Свойство памяти

Венти проснулся от громогласного птичьего вопля у себя над ухом. В горле весь воздух в ком сбился; он вздрогнул всем телом, глаза распахнул так резко, будто его ударили со всей силы, и едва с постели не свалился. К счастью, он ещё не успел докатиться до уровня Алатуса, который с год назад спал с мечом в обнимку, а потому Тун Цюэ, превратившийся в человека, остался сегодня жив. — Ой, — немного смущённо, но без особенного стыда произнёс тот. — Прошу прощения, благородный господин Барбатос, я… забыл превратиться. Простите, пожалуйста. У Венти глаза едва ли открывались хотя бы наполовину. Он нахмурился, пытаясь справиться с резким всплеском невнятного стресса, который вызывал чуть ли не пожар в груди, и у него получилось — правда, тут же появилось ощущение, будто он не спал вовсе. А может, и спал, но в это время его кто-то бил ногами. — У тебя есть просто поразительная способность появляться, когда я сплю, — пробормотал он, плотнее запахивая белые нижние одежды и садясь в кровати, и Тун Цюэ неловко почесал затылок. На обеих руках у него росли самые настоящие когти — длинные и заострённые. Они ненавязчиво напоминали о животной форме своего обладателя. — Надеюсь, ты по делу? По правде говоря, Венти надеялся, что никогда за свою жизнь не опустится до того, чтобы говорить слова «надеюсь» и «дело» в одном предложении. Он мысленно успокоил себя, что в этот раз его вероломно разбудили птичьим визгом, а потому ему было позволительно ожидать, что это было сделано неспроста. — Я принёс письмо из Ассамблеи Гуйли. Венти сомневался, что у него получится прищуриться, когда оба глаза и без того полностью не открывались, но принял свиток, который Тун Цюэ вытащил из-за пояса. Золотая нить весело поблёскивала в свете полуденного солнца. — Гонец из тебя… — пробормотал Венти, нить развязывая. — Ответственный… — Господин Моракс строго наказал передать письмо из рук в руки, — ответил ему Тун Цюэ, но без особенного воодушевления. Может, ему не очень нравилось, когда его использовали как почтовую птицу. — Мы всё равно проведать главу Уван собирались, так что… согласился. Венти глубокомысленно хмыкнул, вчитываясь в письмо. Смысл слов из понимания не ускользал, но иероглифы по странице расплывались от недосыпа. Похоже, его приглашали на ужин сегодняшним вечером. Венти вспомнил, как его с Алатусом просили остаться отведать рыбу-тигра в тот вечер, когда они обсуждали торговлю, а потом подумал, что, похоже, Гуй Чжун с Чжун Ли решили исполнить своё обещание по этому поводу. Закончив читать, он поднял подбородок. — Погоди, — свёл брови к переносице он. — Проведать главу Уван? Зачем? Тун Цюэ недоумённо вскинул бровями. — Так погребение же, — произнёс он, акцент на втором слове сделав. — Мы потом заберём горшки с прахом и отнесём родственникам. А они на алтарь предков поставят. Венти охнул и потёр лоб ладонью. Видимо, он ещё не до конца проснулся, раз сам до такого очевидного ответа не додумался. Он на несколько секунд крепко зажмурился в надежде взбодриться — что не увенчалось успехом — и выбрался из постели. Он коснулся обеими руками ослабленного пояса нижних одежд и многозначительно посмотрел на Тун Цюэ. Тот ойкнул. — Если господин Барбатос не против, я подожду его внизу, — неловко улыбнувшись, протянул он и проскользнул по ту сторону приоткрытой двери. Венти вздохнул, сложил аккуратно одежду и представил обычные рубашку с брюками, в которых щеголял в Мондштадте. Ему бы умыться, а лучше — в озеро с головой нырнуть, но Тун Цюэ ждал его на первом этаже постоялого двора, и заставлять его неловко подпирать собой стену ещё дольше ему не хотелось. Он намочил полотенце, окунув его в небольшой деревянный таз с водой, и вытер лицо и шею. Спустившись на первый этаж, одновременно переплетая косички на висках, Венти попросил Тун Цюэ проводить его до того места, где собрались остальные Хранители Якса и, скорее всего, Алатус, и тот с готовностью вывалился на улицу. Откровенно