По коже гулкой. Голос мести Вы носите перед толпой. Воспоминания не надо О прошлом, дальнем и чужом, Когда мигают баррикады Перелетающим огнем. Когда в пылании пожара, Когда в залитый дымом час У сумрачного коммунара Для выстрела прищурен глаз.
Десятки оставшихся партизан-ополченцев наблюдали за тем, как поднимается пыль из-под колес уезжающего М-35. «Молот», только начавший движение, не мог уместить в себя лишних людей. Он попросту был ограничен из-за целей, которые стояли при создании машины: атаковать, используя высокую манёвренность. Защищать. Но не спасать. За него нельзя было уцепиться снаружи, как делали в случае с «Мако». Поэтому обе машины в конечном итоге оказались впереди. Разница была только в том, что «Молот» вернулся на поле битвы, и вскоре был сбит. А М-35 исчез, унося с собой не только наемников «Светил», но и надежду для остальных выбраться. Произошедшее в ангаре убило многих не только со стороны людей, но и со стороны противника. Ряды противоборствующих сторон редели, пламя позади бушевало. Все еще придерживая раненую женщину из числа ополченцев, Джозеф как мог отстреливался от нападающих на них хасков. Только они, в большинстве, и остались. Не люди, не коллекционеры… а эти существа, коих ордами кидали на амбразуры. В свете огня мелькали силуэты и вспышки выстрелов, часть картины не была видна из-за повиснувшей на плече союзницы. Хищник запротестовал, отказываясь и дальше выпускать смертоносные заряды. Следующее «чудовище» получило лезвие резотрона прямо в пасть, но этот удар требовал усилия, ценой которого стало потерянное равновесие. Вместе со спутницей, Рэдмонд упал на колени, погрузившись в размякшую от колес и сапог грязь. Женщина-смерть упала рядом, болезненно вскрикнув (даже панацелин не смог облегчить страдания обожжённой кожи в достаточной мере) и сжавшись в клубок. Она была похожа на младенца, которого слишком рано оторвали от матери. Стоя на коленях посреди бойни, вспотев от жара и усталости, Джозеф на секунду почувствовал опустошающее спокойствие. Оно не было признаком смирения, скорее безысходности. Его голова повернулась в сторону полыхающего здания, и перед глазами предстала воистину ужасающая картина: на фоне зарева возвышались «колья», которые мужчина видел при подходу к месту битвы. Разница была только в том, что теперь на них были насажены человеческие тела.Запомните! Из гулкой теми Он вышел в бешеный простор, Чтоб новое увидеть племя, Чтоб новый слышать разговор. О барабанщики предместий, Пусть будет яростней раскат.
Он никогда не видел ничего подобного. О происхождении хасков до них доходили только слухи, ведь не было способа централизованной связи с командованием. В стенах же бункера они днями могли не видеть небо, простирающееся над головами, не говоря о чем-то другом. На фоне зарева от пожара эта картина вызывала животный страх и притягивала одновременно. — Нет! — раздалось откуда-то сбоку. Женщина-смерть, чье имя Рэдмонду было неизвестно до сих пор, очнулась. Сделай она это раньше — они бы не оказались в практически безысходной ситуации. Раздался выстрел, затем еще один, заставивший мужчину повернуть голову к его источнику. Рядом с парой упал ополченец, в груди которого была дыра.Вы падаете, коммунары, С ружьем в повиснувшей руке, Но пламень вашего пожара Уже восходит вдалеке.
В далеком прошлом они с дочерью смотрели на звезды подобными ночами. На Шаргее, конечно, было ощутимо жарче осенью. Расположившись на покрытой редкими пучками травы земле, Камилла с Джозефом могли по нескольку десятков минут любоваться звездами и рассуждать о вселенной. Это была картина идеального быта, а любой идеал был временным и непостоянным. И, конечно же, значительно улучшен собственным восприятием, а затем и воспоминаниями. Почему он думал о дочери? Наверное потому что сейчас она, должно быть, достигла того возраста, когда может взять в руки оружие и отправиться воевать. Рэдмонд был даже младше нее, когда впервые познал войну. Сейчас земля под ним была холодной. Рядом, дрожа от пережитых эмоций, лежала раненая собеседница из бункера. Неподалеку расположилось еще несколько человек. С того момента, как в горячке боя и страха женщина-смерть убила такого же как и она солдата, прошло около двух часов. Дюжина человек покинула поле боя, и сейчас заняла свое место в яме для трупов. Во всяком случае именно так видел их укрытие Джозеф, пока не погрузился в воспоминания и рассуждения о судьбе своего ребенка. На Францию окончательно опустилась ночь, а вдалеке ярким светом продолжали гореть огни прошедшей битвы и раздаваться крики некогда людей, ставших монстрами. Они словно стали иллюстрацией для книги сказок, в которой сюжет вертится вокруг шабаша ведьм, члены которого отплясывают безумный танец возле костра. Несомненно, танец этот посвящен Сатане. Кроме как дождаться ночи здесь, в этой воронке от взрыва, плана не было. Вокруг сплошные поля, боеприпасов мало, и среди выживших каждый получил