Свойство памяти

Справедливости ради, он совершенно не чувствовал себя пленником. Да, его связали перед тем, как оставить одного в комнате без окон, но у Венти появилось чёткое ощущение, будто это сделали ввиду каких-то приличий — а может, он совсем бредит. Так или иначе, Ху Яогуай притащил ему сборник местных философских текстов, которые якобы пересказывали чьи-то истории из жизни, и ещё несколько свечей. Теперь он мог развлекать себя лёгким чтением, что было гораздо веселее, чем бездумно сверлить стену полупустым взглядом. Когда Ху Яогуай появился на пороге его так называемых покоев в третий раз, он был не один — его сопровождал какой-то юнец, одетый в тёмно-красные штаны и непонятную накидку горчичного цвета. Венти был бы рад понаблюдать за незнакомым мальчишкой, но его почти сразу тактично подтолкнули к стене и снова связали — как будто он способен в одиночку справиться с ними без Сердца в груди. Как оказалось, юнец этот притащил бочку в разы меньше той, которая занимала почти всю купальню постоялого двора в Цинцэ, и наполнил её горячей водой — впору начать думать, что Венти проводит тут курорт, а не является заложником. — Признаться, — заговорил он, вслушиваясь в плеск воды, наполняющей узкую бочку, — за эти полтора года я так и не понял, чем вы тут в Предместье вообще занимаетесь. Ху Яогуай чуть крепче сжал его плечо, когда Венти попытался повернуть к нему голову, и хмыкнул. — Перевал Линцзю славится своим нефритом на всё королевство. В глубинах Дуньюй изготавливают лучшие во всём Тейвате украшения из яшмы. А Цинсю ведёт… отстранённый монашеский образ жизни. — Ничего не делаете, значит. Он этого не видел, но был готов поспорить, что Ху Яогуай крепко нахмурился. — Любой коалиции нужен руководитель, — с нажимом произнёс тот и надавил пальцами на его плечо, когда Венти ляпнул: «Так я и сказал». — Каждый ученик монастыря Цинсю следует правильному пути. Я видел старых Богов. Видел, как они склоняют себя к саморазрушению. И я бы не стал вмешиваться в текущую войну, если бы не понимал, к какому исходу приведёт нейтралитет. Венти снова попытался повернуть голову — его вновь почти что тактично толкнули к стене, но он успел увидеть преисполненное верой в собственную миссию лицо главы Цинсю. Значит, Ху Яогуай смог заметить скептический настрой самого Венти. — Триста лет та же Хеврия, как я понял, жила вполне спокойно. Ху Яогуай хмыкнул. Вода перестала литься в бочку, и с небольшим промедлением раздался скрип дверных петель, а затем верёвку стянули с его запястий. — И что с ней стало сейчас? — спросил Ху Яогуай, и голос его звучал так, будто он стоял в нескольких шагах от него. Венти обернулся, крепко хмурясь и потирая чуть саднившие запястья — глава Цинсю держал свободную от верёвки ладонь на дверной ручке. Нет, он не посмеет уходить прямо сейчас. — Ни одна революция не происходит просто так, — поспешил произнести Венти, и Ху Яогуай хмыкнул. — За эти века сменилось несколько поколений — люди не убьют своего правителя, если не знают, что можно жить по-другому. Ху Яогуай потянул на себя дверную ручку и пересёк порог. — Господин Барбатос разбирается в этих делах куда лучше меня. Венти резко выдохнул, бросился к двери — ладони наткнулись на истёртое дерево, громогласно щёлкнул многолетний замок. Он ударил по простецкой резьбе кулаками и крикнул: — Не делай из этого секрет на весь свет! Всё королевство знает, что вы замешаны! Ответом ему стала обезоруживающая тишина. Разозлившись донельзя, Венти со всей силы пнул злосчастную дверь — по комнате разбежались тонкие ветра, и он замер. Ударил по дереву мыском ещё раз, и в ушах встал характерный шум, похожий на тот, который мысли в голове плотным заслоном загораживает каждый раз, когда на вершине холма находишься. Понимание, что его догадка о слабой связи Сердца с собственными способностями оказалась верной, его, конечно, радовало. Другое дело, что теперь он слабо представлял, для чего эта фигурка ему в принципе нужна, если её потеря оборачивается несколькими часами — он бы сказал «днями», но хотелось верить, что настолько долго он здесь не стал бы находиться, — полнейшей беспомощности. Данный факт не просто удручал — заставлял задуматься, стоит ли погоня за небесными престолами подобных… изысков. Но своё Сердце он всё равно заберёт. Даже если ему придётся прошибать остатками своих сил стены. — А может, не придётся, — протянул он тихо-тихо и набрал в лёгкие как можно больше воздуха. Сложив губы трубочкой, он медленно выдохнул. Повёл ладонью, как будто накручивал на указательный палец тонкую нитку — потерял концентрацию, когда услышал шаги в коридоре, начал сначала. Ветра норовили распасться в его руке, попытка их контролировать неизбежно отдавалась изнуряющим и раздражающим головокружением. Ему не нравилось ощущать себя настолько слабым; даже малейшая мысль об этом пробуждала какое-то злое бурление в непривычно пустой груди. Он мог бы до конца веков своих раздумывать, были ли эти чувства как-то связаны с привычками, которые он перенимал у Алатуса, но одно он знал точно — теперь, когда он со скрипом, но мог сделать хоть что-то, смиренно дожидаться исполнения своей роли заложника он не будет. Не то чтобы он планировал эту роль играть с самого начала. Собрав, наконец, ничтожный в своей величине шарик из ветров, напрягая ладонь так, что мышцы сводило до ослепляющей боли, Венти склонился перед дверным замком и осторожно загнал в сквозную щель ветер. Раньше он без всякого труда размешивал рис в котелке простой ложкой, когда сам сидел на другом конце их с Алатусом лагеря и наблюдал за муравьями так, будто в жизни не видел ничего интереснее. Сейчас даже удерживание жалкого ветерка, нагнанного с собственного дыхания, казалось непосильным трудом. Он плохо разбирался в строении замков, но полагал, что поворот ключа создаёт определённое усилие на механизм, который находился внутри — значит, ему нужно это усилие создать из лёгкого выдоха. Задачка, достойная вечерних споров Гуй Чжун и Сянь Юнь — уж они с радостью начнут сыпать всевозможными терминами, оправдывая возможность или невозможность подобного замысла. Венти чуть повёл кистью вверх, и ветер явно во что-то уткнулся. Он был слишком лёгким — это ключ обладал твёрдостью железа, к которому прикоснулся когда-то человек. Простое дыхание ни за что не разберётся с механизмом внутри замочной скважины. Значит, этот ветерок должен обрести достаточную плотность, чтобы стать осязаемым; если он попробует разогнать его до скорости условного смерча… А у него это вообще получится? Чуть мотнув головой, Венти поджал губы и развернул кисть ладонью к замочной скважине. Он заставил себя затолкнуть куда глубже все посторонние мысли, глубоко вздохнул и направил всё внимание и все накопленные за несколько часов силы на то, что происходило сейчас в замке. Он чувствовал, как набирающие скорость ветра то и дело жалят его ладонь, чуть ли не языками пламени вырываясь из скважины и тут же прячась, будто челюсти морских гадин, которых местные вылавливали и с удовольствием ели. В висках жужжание нарастало почти что пчелиное, цикадами трещала назойливая боль в затылке, кисть понемногу неметь начинала — всё это отчасти напоминало то время, когда в Сердце чужая эрозия правила балом. Он старался отстраниться от неприятных ощущений, всем вниманием к кончикам пальцев стекая подобно горному ключу. Он двинул кистью в одну сторону, в другую — и глухой заслон в ушах разорвало тихим щелчком. Прикусив губу изнутри, чтобы не выдать собственное ликование, Венти приник к двери, в посторонние звуки вслушиваясь — тишина стояла такая, будто в коридоре вовсе никого не было. Он вполне мог начать сокрушаться об отвратительности местной стражи, но не слишком спешил это делать — ему же лучше. Осторожно толкнув дверь, Венти выбрался в коридор едва не более тёмный, чем комната, в которой провёл несколько часов. В нос запах сырости забился, чихнуть настойчиво побуждая, но он