говоря, в их первую встречу — не ту, где Тун Цюэ завалился в комнату Алатуса с письмом от Гуй Чжун — Венти немедленно счёл его довольно юрким, активным и беспокойным. Вряд ли Тун Цюэ мог долго усидеть на месте: это было видно по то и дело движущимся пальцам, которыми он то складки бело-коричневых одежд теребил, то суставами щёлкал, то выбившуюся из высокого пучка чёлку приглаживал, то бесчисленными амулетами на поясе побрякивал. Сейчас ему явно было неловко, а потому он заставлял себя быть более… приземлённым, что ли. А Венти не любил, когда к нему относятся как-то иначе, чем как ко всем остальным. — Ты так и не ответил на мой вопрос тогда, — произнёс он, закончив волосы переплетать и потянувшись. Тун Цюэ взглянул на него хмуро. — Господин Барбатос о чём-то меня спрашивал?.. — протянул задумчиво Тун Цюэ, а затем ойкнул и помахал ладонью в некоем отрицании собственных слов. — То есть, конечно, спрашивал… Господин Барбатос не мог бы повторить свой вопрос? Венти прыснул и нарочито раздосадовано покачал головой. Наверное, ему не стоило так делать — Тун Цюэ глаза распахнул так, будто его сейчас убьют за плохую память. — В Мондштадте все собираются, чтобы истории мои послушать, а Алатус нос воротит. Сильно бьёт по самолюбию, да? — протянул Венти, и сам едва ли вспоминая, какие конкретно слова использовал в тот день, но Тун Цюэ выдал длинное понятливое: «А-а» и замолк, раздумывая. Вряд ли Венти от него ответа вообще ждал — просто надеялся, что сможет тем самым разрядить повисшую над ними обстановку нервозности одного конкретного Хранителя Якса. Наверное, имея опыт общения с одними только Чжун Ли с Гуй Чжун, которые явно были куда более требовательны к себе и другим, чем Венти, Тун Цюэ даже помыслить себе не позволял, что с ним просто болтали. — Невероятно сильно, — убеждённо кивнул он, и Венти по тону голоса сразу понял — ну вообще не сильно. И всё же он фыркнул беззлобно, улыбаясь, и прибавил шаг. На поляне посреди густого соснового леса остальные Хранители Якса и Алатус шуршали бумажными деньгами, по очереди бросая их в костёр. С десяток глиняных кувшинов рядком пристроились позади Босациуса, и на некоторых можно было увидеть след сажи — а может, то был прах. Индариас бросила в костёр свою пригоршню бумаги, повернула голову к хрусту травы под двумя парами ног и ярко улыбнулась. — Тун Цюэ-диди! — крикнула она, неистово размахивая правой рукой в приветствии, и скорбное настроение, поглотившее поляну, издохло в мучениях. Остальные обернулись до того одновременно, что Венти тотчас решил, что они заранее договорились так себя повести. Впрочем, это решение быстро оказалось стёрто — Алатус не походил на того, кто стал бы развлекаться подобным способом. Тот снова был одет в одежды цвета Уван; может, потому, что на чёрном сажу видно меньше было, а может, потому, что изначально был готов к прибытию Хранителей Якса. Он бросил последнюю горсть бумажных денег в костёр, беззвучно произнёс что-то, едва губами шевеля и снова глядя в костёр, а затем полностью обернулся. — Ты бледный, — произнёс он, когда Венти и Тун Цюэ поравнялись со всеми. Венти смерил его полным скепсиса взглядом. За дорогу от постоялого двора до поляны с глаз почти полностью опухлость спала, но он был уверен, что под ними прорисовывались хорошие круги — почти такие же, какие были ещё совсем недавно у самого Алатуса. И всё же он вздохнул и потёр лоб. — Не выспался, — пробормотал он, а затем поднял взгляд. — Ты давно встал? Бросив краткий взгляд через плечо Алатуса, Венти увидел, как Хранители Якса нагружают друг друга кувшинами с прахом, о чём-то переговариваясь тихонько и то и дело на них двоих поглядывая по очереди. Их обсуждают, значит. — Успел гонца проводить, — протянул Алатус, едва заметно нахмурившись. Наверное, вспоминал, как разбирался с предложением о покупке кучи риса. Венти, конечно, мог сказать, что сожалеет, что не присутствовал в тот момент, но тогда он соврёт. Он бы с удовольствием