Свойство памяти

Иногда, когда он выплёскивал слишком много энергии в один момент, Венти вполне мог проспать несколько дней кряду. Когда восстание только-только закончилось, завалы оказались разобраны, а тела — похоронены, Гуннхильдр рассказывала, что он проспал почти неделю, изредка сквозь сон улавливая чужие разговоры и даже умудряясь как-то на них отвечать. Сам Венти этого не помнил, но считал, что в такие моменты просыпалось его тело, а сознание торговалось с совестью за дополнительные пару минут сна, которые вполне могли растянуться на долгие часы. Проваливаясь в сон этим утром, Венти надеялся пропасть из мира часов на сорок. В последнее время, сколько бы он не проспал, просыпался он, как ему казалось, в разы более уставшим — в такие моменты обычно думаешь, что не стоило ложиться вовсе. В этот раз его посетила такая же мысль, соседствующая с невыносимой жарой, которая отдавалась тяжестью в голове, опухшими глазами, слабостью во всём теле и отсутствием хоть одной внятной логической цепочки в сознании. К его груди всё ещё прижимался спиной Алатус — казалось, за это время он совсем не сдвинулся с места. Он ровно дышал, из-под одеяла торчала одна только голова, и на лице его — по крайней мере, той части, которую Венти смог увидеть, чуть оторвавшись от подушки — не было ни одного следа страданий от обволокшей их жары. Сквозь закрытые ставни пробивались прямые солнечные лучи — не так давно был полдень. Похоже, Венти проспал не больше четырёх часов, но этого было недостаточно, чтобы выспаться — наоборот, появилось чёткое ощущение, будто его избивали ногами. Какое-то время он провёл, вслушиваясь в размеренное дыхание Алатуса, раздумывая, разбудит ли он его, если попытается аккуратно выбраться из кровати. Ему жизненно необходимо было открыть окно, высунуться из него наполовину, надышаться свежим воздухом, а затем спуститься к реке и броситься в неё с головой. Алатус не проснулся — только перевернулся на живот, по всей кровати раскидываясь сразу же, как только Венти встал. Тот неслышно раскрыл оконные створки, подставил лицо тонкому, почти незаметному ветру и глубоко выдохнул. Он рассматривал Цинцэ, где все давно проснулись, где жизнь горным ключом била, где старики пили горячий чай и играли в го, обмахиваясь простецкими веерами, где парочка детей развлекалась с некими игрушками, которых Венти раньше не видел. Среди простых людей — ни следа прошедшей ночи; словно ничего не произошло. Он помнил, как зажигались в окнах небольших домов свечи, как многие выходили на улицы, пытаясь понять, откуда доносится оглушительный грохот — сейчас создавалось впечатление, будто Венти всё это выдумал. Он поманил северные ветра пальцем и не сдержал тихого выдоха, когда всего его окутало прохладой. Ему бы выйти на улицу, добраться до реки и искупаться, но в тот миг, когда ветра закружились вокруг него, это желание немногим поблекло, грозясь и вовсе раствориться в прогревшемся воздухе. Возможно, в нём говорила лень, но сейчас дорога до воды казалась ему почти такой же нескончаемой, как путь из Спрингвейла до столицы Гуйли. Даже возможность раствориться в воздухе и сразу же очутиться на берегу, где он лягушек высматривал какое-то время назад, была какой-то неподъёмной. Он услышал стук и живо обернулся. Алатус не двигался в постели, то ли понемногу начиная просыпаться, то ли рухнув в объятия сна так глубоко, что ни один звук его не разбудит в ближайшее время. Никто не попытался открыть дверь с той стороны — значит, этим нежданным гостем не были Син Сюжун или Линь Чао. По ту сторону не доносилось ни единого звука — прислушивались. Венти подхватил первое, что под руку попалось — на белых нижних одеждах Алатуса всё ещё виднелись кровавые пятна и дырки от когтей, но они были куда лучшим вариантом, чем встречать кого-то с голым торсом, — и поспешил к двери. Та отъехала в сторону, и в глазах тут же зарезало от обилия рыжего и оттенков красного, к которым притягивался солнечный свет. — Господин Барбатос! — улыбнулась Индариас, и Венти тут же приложил к губам указательный палец, пересёк порог и тихонько закрыл за собой дверь. Он принял разумное решение не раздумывать над тем, почему