Свойство памяти

Его нога застряла в стремени седла. Лошадь визжала, истерично пытаясь выбраться из трясины, которая только затягивала её сильнее с каждым движением. Он тянул на себя поводья в надежде усмирить кобылу — не помогло. Он бросил поводья, поставил одну ногу на седло и с силой вырвал вторую из стремени — что-то то ли хрустнуло, то ли порвалось, и всю стопу такой болью заволокло, что мир едва не погряз во мраке. Он вскрикнул и рухнул на кочку, плечом на торчащую сухую ветку напоровшись. В ушах стоял лошадиный визг и внезапно замолк. Раздалось глухое бульканье, и он, подавив всхлип, кое-как поднялся на ноги и бросился вглубь болота. Все его золотые одежды в грязи и тине измазались, сумка с провизией и сменным бельём потерялась ещё полчаса назад, а в горле огонь горел от бега. За спиной затрещали сухие кусты. — Пошёл прочь! — заорал он, дыханием сбиваясь, и кратко обернулся. Позади никого не было, но он знал, что за ним кто-то гонится. Запнувшись о корягу, он грузно повалился на землю, ободрал лицо о ветки и сухую траву, закашлялся от попавшей в нос тины, перевернулся на спину. Содранные о поводья ладони обжигало каждый раз, когда он пытался отползти назад. — Моё имя Цзин Сюэ, я посол из Ассамблеи Гуйли, ты не имеешь права!.. Он соскользнул с твёрдой земли, повалился в глубокое болото. Грязные воды сомкнулись над его головой, и вокруг стало совсем тихо.

***

Прижавшись к стене, Венти опасливо выглянул в окно. Приходилось щуриться, чтобы различать людей и их действия среди всполохов нарядных, но в основном бедных одежд. Красное пятно, которое называли Тао Хэюнем, усердно пыталось пробраться через лабиринт светлых нитей, растянутых между стволами старого бамбука — одни гости его подбадривали, другие заливисто хохотали и подшучивали, что даже кабан справится с задачей лучше. Венти прыснул, осознал, что никто не обращает внимание на распахнутое окно на втором этаже постоялого двора, и привалился плечом к обшарпанной раме с куда большей уверенностью. — Эти нити означают трудности, которые Тао Хэюнь готов преодолеть в браке? — спросил он, и Алатус издал длинный вздох. Он с самого начала сидел на полу, уложив на подоконник локоть и уронив на ладонь голову, и явно не думал о том, как отнесутся жители Цинцэ к такому откровенному наблюдению. — У тебя больше воображения, — отозвался он как будто без особенного интереса, но Венти ненавязчиво следил за ним некоторое время назад — тот глаз не сводил с происходящего на улице. Тао Хэюнь споткнулся об одну из нитей, пытаясь пролезть через довольно узкий проход в лабиринте, и рухнул на землю, разорвав всё, что было вокруг него. Цинцэ вздрогнул от общего хохота, а одна из подружек невесты, одетая в розовое, протянула раскрытую ладонь. Жених вытащил из рукава небольшой конверт из красной плотной бумаги. — Что он делает? Алатус неопределённо повёл свободным плечом. — У нас жених должен доказать семье невесты, что он состоятелен и сможет позаботиться о своей жене, — сказал он чуть скучающе. — Некоторые не проходят эти… задания. Сразу платят. Эти деньги родители невесты обычно складывают в приданное. Венти задумчиво хмыкнул. Значит, Тао Хэюнь достаточно состоятелен, чтобы не проходить эти испытания, но всё равно делает это, чтобы себя и других развлечь — славный юноша. Да и обидно, должно быть, подружкам невесты делать эти задания, чтобы их никто не проходил, а сразу деньги в конверте протягивал. Он слабо пнул босым мыском Алатуса по бедру. — Тебе необязательно делать вид, что не интересуешься. Вдруг что-то новое узнаешь. Тот пожал плечом. — Я знаю больше тебя, — протянул он не без деланного довольства в голосе. — Этого достаточно. Венти не сдержал смешка, скептично