Свойство памяти

У камина тепло. Дождь не прекращался уже несколько часов, и Венти слышал, как кто-то из его людей тихо радовался, что они догадались при строительстве сделать несколько желобов в земле, по которым дождевая вода уходила из города и впадала в озеро. Они все собрались в одном из новеньких домов, который должен был, по идее, когда-нибудь стать гостиницей для гостей Мондштадта — сейчас здесь расставили столы со скамьями, какие использовались в Спрингвейле для совместных трапез, и шумно пересчитывали друг друга по головам — вдруг кто умудрился потеряться по дороге. Хотелось спать — должно быть, разожжённый камин совсем его разморил, но Венти упрямо держал глаза открытыми и аккуратно поглаживал зяблика по макушке ногтем указательного пальца. Птица почти ничем не отличалась от воробья: всё её тело покрывали перья разных оттенков коричневого цвета, а чёрный толстый клюв чуть приоткрылся, чтобы было удобнее глотать разогретый воздух. Обычно у птиц яркими расцветками славились самцы — значит, в руках Венти держал взрослую самку. Из её макушки торчали пеньки только-только вылезших новых перьев, пока ещё белых. Он привалился плечом к плечу Алатуса, немного напряжённому от невероятного количества внимания, которое ему проявлял Ганс. Прямо сейчас тот показывал ему свой коробок с мотыльком, которого поймал у себя дома на прошлой неделе. Алатус повернул к Венти голову с растерянным выражением лица. Он совершенно не понимал, как с детьми общаться, поэтому молча рассматривал всё, что ему Ганс показывал, и иногда мычал в поддельной заинтересованности. Ганс положил ладошку ему на щеку и развернул к себе, зрительный контакт устанавливая и не прекращая трещать о насекомых. Венти плечом почувствовал, как Алатус напрягся, собираясь то ли отшатнуться, то ли вздрогнуть от этого прикосновения — видно, ему будет, что вспомнить, когда вернётся в Цинцэ. Венти хохотнул, не размыкая губ, и вновь почесал зяблика ногтем. — Всё в порядке, — пробормотал он так, чтобы только Алатус его услышал. — Он ко всем новым людям так много внимания проявляет. Это он ещё не показывал тебе коллекцию своих мёртвых пауков. Наверное, Алатус поморщился. Ганс вытащил едва живого мотылька из коробка и положил ему на ладонь. — Дядя Алатус… — Не называй меня так. Ганс запнулся на полуслове, проследил за ним долгим взглядом, а затем продолжил, и глазом не моргнув: — Дядя Алатус, смотрите, у него красные пятнышки под глазами, как у вас! А ещё спинка мягкая, погладьте! — Поверю на слово. Ганс сам взял его за указательный палец второй руки и поднёс к мотыльку. Венти слышал, как наблюдающая за ними Грета с другого конца зала будущей гостиницы катится со смеху, и был бы вполне готов присоединиться к ней, если бы не чувствовал себя так, будто в одиночку и без помощи ветров таскал сразу десять сломанных телег Чэн Сяосяня. У него вдруг появилось подозрение, что он научился читать мысли, ведь Алатус как будто молил о том, чтобы этого ребёнка забрали у него — скорее всего, устал от непрекращающейся болтовни, которая, действительно, иногда сильно выматывала. Если ещё и учесть, что у него опыта общения с детьми не было от слова совсем… — Ганс, солнце, — позвал его Венти, и мальчик тут же замолк и наклонился вбок так, чтобы посмотреть ему в глаза, — спроси, пожалуйста, у мамы, когда будут готовы пироги. О, и поищи, пожалуйста, семян каких-нибудь. Птичка, наверное, есть хочет. Ганс часто закивал, забрал мотылька с ладони Алатуса, спрятал его в коробке и испарился в толпе. Венти услышал усталый вздох и не сдержал смешка. Птица в его руках зашевелилась, понемногу стряхивая объятия холода, и тихо