Индариас никак не отреагировала на его внешний вид. Впрочем, та не без интереса разглядывала белый халат на нём, но ничего не говорила. В одной руке она держала знакомое копьё, пока второй прижимала к бедру какую-то тонкую книгу — отсюда Венти смог увидеть только тускло-зелёную обложку и толстые светлые нити, которые скрепляли страницы. — Что-то случилось? — спросил он, и Индариас мотнула головой. — Просто бегала от ответственности и решила вернуть Цзинь Пэну его копьё. Он оставил его на постоялом дворе вчера. — Бегала от ответственности?.. Индариас отмахнулась. Зашуршали неровные и ребристые страницы книги — должно быть, когда-то её уронили в воду. — В Долине Тяньцю осталось несколько призраков, а я не особенно люблю заниматься мелкой работой, с которой и простые Яксы справятся. — Она легко пожала плечами и возвела к потолку взгляд, тем самым, похоже, показывая, что разобраться с каким-то призраком ей будет так же просто, как открыть кувшин с вином. Венти не знал, поддерживал ли подобное отношение к делам, ведь в равной степени мог как удержать взрыв на Солёных землях, так и стать заменой вееру в жаркую погоду, если его об этом попросят. Когда солнечные лучи попадали на лезвие копья, то сверкало чистотой — что-то Венти подсказывало, что Алатус вряд ли в Долине Тяньцю находил время побеспокоиться о виде своего оружия. Наверное, Хранители позаботились об этом перед тем, как вернуть. А у них в тазе с водой всё ещё плавал чей-то окровавленный пояс… — А-Пэн сейчас спит, — произнёс он медленно, — но я могу передать ему копьё, если хочешь. Заодно постираю пояс, которым вы перевязали ему ногу. Можешь подождать минут… семь, если у тебя есть время. Индариас ярко улыбнулась и протянула ему копьё. Нефритовые иглы, на кинжалы похожие, сверкали при свете солнца и казались довольно безобидными, но Венти легко представил, как те разрывают чью-то плоть, и сразу же захотел отложить его куда-нибудь в сторону. — Свободного времени у меня полно! — воскликнула Индариас, а затем ойкнула, когда Венти посмотрел на неё страшными глазами. Из комнаты за его спиной не донеслось ни звука. — Всё лучше, чем всякую мелочь по городу отлавливать. А можно с вами пойти? Венти моргнул, а затем неопределённо пожал плечами — её компании он не возражал. Правда, он несколько не понимал, что интересного может быть в простой стирке пояса, но если уж Индариас было настолько нечем заняться, что перспектива сидеть на скамеечке, разглядывая, как он шоркает по плотной ткани цветочным мылом, оказалась встречена так ярко, то пускай. Он оставил копьё в углу рядом с длинным низким комодом, подхватил довольно увесистый таз с водой, в котором всё ещё плавали пояс с полотенцем, и так же тихо покинул комнату. Если бы Алатус в тот момент, когда Венти соревновался с тазом в силе, не перевернулся с живота на бок, его с лёгкостью можно было бы счесть мёртвым — настолько недвижимым и бледным он был. Уже в купальне Индариас опустилась на низкую скамью, где обычно вещи оставляли, и поджала ноги, с интересом наблюдая, как Венти пытается отстирать следы крови с пояса мылом. То норовило выскользнуть из его мокрой ладони, шлёпнуться в воду и оставить ещё больше грязных следов на злосчастных нижних одеждах Алатуса, которые Венти не додумался поменять на свою рубашку. Та, кажется, валялась где-то под низким столиком в комнате на втором этаже постоялого двора. — Расскажешь, что в Долине Тяньцю происходит? — спросил он, и Индариас вскинула брови в неподдельном удивлении. — Цзинь Пэн-а вам не говорил? — Только о каком-то демоне, которого он пытал, чтобы выйти на другого демона, которого вы вместе убили. Это ведь не всё, да? Индариас несколько секунд молчала, прикусив нижнюю губу и задумчиво постукивая указательным пальцем по подбородку, а затем выпрямилась и приступила к рассказу. Пока она говорила обо всём, что произошло с ними и с Алатусом за последние три дня, вкладывая столько подробностей, что основная цепочка событий неизбежно терялась, Венти успел оттереть кровь с пояса и трижды уронить мыло в таз с водой на особенно напряжённых моментах. Что удивительно, Индариас казалась воодушевлённой всем, что лилось с её уст