руки на груди скрещивая. Он мельком взглянул на события на улице — Тао Хэюнь чуть ли не с головой залез в когда-то пустой глиняный кувшин шэнов на двадцать объёмом. Он вытаскивал оттуда землю, зарываясь всё глубже, пока в какой-то момент не выпрямился с победным кличем; в руке он сжимал что-то крошечное — отсюда не разглядеть. — Ты в этом так уверен? — лукаво прищурился Венти, вновь к Алатусу голову поворачивая. — Хочешь, расскажу о символизме кувшина с землёй? Алатус фыркнул. — Может, лучше расскажешь мне, почему Тао Хэюнь в красном? Венти вновь отвернулся. Тао Хэюнь вытащил из рукава платок и утёр пот со лба, прежде чем приступить к следующему заданию. Перед ним мельтешила другая подружка невесты, тоже во всё розовое одетая, и заливисто щебетала о чём-то. Венти украдкой поманил ветра пальцами, указательный другой руки прикладывая к губам. — Последний ключик остался, Юнь-гэгэ! Ну же, думай-думай, ты же у нас чиновник! Он быстро ветра развеял, прекрасно видя, как Тао Хэюнь, сдавшись, машет рукой и вытаскивает очередной конверт из рукава. Он и правда был одет во всё красное: одежды его не отличались особенной роскошью — впрочем, может, Венти слишком избалован тем, что он видел на Алатусе или Богах Ассамблеи, — но были аккуратными и по размеру. Это был не тот красный, который носили в Предместье Лиша — Тао Хэюнь в сравнении с южными Богами казался как будто блёклым. На его груди и рукавах вился узор из золотых нитей, который совершенно невозможно было разобрать, стоя в половине ли. Подружка невесты протянула последний ключик, и Тао Хэюнь бросился к так называемой площади с бамбуковыми столиками. Венти едва заставил себя не отшатнуться, поскольку никто и не думал задирать головы и смотреть в их сторону, когда жених в то же время снимал с небольшого сундука, на одном из столиков стоящего, четыре замка и вытаскивал из него красную шёлковую туфельку, расшитую цветными нитями. Нити эти складывались в цветочки и причудливые узоры. — Почему? — сдался Венти, и Алатус хмыкнул. — Красный — цвет богатства, благополучия. Считают, красный цвет зло изгоняет. Он означает преданность и чувственность. Поэтому он стал цветом свадьбы. На краткий миг глаза расширив, Венти вновь отвернулся к окну. Вся процессия успела удалиться к дому семьи Ли — Тао Хэюнь надевал полученные шёлковые туфли на ноги сидящей на скамье Ли Шицин. У второй лицо было закрыто красной тканью, что свисала с массивной заколки в волосах. Венти не видел её лица, но он и не особенно следил за происходящим; ему казалось, будто на щёки его по угольку уронили — всё лицо лёгкий жар охватил, когда в голове воспоминания проносились. Он заметил за собой, что вскинул брови, и тут же попытался взять себя в руки, горло прочистив. Он видел Алатуса краем глаза. Тот неотрывно наблюдал за ним с выражением лёгкого довольства происходящим — прекрасно знал, что Венти вспомнил тот день, когда они по воздуху ходить учились. Он вздохнул, легко улыбнулся и вновь повернул к нему голову. — Тао Хэюнь, конечно, хорошо смотрится в красном, — протянул он, деловито прищурившись. — Но не так хорошо, как мог бы выглядеть ты. Он никак не ожидал, что в ответ на это Алатус глаза к потолку возведёт, а затем скроет верхнюю половину лица ладонью. Он видел лёгкую поступь ветряных астр на его щеках и не сдержал улыбки. — И зачем я тебя спросил?.. — услышал он низкое бормотание и прыснул. — Давно пора было привыкнуть. Кстати, когда у тебя день рождения? Кажется, я только что придумал, что подарить. Алатус отнял от лица ладонь и воззрился на него с выражением лёгкого недопонимания, вскинув одну бровь. Возможно, Венти всего лишь подшучивал, когда говорил всё это; может — наоборот. Он и сам не