чирикнула. — Всё хорошо, — едва слышно сказал ей Венти, вновь погладив ногтем по испещренной пеньками новых перьев макушке. — Теперь ты в безопасности. Отогреешься, и я тебя отпущу, договорились? Вряд ли зяблик его понимал. Он чуть опустил голову и прикрыл глаза, и только это дало Венти понять, насколько сильно птице нравятся аккуратные почёсывания — отогревшись даже, наверное, не спорхнёт с его ладони сразу же. Это хорошо — не придётся излавливать по всему залу. — Здесь всегда так?.. — пробормотал Алатус, украдкой оглядываясь в сторону бегающих с места на место мондштадцев, накрывающих столы и громко переговаривающихся друг с другом обо всём, о чём только можно. Венти бросил на него лукавый взгляд и угукнул. — Не понимаю, как ты не устаёшь. Шумно. — Устаю иногда, конечно, — всё ещё тихо заговорил Венти, ёрзая так, чтобы уложить голову на обтянутое белыми одеждами плечо и не чувствовать неудобство. Он поджал ноги — сидели на полу, наплевав на поиск свободной скамьи, и если раньше Луиза и Ингрид пытались как-то их вразумить, мол, вредно на холодном и грязном сидеть, то сейчас как-то смирились. — Обычно я ухожу к Двалину, если такое происходит. Он, конечно, погромче них всех будет, но с ним… тихо? Не знаю. Спокойно. Он почувствовал макушкой тепло худой щеки — Алатус повернул к нему голову и чуть опустил подбородок. Наверное, на зяблика в ладони смотрел. Венти чуть повёл рукой влево, и Алатус осторожно пригладил перья на груди птицы. Та снова опустила голову и прикрыла глаза. Она больше не тряслась, но покидать их скромную компанию, похоже, пока не собиралась — а как тут захотеть улететь, когда тебя со всех сторон лаской окружают. — Барбатос! Алатус! — окликнула их Грета, соскользнула со скамьи и приблизилась к ним. Оба одинаково повернули к ней головы. — У нас всё готово. Пойдёмте есть. Венти слабо улыбнулся и кивнул. — Сейчас подойдём, — сказал он, и Грета тут же убежала в сторону с криком: «Ганс, не лезь туда!» Венти снова растёкся по плечу Алатуса. — Ну что, красавица, полетишь домой? Птица весело зачирикала, и Венти улыбнулся. Он поднялся с пола, чуть пихнул мыском Алатуса по правой стопе, чтобы тот встал тоже, и направился к выходу из будущей гостиницы. Он пихнул входную дверь бедром и почти в тот же миг промок до нитки. Птица в его ладонях зачирикала так громко, что он едва не прослушал ещё один хлопок двери. Зяблик подставил спинку дождевым каплям, встряхнулся, а затем спорхнул с его ладоней и скрылся под самой крышей высокого дома. Венти пытался отыскать его взглядом несколько секунд, слабо улыбаясь, а затем опустил подбородок, глядя Алатусу в глаза. — То, что ты сказал тогда, — начал он, и Алатус чуть свёл брови к переносице, — насчёт Лу Люйи. Что он пришёл только потому, что хотел напугать. Ты правда так думаешь? Алатус кивнул без единого промедления и сжал пальцами края рукавов. — Думаю, он пришёл, потому что хотел показать, что… ему не составит труда вернуться, если ты будешь вести себя так, как невыгодно ему. — Он прервал пересечение взглядов, чтобы посмотреть себе под ноги, где растекалась лужа, а затем поднял подбородок снова. — Но он этого не сделает, потому что знает, что будет, если он кому-то навредит. Лучшее, что ты можешь сейчас сделать — не поддаваться на его пустые угрозы. Венти задумчиво хмыкнул, а затем зацепил двумя пальцами мокрый рукав Алатуса на локте, шагнул ближе и уткнулся лбом в изгиб шеи, скрытый под тёмно-зелёным воротником нижней рубашки. Он почувствовал незамедлительное давление ладони на спине и шумно выдохнул. — Надеюсь, ты прав, — пробормотал он, устраивая голову удобнее. — Вернёмся к остальным? По виску щека Алатуса