшили главе Уван, — заговорил он, не до конца понимая, почему вообще завёл этот разговор; возможно, в нём дикой птицей вопило чувство неловкости от сидения их двоих за соседними столиками без единого слова, — невероятно красивые. Просто хотел сказать. Старушка фыркнула беззлобно и показала ему тыльные стороны ладоней — те едва заметно дрожали. — Руки уже не те, благородный господин, — с той скромностью, которая только старикам присуща, заговорила она. — Раньше за неделю могла такой же узор вышить, а теперь что? Месяц! Венти решил, что она говорила о той птице из золотых нитей, что стекала с плеча на спину. И всё же, он не мог не восхититься — всего-то месяц? Он бы, наверное, и за год такую же сшить не смог. Все пальцы бы исколол иголкой, а получилась бы какая-нибудь кривая клякса, которая птицу напоминает только в том случае, если прикрыть один глаз, прищурить второй, отойти на половину ли от одежды и сильно склонить голову. Чжао Цзюэ вразвалку спустился с крыльца постоялого двора, неся в руках чабань, на котором глиной постукивали чайник и одна пиала. Должно быть, чай был уже внутри. Он поставил чабань на бамбуковый столик и сам налил Венти чаю. — Ой, — выпрямился он, двумя руками пиалу принимая и слегка нелепо кланяясь, не вставая, — а можете ещё одну пиалу принести? Госпожа, эм?.. Он прикусил язык, поняв, что совершенно позабыл её имя, и та вновь фыркнула. — Линь Джухуа, благородный господин, — подсказала она, и Венти кивнул. — Госпожа Линь, выпьете со мной чаю? — спросил он, и Линь Джухуа благосклонно, как будто она была не простой старушкой из деревни, а по меньшей мере чиновницей при дворце Гуйли, кивнула. Чжао Цзюэ сбежал обратно на постоялый двор, чтобы через полминуты вернуться с ещё одной пиалой из глины, точно такой же, какую в руках держал Венти. Пиала быстро нагрелась в тёплых пальцах. Чай был горячим — и как такой в жару пить?.. Линь Чжухуа отпила немного из своей так, будто погода сегодня совершенно не мешала ей наслаждаться горячим чаем — страшная женщина, как решил Венти. Сам он, конечно, отставать не спешил. — Вы давно шьёте? — спросил он, не зная, как диалог продолжить, и Линь Джухуа очень медленно кивнула. — Да вот, как замуж вышла, — проговорила она и протянула Венти пустую пиалу. Тот налил им ещё чая. — Молодая была, со всех земель сюда приезжали, одежду у меня заказывали. А сейчас… только носки внучку штопать да шить этому… главе Уван. Венти чуть нахмурился, отпивая чаю. — Вам не нравится нынешний глава? — протянул он совсем уж тихо. Он помнил, как тот самый мальчик, который стоял в реке по щиколотку и за лягушками наблюдал, восторженно отзывался об Алатусе, да и сам Венти неоднократно наблюдал, с какой ответственностью тот подходит ко всем делам, которые его плечи обволокли глиной. Странно было слышать настолько ворчливое и в какой-то степени даже оскорбительное наименование титула Алатуса из уст Линь Джухуа. Старушка хмыкнула несколько саркастично. — А с какой радости он мне нравиться должен? — буркнула она, чай из своей пиалы допивая. Венти налил ей ещё, не до конца улавливая, что вообще делает — всё сознание сосредоточилось на испещрённом морщинами, словно ухабами от телег на дороге, лице. — Год со склоном Уван разобраться не может нормально, а как деньги на новую деревню собирать — так это пожалуйста!.. Не удивлюсь, если скоро мы будем собирать на его новый дом. У самого-то ни медяка за душой. Если она есть вообще. Линь Джухуа цыкнула, скривилась, издала долгое: «Ащ-щ», которое звучало так недовольно и разочарованно, что Венти бровями вскинул и совсем позабыл о пиале с чаем у себя в руках. На правую штанину капнуло, и он отставил пиалу на чабань. — Ему не нужен новый дом, — уверенно заявил он, помня слова Алатуса ночью в бамбуковом лесу о свободе и поиске своего места в мире. Дом, сарай покошенный, да даже комнатка крошечная привязывает тебя к одному месту — так Венти всегда считал. Он ненавидел спать в своём доме в Спрингвейле, потому что искренне верил, что обладание каким-то местом неизбежно меняет твой образ мышления, и если раньше ты мог с лёгкостью уйти на другой конец континента, то после того, как домом обзаведёшься, такое уже не получится — а как же, пылью всё покроется да тараканы заведутся. — И он очень старается быть хорошим главой. Извините, конечно, но вы совсем не знаете, о чём говорите. — Хороший из благородного господина друг, — пробормотала Линь Джухуа с ноткой осуждения в своих словах, и Венти нахмурился, не понимая, как вообще из комплимента можно сделать чуть ли не страшнейшее оскорбление, — если не знает, что глава Уван стал им для того, чтобы за грехи свои расплатиться. О, Венти знал. Услышал рассказ Алатуса на Священном Призыве, сложил его со словами Линь Чао, которые тот говорил в его первую ночь в Цинцэ, и понял, как именно череда тех событий привела к этому моменту. Он знал Алатуса достаточно хорошо, чтобы усвоить, насколько трепетно тот относился к долгу перед собой и окружающими. — По-вашему, он вечно должен за них расплачиваться? — спросил он, и Линь Джухуа прищурилась, глядя ему в глаза. — А на сколько лет расплаты благородный господин оценивает жизнь человеческую? — спросила она, и Венти нахмурился только сильнее. — Помножьте это число на то количество людей, которых глава Уван погубил. Да он ноги обивать об алтари их предков должен. А не костерок бедный в Цинмин разводить да деньги бумажные сжигать. Венти покосился на постоялый двор, задрав голову. Окно комнаты, в которой Алатус, должно быть, вновь с головой в бумаги какие-нибудь погрузился, было плотно закрыто, так что он при большом желании не сумел бы разглядеть, что там прямо сейчас происходит. Мысли стремительно метались внутри его головы и бились о стенки черепа, путаясь, смешиваясь и преображаясь во что-то совершенно иное. — Думаете, он это всё по своему желанию делал? — спросил он, и Линь Джухуа фыркнула. — И что с того, если заставили? — протянула она, отставляя на свой столик пиалу без чая. — Ничто не мешало ему отказаться. Венти молчал какое-то время, разглядывая наглухо закрытые ставни. Он точно не станет вдаваться в объяснения, почему именно Алатус долгое время не мог отказаться — какой смысл ему был делиться своими соображениями, когда с самого начала с ним не собирались соглашаться? Ясно было, как день, что Гамигин вряд ли благосклонно отнёсся бы к тому, что Алатус отказался от его… заданий. А в том, что всё это было делом рук мёртвого Бога, Венти даже не сомневался — даже с руками в крови Алатус не был похож на того, кому нравилось бы убивать других. — Он отказался однажды точно, — забормотал только он, озвучивая то, что в голову пришло. — И получил свой Глаз Бога. Это казалось логичным. Если Венти называл себя Богом Свободы — забавно, что Селестия первой догадалась об этом, но это можно было объяснить тем, как именно он получил своё Сердце, — то представить, чего именно должен был возжелать Алатус и что сделать, чтобы получить свой Глаз Бога, не составляло ни малейшего труда. Он мечтал о свободе, не называя её так даже в мыслях, а затем попытался сделать это сам. Вряд ли у него получилось — ещё в том бамбуковом лесу у Заоблачного предела он говорил, что может делать не только то, что говорит ему наставник — значит, это произошло до смерти Гамигина. Впрочем, какая уже теперь разница. — У Богов странный выбор любимчиков, — поворчала Линь Джухуа, видимо, несколько устав перетирать главе Уван кости, продолжая говорить только потому, что никто из них двоих тему ещё не перевёл. Венти хмыкнул. — У любимчиков Богов всегда судьба сложная. Старушка бросила на него краткий взгляд, но ничего не сказала. Венти жестом попросил её передать пустую пиалу и налил им остатки чая. Смешно, но горячий чай помог отвлечься от царствующей на улице невыносимой жары. Наверное, тело изнутри становилось горячее и уже не особенно замечало температуру вокруг. Должно быть, поэтому в Долине Тяньцю вся еда была настолько острой, что все внутренности сжигались напрочь. — И как давно вы меняетесь энергией ян? — спросила Линь Джухуа, спиной опершись о свой столик, и Венти подавился чаем. — А