сдержался. Под босыми ногами мокрые камни издавали хлюпающий звук, но Венти всё равно был готов воспевать оду самому себе из прошлого за то, что слишком обленился, чтобы надеть обувь на постоялом дворе в Цинцэ — уж лучше тихо хлюпать, чем стучать на весь коридор каблуками. Он точно был всё это время под землёй: местные коридоры, выложенные камнями, слишком походили на те, которые скрывались за неприметной дверью на первом этаже Усадьбы Ночи. По плечам зябкость бегала, когтями за кожу цепляясь и заставляя вздрагивать от навязчивого холода. Он понятия не имел, где именно находится, и уж тем более не знал, как выбраться на поверхность или отыскать собственное Сердце. Однако Венти страстно желал верить, что его не стали бы засовывать в тайник в дальнем углу. На самом деле, послушав немного главу Цинсю, он бы совершенно не удивился, если бы нашёл своё Сердце у него в рукаве или на самом видном месте. Может, кабинет?.. Ху Яогуай ведь обладал личными покоями, где ему не составило бы труда спрятать что-то, что не предназначалось глазу любопытного ученика? Повернув за угол, Венти наткнулся взглядом на крутую лестницу, остановился на нижней ступеньке и напряжённо вслушался в отголоски чьего-то разговора там, откуда лился тёплый свет. — Цзунчжу точно видел, как я убегал ночью в город! Он бы не смотрел на меня так сегодня!.. — изнывал какой-то ученик, который, судя по голосу, был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что так громко говорить о своих нарушениях каких-то местных правил явно не стоит. — Даже если он подозревал, то теперь точно знает, — проворчал в ответ кто-то второй. — Может, ещё громче поорёшь? Тебя в Ассамблее не расслышали! Венти был готов им поорать, чтобы эти два ученика поскорее убрались от лестницы в подвал, причём сделал бы это с радостью, ведь по пути ему не попалась ни одна ниша, за которой можно будет спрятаться в том случае, если Ху Яогуай захочет снова его навестить по какому-либо поводу. Возможно, главе Цинсю до безобразия нравилось выслушивать язвительные комментарии на всё, что из его рта вываливается. Если он не наврал о том, что является главой всего Предместья — что вряд ли, если учесть, что местные Боги, за исключением Гуй Чжун, не очень-то и жаловали перспективу стоять на вторых позициях, — то перечить ему никто не осмеливался. Даже жаль его, если так подумать. — Для начала избавься от вина в своей комнате, — заговорил снова второй голос, и так Венти понял, что он пропустил половину разговора. Его речь постепенно угасала, но шагов не было слышно. — Вылей в окно, выпей, подкинь соседу — без разницы. Потом молись Селестии, чтобы цзунчжу не начинал следующую проверку с тебя. Ответ слился в неясный бубнёж, и Венти решил рискнуть и осторожно поднялся по лестнице. Он приготовился сливаться с камнями, бросаться в тень подвалов, делать всё, чтобы оставаться незамеченным в том случае, если ученики каким-то образом узнали о его присутствии и притворились, будто ушли, а сами… выжидали его появления, чтобы напасть и привести к главе Цинсю?.. Иногда Венти придумывал самые невероятные сценарии, но так он был готов к любой напасти, которая только могла произойти на его веку. Конечно, он сильно переоценил разведывательные способности двух незнакомых учеников — коридор, сложенный из светлого дерева, встретил его звенящей тишиной. Здесь было в разы теплее, чем в комнате внизу, а проникающее сквозь узкие окна вечернее солнце распадалось на мельчайшие частицы пыли при встрече с множеством свечей, новых и основательно подтаявших. Окрашенные в ярко-красный колонны сливались со стенами, как будто изначально извилистости местных проходов не существовало вовсе, но кто-то решил лишний раз устроить посетителям головную боль. Возможно, Ху Яогуай, который пытался вызвать хоть какую-то долю возмущений среди своих подчинённых. Венти повернул в другое ответвление довольно узкого коридора и в тот же миг отпрянул, к стене прижимаясь: он кого-то заметил, но