водопадом. — Серьёзно, господин Барбатос, это надо было видеть, — произнесла она в конце. — Я думала, он фэй-фэю глотку голыми руками порвёт. А с фэем? Я бы побрезговала ему глаз выцарапывать, так ещё и клювом!.. Я уже молчу про Ночной Шелест Тысячи Шагов и то, как он всю ночь с семьёй Хуа возился, хотя его вообще никто не просил этим заниматься. Венти тихо хмыкнул, не сводя взгляда с её сведённых коленей. Фэй, фэй-фэй — всё это сливалось в какую-то одну невнятную массу, которую его голова была не в состоянии обработать. Признаться, он всё ещё чувствовал себя недостаточно свежим и живым, чтобы основательно думать над чем-то. Пускай он уловил всё, о чём Индариас ему говорила добрые десять минут, но понял он только в общих чертах и слишком расплывчато, чтобы полноценно поддержать разговор. — Он сказал утром, что мог бы справиться с этим демоном один, — всё же сумел протянуть он. — Заняло бы больше времени, но всё же. Мне… интересно, что ты об этом думаешь. Индариас мечтательно ахнула. — О, он мог бы. Понятия не имею, что Гамигин с ним делал!.. — Венти знал, но посчитал, что ни за что и никому не станет об этом рассказывать. — Конечно, понятно, что в команде он работать вообще не умеет, но это нормально, если ты был чьим-то единственным личным учеником. Мы тоже не сразу поняли, как работать друг с другом, поэтому глупо было бы надеяться, что Цзинь Пэн-а в бою будет делать только то, что ему сказали. Она вдруг задумалась пуще прежнего, вцепилась обеими руками в край скамьи и чуть качнулась назад, как если бы собиралась уткнуться спиной в стенку большой бочки, в которой все моются, но та была слишком далеко. — Эргэ даже сказал, что он ему умудрялся приказы отдавать во время боя. Так удивился, что тотчас сделал то, что велели, представляете? Не будь он главой Уван… Индариас махнула рукой и цыкнула, не закончив мысль. Впрочем, Венти и без озвучивания вполне был способен догадаться, что именно она хотела сказать. — Ваша работа кажется опасной, — произнёс он без единого следа уверенности, и Индариас пожала плечами. — Мы всегда выручаем друг друга, так что серьёзной опасности как-то и не случается. Зато наши земли — самые безопасные во всём королевстве. Даже фонарики, которые призраков отпугивают, почти перестали у входа в дом вешать. Может, только в Праздник весны. За это я и люблю свою работу — ты всегда полезен. Если так подумать, Венти, и правда, за всё время странствий за последние полтора года ни разу не видел, чтобы простые люди в Ассамблее Гуйли вывешивали или ухаживали за защитными фонариками у своих домов. Даже в Усадьбе Ночи такой был, но не там. Он призвал ветряные потоки со всей комнаты, удерживая в руках мокрый чистый пояс, и тот довольно быстро высох. Индариас похлопала, улыбаясь, и быстро свернула его, прежде чем спрятать в рукаве. В глазах её едва заметно задумчивость плескалась, будто возвращаться в Долину Тяньцю не хотелось, но и достойная причина навязаться и остаться подольше не находилась. Она вышла вслед за Венти в зал на первом этаже, где собрались пообедать старики, и один из них рассказывал какую-то историю, начало которой было безнадёжно пропущено: — …А я дурачком прикинулся, говорю, мол, конечно-конечно, благородный господин, я точно перестану выращивать тут просо, вот прямо сейчас выровняю для вас тропинку! — А Гамигин что? — с крайней заинтересованностью спросил его приятель, сухой и низенький. Венти отвернулся от них и сделал вид, что не прислушивается. — Так хмыкнул и ушёл! — А ты что? — А что делать? Продолжил просо сеять! Из-за дальнего столика разнёсся старческий хохот, который довольно быстро скатился в обсуждение правителей, которые совсем не понимают, чем занимаются обычные люди, но Венти перестал их слушать. Он, конечно, пропустил большую часть истории, но всё осталось ему довольно понятным и достаточно смешным, чтобы не сдержать улыбки. Он хотел было уже попрощаться с Индариас и вернуться в духоту комнаты Алатуса, но Индариас вдруг ухватила его за рукав. — Господин Барбатос, я совсем забыла! — воскликнула она, и Венти обернулся. Индариас обеими руками, вытянув локти и выпрямив спину, протянула ему книжку, с какой явилась в