вот это, — произнёс он, откашлявшись, — уже совсем не ваше дело. Линь Джухуа издала краткий старческий смешок. Она допила чай, передала пустую пиалу Венти и поднялась со своего стула. Откланявшись, она сослалась на какие-то невероятно важные дела стариковские и похромала к ряду скромных домиков, не оборачиваясь. Венти наблюдал за ней пару секунд, а затем вздохнул и перевёл взгляд на рисовые поля. Люди, работавшие там, собрались в кучу и, наверное, обедали. Ополовиненная пиала совсем остыть успела, когда слуха Венти коснулся знакомый детский голос: — Дядя Барбатос, а у меня день рождения сегодня! Вы обещали прийти, но, наверное, пока дела какие-то делаете, но я одуванчик задул, чтобы передать, что ждать буду, вот! Венти едва пиалу не выронил. До него долетало отстранённое эхо Луизы, которая пыталась одёрнуть Ганса словами о том, что ему нельзя так со Святым Барбатосом разговаривать, но он уже не слушал. Он бросил чабань с чайником и двумя пиалами на столе, хотя в другое время обязательно бы отнёс всё обратно на постоялый двор и поблагодарил Чжао Цзюэ за чай, и бросился под тёмную крышу. Да будет проклят лунный календарь на этих землях! Венти так к нему привык за этот месяц, что совсем позабыл, какой сегодня день! Он помнил, как сильно расстроился Ганс, когда он засобирался на Священный Призыв в то утро, когда все они, включая гонца из Ассамблеи Гуйли, хорошенько отоспались после вечера песен и танцев под лиру. Этот ребёнок пожаловался как будто в воздух, что «дядя Барбатос» опять исчезнет на несколько месяцев и пропустит его день рождения, и Венти клятвенно его заверил, что обязательно придёт. И он совершенно позабыл о собственном обещании! Отъехавшая в сторону дверь комнаты на втором этаже громко стукнула о стену. — А-Пэн! — воскликнул он, быстро пересекая порог и падая на колени у письменного стола. Алатус дёрнулся, как только дверь открылась, и сейчас взирал на него с широкими глазами, выронив из руки смоченную в туши кисточку. На исписанном листе бумаги остался жирный след. — Прости-прости, но мне нужно вернуться домой очень срочно! Он вцепился пальцами в бледную тонкую ладонь, собираясь сжать её со всей силы, но Алатус быстро высвободился. — Ясно, — пробормотал он и потёр уставшие глаза. — Ты у меня разрешения спрашиваешь? Венти замотал головой, чуть сжавшись и изломив брови. Он врезался ногтями в поверхность стола, чувствуя, как что-то внутри него сдавливается от понимания, насколько сильно то, что произошло вчера поздним вечером, отшвырнуло их по разным сторонам. Алатус как будто… закрылся. Он и закрылся: плечи расслаблены в напускном спокойствии, а лицо не выражало ни единой эмоции, хотя раньше Венти мог по одному только взгляду понять, что именно тот чувствует. Его бело-зелёные одежды были туго запахнуты, а передние пряди волос собраны на затылке какой-то заколкой. — Да нет же, — на порядок тише отозвался Венти, борясь с желанием низко опустить подбородок. — Я хочу сказать, что не сбегаю, и мы обязательно поговорим о том, что было вчера, когда я вернусь. Алатус чуть нахмурился. — Там есть, о чём говорить? — спросил он, едва губами шевеля, и Венти часто закивал. — По комнате бродит тигр, — подумав, произнёс он. — Я устал делать вид, что его нет. Дай мне немного времени, пожалуйста. Я вернусь, и мы всё обсудим. Алатус несколько секунд разглядывал невидящим взглядом угол стола, на который животом Венти навалился, а затем сглотнул и кивнул. — Хорошо. Венти слабо улыбнулся. Он бы в заверении сжал ладонь Алатуса, тем самым обещая, что обязательно вернётся так быстро, как только сможет, но в памяти всё ещё огнём сиял миг, когда тот высвободил пальцы и спрятал их под столом. Он поднялся с пола, ещё раз повторил, что скоро вернётся, и закрыл за собой дверь комнаты, прежде чем в воздухе раствориться. Истёртая обувь траву примяла, и Венти глаза открыл уже на окраине Спрингвейла, не успев ни слова сказать, когда в него врезались и обняли за ногу. — Дядя Барбатос! — воскликнул Ганс ему в бок, и Венти охнул, глаза распахнув широко. В их последнюю