так и не успел понять, кого именно. Вроде, этот незнакомец стоял к нему спиной и был одет в такие же тёмно-красные штаны и накидку горчичного цвета, как тот ученик, который набирал ему бочку. Венти осторожно выглянул из-за угла и прищурился; сморщенная лысина и седая тонкая коса выдавали главу Цинсю. Ху Яогуай закрывал какую-то дверь и поворачивался боком к тому проходу, из которого едва не вывалился Венти несколько секунд назад. Ху Яогуай вдруг замер, и Венти вновь прижался к стене всем телом. Он вслушивался в каждый шорох одежд, в каждый неосторожный вздох, который прямо сейчас звучал как угодно, но только не по-человечески. Он вслушивался в тяжёлый всхрап, в звонкий скрежет чего-то как будто металлического по дереву, в лёгкое фырканье — и всё стихло. Венти только в тот же миг понял, что не дышал. Он осторожно выглянул из-за угла, нахмурился, никого не обнаружив, и поспешил к двери, из которой Ху Яогуай явно выходил с полминуты назад. По ту сторону обнаружилась комната, почти ничем не отличающаяся от той, в которой держали Венти всё это время. Низкий столик был завален бумагами, но это не был организованный хаос, который в последнее время почти невозможно увидеть у Алатуса на постоялом дворе. Здесь каждый лист явно принадлежал своей стопке, тушечница идеально ровно пристроилась в углу стола, вычищенная до блеска, а набор кистей выстроился вдоль нескольких башен из бумаг от наиболее длинной к самой короткой. Что-то такое в своё время хотел сделать Венти на столе Алатуса в Цинцэ пару месяцев назад, но он до того успел свыкнуться к неопределённой в своей загадочности системе, что уже не мог представить что-то близкое к идеальности стола главы Цинсю. Кровать явно заправили несколько часов назад; на бамбуковом каркасе ничего, кроме соломенного одеяла и узкой подушки, не было. Венти вполне мог разглядывать местный интерьер и дальше, не заметь он в узком окне странное движение. Он приблизился к оконному проёму, в который и рука с трудом протиснется, не говоря уже об остальном теле, и прищурился. Там, по ту сторону обрывистых скал, явственно выделяясь из обилия ярко-зелёной травы, возвышалось нечто тонкое, извилистое и тёмно-синее. Возникло впечатление, будто над морем поднялся смерч, который вобрал в себя всю воду. Осиал выглядел точно так же — Венти нахмурился и по привычке повёл к себе пальцами, ветра приманивая, но этот жест отозвался резким уколом в висках. Досадно, что ему не удастся разузнать, что именно Осиал забыл на южной границе Предместья Лиша — а заходящее слева солнце непрозрачно намекало на сторону света… — Я устал ждать! — услышал он рёв Осиала и подумал, что не так уж ему и нужна сила ветров, чтобы подслушать огромную змеюку, страстно любящую говорить во всю мощь низкого голоса. — Не смей говорить мне о важности выжидания, Дэмин-диди! Пока мы ждём, Ассамблея набирает силу и влияние!.. Легко хмыкнув, Венти отвернулся от окна, полагая, что без труда сможет слушать, как Осиал разменивается на крики, пока ищет в личных покоях главы Цинсю своё… — Надеялся, я не увидел, как ты вывалился из-за угла в тот раз? Венти замер на месте, прикрыл на долю секунды глаза, выдыхая с нескрываемым разочарованием, и перевёл взгляд на стоящего в дверях главу Цинсю. Ху Яогуай глядел на него, хитро прищурившись так, что глаза его совершенно исчезли под нависшими веками. Он держал ладони в рукавах монашеской накидки и следил за Венти так, будто в его покоях только что поселилось семейство кабанов. — Это ищешь? Он вытащил одну ладонь из рукава и оттянул ворот горчичной накидки — Сердце Венти излучало слабое свечение, на жидкую бирюзу похожее. Оно было обмотано вокруг основания навершия какими-то нитками, как будто ковровыми, и пускай Ху Яогуай не касался именно что Сердца, а лишь тянул за оранжевую нить, Венти захотелось раствориться в воздухе, появиться у него перед лицом и вырвать искусную фигурку из его рук, прежде чем переломать их к Селестии. Он насупился. — Это.