Цинцэ. Похоже, эту книгу, и правда, когда-то роняли в воду — иероглифы на обложке, которые складывались в название, чуть смазались, но всё ещё можно было прочесть самые большие: «Канон Чистой девы». Венти видел эту книгу впервые, но что-то в этих трёх словах настораживало. Он, чуть нахмурившись, принял рукопись и попытался открыть её на случайной странице — Индариас подалась вперёд и захлопнула её до того, как Венти различит хоть одно слово. — Не здесь, — протараторила она. — Лучше почитайте её с Цзинь Пэном, когда будете вдвоём. — Что это? — не удержался он. Индариас многозначительно хихикнула, не размыкая губ, отстранилась, неуклюже поклонилась и растворилась в огненном всплеске. Простояв несколько секунд, как будто его по голове треснули, Венти пару раз моргнул, взглянул на обедавших стариков, которые и не думали на него внимание обращать, и повернулся к лестнице на второй этаж. Даже к лучшему, что на их разговор с Индариас никто внимания не обратил — ему не хотелось путаться в объяснениях, почему его тело скрывают чужие одежды. Алатус всё ещё спал, но теперь вновь лежал на животе, заняв собой всю постель. Должно быть, он за свою жизнь привык спать один, а потому в любой удобный момент занимал собой столько места, сколько сможет. Понаблюдав немного, как вздымается его спина, не укрытая одеялом, поборов желание ткнуть кончиком пальца в родинку под левой лопаткой, Венти приблизился к низкому столику, поставил на законное место чайный набор и сел спиной к бамбуковой кровати. Он не закрыл за собой оконные ставни, а потому духота в комнате почти полностью растворилась в свежем воздухе. Солнце обещало в скором времени спрятаться за гору, на вершине которой они медитировали когда-то, но пока что не было нужды в том, чтобы прищуриваться. Первые пару страниц «Канона Чистой девы» он читал вполне спокойно. Многие термины и формулировки избегали его понимания, но, подумав немного, вполне можно было догадаться об общей сути. Дальше же… В какой-то момент Венти понял, что распахнул глаза так широко, что им вот-вот придётся на лоб лезть, а брови вскинул так, что на лбу скоро складки появятся. Он продолжал читать, одновременно умудряясь крыть Индариас всеми известными ему ругательствами и пытаться понять, что именно она хотела сказать этим… подарком. На задворках сознания шуршала почти незаметно мысль о том, был ли «Канон Чистой девы» одной лишь её идеей, или к этому приложили руки и другие Хранители. Одно он знал точно — такую книгу надо спрятать в самый дальний угол, а ещё лучше — предать огню и сделать вид, что никогда не брал её в руки. Он едва не уронил её, когда его обняли сзади. Алатус уткнулся щекой в его правое плечо и шумно выдохнул, явно не до конца проснувшись. — Что читаешь? — спросил он хрипло, и Венти захлопнул книгу, чувствуя, как щёки горят. Он, конечно, вполне мог отшутиться, придумать что-то, чтобы не посвящать Алатуса во всю эту историю с визитом Индариас, но он понимал, что все эти действия вызовут куда больший интерес. Может, он слишком увлёкся чтением, но Венти совершенно пропустил тот момент, когда Алатус проснулся — сам виноват теперь, что не успел спрятать этот ужасный во всех отношениях трактат куда-нибудь, а ещё лучше — в окно вышвырнуть. Выдохнув, он заставил взять себя в руки и произнести как можно более ровно: — Одну очень высокую и очень духовную литературу. Не сдержался — уронил в тон голоса несколько капель издёвки. Он почувствовал, как Алатус вытянул шею и упёрся в его плечо подбородком, должно быть, чтобы прочитать название. Венти перевернул книгу четвёртой страницей обложки вверх, где не было написано ни одного слова. Поздно — Алатус успел вникнуть в смазанные иероглифы и подобрался. Он явно не слишком осознанно обнял его поперёк живота чуть крепче и выдохнул: — Откуда это у тебя? Венти готов был взмолиться Селестии, чтобы его подозрения не оправдались и что Алатус не читал эту книгу раньше. Одна рука с его живота исчезла, и он тут же вытянул локти, не позволяя вырвать это пустое изведение бумаги и чёрной туши из пальцев. — Отдай. Вот теперь в Венти заиграл азарт. Он явственно услышал в голосе над правым ухом что-то смущённое и наигранно