скользнула, плеча коснулся самый кончик носа. — Не знаю, что говорить, — услышал он тихий голос, за которым последовал такой же неслышимый выдох. — Они будут о чём-то спрашивать?.. Венти не сдержал беззлобной усмешки. — Давай опустим большую часть плохого, — проговорил он легко и отстранился, подхватив тонкие запястья Алатуса. — Но в остальном будь честен. И спокоен. Я помогу и уведу разговор в сторону, если что-то пойдёт не так. Алатус неотрывно смотрел ему в глаза несколько секунд, а затем кратко кивнул. Венти улыбнулся, быстро коснулся губами его щеки, в темноте не подмечая, как на ней ветряная астра расцветает, а затем повёл обратно в здание. За столом им заняли два места рядом — это было приятно. Грета наполнила их кубки одуванчиковым вином, и хорошо, что это была не вода, которая таковой и не являлась вовсе, но замечательно горела. Венти первым опустился на скамью, тут же утыкаясь бедром в бедро Рагнвиндра, которому так и не признался в любви с тех пор, как говорил об этом с Алленом, и подвинулся к нему ещё плотнее, чтобы Алатусу было, куда втиснуться. К боку того тут же привалилась Грета, подозрительно сощурившись. — Мы рады, что тебе удалось к нам выбраться, Алатус, — начала она нарочито спокойным голосом, и Венти некстати вспомнил её неочевидную угрозу о смене рациона волков Андриуса. Он хлебнул вина. — Чем, говоришь, ты занимаешься? — Я не говорил, — протянул Алатус, хмурясь, и Венти пнул его под столом. — Я являюсь временным главой земель, которые граничат с вашими. За другими столами можно было услышать бубнёж, но Венти знал, что все внимательно вслушиваются в чужую речь, спокойствием пропитанную. Правда, ему было достаточно бросить один взгляд под стол, чтобы заметить, как Алатус сложил руки в замок, большими пальцами на кожу надавливая — нервничал. Он ненавязчиво опустил правую руку под стол и сплёл их пальцы. — А что с предыдущим случилось? — спросила Грета, и Алатус задумчиво свёл брови к переносице. — Умер. Больше года назад. — Эта война, — цыкнула Ингрид с соседнего стола, и Венти повернул к ней голову. Старушка подслеповато щурилась, многозначительно потряхивая в воздухе вилкой с нанизанной на ней варёной картошкой. — Никого не щадит. И когда она уже закончится? — Надеюсь, скоро, — дипломатично отозвался Алатус, внимательно следя за тем, как Венти свободной рукой отламывает вилкой от яблочного пирога кусочек, чтобы сделать так же. На некоторое время повисла тишина, но Венти знал, что Грета в своём допросе ещё даже до середины не дошла. Решив воспользоваться моментом, он доел кусочек яблочного пирога и ополовинил свой винный кубок. — А как вы познакомились? — спросила вдруг Грета, и Алатус едва не подавился. Он вовремя успел проглотить вино и стиснул пальцы Венти, явно не зная, что отвечать. Тот успокаивающе погладил его ладонь большим пальцем и блаженно улыбнулся. — Я следил за ним, а он едва не проткнул меня мечом. Рагнвиндр несдержанно фыркнул, Грета так и вовсе прыснула. Венти даже возмутиться не успел — как так, он только что сказал, что его мечом чуть не проткнули, а они смеются, — как Гуннхильдр улыбнулась тепло, мягко и немного печально. — Это многое объясняет, — проговорила она неспешно, и Венти непонимающе сощурился. — Видите ли, Алатус, у святого Барбатоса есть определённая, м-м, страсть к тем, кто в первую встречу на него напасть пытается. Вы помните, как Венти в вас камнями швырялся? Венти прыснул. Он помнил, как изящно изворачивался от летящих в него камней, больших и маленьких, и прятался в листве, наблюдая за подозрительным юношей, прогуливающимся вдоль стены из ветров и тыкающим в неё длинной палкой в надежде