до конца понимал, что именно эти слова означали, но одно он знал точно — по какой-то причине всё происходящее за окном в один миг стало неважным. Тао Хэюнь на руках нёс Ли Шицин в повозку, лошадью запряженную, и лицо невесты всё ещё скрывала плотная красная ткань. Они уедут в Ассамблею Гуйли вместе с подружками невесты, родственниками и другими приглашёнными, и уже в родном доме Тао Хэюня будет проводиться основное торжество. И всё это вдруг подёрнулось дымкой малой значимости — осталось только окно распахнутое, они вдвоём, смотрящие друг на друга с разными выражениями лиц, и шёпот слабого ветра под ногами. — Третий день четвёртого месяца, — заговорил, наконец, Алатус. — Нет нужды тебе что-то делать. Я не отмечаю. В другое время Венти бы удивился, насколько дипломатично Алатус обошёл фразу: «Не дари мне красные одежды». Правда, последние слова обладали куда большей значимостью, которая заставила его вскинуть брови и опуститься на пол. Слабо складывал пальцы в замок, локоть на подоконник уложив, он несколько неосознанно. — Почему? — спросил он, и Алатус непонимающе нахмурился. — Не вижу смысла. Ещё один год в жизни бессмертного — делать из этого повод радоваться? Венти озадаченно склонил голову. — Конечно. Многие люди уже в тридцать перестают чему-то радоваться или удивляться. А мы с тобой если видели не всё, то многое. Я думаю, нам, наоборот, надо за такие возможности хвататься. Иначе жить будет скучно, а такое и врагу злейшему не пожелаешь. Алатус задумчиво прикусил губу, точно так же склонив голову. И если он делал это, очевидно, из-за птичьей сущности, которую Венти находил совершенно очаровательной, то первый, похоже, начал перенимать его привычки. Это не было проблемой — лишь забавным наблюдением. — Не думаю, что у меня есть время на скуку, — отозвался Алатус. Венти кивнул. — Но так ведь не всегда будет. И дело не только в скуке. Она часто за собой ведёт вещи похуже. А мы и без того бессмертны — нам этих вещей лучше не дожидаться. — И как ты избавляешься от скуки? Венти честно задумался. Он никогда и не скучал особенно; в то время, когда он был ветром, легко было развлекать себя безобидными шалостями, будь то выхватывание бумажек из чужих рук или игры с дамскими причёсками. Он носился с места на место, смотрел на мир и подслушивал чужие разговоры. Сейчас в его способы увеселения входили и те вещи, которыми занимались люди, и их было так долго перечислять, что не стоило даже трудиться. — Пишу стихи, — начал он, уронив голову на ладонь. — Играю на лире. После прошлогоднего Призыва сорвался с тобой в путешествие, чтобы на мир посмотреть с высоты человеческого роста. В общем, нахожу какое-то дело. Какое-то время Алатус молчал. Он смотрел на опустевшую улицу, чуть прищурившись из-за поднявшегося лёгкого ветра, и явно о чём-то думал. Венти уже подумывал сложить указательный и большой пальцы в круг и щёлкнуть так, чтобы ветра резко влетели в его потеплевшее из-за солнца лицо и вывели из неясных раздумий, но его замысел опередили: — Ты ведь не проходил мимо тогда. Венти непонимающе нахмурился, и Алатус заметил это, когда бросил в его сторону взгляд, отчего-то заблестевший. — Перед тем, как мы отправились в Долину Тяньцю. Ты ведь слышал, что я?.. Венти, тихо охнув, кивнул, и Алатус издал измученный выдох. Впрочем, не то чтобы он был измученным — скорее, выдающим отчаянный стыд. А ведь это Венти должен быть тем, кто стыдится; совершенно забыть обстоятельства первой встречи явно не входило в список поводов для гордости. — Какой ужас. — Ужас — это то, что ты не пошёл вместе с Хранителями отмечать очищение Тяньцю от призраков, — возразил Венти, бормоча и отводя разговор в сторону. — Как будто тут дел