Свойство памяти

Венти изрядно удивился, когда за заслоном из чёрного дыма он увидел не привычные очертания почти что родной комнаты на втором этаже постоялого двора, а внутренний двор дворца Гуйли. Он осматривался слегка осоловело, едва ли замечая слуг, почтительно склонившихся при их появлении; справа от них дугой над прудом с золотыми карпами раскинулся мост, окрашенный в красный и покрытый лаком, а спереди возвышался павильон «Зала Умственного наследия», где над фигурами Гуй Чжун и Чжун Ли нависли тёмные тучи напряжённой задумчивости. Завидев их, Чжун Ли медленно поднялся из-за низкого столика, и только в этот момент Венти почувствовал, как к его спине крепко прижимается правая ладонь Алатуса. Та скользнула вверх, огладила пальцами основания крыльев — те изошлись мелкой дрожью. — Идём, — шепнул Алатус ему на ухо, и Венти мелко кивнул. Краем глаза он заметил вспышки золота и меди — Тун Цюэ и Меногиас вернулись. Крылья за спиной сложились с явной неохотой: после тесной аскетичной комнатушки главы Цинсю им до трясучки хотелось расправиться во всю длину, и Венти, откровенно говоря, не мог их винить. Он бы тоже не был против привалиться бедром к одной из двух статуй цилиня, по шару в лапе держащих, но пришлось подниматься по пыльной лестнице, чувствуя, как ладонь Алатуса с его спины исчезает. Если в Предместье Лиша бушевали ветра, то местная жара духотой забивала голову так, что дышать становилось трудно — неровен час, когда грянет страшный ливень. — Лао Вен! — воскликнула Гуй Чжун, и Венти моргнул. — Они с тобой ничего не сделали? Как ты себя чувствуешь? Наверное, не стоило так удивляться беспокойству Гуй Чжун, но по какой-то причине ему захотелось отступить на шаг. Он, конечно, не считал себя недалёким — понял, завидев в коридоре монастыря Цинсю Меногиаса с Тун Цюэ, что Алатус обратился в Ассамблею Гуйли за помощью, — но он и не подозревал, что о нём будут так переживать, учитывая, что ничего с ним особенного и не сделали. — Я в порядке, — выдохнул он, заставляя себя перестать осоловело глазеть на остальных, и опустил взгляд на левую руку, которую правой прижимал к животу. — То есть, почти. Он отвёл правую ладонь, и вторая рука безвольной плетью повисла вдоль его бока. Он почувствовал, как лёгкий ветер кожу ласкает, но едва ли мог пошевелить и пальцем — одно это, по идее, любого заставит захлёбываться паникой, но он почему-то оставался спокоен. Краем глаза он заметил, как дёрнулся Алатус. На его лице промелькнуло что-то обеспокоенное, но быстро исчезло за привычной маской возвышенного отчуждения, как будто Алатус хотел сделать хоть что-то, но понимал, что в обществе двух Богов и Якс не может себе этого позволить. — Когда я выбрался из той комнаты, где меня держали, — заговорил он медленно и не заметил, как Гуй Чжун с Чжун Ли одинаково вытянулись лицами, — я нашёл покои Ху Яогуая. Думал, там я найду своё Сердце, но… тот носил его с собой?.. Мысли в голове путались, и вдруг он схватился здоровой рукой за локоть Алатуса. — Ты видел Грету? — выпалил он. — Она в порядке? — Она здесь, — пробормотал Алатус, перехватывая его запястье и опуская. Тёплые пальцы покоились на его тонкой коже чуть дольше, чем позволяли приличия. — Отказалась идти домой, пока не убедится, что с тобой всё хорошо. С губ сорвался облегчённый вздох, и Венти чуть опустил голову, потирая лоб. — Хорошо. Думать стало многим легче, и он поднял подбородок. — Он сказал, раз Сердце Гамигина уничтожено, а А-Пэн не спешит связываться с ними, то они вполне могут, м-м, «избавиться от угрозы» с моим. Я выхватил Сердце из его руки, и он ударил меня здесь и здесь… Венти коснулся двумя пальцами сгиба локтя и плеча. Тун Цюэ внимательно осмотрел его руку, а затем повернулся к Меногиасу с многообещающим блеском в глазах. — Не смей, — вскинул ладонь Меногиас, отступая на шаг. — Мы же хотим понять, что господин Ху сделал, разве нет?.. — Это секретная техника Цинсю, — подал голос Чжун Ли, задумчиво сжав двумя пальцами подбородок и сложив руки на груди. Говорил он тихо, но чётко — оба Хранителя Якса тут же замолкли. — Она основана на временной блокировке ци. Грубо говоря, выходцы школы Цинсю бьют на определённые точки, которые отвечают за пользование силой и работу мышц в теле. Как вода не течёт через плотину, так и тело не будет правильно работать, если проток ци заблокирован. Венти тихо охнул. — Когда я вернул Сердце на место и