проспал это действие — впрочем, так он и поступил. — Меня позвали на ужин во дворец, — сказал он, переводя тему. — Хочешь со мной пойти? Алатус нахмурился чуть сильнее и прикусил губу изнутри, взгляд в сторону отведя. Он задумчиво покачал головой. — Я буду там лишним. Подожду тебя здесь. Венти, конечно, мог возмутиться, сказать, что Алатус ни за что не будет на этом ужине лишним, но в этих словах определённо был смысл. Кроме Гуй Чжун с Чжун Ли да Хранителем Облаков, его никто не знал; вероятно, все будут вести себя не так, будто собрались поужинать в кругу друзей, но как-то натянуто. Так что он тихо хмыкнул и не стал настаивать. — Цзинь Пэн-а! — воскликнула Индариас, а затем подбежала к ним, держа по кувшину с прахом в каждой руке. Она обнимала их, как родных детей, и Венти моргнул, отгоняя странное сравнение, возникшее в мыслях — даже удивиться обращению позабыл. — Цзинь Пэн-а, мы собираемся устроить кое-какую заварушку в Долине Тяньцю. Пойдём с нами! — Цзецзе, — подала голос Бонанас из остального скопления Хранителей Якса, и Венти удивился мягкости её голоса — он не помнил, чтобы она хоть раз открывала рот в его присутствии, и тотчас об этом пожалел. Наверное, она очень хорошо поёт. — Ты снова это делаешь. Индариас возвела глаза к небу, а затем повернулась и, должно быть, показала Бонанас язык. Та чуть нахмурилась, но ничего больше не сказала. Венти тотчас подумалось, что у них уже был подобный разговор, который касался, скорее всего, местного зубодробительного этикета — точнее, того факта, что Индариас его старательно игнорирует. Не будь он настолько сонным, до дрожи в груди возжелал бы подождать и посмотреть, куда весь этот разговор приведёт, но даже сквозь заторможенное восприятие реальности он сумел заметить, что Алатус замялся. Он даже перед Чжун Ли и Гуй Чжун, находясь во дворце Гуйли, ответил на предложение отужинать непреклонным отказом — а тут медлит почему-то. Венти вполне мог наивно предположить, что он попросту не знает, как отказать Хранителям Якса, которые, если так посмотреть, отчасти были его коллегами в области борьбы с разного рода нечистью, но в таком случае Венти будет игнорировать самые что ни на есть очевидные вещи. Алатус хотел согласиться. Отчаянно, до напряжения в плечах и чуть сильнее выпрямленной спины, чем обычно. Венти достаточно наслушался историй его жизни и помнил, как тот с пещерным духом в Заоблачном пределе разобрался в обмен на горстку денег и молчание, чтобы понимать, насколько вся эта ответственность и должность главы Уван его тяготят — буквально запрещают делать то, что всегда умел и что ему действительно нравилось делать. Ведь, будь оно не так, то даже и не подумал бы самостоятельно искать подобное занятие в то время, когда Венти беззаботно палочки благовоний спускал за разговорами о политике во дворце Гуйли. Правда, это не значило, что ему нравилось, что Алатус хотел согласиться. Это было потенциально опасно — даже больше, чересчур опасно; не мог же терроризировать целую Долину Тяньцю какой-нибудь один ничтожный дух, верно? Да и само предложение как будто из воздуха появилось; слишком уж внезапно оно прозвучало, чтобы Венти не подумал, что в этом не могло быть замешано когда-то описанное желание Гуй Чжун сделать из Алатуса пятого Хранителя Якса. И это было чудовищно опасно. Но Венти уже об этом думал. — Я… — выдавил Алатус, всё ещё не решаясь дать хоть какой-то ответ, и Венти положил ладонь ему между лопаток и слабо улыбнулся. — Главе Уван нужно время, чтобы всё обдумать, — произнёс он как можно более спокойно, не позволяя волнению в голос просочиться. — Думаю, вам стоит пока разобраться с кувшинами. А потом вернётесь и услышите ответ. Как вам такая идея? Индариас на пару секунд отвернулась к своим, чуть склонила голову, губ не размыкая, а затем снова обратила к Венти с Алатусом взор и часто закивала, улыбаясь очень уж по-детски. Наивно. — Значит, договорились, — не стирая слабой улыбки, произнёс Венти, и