невпроворот, и одного вечера подождать не могут. Алатус вновь отвернулся к окну. В листве деревьев вокруг дома Син Сюжун цикады трещали громче шума водопада. Сама староста деревни вышла к тому месту, где Тао Хэюнь проходил задание с лабиринтом из ниток, и принялась их собирать и развязывать. Странно, что её тоже не пригласили; Венти полагал, что она одинаково хорошо общается со всеми жителями деревни. А может, её и позвали, но она предпочла не ехать в Ассамблею Гуйли ради одного вечера. — Поесть я и здесь могу, — отозвался Алатус, наблюдая за Син Сюжун. — А слухов мне и в тот раз хватило. Венти заинтересованно выпрямился. — Слухов? — переспросил он, и Алатус поморщился. Он рассказал о Лу Люйи, ужом вившемся за Мораксом больше пятисот лет назад, придумавшем построить дворец Гуйли так, чтобы каждый закат походил на восхождение десяти солнц, признавшемся Мораксу в вечной любви и тут же нарушившем свою клятву, назвав Гуй Чжун высокомерной дурой сразу после того, как его попытались дипломатично отвадить. Венти поначалу пытался прикрыть ладонью улыбку, губы растянувшую, но довольно быстро бросил эту затею и рассмеялся во весь голос. Кто бы мог подумать, что Бог возрастом не в одну и не в две тысячи лет будет настолько мелочен и обидчив, когда дело касается чувств! — И ты не рассказал мне сразу! — воскликнул Венти, продолжая посмеиваться. — О, Архонты, А-Пэн, ты слишком жесток. Алатус фыркнул, но ничего не сказал. Он уложил второй локоть на подоконник, спиной к нему повернувшись. Теперь, когда всё торжество закончилось отъездом гостей и новобрачных в Ассамблею Гуйли, Цинцэ неизбежно погрузилось в спокойную негу — только цикады, нежный шелест деревьев шум водопада врывались в возникшую тишину. Пускай Венти ничего не имел против спокойствия, прямо сейчас он бы не отказался посмотреть на официальную часть свадьбы — задания были весёлыми, но вряд ли только из них состояла вся церемония. Другое дело, что для удовлетворения своего интереса ему придётся отправиться в Ассамблею и действительно появиться на свадьбе, на которую его даже не пригласили; и если в родном Мондштадте это считалось нормальным, то в этом королевстве сочтут вопиющим нарушением всех существующих правил. Он заметил, как взгляд Алатуса скользнул по книге, на краю низкого столика лежащей; Венти ещё пару дней назад дочитал «Канон Чистой девы», неумолимо проваливаясь в попытках не рассмеяться и не зачитать тот или иной абзац работающему Алатусу. В особенные моменты ему приходилось вновь тянуться в сторону и шутливо отпихивать от себя Алатуса, когда тот вновь принимал безуспешные попытки отобрать у него злосчастную книгу. К этому моменту она была до конца прочитана, но никому не выдавалось возможности встретиться с кем-либо из Хранителей Якса, чтобы вернуть эту высокую и духовную литературу. Впрочем, Венти молчаливо подозревал, что у Алатуса вполне могло найтись время для этого, но он не спешил встречаться с той же Индариас — остерегался возможных постыдных вопросов и шуток. Если надо будет — сами заберут. — Чем бы ты хотел сейчас заняться? — спросил Алатус, переводя взгляд с книги на чайный набор, на брошенные на пол верхние одежды, которые не удосужился надеть с самого утра, на пустой кувшин из-под вина, который они выпили ещё вчера, но поленились отнести Чжао Цзюэ. Забавно, что Алатус не считал это место своим домом, но каждая вещь в этой комнате обрела своё место — неряшливо, но всё же обрела. — Я бы поиграл тебе на флейте, — отозвался Венти, — но Ли Шицин уже уехала, а я не знаю, где ещё можно её раздобыть. Какое-то время Алатус молчал, сверля задумчивым взглядом незажжённый огрызок свечи на прикроватном столике. — У наставника было несколько