случайно отбросил Ху Яогуая, от меня будто кусок оторвали. — Это быстро пройдёт, — убеждённо кивнул Чжун Ли, и Гуй Чжун потёрла шею в видимом неудобстве. — Не больше часа. Венти угукнул едва слышно и обвёл всех присутствующих полупустым взглядом. — Я видел Осиала, — пробормотал он. — Он говорил с кем-то по имени Дэмин о том, что устал ждать. Я не очень понял, о чём он, но… По ту сторону несущих колонн павильона двор озарился тремя разноцветными вспышками, и воздух сотрясла не слишком уж тихая ругань. В «Зал Умственного наследия» ввалились Индариас, Бонанас и Босациус, и первая споткнулась о собственную ногу, когда увидела перед собой сложенные белоснежные крылья. Она покраснела, но вовсе не от смущения, и повернулась к Меногиасу с Тун Цюэ. — Не могли послать зов до того, как всё Предместье с ума сойдёт?! — воскликнула она, стиснув кулаки. — Мы, значит, места себе не находим, а вы тут прохлаждаетесь?! — На самом деле, тут довольно жарко… Бонанас окинула Тун Цюэ таким взглядом, что он побледнел и замолк. Венти никогда не думал, что такая милая и довольно кроткая девчонка с большими глазами может быть так страшна в гневе; это была не слепая ярость, которая всегда вызывала скуку, а что-то тихое и по-настоящему зловещее. — Цзецзе едва не попалась, когда следила за Богами, — проговорила она медленно, скрестив руки на груди. — Если бы не Фу Шэ-дагэ… Она поджала губы, повернулась к Чжун Ли и поклонилась, унимая злость как по щелчку. — Господин Моракс, теперь мы знаем о планах Предместья Лиша, — произнесла она, но её остановили взмахом руки. — Это может немного подождать. Чжун Ли молча переглянулся с Гуй Чжун, прежде чем вновь повернуться к Венти. — Есть ли ещё что-то, что ты хочешь нам рассказать? — спросил он, и Венти неопределённо покачал головой. — Тогда я распоряжусь подготовить тебе покои. Не сочти за наглость, но что-то мне подсказывает, что здесь вам обоим будет безопаснее. Не отыскав причин возразить, Венти кивнул. В затылке сверлило нестерпимое желание выйти на улицу, где потолком ему будет служить вечерний небосвод, облаками затянутый так, что невольно тревогой голову набивал, словно ватой. За лакированными колоннами «Зала Умственного наследия» духота стояла невообразимая, но сквозь её мутную вуаль то и дело ветер пробивался, ослепительно-яркие искры разносящий — искры эти вот-вот отыщут склад с праздничными фейерверками, и всё вокруг займётся огнём. — Глава Уван, — позвал Чжун Ли, и Алатус обернулся, едва успев сделать шаг вслед за Венти. — Я бы хотел обсудить с вами ещё кое-что, если вы не возражаете. Венти резко остановился на пороге и обернулся, но Алатус только кивнул — гадай теперь, кому именно этот жест предназначен и что означал. Он неспешно спустился по лестнице и задумчиво огляделся, гадая, предоставят ли ему вновь те же покои, в которых он уже останавливался, и вдруг покачнулся, когда в него что-то врезалось на огромной скорости. — Я тебя придушу, вот клянусь всеми Богами!.. Сдавленно рассмеявшись, он обнял Грету одной рукой. — Ты на верном пути, — выдавил он, и Грета резко отстранилась. Она щеголяла в той же одежде, которую носили местные служанки. Нежно-розовое шёлковое ханьфу рекой струилось по её телу, и Венти настолько привык видеть её в платье, что ему пришлось изрядно сосредоточиться на её лице, чтобы убедиться, что он не сошёл с ума. С ними поравнялась Тяньхэн Хуалань, и обе девушки слились в одно розовое пятно. — Дея сказала мне, что ты вернулся, и я побежала проверить, — затараторила Грета, и Венти моргнул пару раз. — Кто?.. — протянул он, и Тяньхэн Хуалань поклонилась. — Молодая госпожа не могла правильно произнести имя этой служанки, поэтому она придумала ей имя в мондштадском стиле. Эта служанка надеется, господин Барбатос не против. Венти заметил, как улыбка Греты в один миг стала какой-то натянутой, когда её назвали молодой госпожой. Похоже, она тоже не слишком жаловала, когда ей придумывают какие-то благородные титулы. Едва он собрался сказать, что ему, в общем-то, до глубины души всё равно, что Грета придумала Тяньхэн Хуалань новое имя, что он только рад внезапной дружбе, возникшей при неясных обстоятельствах, как Грета ойкнула и полезла в левый рукав. — Я тебе ещё не похвасталась! — воскликнула она, вкладывая в ладонь Венти стекляшку янтарного цвета. Вернее, для любого несведущего эта вещь покажется самой обычной стекляшкой цвета обработанного для