встречу мальчик даже в пупок ему не дышал, а сейчас вымахал почти на целую голову — и всего за месяц! Венти растрепал его волосы и рассмеялся, не размыкая губ. — Когда ты успел так вырасти, Ганс? Скоро выше меня станешь! Ганс заливисто рассмеялся и задрал голову. Он уткнулся подбородком ему в бок и растянул губы в широкой улыбке. — Мне уже восемь! — похвастался он, и Венти пришлось приложить все свои театральные способности, чтобы удивление было больше наигранным, чем искренним. Восемь? Совсем недавно только пять было… — Я уже большой и сильный, смотрите! Он обвил руками его бёдра, закряхтел и напрягся всем телом — наверное, поднять хотел. Венти заметил краем глаза, как к ним приближается красная с головы до ног Луиза вместе с доброй половиной деревни, лукаво прищурился и встал на цыпочки. Ганс тут же отпустил его и отошёл на пару шагов. Венти ахнул, всё ещё держа в голове мысль, что этому ребёнку исполнилось восемь, поэтому удивление вышло очень даже натуральным. — Луиза! — воскликнул он, повернув к матери Ганса голову. Та подбежала к ним, но рта не успела раскрыть: — Ты посмотри на него. Слушай, Ганс, раз уж ты такой силач вырос, может, остальным на стройке помогать будешь? Он не стирал с лица лукавой улыбки, глазами посмеиваясь. Он навалился руками на собственные колени и чуть наклонился вперёд, чтобы увидеть, как Ганс показывает ему язык. — А мы… Луиза со скоростью самой настоящей бури села на колени и ладонью прикрыла своему сыну рот. Впрочем, Ганс сказал достаточно, чтобы Венти глаза распахнул и медленно выпрямился. — Вы уже закончили? — выдохнул он, оборачиваясь. Он перенёсся точно в то место, откуда можно было увидеть всю деревню, если стоять к ней лицом, и остров посреди озера, если оглядеться. Сейчас острова посреди озера он не увидел. Зато увидел целую кучу из его народа. Девушки и женщины залезли на плечи парней и мужчин, обнимали друг друга, близко-близко боками врезаясь, и глупо улыбались. Стоящий в центре Рагнвиндр выглядел так, будто его шантажировали, прежде чем он согласился во всём этом участвовать. Должно быть, Венти так глубоко погрузился в собственный кризис принятия мысли, что Гансу уже исполнилось восемь, что совсем не заметил, как его же люди за его спиной выстраивались в самую настоящую стену. И сейчас они пошатывались, и Венти даже показалось, что он увидел кусок чего-то серого за их спинами, но не успел приглядеться, чтобы понять, что это. — Вы идиоты, вам кто-нибудь говорил об этом? — спросил он, изломив брови и улыбнувшись. — Все в своего Архонта! — воскликнула Грета, стоящая сбоку всей кучи. — Эй! Окраина Спрингвейла взорвалась от разрозненных, разновозрастных, но совсем одинаковых смешков. Наверное, Луизе пора было окончательно смириться с мыслью, что никакой субординации она Ганса не научит, пока у того перед глазами стоит пример в виде Греты, которая позволяла себе подобные шутки. Впрочем, Венти не против — наоборот, руками и ногами поддерживает подобное отношение. Он бы умер на месте, если бы кто-то из его народа догадался обращаться к нему так же, как в Ассамблее Гуйли или на склоне Уван. Грета вытащила из передника какую-то длинную узкую тряпку. Венти был почти уверен, что ей ещё утром полы мыли. — Так. Передвигаться в такой куче мы не тренировались. Поэтому, Барбатос, если ты не против, я сейчас завяжу тебе глаза, чтобы ты не подглядывал. Грета приблизилась к нему, поднимая руки с тряпкой на уровень груди, и Венти чуть подался всем телом назад, не сдвигаясь с места. — А если я против? — спросил он, и Грета фыркнула. — Как жаль, что мне всё равно. Венти рассмеялся и прикрыл глаза. На его лицо легла чуть грубоватая ткань, которая, вопреки своему внешнему виду, не пахла так, будто ею полы мыли, и он чуть поправил повязку, чтобы та плотнее обволокла сомкнутые веки. Он почувствовал, как Грета подхватила его под локоть и потащила вверх по склону, услышал, как его люди, приглушённо ругаясь, чтобы Ганс новые слова не выучил, разбирают кучу из своих тел, ойкнул, когда о камень споткнулся, и сосредоточился на