музыкантов, — пробормотал он, вновь взгляд переводя на прочитанный «Канон Чистой девы». — Может, в доме прислуги найдём что-нибудь. Венти настолько вдохновился этой идеей, что совершенно позабыл о запахе ржавчины, впитавшемся в стены Усадьбы Ночи, и пропустил тот момент, когда Алатус надел верхние одежды и завязал мягкие наручи. Он сжал его ладонь, такой эмоциональный подъём ощущая, что был готов с ноги на ногу переступать. Перед его глазами дымка чёрная встала, и в следующий миг они оказались на веранде Усадьбы. В носу засвербело, а в висках тяжесть медью заблестела, но Венти постарался не обращать на неё лишний раз внимание — всё ещё сжимая ладонь Алатуса, он бросился к одному из двух домов для прислуги. Он уже был здесь чуть больше года назад. В тот день они искали корзинку, чтобы набрать персиков, а потому примерное понимание, где им отыскать музыкальные инструменты, всё же было. Само собой, дом для прислуги был куда менее роскошен, чем главное здание: стены из тёмного дерева обшарпались, полы истёрлись до опасности напороться на занозу, портьеры и скудные гобелены пропахли пылью и чем-то неприятным, что походило на тухлое мясо. Алатус потянул его за руку к одной из дверей на первом этаже — за ней обнаружился небольшого размера склад с музыкальными инструментами. Венти едва не потянулся к тому, что больше всего походило на лютню, на которой иногда играл Рагнвиндр, но всё же вовремя остановил себя и поймал призванные ветра, чтобы взмыть к верхней полке и достать тёмную флейту с подвеской из нефрита и пучка красных нитей. Накручивая красные нити на палец, Венти с интересом огляделся: один узкий стеллаж занимали инструменты с шёлковыми струнами, и среди них он увидел точно такой же цинь, на котором играла Пин с неделю назад, на стене висели две эрху со смычками, а на той полке, с которой Венти стащил флейту, он заметил ещё и странные глиняные камни с отверстиями для игры. Так хотелось всё потрогать, ударить ладонью по небольшому барабану, провести смычком по одной эрху, дёрнуть струну пипы — Алатус ждал его, подперев плечом дверной проём. — Пойдём в сад? — предложил Венти, и Алатус чуть повёл плечом. — Там не особенно красиво. Деревьям не хватало солнца, и в этом году персики не цвели. Венти чуть надул губы, сведя брови к переносице. Он понятия не имел, что эта новость несколько расстроит его, но это всё же случилось. Он всё ещё помнил их сладкий запах и яркий вкус с прошлого года — хотелось своим предложением ненавязчиво сыграть на флейте в саду и перед уходом набрать столько персиков, чтобы в руки не умещались. Впрочем, ладно. — Этому месту не хватает счастливых воспоминаний, — сказал он, прекратив измываться над кисточкой флейты и присоединившись к Алатусу в дверном проёме. — Не цвели и не цвели. Пойдём скорее. Вновь сжав его ладонь, он поспешил к выходу из дома прислуги. В темноте, склон Уван толстым одеялом окутавшей, персиковый сад казался устрашающим. Листья понемногу желтели, знаменуя скорый приход осени, но это слабо замечалось — гораздо больше внимания привлекали извилистые ветви, как будто принадлежащие огромным чудовищам. Он не стал залезать на первое попавшееся дерево, что было симпатичнее всех остальных, хотя такая мысль посещала его голову. Вместо этого он уселся под самые корни, уложил флейту на бёдра и прохрустел пальцами и запястьями. — Садись, — похлопал он по земле рядом, и Алатус опустился слева от него, поджав колени и уложив на одно из них локоть. Он наблюдал, как Венти укладывает пальцы на отверстия флейты так, как ему говорила Ли Шицин, и вслушивался в пробные звуки — флейту следовало смазать, но несколько минут игры она точно выдержит. Тот кусочек мелодии, которому его научила Ли