создания украшения янтаря. Грета трещала, не умолкая, о том, как залезла в бочку в своих покоях сразу после того, как рассказала Богам Ассамблеи обо всём, чему стала свидетельницей, а в тот же миг, что вылезла и принялась переодеваться, она нашла эту штуку в складках нежно-розовой ткани. Пока Грета распиналась о своих попытках найти того, кто сможет объяснить ей, кому пришло в голову подбрасывать в её одежду непонятные стекляшки, Венти бездумно водил пальцем по Гео Глазу Бога. Он никогда раньше их не видел, но при одном только взгляде понял, что эти Глаза Бога Селестия дарует тем, кто готов пойти на всё во имя собственных упорства и усердия. Это знание не казалось ему новым; он будто попросту забыл о его существовании, но был готов поклясться, что никогда прежде не слышал ни о чём подобном. Возможно, эти познания приходили вместе с титулом Архонта. И даже так этот дар казался некоей насмешкой, подачкой в виде ржавого медяка, который бросают в грязь перед бедняком, просящим милостыню у крыльца постоялого двора. Наверное, неправильно было так думать о подношениях Селестии, но Венти слишком хорошо помнил свою слепую веру в то, что высшим Богам не было всё равно на то, что происходит внизу, что они будут в ярости, если кто-то из младших Богов почувствует себя безнаказанным и полезет на территорию чужого королевства. Грета едва не погибла из-за отсутствия какого-либо контроля свыше, и ей отдают какую-то стекляшку с силой Гео — и то, слишком поздно. Если предположить, что Венти мог не успеть, этот Глаз Бога выдали бы мертвецу. Венти обуял интерес, как этот Глаз Бога можно не считать подачкой, ведь Грета улыбалась от уха до уха, рассказывая историю его получения, и едва из ханьфу не выпрыгивала. — Представь, как теперь легко будет посевами заниматься! — всё тараторила она, едва ли замечая, с каким хмурым выражением лица Венти разглядывает Глаз Бога в его руке, а он, в свою очередь, едва ли обращал внимание на то, что за его душевными метаниями внимательно следила Тяньхэн Хуалань. — Я просто ручкой вот так поведу, и все поля будут вспаханы! Мы даже продавать наш урожай сможем! Венти заставил себя улыбнуться. — Поздравляю, — проговорил он как можно более участливо, возвращая Глаз Бога его владелице. — Рад, что с тобой всё в порядке. Честно говоря, я… Он выдохнул и потёр лоб. — Я бы хотел поболтать ещё, но я едва соображаю после… всего этого. Грета часто закивала, а затем подхватила Тяньхэн Хуалань под локоть. Похоже, та уже перестала на это хоть как-то реагировать. — Я попрошу Алатуса подбросить меня до дома, — произнесла Грета. — Придумаю что-нибудь, чтобы никто из наших не узнал, что произошло на самом деле. А ты отдыхай. Венти не сдержал улыбки и кивнул. Он почти направился в сторону своих покоев, когда его окликнули: — Барбатос! В следующий раз переломай этому болотному божку хребет от меня! Венти легко рассмеялся, хотя по спине холодок пробежал. Он чуть вздрогнул, и мизинец левой руки ощутимо дёрнулся — значит, Чжун Ли не врал, когда говорил, что эта секретная техника Цинсю быстро проходит. Это немало успокаивало. Пускай он почти не разговаривал всё то время, что простоял с Гретой и Тяньхэн Хуалань, сейчас всё его тело стало как будто ватным. Возможно, всему виной был довольно тяжёлый день, за который произошло столько всего, что голова пухла, но прямо сейчас Венти бы не отказался от того, чтобы лечь в сухую постель и руки крестом сложить. Он даже почти привёл свой план в действие, когда поднялся по ступенькам небольшого домика с изогнутой крышей, где ночевал до этого, но уже в самих покоях столкнулся с незнакомым мальчиком-слугой. Тот, завидев его, побледнел, ойкнул и глубоко поклонился. — Благородный господин Барбатос, не злитесь на этого слугу, он всего лишь подготавливал для вас бочку для купания!.. Венти заглянул через плечо мальчика — в глаза тут же бросилась приоткрытая ширма с рисунком журавлей на золотом фоне, из-за которой торчал тёмный бок слишком большой для одного человека бочки. Из её краёв валил густой пар почти что молочного цвета, а в нос забивался запах каких-то трав, которые, должно быть, только что бросили в обжигающе горячую воду. Перед этой самой расписной ширмой подбоченился аккуратный табурет с тазом, в котором мыли лицо и руки, и при одном только взгляде на него Венти живо скорректировал свои планы. — Всё в порядке, — запоздало ответил он слуге. — Можешь