отыскать какую-нибудь лазейку. — Было дело, — улыбнулся он, посмеиваясь. После этого воспоминания разговор как будто стал легче. Алатус в какой-то момент даже отпустил его руку, чтобы принять свой кубок, в который налили ещё вина, и щёки его раскраснелись невероятно очаровательно, и говорил он о себе чуть более свободно — правда, всё ещё опуская все неприятные моменты, которые наверняка отбили бы аппетит у любого. Венти наблюдал за ним краем глаза, улыбаясь мягко и цыкая невпопад, когда его народ шутил о нём. Он отодвинул свою пустую тарелку, когда наелся, и тут же краской залился. Нарочито устало потерев глаза, он провёл пальцем по выцарапанной ножом надписи: «За этим столом Аллен перепил Анемо Архонта» и поднял взгляд на её автора, сидящего по левую руку от Гуннхильдр. Аллен внимательно следил за ним всё то время, что он предавался лёгкому смущению, и глаза его светились от сдерживаемого смеха. Он весело покрутил ус, когда Венти принялся ворчать, едва губами шевеля. — Грета, — заговорил вдруг Рагнвиндр, до этого изображающий из себя ветошь, которую усадили за стол силой и угрозами, — споёшь, может? Полгода песню сочиняла. Грета подозрительно прищурилась, глядя ему прямо в глаза, а затем громко хмыкнула. — Ну ладно, — протянула она, поднимаясь на ноги и скидывая со стоп обувь. За тем столом, где Луиза с Гансом сидели, все принялись убирать пустые миски, кубки и тарелки, и Грета быстро забралась на него. — Что, думаешь, я забуду, что ты мне мелодию писать помогал? Доставай свою лютую. — Лютню, — поправил её Рагнвиндр без особой приязни, и Грета прищурилась снова. — Ноги лишние? Алатус издал беззвучный смешок, и Венти понял, что они обязательно подружатся. И что между Гретой и Рагнвиндром точно что-то есть, ведь тот не сдержал едва заметной улыбки, ласковой-ласковой. Венти смотрел, как Грета танцевала босая на столе, то притоптывая, то подол платья вскидывая, пела о песнях тумана, и он подпевал ей, лишь единожды припев услышав и тут же запомнив, и понимал, что вечер удался.

***

В Цинцэ закончился дождь совсем недавно — ещё можно было уловить носом запах влажной земли, поёжиться от прохладного ветра и угодить всей стопой в вероломно глубокую лужу. Так Венти и сделал, как только они оказались посреди засилья бамбуковых столиков, за которыми никто не сидел, и ойкнул, чувствуя, как вода впитывается в стыки между подошвой и кожей ботинка. Он потряс ногой, наивно полагая, что это поможет, почувствовал лёгкое разочарование, когда не сработало, и потащил Алатуса к постоялому двору. Чжао Цзюэ, завидев их, бросил перебор риса в гигантском мешке и едва не подбежал к ним. — Глава Уван, благородный господин Барбатос, — поклонился он, вытирая одновременно руки полотенцем, которое с левого плеча свисало. — Желаете чаю? Может, морской огурец потушить? Венти впервые слышал о такой морской гадине, но всё равно скривился. — Мы поели, — ровно отозвался Алатус, со смехом в глазах завидев такую реакцию, — но спасибо, господин Чжао. Отдыхайте. — Да какой тут отдых, глава Уван, — пробормотал Чжао Цзюэ и махнул полотенцем в сторону мешка риса. — Под вечер гонец из Ассамблеи прибыл. Хотят у нас риса купить. Госпожа Син не стала пытаться с вами связаться — сказала пока перебрать этот мешок и вас дождаться. Алатус тихо охнул и задумался. Возможно, он думал о том, что пропустил половину жизни, пока отдыхал в Мондштадте, может, решал, как поступить — Венти не знал. Он сказал только, что в Ассамблее сами рис переберут, если понадобится, добавил, что разберутся со всем этим завтра, подхватил Алатуса под локоть и потащил на второй этаж постоялого двора. Он снял ботинки ещё на