Шицин, Венти играть не хотел — слишком уж простецким он казался и совершенно не подходил утонувшему во тьме саду без персиков. Венти всё же прибегнул к затее использовать свои способности, о которой подумал, когда Ли Шицин учила его. Он и сам не до конца осознавал, что именно играет — пальцы отрывались от отверстий флейты больше обособленно, вырывая из инструмента наполненную лирикой неизвестную мелодию. Она тянулась, медленно спускалась к нижним нотам, плавно поднималась и была, кажется, ещё более простой, чем та, которую ему играла Ли Шицин, но в то же время сочилась чем-то спокойно-печальным. В какой-то момент Алатус привалился к его плечу, ткнувшись затылком в ствол персикового дерева и прикрыв глаза. Венти следил за ним боковым зрением и очень сильно старался не улыбаться — звук чистоту потеряет. Впрочем, залить во флейту пару капель масла всё же стоило — мелодия была не только спокойно-печальной из-за манеры игры, но и несколько надрывной из-за состояния инструмента. Там, где Алатус к нему прижимался, тепло разливалось. Венти почти не дышал, беззастенчиво пользуясь силами ветров, а потому не успел заметить иссякающий запах ржавчины. Возможно, он слишком привык к местной темноте, но стало как будто светлее. Вдруг Алатус сжал его колено. — Не прекращай, — выдохнул он, отстраняясь и поднимаясь на ноги. Чуть нахмурившись, Венти зачерпнул ртом побольше воздуха и продолжил играть. Утратив хоть какое-то понимание, куда ведёт его мелодия, он репризой вернулся к началу. Он не сводил с Алатуса внимательного взора — тот оборачивался, разглядывая всё подряд и ничего одновременно. Венти, наверное, с ума совсем сошёл, но он был готов поклясться, что янтарь чужих глаз стал в разы ярче. Позволив пальцам двигаться отдельно от его сознания и дальше, он прищурился. Ему всего лишь показалось, что вокруг стало светлее, но плотным кольцом сковавшая виски медная тяжесть, действительно, ослабла. В носу перестало свербеть в тот миг, когда он репризой вернулся к началу уже во второй раз, вновь зачерпнув ртом столько воздуха, сколько мог, чтобы не делать слишком большую паузу. Мелодия лилась из флейты непрерывным потоком, и именно это было причиной, по которой Венти к силе ветров прибегнул в первую очередь — резкое затухание музыки ему не нравилось. Алатус вновь резко обернулся и прижал ладонь ко рту — глаза его сверкали ярче звёзд на ночном небе. Венти засмотрелся, доигрывая последние такты, и опустил флейту. Его голова кругом шла от нехватки воздуха, но это было приятное чувство, схожее с тем, которое настигает покорителя горных вершин. Пахло влажной землёй, смолистой корой дерева и прохладой. Он даже не успел и слова сказать, когда его обняли так крепко, что он пошатнулся. Не сдержав улыбки, он обхватил руками его поясницу и прижался ближе. Он был уверен, что флейта довольно неприятно врезалась в спину Алатуса, но тот не спешил отстраняться или двигаться. — Ты понимаешь, что только что сделал? — разбился о плечо высокий шёпот, и Венти издал тихий смешок. — Что-то, из-за чего покойные Гамигин и Шан Си сейчас орут в один голос? — выдохнул он, свободной рукой обтянутую одеждами поясницу поглаживая. — Кажется, я их слышу прямо сейчас. Алатус фыркнул и прижал его к себе ещё крепче — весь воздух из лёгких вырвался с громогласным стоном, больше на кряхтение похожим. Венти не сдержал смеха. — Я должен был догадаться, — заговорил Алатус вновь; его плечи расслабились, когда Венти пальцами скользнул с поясницы к спине. — Холод всегда проходил, когда ты своей силой пользовался. Это было так очевидно!.. И ведь нашлось наглости молчать всё это время. Венти вполне мог ворчливо сказать об этом, но понимал — не тот момент для подобных