идти, если ты закончил. Мальчик вновь поклонился — на этот раз неуклюже. — Этот слуга оставил чистую одежду за ширмой, — только и сказал он, прежде чем прошмыгнуть за порог и раствориться в душном воздухе. Первые полминуты тишины прошли в относительном спокойствии — Венти умыл лицо, плеснул немного воды на шею и почти расслабился, когда восторг Греты вновь набатом застучал в висках. Навалившись руками на деревянный таз — левая дрожала, как будто его в запястье укусила ядовитая змея, — он вернулся в человеческую форму и сгорбился. С носа и кончиков чёлки в воду падали крупные капли, вызывая кривую рябь — та притягивала взгляд потухших глаз. — И это все? — спросил непривычно тихо, почему-то не смея оторвать глаз от собственного покорёженного отражения в воде. — Какая-то бесполезная стекляшка — это всё? Левая рука была крепко охвачена покалыванием десяти тысяч игл, словно он отлежал её во сне и сейчас пытался заново научиться ей пользоваться. Её мелко колотило, и Венти оттолкнулся от таза с водой и задрал голову к потолку. Толстые балки из тёмного дерева смотрели на него почти что с издёвкой. — Вам всё равно, что здесь происходит, верно? В забитой мебелью и предметами декора комнате изломанный голос звучал странно гулко — он отбивался от балок под потолком и терялся в пыли. — Устроили здесь игру на выживание и смотрите, как мы носимся, едва ли понимая, для чего! Думаете, это весело? Потолок как будто потемнел. В его покоях было много окон, но те перестали пропускать свет, словно ранняя луна скрылась за тяжёлыми дождевыми тучами. Он прекрасно понимал, что ходит по тонкой грани, вываливая всё, что накопилось за полтора — а то и больше — года, но он до безобразия устал. Будучи Архонтом, он не считал свой титул хоть сколько-нибудь полезным, но события последних месяцев окончательно уничтожили хоть какое-то подобие смысла всего происходящего. — Я думал, Боги должны защищать людей, что они призваны хранить порядок в Тейвате! — воскликнул он, перекрикивая гулкий грохот грома за стенами его покоев. — И вы, наделённые безграничной властью, смотрите, как тонут деревни и погибают люди в войне за власть, которую вы сами устроили! Зачем вы вообще тогда нужны?! Вакуум в ушах взорвался бесперебойным звоном дождевых капель о черепичную крышу. Зашуршали листья высаженных в садах дворца Гуйли деревьев, и Венти даже не нужно было смотреть в окно, чтобы понять — этот дождь, опустившийся на Ассамблею, грозил обернуться ливнем куда более разрушительным, чем тот, который возник сразу после уничтожения Сердца Гамигина. Застучали ветви кустов женьшеня о стены его покоев под натиском ветра, и что-то ему подсказывало, что именно этот шторм он своими силами успокоить не сможет, ибо ниспослан он был существами куда более могущественными, чем он сам. Ему не хотелось даже пытаться, если совсем уж честно. Он театрально поклонился, продолжая пялиться в тёмный молчаливый потолок. — Спасибо, — в сердцах выпалил он, резко отвернулся к ширме и переоделся в нижние одежды, лежащие на узкой скамье. Вода ещё не остыла достаточно, чтобы не рисковать свариться заживо, так что он повалился спиной в чистую постель. Даже здесь ошибся — рухнул головой не в ту сторону и теперь босыми пятками упирался в собственную подушку. Бессмысленная ругань с Селестией отняла последние силы. Он понятия не имел, как долго лежал на спине, сверля бездумным взглядом тёмный потолок, но в тот миг, когда он уже подумал слезть с постели и зажечь свечу, дверь его покоев без единого скрипа отворилась. Венти медленно сел, на языке выстраивая все нелестные слова, которые он выскажет тому наглецу, который посмел ворваться к нему без стука, когда он совершенно не готов изображать беззаботного и лёгкого на подъём Бога Свободы. Он даже почти начал их говорить, когда обернулся и увидел мокрого до нитки Алатуса. Тот пересёкся с ним отчего-то блестящим кратким взглядом, быстро стянул со стоп обувь и замер, одной рукой за пояс зацепившись. Венти сел на колени. — А-Пэн? — позвал он совсем тихо. Алатус двумя движениями развязал мокрый пояс, сбросил с напряжённых плеч верхние одежды и залез к нему в постель прежде, чем Венти разродится хоть на ещё одно слово. Он прильнул к нему всем телом, обхватил ногами, скрестил руки у него на спине, спрятал лицо в изгибе шеи и только тогда шумно выдохнул. Его плечи дрожали едва заметно, но Венти не спешил винить в этом холод — дожди здесь были на редкость тёплыми. Признаться, он до того опешил, что не сразу догадался обнять Алатуса в ответ — расползающаяся по нижним одеждам влага с чужих волос и лица и вовсе ускользнула из внимания. Алатус обнимал его так, словно чувствовать его присутствие каждой частью тела стало жизненной необходимостью — как подсолнухи тянутся к солнцу, а корни мэйхуа вгрызаются в землю под толстым слоем горного камня. Венти скользнул носом по изгибу его челюсти и коснулся губами худого плеча, сокрытого белой тканью. — Я говорил, — вдруг зашептал Алатус поразительно знакомым тонким голосом, — что безопаснее… Я должен был сразу пойти с тобой… — Всё хорошо, — поспешил сказать Венти так же тихо, пальцами левой руки загребая белые одежды на его спине. — Видишь? Я здесь, и я в порядке. С губ Алатуса сорвался оборванный выдох. Он сгорбился ещё сильнее, вдруг став совсем крошечным; таким, что Венти боялся лишний раз его сжать в объятиях покрепче. Щеку мокрые жёсткие волосы оцарапали — Алатус замотал головой, но ничего не сказал. Словно все слова застряли в горле. — Ты испугался за меня? Долгую секунду Алатус совсем не двигался в его руках. — Да, — выдавил он непривычно высоким шёпотом, и Венти всё же сумел обнять его гораздо крепче. — Ты был прав, — шепнул он во влажное от дождя плечо. — Это было глупо. Я едва не погубил Грету и заставил всех волноваться. Алатус прильнул к нему ещё сильнее — Венти понятия не имел, что это вообще возможно. Босые пятки уткнулись в его поджатые под себя стопы, скользнули выше, скрестились у самых бёдер. Вряд ли эта поза была хоть сколько-нибудь удобна, но Алатус явно не собирался отстраняться ни сейчас, ни после. — Она заставила меня взять её сюда, — произнёс он, и Венти не сдержал слабой улыбки. — А потом снесла стену, когда получила Глаз Бога и разозлилась, что никто из слуг не смог объяснить ей, что это такое. Венти тихо прыснул, ненамеренно стиснув Алатуса ещё сильнее, но тот, кажется, был совсем не против. Что самое удивительное, он с самого начала подозревал, что Грета ему что-то недоговаривала о своём Глазе Бога — оказывается, она снизошла до порчи чужого имущества. Так похоже на неё. Улыбка вдруг стекла с его губ подобно дождевым каплям, а смех растворился в темноте безучастного ко всему происходящему потолка. — Что с тобой хотел обсудить Моракс? Алатус замер, будто раздумывая, стоит ли ему вообще отвечать. Его плечи напряглись пуще прежнего, и Венти с дрожащей неуверенностью зарылся пальцами в мокрые волосы. В широкий рукав скользнули холодные капли, побуждая скривиться и вздрогнуть — сдержался. — Пригласил на Лунную охоту, — наконец, произнёс Алатус, а затем вздохнул, когда Венти непонимающе качнул головой. — Это… проводится в Праздник середины осени. В Яшмовом лесу выпускают пару десятков демонов. В основном, не слишком опасных. Кто больше изловит, становится победителем. В честь него устраивают пир. Помолчав немного, Алатус добавил: — В Лунной охоте участвуют все Адепты Заоблачного предела и те, кто хотят стать Хранителями Якса. Венти пришлось напомнить себе, что нужно дышать. В голову ворвались воспоминания о давнем разговоре с Гуй Чжун и Чжун Ли, пока первая пыталась слегка коряво объяснить, почему Алатус может стать пятым Великим Яксой, и… Венти совсем, совершенно не был готов к тому, что этот разговор даст о себе знать не просто сейчас — вообще когда-либо. Ему было достаточно потрясений на один день — его исходом явно станет смерть молодого Анемо Архонта. — Я согласился, — продолжил Алатус после длинной паузы, и что-то внутри Венти затрещало. — Почему? Я думал… — Склон Уван безопасен, теперь меня ничего не держит в Цинцэ, — произнёс Алатус так, словно неоднократно проговаривал про себя эти слова. — Не хочу быть просто… демоном-недоучкой. Венти крепко нахмурился. Память услужливо подсунула ему то утро, когда они только вернулись с Солёных земель, когда он исцелял раны Алатуса и молчаливо выслушивал неожиданные откровения. И пускай он помнил пропитанное усталостью отчаяние, срывающееся весенней капелью с чужих губ, всё никак не получалось отделаться от мысли, что это решение было принято вовсе не Алатусом. — Почему именно Хранитель Якса? — спросил он, как ему казалось, со всем присущим спокойствием, но Алатус, должно быть, услышал что-то странное в его голосе. Он попытался отстраниться, но Венти покрепче сжал его плечи, полагая, что все