сердитое. Прыснув, он подался грудью вперёд, сгорбился, едва на стол не улёгся и попытался вытянуться так сильно, чтобы Алатус, за ним последовавший, не завладел «Каноном Чистой девы». Тот попытался дёрнуть его за запястье, привстать на колени, лечь на его спину; проехался подбородком по спутанным волосам на затылке, соскользнул шеей на изгиб плеча, напрягся на долю секунды и почти дотянулся до книги. Венти как можно быстрее призвал ветра и отшвырнул её на другой конец стола, схватил Алатуса под локти и прижал его руки к груди. — Всё, всё, хватит, перестань!.. — зачастил он, едва дыша от смеха, чувствуя, как лоб греется от поверхности стола, куда падало солнце. Алатус пробормотал что-то неразборчивое, но сдался. Кое-как усевшись ровно, Венти запрокинул назад голову, затылком в обнажённое плечо утыкаясь, и шумно выдохнул, вкладывая в этот звук голос. То был измученный стон того, кто только что смеялся до боли в животе. Кто бы мог подумать — повозись немного, как ребёнок малый, и всякое желание помереть, какое преследовало его утром, иссякнет. Правда, на смену ему пришло нечто задорное. — И всё-таки, — протянул он, не отрывая взгляд от потолка и продолжая улыбаться, — я кое-что не понял. Издав почти такой же шумный выдох, но без голоса, Алатус зарылся в его плечо лбом и загрёб пальцами белые одежды. Кажется, он приготовился к чему-то крайне постыдному, и правильно сделал. — Это роман такой странный, — продолжил Венти, отнимая одну руку от запястий Алатуса и приманивая ветрами книгу обратно к себе, — или карманное руководство по миру… людских форм удовольствия? Он поверить не мог, что сумел завернуть своё понимание «Канона Чистой девы» в подобную формулировку, когда в голове в храмовые гонги звенела мысль, что это извращение полное. Конечно, он не вчера родился — знал, откуда берутся дети, понимал, что подобным занимаются не только из соображения продолжить род, — но чтобы подробно расписывать все действия и укладывать их в целую книгу… — Второе, — пробормотал Алатус, не отрываясь от его плеча. В голове зашумело от неудобной позы, и Венти выпрямился и чуть повернул голову. — И ты, я так понимаю, читал её? Алатус обнял его чуть крепче, как будто всеми силами хотел прекратить этот разговор, но не знал, как именно. А Венти было слишком интересно, чтобы отступить, и он слишком развеселился недавними копошениями, чтобы придумать другую тему для разговора. — У наставника и мудреца Ли, — всё же забормотал Алатус, — были разные взгляды на… некоторые вещи. Гамигин считал, что любые отвлечения от совершенствования склоняли к неправильному пути — это Венти помнил. Алатус всё время отдавал тренировкам и делам благородного мужа, а потому совсем не интересовался подобными вещами; возможно, господин Ли дал ему ознакомиться с «Каноном Чистой девы» во время одного из своеобразных «наказаний», когда они пили чай и посвящали вечер поэзии. Интересный, конечно, человек. — Он просто давал её тебе почитать? — спросил Венти и тут же представил, как на лице Алатуса проступает страдальческое выражение. Бледные пальцы загребли белые одежды только сильнее и чуть дёрнули. — Спроси что-нибудь другое. — Но мне интересно! Пока Алатус собирался с мыслями и страдал от каких-то внутренних противоречий, Венти успел пару раз перевернуть страницы. Этот текст был не просто похож на руководство — все действия в нём описывались с небывалыми подробностями так, будто автор пытался вывести какой-то универсальный рецепт. Тут и там встречались утверждения, что подобные занятия укрепляют здоровье и благотворно влияют на развитие жизненной энергии. Очень сильно хотелось назвать это всё бредом, но откуда Венти знать — он был Богом; строение его тела отличалось от людского, поэтому и понимание интимных и полезных занятий было совершенно другим. Ему было достаточно прочитать несколько страниц «Канона Чистой девы», пока Алатус спал, чтобы осознать уровень собственного отличия от смертных. Например, стало понятно, что именно означал жар в груди, который растекался по груди в тот вечер, когда они целовались на вершине каньона Светлой Короны в Мондштадте несколько дней назад. — Он сидел рядом и