дороге. Если он правильно помнил — а он выучил все пути в этой деревне, что без труда ориентировался даже с завязанными глазами, — сейчас они должны были пройти мимо той поляны, где обычно ужинают. Пройди ещё немного вверх, сверни направо и уткнёшься в озеро, где они пресную воду для готовки набирали. В этот раз его повели куда-то налево и почти сразу же отпустили, чуть на плечо надавив, чтобы он остановился. Грета сняла с его глаз повязку, и Венти чуть прищурился от яркого света, разглядывая полупустые столы. Сейчас они были заставлены чистыми тарелками, другими приборами, мисками с нарезанным хлебом, бутылками с вином из одуванчиков, а ещё овощами и фруктами. — Мы не думали, что ты придёшь так быстро, — заговорила Грета, убрав тряпку в передник и скрестив руки на груди. — Но всё будет готово через… минут десять. — Я могу помочь, — попытался сторговаться Венти, полагая, что сможет посмотреть на остров хоть одним глазком, пока его будут использовать, как бесплатную рабочую силу, но Грета категорично мотнула головой. На его плечо широкая ладонь обрушилась с таким хлопком, что ноги едва не подкосились. — Святой Барбатос, — протянул Аллен, в старом Мондштадте бывший сапожником, — знали бы мы, как вы быстро отреагируете, использовали бы Ганса при каждом удобном случае! — Это претензия? — прищурился Венти беззлобно, но с наигранным подозрением. — Почему я слышу в твоих словах претензию? Аллен рассмеялся и отмахнулся Грете, мол, дальше он сам будет Анемо Архонта развлекать, пущай она отправится помогать остальным. Та пару раз покачала головой, щурясь, а затем сорвалась на лёгкий бег вниз по склону. Ветра приносили Венти скомканную ругань и стук тарелок. — Общение с Богами иностранными на вас дурно влияет, я погляжу, — заговорил Аллен, свободной рукой ус покручивая. — Может, ещё и пить разучились? — Э! — воскликнул Венти, вскинув указательный палец. — А может, это на вас общение со строителями из Ассамблеи дурно влияет? Совсем распоясались. Наливай! Они почти одновременно хлопнули в ладони и растёрли их друг о друга, приближаясь к столу в центре. Аллен уселся в центр скамьи, Венти — напротив; пробка с глухим чпоком покинула горлышко бутылки, и вино забулькало, разливаясь по медным кубкам. Они успели выпить по целому кубку, когда начал собираться народ. Каждый стол обзавёлся миской с варёной картошкой, тарелкой с запечённым мясом, кучей овощных блюд и чем-то, во что Венти не особенно вглядывался, но точно чувствовал запах чего-то острого — наверное, у жителей Ассамблеи специи попросили. — А что, остальных звать не будем? — спросил он, отставив свой кубок в центр стола и обернувшись к Гуннхильдр. Та чуть помрачнела. — Мы позвали, — сказала она, садясь рядом. — Они какие-то… необщительные. Вернее, поговорить любят, но предпочитают больше со своими быть. — Не соглашусь, — произнёс Рагнвиндр, усаживаясь по правую руку от Аллена. — Мне они готовили хого на прошлой неделе. Хэ Сюй напился их водкой и принялся петь оперу. Венти распахнул глаза в неподдельном удивлении. — Прямо оперу? — Женскую партию. О, Венти был обязан с ним познакомиться. Ещё и имя невероятно красивое — сначала голос вниз ведёшь совсем резко, а затем медленно поднимаешься вверх. Он неловко хохотнул и благодарно кивнул, когда Гуннхильдр положила на его тарелку немного мяса и картошку, а затем оказался утянут в разговор о его путешествии. Он, тщательно опуская всё плохое, только-только перешёл к рассказу о втором Священном Призыве, когда Аллен щедро налил ему вина и поднял его кубок. — Вы ещё пьёте или как? — спросил он, и Венти повернул к нему голову, прервавшись на полуслове. — Конечно, — уверенно протянул он и забрал свой кубок. — Я тебя не боюсь. Гуннхильдр, Рагнвиндр, будете свидетелями — сегодня я буду пить до тех пор, пока Аллен меня отцом называть не начнёт! Сапожник весело зафыркал, ус приглаживая. — Мечтать не вредно, Святой Барбатос, — бросил он, ударяя своим кубком по чужому. — Вздрогнем! — Вздрогнем! Напился он до полусмерти. Он успел рассказать конец истории о его путешествии, что