выстроенные вокруг него силы в одночасье исчезнут от единственного пересечения взглядов. — Я уже с ними работал, — протянул Алатус, вновь уложив подбородок на его плечо, но с куда большей осторожностью. — Это… сильно отличалось от того, к чему я привык, когда был один или с наставником. Он сглотнул, нерешительно огладив большим пальцем его поясницу. — Что-то не так? Венти как-то доводилось наблюдать, как люди разрушают плотины бобров. Вода резко вырывалась из воссозданного заточения точно так же, как полились с его уст слова: — Они хотели сделать тебя пятым ещё до того, как ты познакомился с остальными. Они сказали, что ты недостаточно им верен, чтобы они предложили тебе это всерьёз. Я… Я не понимаю. Почему вдруг?.. Что изменилось за это время? Алатус совсем не двигался в его руках какое-то время. Он медленно отстранился, и в этот раз Венти не успел прильнуть к нему. В его глаза попытались посмотреть, но он с непривычной для себя боязливостью вперился в обнажённую впадинку между ключицами. Все слова в горле застряли, и он опустил подбородок ещё сильнее, как только почувствовал касание холодной ладони к щеке. — Их цели совпадают с моими желаниями, — медленно произнёс Алатус. — Что в этом плохого? Венти разомкнул губы, но с них не сорвалось ни звука. Его голову осторожно повели вверх за подбородок, и невнятный ком из слов лопнул в тот же миг, что он пересёкся взглядами с Алатусом: — Ты вернулся из Долины Тяньцю едва живой. Это слишком опасно, я не хочу, чтобы в один день ты просто… не вернулся вообще. Алатус слабо улыбнулся и попытался поцеловать его — Венти дёрнул головой, и губы коснулись сухой щеки. — Я пострадал, потому что не умею работать в команде, — сказал он, на цунь отстранившись. — Я научусь. Тебе не нужно беспокоиться. — Разве я когда-нибудь смогу не беспокоиться о тебе? Алатус улыбнулся уже смелее, вновь целуя и на этот раз попадая, куда нужно. Венти едва ли отвечал, за тяжестью только что произошедшего разговора не чувствуя хоть какую-то нужду раствориться прямо сейчас в нежности, которую излучал Алатус, которая проникала под кожу с каждым касанием теплых губ и прохладных от дождя рук. Он безвольно давил пальцами на обтянутую белыми одеждами талию Алатуса, не понимая, было ли желание проскользнуть фалангами под тугой пояс его собственным, или продиктованным близостью, которая стирала какие-либо границы между двумя телами. — Сяо фэн, — шепнул Алатус, прижавшись лбом к его, — я буду осторожен. Обещаю. Помнишь, ты рассказывал о свойстве памяти? Венти хватило сил только мелко кивнуть, не отрывая взгляда от чуть покрасневших губ напротив. — Обещаю, я не умру, пока не сделаю достаточно, чтобы ты меня запомнил. Обещаю. Глаза обожгло. — Ты уже, — сипло выдохнул он, и когда Алатус вновь поцеловал его, Венти прильнул к нему с отчаянностью тонущего посреди шторма в открытом море. Алатус подался спиной чуть назад, будто сам не понимал, чего хочет больше: прижать к себе руками и ногами или отстраниться. Он шумно выдохнул, щеку Венти опаляя до пробуждения ветряных астр, зарылся пальцами в волосы, изогнулся в пояснице. Если раньше они прижимались друг другу, утоляя странную, но в тоже время естественную потребность ощутить и понять, что всё почти закончилось, что они были целы, невредимы и в полной безопасности, то сейчас они словно восполняли этот час, проведенный в оковах этикета и приличий. Нельзя было проявлять искренние желания в присутствии Богов и Адептов — Алатус пробрался в его покои посреди ливня, наплевав на подготовленные собственные. Потолок с полом поменялись местами на краткий миг, и в плечи Венти упёрлись две ладони. Алатус его не отталкивал, но и не давал приблизиться. Его влажные волосы по подушке разметались, коленями он сжимал его бёдра, а в глазах взметнулось что-то испуганное, но стремительно исчезло. Птицы ведь ненавидели, когда их клали на спину — они чувствуют себя загнанными, принуждёнными и ограниченными. А Венти только что уложил одну на примятую постель. — Прости, — выдавил он едва слышно. — Я… немного забылся. Мы можем прекратить, если хочешь. Алатус загрёб пальцами белые одежды на его плечах, словно всей душой не хотел, чтобы Венти отстранялся. Он разомкнул губы, выдохнул тихо-тихо, босыми стопами скользнул по постели и подтолкнул коленями Венти к себе ещё ближе. И тот понял, что именно послужило причиной такого стыдливого нежелания отпускать его. — Не