объяснял, — заговорил Алатус быстро, и Венти до того увлёкся собственными размышлениями, что не сразу понял, о чём речь. — Хотя всё было понятно. Венти понятливо хмыкнул и перевернул страницу. Если незадолго до пробуждения Алатуса он находил эту книгу ужасным расточительством бумаги и чёрной туши, то сейчас его почему-то затянуло. — Почему тут почти не называют вещи своими именами? — спросил он, пролистнул немного назад и ткнул пальцем в середину одного из столбиков на левой странице. — И так понятно, что означают эти все… нефритовые стебли и яшмовые врата. Зачем менять? Алатус издал полный мучения стон, и он был лучшим, что Венти удалось услышать за это утро — даже лучше обрывка истории о Гамигине и просо. — По-другому звучит пошло. — А «беседка удовольствий», значит, просто образец благочестия и!.. Алатус стремительно отнял ладонь от его груди и закрыл ему рот — хохот в горле встал такой, что всё тело затряслось. Давили не слишком сильно — вполне можно было продолжить разговаривать. Очевидно, так Алатус намекал, что ему настала пора заткнуться и сменить тему, но сделал он это так, что останавливаться не хотелось из чистого принципа. Венти поднял книгу так, чтобы Алатусу не пришлось ломать шею в надежде увидеть текст, и ткнул пальцем в другую часть левой страницы. — Красная жемчужина, — зачитал он почти что величественно, и давление ладони увеличилось в разы — голова чуть качнулась назад. Алатус сжал зубами его плечо сквозь дырявые белые одежды, и Венти дёрнулся, пискнул в его ладонь, задрожал от смеха, зажмурился. Он отбросил книгу на стол и зарылся пальцами в спутанные волосы на чужом затылке. Смешно; до чего же это смешно. Возможно, это было не слишком-то и честно — заставлять Алатуса раздирать себя изнутри от небывалого смущения, пока ты ржёшь, как лошадь. У того же Чжун Ли были более благородные поводы посмеяться в одиночестве: чужое неумение есть палочками и фокусы с вытаскиванием моры из неочевидных мест. Конечно, покатываться со смеху прямо сейчас было не очень-то и честно, но Алатус, наконец, перестал закрывать ему рот ладонью и даже разжал зубы на плече, наивно посчитав, что издевательства на этом закончатся. — Но вот что конкретно хотела этим сказать Индариас?.. — поинтересовался Венти как будто в воздух, и Алатус вновь обречённо застонал. — Ещё и Ин Да… Венти очертил кончиками пальцев круги у него на затылке, и Алатус расслабился всем телом. До чего же удобно, оказывается, так иногда делать. — Да брось, они на нас глядели всё то время, что мы разговаривали после погребения этих, как их… цзянши. Я бы удивился, если никто из них не сделал бы чего-то такого. Досадно, конечно, что тут написано только про отношения между мужчиной и женщиной, но… Алатус легонько ударил расслабленной ладонью его по лбу и предупреждающе прикусил плечо снова, и Венти прыснул. — Оставь ты эту книгу в покое, — пробормотал Алатус, и Венти закряхтел, пытаясь дотянуться до «Канона Чистой девы», не прибегая к силе ветров. — Подожди, там ещё картинки были!.. — Сяо фэн! Два слова — ушат прохладной воды. Венти тотчас прекратил за книгой тянуться, чувствуя, как щёки горят и губы растягиваются в чём-то кривоватом. Мигом вспомнилось, как Алатус лежал у него на бедре и придумывал прозвище в стиле родных земель, пока они скрывались от лучей заходящего солнца в Мондштадте. Он опустил руку, какой пытался подцепить уголок книги, чуть сжал бледные холодные пальцы и опустил голову. — Скажи так ещё раз, — произнёс он и почувствовал, как о плечо резкий поток воздуха разбивается — Алатус издал смешок. Лёгкий мазок кончиком носа по белым одеждам, и внутри что-то к горлу подскакивает, а тело ватой начиняется. Он почувствовал, как ослабляется ненамного пояс, завязанный абы как перед встречей с Индариас, и ткань аккуратно съезжает по перекату плеча. — Сяо фэн, — выдохнул Алатус совсем тихо и коснулся горячей кожи губами. Веки сомкнулись сами собой; со вторым поцелуем Венти чуть склонил голову к левому плечу, почувствовал, как его косичку невесомым касанием отводят за ухо. С губ неровный вздох сорвался. — Это на тебя так влияет «Канон Чистой»?.. Договорить не успел — слова все в горле сбились в ком