шуток. Он позволил себе растечься по сильному плечу и выдохнуть: — Значит, всё было так просто? Всего лишь, не знаю, рассеять этот запах? — Это не просто запах, — возразил Алатус, растеряв где-то его обычный спокойный тон. Каждый раз, когда в его голосе появлялись близкие к счастливым эмоции, Венти бережно складывал в том уголке сознания, что отвечал за важные воспоминания. — Тени были созданы из тёмного начала инь. Наставник создавал их из душ женщин, служивших в Усадьбе, и я боялся, что мне придётся возвращаться к балансу тем же способом, но используя светлое начало ян. Венти тихо охнул. — Значит, это всё? Склон Уван теперь безопасен? Алатус угукнул, резко отстранился, заключил его лицо в ладонях и оставил на губах быстрый и крепкий поцелуй. Он до того отличался от всех остальных, что Венти невольно замер, глядя ему в глаза. — Ты… — выдохнул Алатус, зажмурился на краткий миг и поцеловал снова. — Ты невероятен, знаешь? Венти не сдержал улыбки, чувствуя, как горят щёки под ладонями. — Ещё чуть-чуть, и я окончательно зазнаюсь! Кажется, Алатус собирался что-то сказать — Венти поцеловал его прежде, чем полностью осознал это. Они могли бы позволить друг другу завести этот момент так далеко, насколько только возможно, но Венти подавился воздухом и отпрянул в тот же миг, когда его слуха коснулся знакомый рычащий голос: «Чужак к югу от деревни.» Алатус тоже услышал этот голос — он подобрался, выпрямил спину и обеспокоенно нахмурился. — Пойду с тобой, — сказал он, и Венти отрывисто помотал головой. — Нет, тебе нельзя, — выдохнул он. Голос сорвался. — Если это он… А-Пэн, это мои земли. Прости, но я должен сам. Это… Я быстро. Дай мне десять минут. Это было делом принципа — Венти устал позволять одному великовозрастному обиженному ребёнку делать всё, что ему вздумается. Он более чем способен поставить Лу Люйи на место; достаточно вспомнить, кто сделал больший вклад в защиту деревни на Тростниковых лугах. — Это глупо, — качнул Алатус головой, сжав его плечи. — Будет безопаснее, если я пойду с тобой. — Я не хочу, чтобы мою работу постоянно делал кто-то ещё! Алатус на краткий миг сжал его плечи сильнее, глубоко задумавшись. Он явно через силу отпустил его и произнёс прежде, чем Венти растворится в воздухе: — Пять минут. Потом иду за тобой. Венти кивнул, и мир перед его глазами растворился в бирюзовом свечении. Он обязательно отдаст должное Андриусу, когда закончит с Лу Люйи. Он и подумать не мог, что бывший Бог Северного ветра внемлет его просьбе дать знать, если кто-то чужой появится в Мондштадте, но осознание это закрутилось где-то на периферии сознания, там и остановившись в тот миг, когда Венти оказался на том же холме, где отыскал Лу Люйи с Гансом в прошлый раз. Сейчас Бог Топей, сложив руки за спиной, разговаривал о чём-то с Гретой, держащей в руках корзинку с яблоками. Они не видели его, но вторая как можно более непринуждённо склонилась к земле и сорвала одуванчик. — О, я прекрасно вас понимаю, — произнесла она и задула одуванчик. — Но я всё же посоветую вам дождаться Барбатоса, господин Лу Ли. Венти и до этого знал, что Грета была сотворена из золота, но теперь убедился в этом до конца, когда семянки донесли до его слуха послание, которое он уже успел услышать. Непрошенный гость даже не догадался, что она только что сделала. — Лу Люйи, девочка, — раздражённо произнёс Бог Топей, и Венти, поборов странную окоченелость, быстрым шагом направился к ним. — О, прошу прощения, — с лёгкой улыбкой, граничащей с блаженным издевательством, отозвалась Грета. — Ганс, должно быть, неправильно произнёс ваше имя в прошлый раз. Таким мы его и запомнили. Лу Люйи не успел ответить. Венти встал точно в нескольких шагах за его