пороге, не пересекая его, дождался, пока Алатус не сделает точно так же, а затем потянул дверь в сторону и прошёл в комнату. Давно стемнело, не было зажжено ни одной свечи — приходилось щуриться и усиленно вспоминать, где что находится, чтобы не запнуться о какой-нибудь стол или табурет, на котором стоял деревянный тазик с водой, в котором руки моют и белое полотенце намачивают, чтобы лицо утереть. Алатус был молчалив всю дорогу по лестнице и коридору, и Венти дождался, пока тот дверь не закроет, и осторожно на плечи надавил, назад отталкивая. Алатус привалился спиной к двери и моргнул, приходя в себя. — Ты отдохнул, — сразу начал Венти, разглядывая проблеск осознания в глазах напротив. — Нет ничего страшного в том, что ты пропустил такую мелочь, как прибытие гонца из Ассамблеи. Разберёмся с этим завтра. Где одежды, в которых ты спишь? — На постели, — пробормотал Алатус, а затем ухватил Венти за запястье, когда тот попытался отойти. — Всё нормально. Я сам. Не то чтобы Венти собирался помогать ему с этим изначально — ему казалось, они ещё не пересекли ту грань, когда помогать другому раздеться не будет постыдным занятием. И всё же он кивнул и отошёл в сторону. В конце концов, они собрали собой всю мондштадскую грязь и попали в ливень не один, а целых два раза за день — переодеться было жизненно необходимо. Он прикрыл глаза, и комната на несколько мгновений озарилась золотым сиянием. За день он вымотался так, что воображать что-то более детальное, чем местные нижние одежды, больше на халат похожие, но с длинными рукавами, ему было почти физически больно. Он стянул крошечные резинки с косичек, расплёл их и нырнул под одеяло первым. — Жду твоего честного мнения, — заговорил он негромко, подложив руку под голову, наблюдая, как Алатус следит за ним отчего-то смущённо, а затем ложится рядом. Он сразу повернулся на бок, чтобы видеть его лицо, и точно так же подложил руку под голову. — О вечере в целом. Алатус помолчал немного, явно мысли в кучу собирая, а затем накрыл его ладонь своей и разомкнул губы, опустив взгляд с лица Венти на открытое горло. — Сначала всё казалось странным, — заговорил он едва слышно. — Не понимаю, почему ко мне Ганс так прицепился. То есть, ты говорил, что он со всеми новыми людьми такой, но… не настолько же? Венти хихикнул, не размыкая губ, и придвинулся чуть ближе. — Заслужить любовь ребёнка, на самом деле, очень просто, — сказал он тихо, но позволяя ноткам веселья проникнуть в голос. — Нужно просто слушать, когда они рассказывают тебе что-то. И у тебя получилось сделать достаточно заинтересованный вид, чтобы он поверил. — Было интересно, — пробормотал тот как будто смущённо. — Когда он про бабочек рассказывал. Никогда не видел необходимости в том, чтобы наблюдать за ними. Венти мягко улыбнулся, поднёс его ладонь к лицу и коснулся губами холодных пальцев. — Потом всё перестало быть странным? Алатус кивнул. — Где-то под конец первого кубка с вином, — сказал он, и Венти тихо рассмеялся. — Вы похожи. Ты и твой народ. Открытые и дружелюбные, но ещё печальные. Почти незаметно. Но иногда… появляется что-то на лице. Из-за восстания, наверное. Венти улыбнулся немного печально. — Все мы там кого-то потеряли. Мало времени прошло, чтобы принять всё это. — Ты поэтому взял его имя? Как и лицо? Брови сами собой съехали к переносице. Было наивно надеяться, что в темноте не видно, какие эмоции на лицо наползают прибрежными волнами, когда янтарь глаз Алатуса едва не мерцал огнём. Венти прикусил губу, раздумывая, что на это отвечать и как вообще так получилось, что Алатус узнал об этой стороне его второго имени. Ответ пришёл незамедлительно и