получилось довольно скоро, ведь он умолчал о доброй половине, несколько раз спеть песни, играя на лире, которую ему Грета принесла, а ещё раз десять поднять тост за Ганса, которому исполнилось — святая Селестия! — восемь лет. Сам именинник уснул ещё на шестом круге, развалившись на скамье у него под боком, и где-то к восьмому тосту Луиза отнесла его в дом. Опьянение навалилось на него, как накрывает с головой снежная лавина с вершины Виндагнира, но даже так, едва не скатываясь со скамьи и не утыкаясь носом в свою пустую тарелку, он умудрялся вести с Алленом диалог о том, как правильно изготавливается подошва женской сандалии. Самое смешное, что он понятия не имел, как обувь вообще делается, но вдруг стал настоящим специалистом в этой области. Людей становилось всё меньше и меньше. Небо понемногу окрашивалось в изнуряющий синий, знаменуя скорый рассвет, но Аллен всё ещё не начал называть Венти отцом. А Венти напился до такой степени, что проникся ко всем вокруг непередаваемой любовью. — Рагнви-индр, — протянул он, пьяно осматриваясь в поисках длинноволосой рыжей головы и не находя её. — Где Рагнвиндр? — Спать пшёл, — выдавил Аллен раскатисто, как обычно говорят те, кого вот-вот стошнит. Он и сам пошатывался, вино лил мимо кубков, но упорно продолжал их наполнять, как получалось. — Но ведь так ра-ано! — заныл Венти, продолжая оглядываться. Из всех живых — то есть, бодрствующих, конечно же — были только они вдвоём да Грета, поглядывающая на них со смехом в глазах. — Он такой противный, знаешь? — Знаю. — Аллен икнул, и Венти расплылся в улыбке. — Но я так его люблю! Мне надо чаще ему об этом говорить. Вдруг не будет таким противным? — Будет. Пьём? — Пьём. Глаза слипались, а мир покачивался под ним, выписывал перед глазами невнятные спирали и готовился перевернуться вверх ногами. Из его руки аккуратно выхватили кубок, и Венти перевёл взгляд на Грету и икнул. — Думаю, нам всем пора спать, — проговорила она, слабо улыбаясь, и оставила полупустой кубок на столе. Венти попытался к нему протянуть руку, но к горлу тошнота подкатила, и запястье со стуком ударилось о светлое дерево. — Грета-а, всё нормально. Аллен ещё не назвал меня отцом, можно пить ещё. Грета неумолимо потянула его за локоть и помогла подняться из-за стола. — Не заставляй меня повторять, Барбатос. Пробормотав её же слова, но чуть более пародийно, Венти скривился и позволил повести себя к своему домику. Он услышал ехидное: «Я перепил Анемо Архонта!» — у себя за спиной и уже хотел обернуться, чтобы прокричать, что это ещё не конец, но к горлу снова подкатила тошнота, и он решил оставить своё последнее слово на завтра. Грета держала его за локоть, и это было хорошо — сам Венти не был уверен, что не врезался бы лицом в дерево, будь он один прямо сейчас. Хотелось поболтать. — Грета-а, — протянул он, едва ли глаза открытыми держа, — а я влюбился. В ответ ему хмыкнули вполне себе одобрительно, но немного грустно. — Это хорошо. — Но мне нельзя, — мотнул головой Венти и тут же проклял себя за это движение. — Это нечестно. Он не заслужил, чтобы я влюбился в другого. Венти почудилось, будто он не заметил, как перенёс их с Гретой сразу к своему домику — иначе нельзя было объяснить, почему они дошли так быстро. Но он был уверен, что никаких сил не использовал, кроме силы воли. Грета молчала до тех пор, пока дверь за ними не закрылась с оглушительным скрипом. — Думаю, он бы не хотел, чтобы ты запрещал себе чувствовать, — заговорила она, подводя его к постели и помогая улечься. Она расстегнула две верхние пуговицы его рубашки, и Венти утром в ноги ей будет кланяться за это, ведь в ином случае он просто бы задохнулся. — Мы с тобой живы и всегда будем его помнить. Но это не значит, что мы должны скорбеть всю жизнь. Венти тихо вздохнул. Грета укрыла его одеялом, задержавшись ладонями на плечах. — А ты? — спросил он, пока она не ушла, и Грета издала беззвучный смешок. — А я буду ждать Ганса. Эхо тихого смеха ещё отбивалось о стены, когда Грета пожелала ему спокойной ночи и закрыла дверь с той стороны.