спиной и заговорил: — Что конкретно во фразе «не смей сюда возвращаться» ты не понял в прошлый раз? Грета бросила голый стебель одуванчика и помахала ему рукой, выдохнув в видимом облегчении. Лу Люйи не заметил это; он обернулся, тут же расплываясь в подобострастной улыбке, фальшью пропитанной, и поклонился, взмахнув рукавом. В этот раз он закрепил шляпу лучше, чем в прошлый — та не съехала на лоб. — Господин Барбатос, я был бы рад прислушаться к вашим словам, но и вы не посчитали нужным прислушаться к моим, — отозвался он, выпрямившись только в самом конце. Возможно, он полагал, что долгий поклон заставит Венти расслабиться. Что же, у него не вышло. Он собрал ветра на ладони; Лу Люйи это заметил. — Знаком ли господин Барбатос с послом по имени Цзин Сюэ? — быстро спросил Бог Топей, и Венти нахмурился. — На днях мне приключилось поговорить с ним по поводу… последних решений Ассамблеи Гуйли. И вашей в них роли. — Это ты так пытаешься сказать, что замешан в смерти Хеврии? Лу Люйи расплылся в улыбке, но не успел ответить: Грета со всей силы приложила его по голове полной яблок корзинкой. Венти до того впечатлился, что невольно ветра распустил — за всем этим разговором с Богом Топей он совершенно позабыл, что Грета стояла рядом и вслушивалась в каждое слово, явно догадываясь обо всём, что происходит. Правда, Лу Люйи таким действием доволен не оказался. Его лицо исказилось, стало совершенно уродливым — ярость его не красила. Он резко обернулся и взмахнул рукавом — земля под ногами Греты превратилась в болото, и она с головой скрылась под землёй, не успев и звука издать. Что-то в голове щёлкнуло, все мысли под замок запечатывая. Венти вскинул руку, и Лу Люйи оторвался от земли, хватаясь за горло. Ветра сжали его со всех сторон так же, как сжимали Сердце Гамигина какое-то время назад, не позволяя лужей обернуться и исчезнуть. — Немедленно, — выдохнул он, чувствуя, как внутри него всё бурлит от плохо сдерживаемой злости, — верни её. — Верну, если ты откажешься свидетельствовать против… — выдавил задушено Лу Люйи, ртом пытаясь воздух поймать. Губы его синели без воздуха. — Сейчас же! Задыхаясь, Лу Люйи двинул локтем. Земля разверзлась в том же месте и выплюнула Грету на поверхность. Вся она была покрыта грязью и тиной, но была жива — кашляла, тяжело дышала и пыталась подняться на дрожащих руках. Венти бросился к ней, о ветрах совсем позабыв. Он услышал грузный грохот — Бог Топей мешком рухнул на землю и теперь пытался отдышаться. — Ты в порядке? — спросил он, помогая Грете усесться, и та слабо кивнула, глаза открывая и тут же переводя их куда-то назад. — Сзади! — воскликнула она, и в тот же миг всё тело знакомой болью пронзило. Он повалился на руки — те согнулись, и он рухнул на землю. Весь воздух из груди выбило. — Не трогайте его! — крикнула Грета, собой его закрывая, и Венти оттолкнул бы её, будь он способен хоть пальцем пошевелить. — Беги в свою деревню, девочка, — услышал он знакомый голос, от которого внутри всё замерло, — и этот Ху Яогуай тебя не тронет. И он обещает, что с господином Барбатосом всё будет хорошо. Мы просто хотим… поговорить с ним немного. — Грета, — кое-как выдавил Венти, — пожалуйста, уходи. Его дёрнули за локоть, заставляя усесться на колени. Не должен этот глава Цинсю обладать подобной силой — слишком старым он выглядел. Это был не Ху Яогуай. Удерживал его кто-то ещё, ведь старик почти что бережно уложил ладонь на плечо Греты, второй его Сердце сжимая, а Лу Люйи всё ещё откашливался и пытался в себя прийти где-то сбоку. У Греты лицо было мокрым вовсе не из-за болотной тины. — Мы вернём его домой так скоро, как только сумеем, — проскрипел Ху Яогуай, улыбаясь, и весь мир заволокло огнём.