едва не отвесил оплеуху — Гуннхильдр напомнила пару часов назад, как произошла их первая встреча под куполом Декарабиана. — Не совсем, — пробормотал он, наконец. — Это… чем-то похоже на твою историю с господином Ли, только наоборот. И с ног на голову. Откровенно говоря, он не знал, что из всех возможных и существующих когда-либо лиц он возьмёт именно его. За мгновение до этого момента он собирал в кучу все силы, которые только были в его крохотном теле — и немногим больше, — чтобы остановить падающие осколки башни Декарабиана, чтобы они людей не придавили. Он не знал, что Селестия обратит на него свой взор в этот миг, но в голове стоял образ дорогого друга, которого любил со всей искренностью и грудь которого две стрелы пронзили, и его переполняла тревога, затапливал страх, едва ли дышать позволяя. Может, именно поэтому новый Анемо Архонт повалился на обнажённые колени, чувствуя, как бирюзовые косички щёки щекочут. И имя его он назвал в свой первый день во дворце Гуйли потому, что отчаянно не хотел, чтобы все заслуги его народа и, что не менее важно, Венти приписывались Барбатосу — сам он только камни в воздухе подвесил и позорно разрыдался на бездыханной груди. Много чести. Именно это он и сказал Алатусу, то и дело замолкая, чтобы слова подобрать. — Не хочу, чтобы его забыли, — сорвался на полушёпот он под конец. — Если бы не он, меня бы сейчас здесь не было. Как и нового города. И того Мондштадта, который ты сегодня увидел. Алатус молчал какое-то время, продолжая держать его за руку. Венти отчётливо почувствовал, что внутри него что-то разобьётся, если постепенно согревающиеся пальцы исчезнут с его ладони. — Ты любил его, да? Венти сжал его пальцы, тихо сглатывая ком в горле. — Да, — совсем тихо отозвался он. — Я поэтому и не смог ответить на твои слова о моём пути и… всём таком. А в ту ночь, когда Владычица морей умерла… щелчок услышал. Тот самый, про который говорил. Не думаю, что у меня вообще был выбор: прислушаться к нему или продолжать траур нести по тому, кто погиб, потому что так проще. Но я привык к этому и боялся что-то менять. Он опустил взгляд на длинную подушку, которую они делили вдвоём, и совсем не заметил, как Алатус придвинулся чуть ближе. — И вот мы здесь… — заговорил он после небольшой паузы и уже собирался сказать что-то ещё, но все слова в горле застряли, когда Алатус мазнул кончиком носа по его. Мерное дыхание от губ отбивалось, но мерцающий янтарь увидеть не удалось — Алатус смотрел куда-то вниз. — Я повёл себя неправильно тогда. Алатус провёл большим пальцем по его тыльной стороне ладони, но Венти не успел возразить: — Я не очень хорош во всех этих вещах. Наставник говорил, что это отвлекает от совершенствования и склоняет к неправильному пути. Так что… я никогда и не интересовался чем-то подобным. И отчасти знал, что ты не сможешь ответить. И всё равно было… неловко. От того, что рассказал. — Мне казалось, ты закрылся из-за того, что я сказал, — протянул Венти тихо, и Алатус помотал головой. — Не совсем. Твои слова тут не при чём. Это я не знал, как себя вести. Венти тихо угукнул. Они лежали близко — слишком близко для того, чтобы голова оставалась до конца ясной. — Сейчас всё хорошо? Алатус едва заметно кивнул, и Венти оставил на его губах краткий поцелуй. Он до того устал за день, что хотел ограничиться этим и предложить поспать хотя бы немного, но Алатус подался вперёд за ним и поцеловал куда глубже, и все мысли из головы лёгким ветром снесло. Он почувствовал, как давление чужой ладони на своей исчезло, чтобы с небольшим промедлением появиться на щеке, несдержанно выдохнул, сжав пальцами ворот нижних одежд — таких же