Хранители Якса, вразнобой попрощавшись, исчезли в разноцветных всполохах. У Венти перед глазами краснота встала, а спала она, только когда Алатус повернулся к нему с таким волнением в глазах, что было сложно поверить в его существование. — Я не знаю, — выпалил он до непривычного эмоционально. О, это предложение, должно быть, просто выбило почву у него из-под ног, будто он Чжун Ли дорогу перешёл. Венти сжал чёрный рукав на его правом плече, изломив брови. На краткий миг стало стыдно за собственное нежелание Алатуса туда вообще отпускать. — Я… не знаю. Я не должен ставить свои желания выше обязанностей главы, я знаю, но… Он шумно выдохнул и опустил подбородок, всплеск эмоций подавляя. Венти нахмурился, не сводя с него взгляда. Неправильно, наверное, думать о таких вещах прямо сейчас, но ему нравилось, когда Алатус позволял себе при нём проявлять эмоции, хоть как-то отличные от обычного возвышенного спокойствия. По правде говоря, ему уже стоило привыкнуть к этому — хотя бы попытаться с той ночи в подвалах Усадьбы Ночи, — но каждый раз казался таким же сильным, как первый. — Как бы ты поступил? — спросил Алатус как будто у земли, а затем поднял взгляд. Янтарь его глаз светился едва ли не совиной настороженностью, но словно непривычного рода: эта настороженность грозила обернуться чем-то забитым. Венти, конечно, в угоду собственных опасений вполне мог начать строить из себя образцовый пример правителя: ответственного, готового с желаниями поступиться ради возложенных на его плечи обязанностей, — но тогда он соврёт. Соврёт так, что в зеркало смотреть не сможет несколько дней. — Ты знаешь, — выдохнул он, не решаясь на язык возложить мысль о том, что бросил бы все дела и отправился в объятия собственных желаний. Так он и сделал, когда в щель купола Декарабиана юркнул. Правда, он не помнил уже, какое дело привело его в Мондштадт, но какая теперь разница. Алатус отрывисто кивнул — конечно, он знал. Наверное, достаточно хорошо помнил, как Венти потащил его за собой в странствие, которое затянулось на два месяца, как выдумал наиглупейший предлог, чтобы остаться в Цинцэ, когда Предместье Лиша выдвинуло ультиматум, а ещё как отсылался на Двалина и его слова о долгом пути, чтобы убедить Алатуса, что Селестия не разлетится на части, если он задержится у него ещё на какое-то время. Венти просунул пальцы под тугой чёрный пояс, расшитый золотыми нитями в форме птичьих крыльев, и чуть дёрнул вниз. — Я обещал тебе полёт, — сказал он успокаивающе. — Потом легче будет принять решение. Алатус проследил за ним долгим взглядом, а затем медленно и осторожно кивнул. Венти слабо улыбнулся, всё ещё умудряясь как-то хмуриться, отпустил расшитый золотом пояс и прикрыл глаза. По ту сторону сомкнутых век мир опалился бирюзой, лопатки знакомый зуд обжёг, и он оттолкнулся от земли, в воздух взмывая. — Догоняй, — бросил он едва слышно, улыбаясь куда шире, и Алатус под ним скрылся за сосновыми ветками. Ненадолго — несколькими секундами позже позади раздался птичий крик, и Венти, на одном месте застыв, развернулся. Наверное, всем жителям Цинцэ и внимательным соседней деревни открылся потрясающий вид на то, как огромная птица кружит вокруг полуобнажённой фигуры с белыми крыльями, но Венти не обратил внимание на эту мысль. Он впервые мог позволить себе нормально разглядеть Алатуса при свете дня и отдавал всего себя этому занятию, голову то и дело поворачивая так, что та едва не закружилась. Внутренняя сторона гигантских крыльев блестела в свете солнца золотом. Чёрное с тёмно-зелёным плотно расползалось по телу, позволяя летать гораздо быстрее, чем большинство птиц, из макушки под сильным ветром почти не колыхались длинные перья, одно из которых самого хвоста доставало — длинного, подвижного, а ещё почти непозволительно невероятного. Изогнутый чёрный клюв, при свете блестящий, буквально кричал: Алатус — хищник. И только глаза — россыпь жидкого янтаря, знакомого и в какой-то степени