хочу, — едва шевеля губами, произнёс Алатус невероятно тихо, и Венти пришлось изрядно напрячься, чтобы понять, о чём он. Он видел, как лицо напротив жаром охватывает, как бледно-красные пятна, в свете луны казавшиеся серыми, сползают с щёк на лоб и шею. Дождь и не думал заканчиваться, но за окном над кроватью было до странного светло. Почему-то Венти не мог пошевелиться, словно его ударил по определённым точкам Ху Яогуай, и он вот-вот потеряет последнюю видимость опоры. Алатус воспринял эту нерешительность по-своему: — Не хочу, чтобы на меня и дальше влияла та… ночь в Усадьбе с Юй Ся. И… Не найдя слов, которые достаточно отражали бы все его мысли и чувства, Алатус скользнул руками к вороту нижних одежд Венти, притянул его к себе и поцеловал. Тот почувствовал касание языка, не сдержал тихого бессвязного звука, в горле разродившегося, и развязал белый пояс на чужой талии, не глядя. Алатус вздрогнул, когда Венти накрыл ладонью торчащие из-под кожи рёбра, и тот успокаивающе коснулся губами его изгиба челюсти, спустился чуть ниже. Он совсем не двигал рукой, позволяя привыкнуть. — Всё хорошо? — спросил он, чувствуя, как собственное дыхание от нежной кожи шеи отбивается, и пальцы на его плечах стиснулись ещё сильнее. Алатус завёл назад голову, открывая шею, кадык ярко выраженный. Его грудь вздымалась так, словно он задыхался. — Мы можем… — Если ты ещё раз предложишь прекратить, то мы поменяемся местами, — заговорил Алатус чересчур ровно, словно он всего себя брал под контроль, лишь бы не позволить ненужному тону проскользнуть в голос, тихий и как будто сиплый. — А я уже ни о чём спрашивать тебя не буду. Алатус мог упиваться своей напускной бравадой хоть до скончания веков, но Венти чувствовал, как за него цеплялись, как напряглись бёдра, которыми его сжимали. Алатус боялся, и его раздражало это — он решил для себя, что хочет избавиться от страхов, навязанных ему когда-то Юй Ся, но способ для этого избрал слишком резкий и тяжёлый. Похоже, сейчас Венти мог только направлять его, руководствуясь скудными знаниями, подчерпнутыми из книги, которую ему одолжила в шутку пару недель назад Индариас. Он одними пальцами оттянул штаны и коснулся большим родинки слева от подвздошной кости. Он был прав, полагая, что наощупь она будет отличаться от остальной кожи — как крохотная капля застывшей туши, в которую добавили слишком мало воды. Алатус не сдержал лёгкой дрожи от одного прикосновения, и Венти чуть сжал зубами кожу на недвижимой груди. — Дыши, — сказал он тихо и услышал едва ли не захлёбывающийся судорожный вздох. Почему-то захотелось издать смешок, но Венти сдержался. — Дыхание переоценено. Венти уткнулся лбом в середину тёплой груди Алатуса и тихо рассмеялся. Звучание его голоса неизбежно терялось за звоном дождевых капель об изогнутую черепичную крышу, но тот раздавался почти что тонко, словно ливень вот-вот закончится. Венти скользнул пальцами под штаны и с другой стороны. — Позволишь? — спросил он и услышал тихое цыканье, но как будто деланное и насквозь фальшивое. Он наблюдал, как Алатус с несвойственной ему неловкостью убирает руки с его плеч и слабо сжимает белые простыни почти у самой головы, и подтягивает стопы. Венти осторожно потянул белую ткань вниз, пока не снял совсем. В свете луны, омытой дождём, кожа Алатуса казалась как будто молочной. Он в глаза смотрел, не отрываясь, собирая со всего сознания крупицы былой уверенности, которую ему даровала язвительность — её стало в разы меньше, когда его утянули в спокойный поцелуй, а лёгкое касание языка развязало последний узелок упрямой решимости и отразилось прикрытыми веками и податливой расслабленностью. О губы резкий звук разбился, когда Венти опустил руку. — Архонты, — выдавил Алатус, всем телом струной натянутой обернувшись, и поморщился, когда почувствовал поцелуй на виске. — Надо же, — протянул Венти, раскрывший его тайну об уверенности и язвительности, готовый дать ему повод посоревноваться в остроте языка до того, как все мысли смоет волной окутывающего жара. — А я думал, одного Архонта тебе будет достаточно. Следующий поцелуй вышел смазанным — Алатус не успевал подстроиться, пока его захватывала странная, но в то же время понятная горячность. Он стиснул пальцами простыни, подался вперёд так, будто утратил остатки контроля над своим телом и отчаянно пытался вернуть его, но неизбежно проваливался. Он был тихим — не в сравнение