невнятный, когда тонкую кожу на шее предупреждающе сжали зубами. Алатус осторожно коснулся губами того же места и пробормотал, не отстраняясь: — Перестань. Скользнул чуть выше — недавно остриженные волосы щекотку на коже вызывали, но почти незаметную. Сухие губы коснулись изгиба челюсти под ухом, и Венти не сдержал нового вздоха. Всё это отчего-то напоминало ту ночь, когда была убита Владычица морей. Венти понятия не имел, отчего вспомнил об этом прямо сейчас, но от одной мысли в груди как будто свечку зажгли — поднесут к сухостою, и разгорится полноценный пожар. Он почувствовал, как Алатус чуть приподнялся, усаживаясь удобнее, как ноги вытянул и щиколотками подцепил его, ближе прижимаясь. Неудобно; Венти завалится назад, если совсем расслабится — положил ладонь на обёрнутое белым шёлком колено и чуть сжал. Всё нутро вперёд тянулось без какой-либо причины, и он сильнее сгорбился — одежды съехали с правого плеча ещё сильнее и болтались теперь на согнутом локте. — Чем занимался, пока меня не было? — спросил Алатус совсем тихо в самое ухо, и тепло его дыхания мелкой дрожью по всему телу разбежалось. Венти мог бы попросить его не спрашивать ни о чём, пока сознание растворялось в ненавязчивом звоне — всё внимание чужие прикосновения захватывали до того всепоглощающе, что подумать о чём-то конкретном вовсе не получалось. Губы его — сухие и тёплые, а ладони будто холод излучали. Они осторожно пробирались под нижние одежды, невесомо оглаживали бирюзовый символ на груди, как, вероятно, хотели с той самой ночи, когда по Тростниковым лугам вода разлилась, и всё это — охватывающее, слишком аккуратное и до невозможности чувственное. С губ тихий постыдный звук сорвался, когда на живот ладонь легла и чуть вверх повела, когда губы вернулись к изгибу шеи, когда дыхание тонкую кожу опалило. — Ли Шицин, — всё же сумел выдохнуть он, чувствуя, как всё тело безвольностью оборачивается, — научила играть на флейте. Алатус тихо хмыкнул, скользнул пальцами выше по груди, пока не уложил ладонь на то место, где Сердце всеми кострами мира пылало. Руки у него — холодные, почти остужающие, но согревающиеся от жара кожи. — Та, которая в комнате наставника тогда была? — Она очень попросила забыть об этом… Того места, где линия роста волос проходит, коснулись губами. Венти низко опустил голову, глаза разомкнул — взгляд споткнулся о ног переплетение, возникло странное желание скользнуть по чужой щиколотке, штанами не закрытой, сводом стопы, но извернуться так вряд ли получится. — В Мондштадте, — забормотал Алатус, кончиком носа скользнув к холке, — ты хотел укусить меня здесь? Он коснулся губами шейного позвонка, под кожей прибрежной скалой торчащего — получилось только скомкано угукнуть. — Почему здесь? Ладонь с его груди чуть скользнула вниз, то ли обратно к символу вернуться намереваясь, то ли ещё куда — Венти, себя не помня, вцепился в его запястье, на месте удерживая. — Волки так, — выдохнул он, горбясь и опуская голову ещё сильнее, — показывают принадлежность. Так бы они поняли, что на тебя нападать нельзя. Указательный палец аккуратно скользнул по коже — будто вопрошая, можно ли зайти дальше. Венти отнял руку от его запястья, надавил ладонью на край стола, побаиваясь, что вот-вот завалится вперёд. О кожу шеи выдох разбился — по плечам вновь дрожь пробежала. Щёки жар охватил такой силы, что начинало казаться, будто он вот-вот загорится синим пламенем. — Почему ты думал, что мне не понравится? — протянул Алатус, и перед глазами всё заволокло золотистым свечением. Венти прижал ко рту ладонь, не позволяя с губ слишком громкому звуку сорваться, когда его Сердца коснулись кончиками пальцев. Он помнил, как его касались в прошлый раз — тогда он сам себе казался семянками одуванчика, которые Алатус пытался пересчитать, не тревожа. Его едва не подбрасывало на месте от постоянной дрожи и разливающегося по всему телу жара, который был каким-то тянущим, каждый раз, когда эти пальцы невесомо оглаживали лазурные грани хрусталя и пластины; сейчас Алатус явно знал, где надавить, где ногтем подцепить, а где — крохотный круг очертить. Руки его — почти что ледышки, хотя спал под тёплым одеялом, спиной