ожидающего. Как будто птица не знала, какую реакцию на свой вид получит. Венти ярко улыбнулся, взмахнул крыльями и бросился вниз, к верхушкам сосен. Издав такой вопль, который можно услышать от ястреба, увидевшего полёвку во ржи, Алатус последовал за ним, плотно крылья к телу прижав. Всё это сильно напоминало полёты с Двалином. Они кружились вокруг друг друга, то к земле уходя, то резко ввысь взмывая, но Венти даже при всём желании не смог бы сказать, что лучше. Полёты с Двалином — это бесконечная тренировка, ведь тело его настолько огромно, что взмах крыльев запросто мог снести к самому морю. Полёты с Алатусом больше походили на развлечение, беззаботное и лёгкое. Судя по тому, как птица перевернулась в воздухе, пролетая мимо Цинцэ, Алатус тоже находил их полёт таковым. Он поджимал лапы к телу, и Венти стало интересно, каковы они наощупь. Он дождался, когда Алатус с ним поравняется, скользнул под него, подхватывая крыльями ветер, и резко перевернулся спиной вниз. Никакие крылья не были предназначены для того, чтобы летать «вверх ногами» долгое время, и Венти едва успел мазнуть кончиками пальцев по чёрным с тёмно-зелёным перьям у самых лап, прежде чем к земле всем телом потянуться. Перед тем, как перевернуться, он успел заметить, как Алатус вздрогнул, и услышать, как он издал недовольный клёкот, и рассмеялся. Он не знал, как долго они летали, но крылья его затрепетали от нескрываемого довольства, когда они вдвоём приземлились у того самого озера, в котором купались среди ночи. В лёгких — пустота почти что блаженная, как и в голове. Щёки казались горячими настолько, что даже касаться не нужно было — Венти знал, как сильно они раскраснелись. Он жадно глотал воздух, который был не таким разреженным, как под облаками, принял человеческую форму и едва успел вскинуть ладонь до того, как Алатус обратится тоже. — Постой! — воскликнул он, но задушено, и Алатус замер, до этого сжавшись так, будто готовился исчезнуть во всполохе чёрного дыма. Венти шагнул ближе и протянул ладонь, впрочем, не до конца. — Можно? Янтарные глаза, так сильно походившие на человеческие, что с трудом верилось, что прямо сейчас они принадлежали птице, сверлили его ладонь несколько секунд слегка встревоженным взглядом. Наконец, Алатус сомкнул веки, чуть опустил голову и ткнулся макушкой — тем местом, откуда длинные перья растут — в открытую ладонь. Тёплый. Пеньки только-только прорезавшихся перьев, пока ещё белых, в кожу врезались, но даже так — мягкий. Венти знал, что лучше всего гладить птиц либо ногтем, либо тыльной стороной ладони или пальцев; он развернул кисть и указательным пальцем — тем местом, где две фаланги сгибаются — провёл по покрытой перьями макушке. Алатус тихий недовольный клёкот издал — почти квохтал по-куриному, и Венти смеха тихого не сдержал, губ не размыкая, и вновь развернул кисть так, чтобы всей ладонью перья приглаживать. В ответ на это — чуть сильнее голова опущенная да трепыхание смежённых век. — Тебе так никто не делал? — спросил совсем тихо Венти и тут же за язык себя прикусил, едва ли заметив, как Алатус головой качнул — конечно, никто. Он помнил, что Гамигин предпочитал делать в качестве альтернативы, и тут же счёл это кощунством настоящим. Он и раньше, на постоялом дворе Аоцан, едва не дрожал от ужаса, представляя, как кто-то перья из его крыльев выдирает, но теперь… — Ты прекрасен, ты это знаешь? Алатус глаза распахнул, проследил за ним взглядом пронизывающим, а затем голову под сгибом крыла спрятал. Венти слышал клёкот тихий-тихий, смущённый донельзя, и улыбки не сдержал. Птицам нравилось, когда им грудь чешут. По крайней мере, Венти помнил, как зяблик в его ладони ещё вчера едва не растёкся от удовольствия. Он, прищуриваясь лукаво, зарылся пальцами в короткий чёрный пух и царапнул ногтями по толстой коже, где перья не росли. Алатус задрожал, и Венти сразу понял — понравилось. Он смотрел, чуть голову склонив, как тот высовывается из-под сгиба крыла, внимательно