более неслышимым, чем тот же Венти, у которого каждый раз горло саднило, и приходилось зажимать себе рот ладонью. Резкие звуки, которые нет-нет да срывались с языка Алатуса, проникали под самую кожу, вызывая безотлагательный переворот всего, что было внутри. Этот вызов на соревнование в язвительности Алатус пропустил мимо ушей. А может, Венти попросту прослушал ответ; открывшаяся глазам картина отчего-то говорила ему о чём-то запретном, словно он пробрался в небесные сады Селестии и намеревался сорвать самое наливное яблоко с дерева на вершине невысокого холма. Ему пришлось напомнить себе, что в Селестии, подобно её обитателям, даже самые сочные фрукты окажутся безвкусными, а Алатус под ним, напротив, был каким угодно, но только не сравнимым с небожителями. Он оперся мысками о смятую постель, подался вперёд бёдрами, явно не отдавая себе отчёт в том, что творит, и Венти, должно быть, двинул рукой как-то иначе, ведь звук с чужих губ сорвался до того дрожащий, что по плечам мурашки ощутимые пробежали. — Тише, — шепнул Венти, целуя сухие от сорванного дыхания губы. — Нас вся Ассамблея услышит. — Как будто тебя это когда-то останавливало, — на одном дыхании проговорил Алатус, заставив Венти зардеться. Он смотрел на Алатуса, на него взгляд опустившего, и невольно свернул мыслями в совершенно другую сторону. Он не сводил взора с глаз искрящихся и отчего-то подумал — если кому-то из художников в будущем придёт в голову воссоздать на холсте образ отвернувшегося от Небес бессмертного, то у него будет такой же взгляд, каким на Венти смотрел Алатус прямо сейчас. Кожа молочная в свете луны как будто светилась, губы сухие и красные едва ли могли поймать хоть немного воздуха, под носом и на висках влага блестела — и всё равно Венти казалось, будто от Небес сейчас отворачивался вовсе не Алатус. Напротив, он смотрел на возвышенное совершенство, чей взор одновременно казался самым порочным и в то же время незамутнённым и чистым. Алатус едва оторвал руку от простыни, зарылся пальцами в его волосы, к себе притянул, поцеловал так, будто на пороге собственной смерти стоял — и наваждение спало, не оставив и крошечного воспоминания. Он вдруг замер, пальцами в затылок впившись до боли, дышать перестав от явной невозможности высвободиться от оков чрезмерной абсолютности — и расслабился. Медленно выдохнув, он, движимый остатками былой горячности, поцеловал Венти, губами охватывая то нижнюю, то верхнюю, касаниями едва ли отличаясь от птиц, что клювом кожу пощипывали в попытках показать привязанность. Венти, отчего-то себя не помня, уложил другую руку на чуть влажное от пота молочное бедро, скользнул всей ладонью выше, сжал пальцы и на себя потянул — о губы исполненный неожиданности звук разбился, и отчего-то нестерпимо хотелось вслушаться в его мелодию, репризой к началу вернуться, но довести до оглушающего фортиссимо. Алатус отчего-то напрягся, а затем и вовсе выпутался из его рук и слез с постели. В голове мысли все смыло бурным потоком. — Всё хорошо? Накидывать измятые до ужаса одежды на плечи Алатус не стал. Он чуть повернул к нему голову, подхватив полотенце со стенки деревянного таза, и обмакнул его в воду. — Да, — произнёс он слабо и чуть хрипло. Движения его — нерасторопные, пропитанные закономерной изнеженной усталостью, и даже в тот миг, когда он сгорбился, чтобы вытереться, сильные мышцы на спине выделялись под бледной кожей. Венти смотрел на его лопатки и почему-то не мог справиться со смущением от одного их вида. Смешно, если помнить, что именно происходило под этой крышей чуть больше минуты назад. — Оденься, — выдавил он еле-еле, и Алатус замер, прежде чем хмыкнуть. — Продолжишь стрелять из лука — будут такие же. Нижние одежды только сильнее скатились по руке, когда Алатус бросил скомканное полотенце на табурет. Подумав немного, он уложил ладонь на край расписной ширмы и вновь повернул голову к постели. Отчего-то Венти почувствовал себя гостем в чужих покоях при виде полуобнажённого Алатуса у бочки с остывшей водой, хотя всё было с точностью наоборот. — Так и будешь сидеть? — спросил Алатус, но Венти не успел непонимающе нахмуриться. Алатус сбросил с себя нижние одежды, задержался немного на месте, позволяя Венти отследить взглядом две новые родинки — на левой щиколотке и на внутренней стороне правого колена, — и шагнул к бочке. Плеск воды заглушил тонкий звук из-под туго сомкнутых губ.