прижимался к груди Венти в постели и находился под лучами солнца сейчас. Не могли его руки быть настолько холодными, но всё же были, хоть и немного отогревались от тепла Сердца. И всего этого было так много, что мысли все из головы вылетели разом. Он едва ли чувствовал, как кожи плеча губами касаются, как прижимаются грудью к спине без малейшего следа неловкости, как второй ладонью внутреннюю сторону бедра сжимают и тут же отпускают, поднимаясь к животу и оставаясь там. В голове едва не темнело от частого дыхания — каждый раз, когда грудь вздымалась, касания становились чуть смазанными и неловкими, отчего жар обращался уколом тупой иглой, выстрелом из рогатки. Он кое-как отнял ладонь от лица, сдерживаясь, и выдохнул: — Тебе бы понравилось?.. Алатус обхватил Сердце всей ладонью, аккуратно сжал зубами кожу на плече; Венти не знал, в какую сторону выгибаться, но в тот же миг вновь ладонью рот прикрыл, жмурясь и мелкой дрожью исходя. Плечом чувствовал чужую улыбку — издевается, явно мстит за «Канон Чистой девы». — Что бы мне понравилось? — услышал тихое, какой-то зловредной интригой наполненное, и взял себя в руки. — Разве тебе бы понравилось всецело принадлежать кому-то? Пальцы чуть дрогнули — внутри него будто выстрел из баллисты раздался. Большим Алатус провёл по Сердцу, будто пыль со статуэтки стирал, хоть и следа её не было — ладонь вновь ко рту вернулась, резкие звуки заглушая. — Не знаю, — выдохнул Алатус едва слышно, касания смягчив. В нос воздух свежий забился и как будто разреженный, словно они прямо сейчас на вершине горы оказались. Кожу прохладные ветра заласкали, послышался шелест книжных страниц, стук мягкой обложки о пол — нужно было взять всё под контроль, чтобы разгром полный в комнате не учинить, но получилось только дыхание чуть более ровным сделать. Пускай он и спрашивал, понравилось бы Алатусу, принадлежи он кому-то всецело, сейчас, когда под лопатками лёгкий зуд прорезался, норовящий разрастись из слабого в неудержимое фортиссимо, когда под кожей дрожь деревянными молоточками била, когда спина приникала к груди обнажённой как можно ближе — понимал, что и сам готов принадлежать. Что Алатус прямо сейчас волен сделать с ним всё, что вздумается — и у самого не было ни мыслей, ни потаенных желаний как-то этому противиться. Зажмурился ещё крепче — едва звёзды из глаз не посыпались. Почувствовал давление чуть выше того места, где большой палец с указательным соединяются; рука расслабилась против его воли, но он позволил Алатусу сжать его ладонь. — Не холодно? — спросил он совсем тихо, и Венти выругался бы, если бы мог себе это позволить. — О, Архонты, — выдавил, стискивая пальцами его левую ладонь. — Взорвусь сейчас, честное слово. О шею смешок разбился, и в ушах водный заслон взорвался канонадой баллист; он выгнулся вперёд, глаза распахнув, успевая заметить, как золото затухает. Навалился рукой на край стола, чувствуя, как перья по чужой коже скользят и заставляют Алатуса отшатнуться. Подался вперёд ещё сильнее, явно неспособный встать или подвинуться — всё тело ватным стало, медью начиненное и шёлком обёрнутое. Под носом влага мельчайшими каплями застыла, во рту сухость расцветала с каждым тяжёлым вздохом. — И правда, — раздалось тихое за спиной, обратившееся лёгким касанием между лопаток. Венти фыркнул, когда крылья мелко-мелко затряслись, и чуть расправил их, как бы намекая, что можно прикоснуться к ним смелее — не растает. Чувствовать, как пальцы в пух на основании крыльев зарываются самыми кончиками, непривычно. Обычно он раздражённо хлопал их ладонью по перьям, когда они начинали вести себя слишком вольно — а тут они умудряются одновременно расслабиться и чуть вытянуться, как будто потоки воздуха в небе пытаясь поймать. Алатус тыльной стороной ладони провёл по оперению — почти невесомо, явно побаиваясь сделать что-то не так. Сам же Венти ребром большого пальца стёр влагу из-под носа и шумно выдохнул. — Так картинки в этом вашем трактате разглядывать будем? — спросил он несерьёзно и почувствовал, как одно из его перьев чуть оттягивают. — Насколько мягкая из них будет подушка?.. — услышал он нарочито заинтересованное и не сдержал смеха.