***

Вечерний ветер пронзал кости, и Алатус поёжился. Вряд ли за эти пару лет он дорос до такого уровня, чтобы ветра подчинялись не просто его воле — настроению. Он обвёл внимательным, тяжёлым взглядом всё озеро Цинсю, в центре которого возвышался узкий пик — вокруг него диким плющом обвились камень и дерево. Алатус никогда здесь не был, но монастырь на озере не вызвал и доли такого благоговения, на которое явно рассчитывала величественность этого места. Извилистое и путающее всю разумность здание вгрызалось в пик, царапало небосклон и пряталось в пучинах озера. Ветра вели себя так, будто хотели снести этот монастырь к Селестии. — Он и правда здесь, — пробормотал Алатус, и трава рядом заскрипела. Меногиас вытянулся в полный рост, поднял высоко руки и размял спину. Если бы у монастыря были сторожевые вышки, те бы загорелись огнём в тот же миг, что Меногиас выбрался из кустов. Похоже, Цинсю всеми правдами и неправдами пыталось создать иллюзию своего невмешательства во что-либо: вот они, абсолютно открытые, любой может зайти с просьбой или просто так. Раздался пронзительный вопль над ними, и Алатус задрал голову. Медная птица обвела круг, бросилась к восточной части монастыря и изящно опустилась на каменный карниз. — Кажется, все на своих местах, — протянул преувеличенно беззаботно Меногиас, но Алатус умудрился проследить за ним краем глаза в тот миг, когда они обсуждали план — Хранитель Якса в крепкой задумчивости искусал все губы, а пропитавшиеся мрачностью глаза выдавали что угодно, но не блаженную беззаботность. — Чем быстрее мы с этим закончим, — заговорил Алатус без особой радости, — тем скорее Тун Цюэ утопится в байцзю. Издав лёгкий смешок, Меногиас метнул в его сторону полный зрелого озорства взгляд, прежде чем согнуть колени, взмахнуть руками и оттолкнуться от земли вместе с куском камня. Траекторию он задал точную — приземлится точно туда, где блестел медью на вечернем солнце Тун Цюэ. Алатус хмыкнул, сорвался на бег и подхватил себя ветрами до того, как достигнет края скалы. Он не успел даже мысками коснуться карниза, когда Меногиас вгрызся пальцами одной руки в камень, второй сжав его плечо. Кусок стены отошёл от своего места и резко перевернулся — в следующий миг они уже стояли посреди светлого коридора, а в камне остался чёткий след пяти пальцев, на углубления для крепежей похожий. Меногиас накрыл следы ладонью, заглушая резкий треск камней — в следующую секунду Алатус многозначительно пялился на чистую стену. Меногиас светился так, будто совершил что-то грандиозное. Алатус не собирался осуждать того, кто изредка любит пальцы веером раскрыть по делу, но и выдавать своего умеренного восхищения тоже не планировал: — Шумно. Тун Цюэ вернулся в человеческую форму и потянулся, зевая. — И то верно, — отозвался Меногиас с наигранной растерянностью. — В следующий раз превратишь нас в ветер и протащишь через какой-нибудь стык в камнях. Тун Цюэ беззлобно фыркнул, и только так Алатус понял, что это была безобидная шутка. Он прищурился. — Будешь вонять пережеванным рисом дня два. Меногиас легко рассмеялся и окинул внимательным взглядом коридор, в котором они оказались. Для подпорки высоких потолков использовали окрашенные в ярко-красный колонны — их ширина не позволяла и вполовину обхватить столб руками. Всё вокруг пестрило одним цветом, словно из улицы каждому посетителю монастыря на озере Цинсю удаётся попасть в центр кострища. На внутренних стенах растягивались картины с изображениями красного дракона, а по бокам каждой колонны располагались высокие расписные кувшины из фарфора — почему-то пустые. Слишком тихо; если и можно было предположить, что местные ученики были заняты тренировками, то к вечеру их здесь должно быть до того много, что протолкнуться не получится. Конечно, Тун Цюэ облетел весь монастырь в поисках того места, где никто их не увидит, но хоть топот сверху должен быть. — Тут лестница, — отозвался Тун Цюэ откуда-то сбоку, и Алатус повернул к нему голову. Хранитель Якса стоял у поворота в боковой коридор, вскинув одну руку, как будто его слов было недостаточно, чтобы привлечь к себе внимание. Он всё топтался на месте, будто его изнутри распирало желание броситься вперёд, не раздумывая. Пробирались по внутренним коридорам монастыря они, как дети, услышавшие своё имя в другой комнате, где разговаривали родители. Они прижимались к стене, ожидая, пока кто-то не заглянет на угол, проверяя, есть ли там