наблюдает за пальцами, в пухе теряющимися, и крыльями неловко взмахивает — хотя, скорее, удивлённо, будто и сам не ожидал, что понравится. Он попытался зажать ладонь клювом, но Венти резко одёрнул руку и ойкнул, прижимая её к груди. — Мне кажется, — заговорил он до того, как Алатус начнёт думать, с чем это движение могло быть связано, — что толщина моих костей несопоставима с твоим клювопожатием. Алатус на месте потоптался, как будто взлетать собирался и позу удобную принимал, а затем шею вытянул, клюв разомкнул — чёрный-чёрный, в свете солнца блестящий — и крайне осторожно, едва ли сжимая по-настоящему, обхватил ребро большого пальца Венти и потянул на себя. Тот почти коснулся ладонью плотно прилегающих друг к другу перьев на спине, когда замер, со всей силы кисть напрягши. — Ты уверен? — спросил он, и Алатус ворчливо закряхтел. Птицам не нравилось, когда их крыльев или спины касались. Им не нравилось, когда их насильно клали на спину, потому что эти действия неизменно казались им чем-то принудительным и ограничивающим. Лёжа на спине, они обычно чувствуют себя скованными, а потому остервенело ворочаются, чтобы встать на лапы, больно клюют твой палец и улетают куда подальше. Алатус напрягался постоянно, когда Венти касался его спины — птичьи повадки проявлялись. Конечно, со временем он привыкал и расслаблялся, но сейчас Венти чувствовал, как этим невесомым «клювопожатием» и ворчливым клёкотом к нему проявляют безграничное доверие, и это едва не заставило его расплакаться. Он осторожно провёл одними пальцами по птичьей спине, и Алатус низко-низко опустил голову. Некоторые птицы задирали хвост и расправляли крылья, когда им настолько нравились поглаживания, что одними только прикрытыми глазами невозможно было полностью отразить величину окутывающего их удовольствия. Алатус так, конечно, не делал, но опущенная почти до самой земли голова показывала примерно такое же состояние. О, нет, Венти точно расплачется сегодня. Он отнял руку, подождал, пока Алатус обеспокоенно вскинется, и обнял его за шею. Слова в горле путались, и он зажмурился, пытаясь склеиться обратно, а потому пропустил вспышку чёрного дыма и вздрогнул, когда спину две руки обвили, а тело — уже вовсе не птичье — прижалось к его собственному. — Спасибо, — пробормотал Алатус ему в плечо, и Венти заныл: — Не-ет, не говори мне такого, я же сейчас расплачусь, ну серьёзно! Только я успеваю подумать, что больше ты меня не удивишь ничем, как ты выдаёшь такое! Алатуса забила мелкая дрожь, о плечо, сокрытое свободной белой рубашкой, несколько выдохов ударилось, и Венти тотчас пожалел, что вообще решил его обнять — конечно, ему доводилось видеть, как тот фыркает, издаёт смешки беззвучные, даже улыбается слабо-слабо, но так, чтобы смеялся — никогда. В этом смехе пока ещё не было голоса, но по груди Венти такое тепло разлилось, что стало совсем очевидно — ещё немного, и загорится, как фитиль праздничного фейерверка, какие тут запускали пару раз в год. — Я, значит, исполняю свои низменные эгоистичные желания, а он благодарит, — забормотал ворчливо он, в себя прийти отчаянно пытаясь, и смех осторожно прекратился. Венти подумывал отстраниться, чтобы в лицо его заглянуть, но Алатус прижался к нему только сильнее, пальцами собрав больше белой ткани на его спине. — Ты был прав, — заговорил он тихо, и Венти непонимающе нахмурился. — Стало легче принять решение. Из сведённых к переносице бровей мигом исчезло недопонимание, оставив только мрачную догадку. Он уже знал, какой ответ получит, и сейчас пытался придумать, что на него сказать. — Хочу пойти, — произнёс Алатус, и Венти прикрыл глаза, в острое плечо щекой зарываясь. Он не использовал тактику фальшивого ответственного правителя — не собирался к ней прибегать и сейчас. Отговорить хотелось чуть ли не до дрожи в коленях, но тогда Венти неуважительно отнесётся к чужому желанию и не даст Алатусу той поддержки, о которой он молчаливо просит. Он вздохнул и