белых, как у него самого, — и придвинулся в постели ещё ближе. Венти, конечно, ловил себя на мысли примерно такого содержания, как: «Селестия, из какого романа ты вылез?» каждый раз, когда смотрел на его лицо, слушал его голос и строил нормальный диалог дольше, чем пять секунд, но думал о том, каково это — целовать Алатуса, лишь однажды. У него были губы интересной формы: верхняя по размеру почти совпадала с нижней, но была самую малость меньше, почти незаметно. Из-за того, что их часто кусали, на них виднелись тёмные пятна, похожие на расплывшуюся тушь, слишком сильно разбавленную водой. Несколькими часами ранее Венти должного внимания этой мысли не уделил — весь он тогда рассеялся и расклеился, отказываясь реальность воспринимать, как какую-то концепцию, — но сейчас мог заявить уверенно: целовать Алатуса невероятно приятно. Наверное, это было странное познание. И слова эти вряд ли полностью описывали ту мешанину чувств и эмоций каждый раз, когда эти губы, сухие и обветренные, понемногу становятся чуть влажными, когда они касаются его с такой осторожностью, которая казалась хлипким забором, скрывающим нечто большее. И Венти до дрожи в груди хотелось отыскать в заборе ту самую дощечку, которую можно выломать, чтобы перелезть через ограду. Он издал постыдное тонкое мычание, когда его губ коснулся язык — уж точно не сухой, как у птиц. Алатус резко отстранился; в глазах его — лёгкое беспокойство. — Мне так не делать? — спросил он едва слышно, и Венти выдохнул, улыбнулся и головой покачал. — Просто не ожидал, — успокоил он, и Алатус угукнул едва слышно. И где он такому научился, если никогда не интересовался?.. — Давай ещё раз. Посмотрю, как это делается. Алатус издал краткий шумный выдох, как будто засопел в нерешительности, а затем вновь приник к нему. Процесс обучения не занял больше четырёх секунд — Венти приоткрыл рот, прислушался к собственным ощущениям и к тому, как чужой язык двигается, а затем повторил. Наверное, он сделал всё правильно — Алатус шумно выдохнул ему в щеку и прижался ближе, ладонью на изгиб челюсти надавив, едва в себя не вдавливая. А Венти думал, это у него было непреодолимое стремление к тактильности любого рода — Алатус уже второй раз обгонял его в этом. Венти отстранился первым и сглотнул слюну скопившуюся. Губы слегка саднили, будто он их искусал несколькими секундами ранее. А может, это Алатус их искусал, а Венти даже не заметил — птицы всегда любили за палец его ущипнуть при случае. Иногда это было довольно больно, но он упорно продолжал называть этот процесс «клювопожатием» и не испытывал и следа стыда, когда Грета и Гуннхильдр глаза закатывали. — Полетаем завтра? — спросил вдруг он, и Алатус, должно быть, совсем не ожидал такого предложения в принципе, и тем более — прямо сейчас, когда от долгих поцелуев губы у обоих саднили, а в голове было почти что пусто от виска до виска. Венти даже был готов поклясться, что слышал, как единственная мысль у него о стенки черепа билась. Алатус обрабатывал предложение довольно долго. — Давай, — протянул он, будто даже слова с трудом с покрасневших губ срывались, и Венти ярко улыбнулся. Засыпал он, утыкаясь носом в жёсткие волосы на макушке Алатуса и в совершенно непредсказуемые моменты касаясь их губами в аккуратном поцелуе, тут же чувствуя, как в его бок пальцем тычут — дай поспать, значится, иначе я глаз не смогу сомкнуть ни за что на свете. Отчасти это было весело, и Венти вполне мог продолжить, если бы не чувствовал усталость такой силы, что в груди всё сдавливало, а голову будто железом начинили. Это была спокойная ночь, как и многие другие до этой, как и многие другие после.