кто. На одном из этажей, куда они спустились, коридоры пестрели множеством дверей — за одной из них слышалось суматошное копошение, и Алатус прислушался. — Избавься от вина, избавься от вина… — тянул кто-то молодой, вкладывая в голос столько тихого издевательства, сколько можно было уместить в одной фразе. — Знал бы он, сколько кувшинов я притащил, явно не стал бы так говорить. Учиться в Цинсю, да не попробовать лучшего в Предместье вина? Он надо мной издевается!.. Качнув Тун Цюэ и Меногиасу головой, он бесшумно проследовал дальше по коридору — манеру ходить так, чтобы ни одного звука не издавать своими шагами, он прочно отточил за время ученичества. В конце концов, любой демон заподозрит что-то неладное, если услышит странные звуки. Чем ниже они спускались, тем меньше красного им встречалось по пути. На другом этаже они едва не наткнулись на людей в молитвенном зале, залитый вечерним светом: зал этот как будто охватывал всё пространство, у дальней стены высилась каменная статуя дракона, держащего лапой ровный шар, а перед ней расселись люди, молодые и старые, в медитативных позах, не двигаясь и не открывая глаз. Значит, ученики и наставники в это время собирались на вечернюю… молитву? Иногда Алатус находил смертных странными. Вскоре из всех ярких цветов остались только огромные колонны, как будто слившиеся со стенами из светлого дерева. Полы жалобно завывали о ремонте, угрожая занозами незадачливому гостю этажа, но не поскрипывая. — Мы тут будем бродить до конца мироздания, — подал голос Тун Цюэ, но Алатус не успел отмахнуться: — Пока Фа Нань-мэймэй не подала сигнал, можно побродить, — сказал Меногиас. В тоне его голоса промелькнула задумчивость, будто он сам раздумывал над тем же, что озвучил Тун Цюэ. Признаться, Алатус и сам с нарастающим беспокойством ожидал этого сигнала; Бонанас должна была произнести их имена, и, по идее, этот зов они услышат у себя в голове и поймут, что пора уходить как можно скорее. Это чем-то походило на общение через ветра, которым довольно часто пользовался Венти, но всё это казалось довольно сомнительной идеей. С другой стороны, у них в запасе была всего пара часов, пока они обсуждали план в Ассамблее Гуйли, и Алатус посчитал нужным не вмешиваться — если он никогда не пользовался этим странным зовом, это ещё не значило, что он не работал. Вдруг стены задрожали, пол под ногами ощутимо затрясся, и слух пронзил оглушительный грохот — всё это длилось не дольше секунды, но Алатус всё равно подобрался. Он повернул голову в ту часть коридора, откуда донёсся резкий звук, и бросился в его сторону. Он услышал жалобное: «Ну почему мы каждый раз обязаны идти в сторону страшного грохота?» — Тун Цюэ, но не нашёл в себе сил как-то отвечать. Он повернул за угол и увидел огромную дыру в стене. Торчащие изломанные доски походили на зубы неизвестного природе демона, от пола поднялись в воздух клубы многолетней пыли. Кто бы не снёс собой целую стену, вывалился он явно из двери, которая, снесённая с петель, сейчас валялась покорёженной на полу. Из комнаты, куда вела сломанная дверь, вышел Венти на нетвёрдых ногах — его крылья едва не застряли в узком проёме, а сам он прижимал к животу левую руку. Взор у него был разве что осоловелый, будто он и сам не предполагал, что снесёт кем-то половину стены, а растрёпанностью мог посоревноваться разве что с одними из тех учёных, которые ползают по горам с дамским зеркальцем в руках в поисках духов. И даже так Алатус едва не забыл о снесённой кем-то стене и не бросился к нему. Венти заметил его, присоединившихся к нему Меногиаса с Тун Цюэ и охнул. — Что вы здесь делаете? — спросил он не без изрядной доли удивления, и Алатус растерялся. — За тобой пришли, — тихо отозвался он, полагая, что выглядит сейчас до безобразия глупо, и Венти охнул снова. Грохот явно привлёк их внимание — со всех сторон послышались звуки невнятной суеты: топот множества ног, шуршание одежд, неясные выкрики, которые сложно было обличить в полноценную речь. Изо всех коридоров, соединяющихся в том месте, где они стояли, посыпались ученики монастыря Цинсю и седовласые наставники. — Чужаки напали на цзунчжу! — заверещал кто-то. Из дыры в стене послышался низкий рык, принадлежавший кому угодно, но не человеку. Алатус, сумев побороть странное оцепенение от вида растрёпанного Венти в божественном облике, бросился к нему и схватил за локоть. Растворились они в чёрном дыме до того, как на них нападут.