открыл глаза. — У тебя остались тут важные дела? — спросил он. — Могу ими заняться, пока ты там. Его обняли ещё крепче — да разве такое возможно?.. — и Венти почувствовал беспорядочное касание сухих губ к правому плечу. Было приятно — ещё приятнее было бы, исчезни разграничивающая белая ткань вовсе. От этой мысли ветряные астры на щеках расцвели, и Венти едва не пропустил тихие слова: — Только передать опись товаров и транспортные накладные Син Сюжун. Сделаю это сам перед уходом. Что-то было в тоне его голоса, что сразу дало Венти понять — всего две его фразы обернулись волной невиданного облегчения, и беспокойство на краткий миг улеглось. Возможно, Алатус был рад — а может, и вовсе счастлив. Венти, конечно, всё ещё не мог заставить себя похлопать его по плечу и сказать: «Развлекайся», — потому что беспокойство хоть и улеглось, но полностью не исчезло. — Будь осторожен, — произнёс он очень тихо, но не успел продолжить: — Глава Уван! Господин Барбатос! — услышал он приглушённый вопль Тун Цюэ и первым отстранился. Он повернул голову к источнику звука — Тун Цюэ стоял в одном ли от них и размахивал в воздухе руками, стараясь внимание к себе привлечь. Что же, у него получилось. — Можешь опять сделать купол из ветров? — спросил Алатус, и Венти резко повернул к нему голову, вскинув бровями в неподдельном удивлении. — Как тот, который на Тростниковых лугах поднимал. Издав едва слышимое: «А-а», Венти отступил ещё на шаг, поднял руки к груди, очертил ими небольшой круг и поднял наверх. Весь мир скрылся по ту сторону плотного кокона из ветров, и Алатус, явно не позволяя себе подумать, приблизился к нему, заключил лицо в ладони и оставил аккуратный поцелуй на губах. Почему-то прямо сейчас, находясь внутри непрозрачного купола, когда в ли от них стоял Тун Цюэ и ждал их двоих, этот поцелуй показался куда более интимным, чем все, которые у них пока только были. Алатус отстранился на цунь и мазнул кончиком носа по его, и Венти опять расклеился: — Не делай так, я же совсем передумаю и не смогу тебя никуда отпустить! Алатуса, должно быть, эти слова сильно позабавили. Он улыбнулся — Венти едва глаза не сломал, пытаясь эту улыбку увидеть и навсегда запомнить её аккуратные черты — и вновь провёл кончиком носа по прохладной коже. — Люблю тебя, — произнёс он совсем тихо, и Венти потерял остатки концентрации, замерев и глаза широко распахнув. Купол из ветров распался, и Алатус, не стирая улыбки, ставшей чуть более слабой, отстранился и сорвался на лёгкий бег, на ходу вновь обратившись птицей и взмыв в небо, направляясь туда, где его ждал Тун Цюэ. Венти какое-то время наблюдал, как две птицы — огромная чёрная и поменьше медная — взмывают в небо, приближаясь к Цинцэ, как они исчезают на несколько минут, прежде чем вновь появиться над верхушками сосен, как они превращаются в небольшие точки и вовсе растворяются в облаках. Лицо болело от тщательно сдерживаемой улыбки, но вскоре остатки самообладания покинули его, и он прикрыл ладонью губы, чувствуя, как те расплываются в чём-то счастливом и донельзя кривоватом, а затем резко развернулся на пятках и упал спиной в траву. Он смотрел на небо — синее-синее, тут и там разорванное белыми клочками облаков, одно из которых серело и светилось золотым ореолом от скрывшегося солнца — наверняка оно тоже смущалось, став свидетелем только-только произошедшей сцены. В пустой голове ползала одна мысль, но никак не желала обращаться во что-то конкретное, и Венти раскинул руки в стороны, пальцами загребая зелёную траву. Только-только начался час Обезьяны. В письме Чжун Ли с приглашением на ужин значилось начало часа Собаки, и у него было ещё целых шесть часов на то, чтобы насладиться теплом солнца, прийти в себя, вернуть в свой словарный запас всё, что не было невнятными звуками, и отыскать Ли Шицин. Раз уж у него было свободное время, то вполне мог посвятить его урокам игры на флейте. Вряд ли это было так уж сложно. Возможно, справится за час.