ранение. Кто-то серьезное, кто-то средней тяжести. Единицы отделались царапинами и незначительными ожогами, и среди таких был Рэдмонд. А кто-то пострадал в более глубоком смысле. К примеру, женщина-смерть. Ее разум кровоточил, и как ей помочь никто попросту не знал. И вот, на эту сторону планеты опустилась темнота. А они продолжали лежать в своем укрытии, не шевелясь и не произнося и звука. Это было идеей их лидера, который ясно дал понять: попытки уйти сейчас приведут только к смерти. Уолкотт (так звали их нового командира) имел за плечами участие в нескольких воинах, был солдатом Альянса, и в целом человеком, внушающем доверие. Широкоплечий, с мощной челюстью, способной перекусить канат, волосами цвета нефти и репутацией отличного бойца — он не имел конкурентов. Точно не в лице «фермера», коим тут прослыл Рэдмонд. Последнему, в свою очередь, и не нужно было обзаводиться дополнительной ответственностью в виде оставшихся ополченцев. Он, можно сказать, даже не имел права голоса. Однако Уолкотт боялся. Оказавшись перед лицом неизвестного, он реагировал как и подобает человеку в его положении. Реагировал так, как реагировали все. Но разница между ним и Джозефом была в том, что он позволил страху завладеть собой и влиять на принимаемые решения. Они могли бы отправиться в сторону бункера, используя темноту как прикрытие. И, возможно, даже имели бы шанс до него дойти. Но вместо этого дюжина человек лежала и ждала каких-то изменений. Нюквест к ним присоединился, а Рэдмонд и вовсе отключился от происходящего. Он думал и вспоминал. В конце концов мысли мужчины вернулись к произошедшим недавно событиям, заставив задаться вопросом: была ли Эрика де Гиш одной из тех, кто уехал и бросил на произвол судьбы десятки людей? Почему, и, самое главное — это не было его виной? Перед лицом конца света он бы тоже обеспокоился, если бы кто-то знал о нем слишком много. И, к тому же, был бы заперт с ним в четырех стенах. Может быть с ее взглядом он столкнулся тогда, когда М-35 уезжал в сторону зари наступившего заката? Вопросы, сплошные вопросы. В тишине раздался глубокий вздох. Уолкотт тут же метнул гневный взгляд в его источник, коим оказался Джозеф. Последний так же ответил взглядом покрасневших глаз, а затем посмотрел в сторону лежавшей в позе эмбриона женщины. Ему бы не хотелось, чтобы она умерла так. Но у них в запасе еще было несколько часов. Однако, если они ничего не придумают, с рассветом все будет кончено.***
Его не было в общежитии, не было и у медиков. Слоняясь по бункеру чуть хромающей тенью, не отвечающей на чьи-то слова, Ксавия всё больше убеждалась, что Джозеф Рэдмонд не вернулся с вылазки. Женщина остановилась у стены, прислонилась плечом и зажала рот ладонями. Закрыла глаза, стараясь вдохнуть поглубже. Хотя бы один раз. — Страх — это малая смерть, влекущая за собой полное уничтожение. Я встречусь лицом к лицу со своим страхом, — мольба, молитва подрагивающим шепотом. Она медленно сползла вниз и напряглась вся, от кончиков пальцев до зажмурившихся глаз. Резко расслабилась. Повторила цикл. — Я позволю ему пройти по мне и через меня. Там где был страх, не будет ничего. Паника понемногу отходила, шум в ушах уступил место звукам окружения. Насыщенная кислородом кровь снова начала наполнять здоровым потоком сосуды, лёгкие расправились от вдоха. Она открыла безумные глаза, слепо смотря в каменную стену перед собой. — Останусь лишь я. Где-то сейчас могла умирать её дочь, а она сидела на полу в бункере и не шевелила и пальцем.***
Соха тоже был против идеи оставить значительную часть ополченцев на растерзание, а то и на переход в другой лагерь. Она не стала искать других сочувствующих, опасаясь «крыс». Но перед тем, как взять шаттл, у них состоялся слишком долгий разговор с мужчиной со шрамом на лице. Недоверие к решившим изменить, на его взгляд, чудовищное решение, наёмникам, тем более без одобрения их командира, заставляло их очень долго удерживать желание попросту вытащить пистолеты и силой заставить открыть двери бункера. Усталый кивок, когда он понял, что ничем не рискует, скинул с плеч у двух «Светил» огромный камень. Оба понимали, что выходка не пройдёт просто так. Но обоим было плевать, пока возмездие не подойдёт вплотную с ласковой улыбочкой. Увиденное что-то переломило в её неожиданном напарнике. Может, то, что до Земли все задания Сохи были почти что бескровными: защита груза, эскорт, проникновение с кражей.***
—…Тебе не кажется, что уже выйдя и уже взяв челнок, поздно переживать, насколько глубоко войдет его нога тебе в задницу? Наёмник не отозвался. В челноке, подлетающем сейчас к бывшему месту сражения, сидело двое: Ксавия и мужчина с рассеченной губой, занявший место пилота. Его желтая азиатская кожа в бледном свете казалась совсем серой, ежик чёрных волос поседел от пыли. — Я не об этом. Переживаю, что мы там никого не найдём. Или ещё хуже. Те штуки, на которых хаски висели… Они совсем рядом. И они пустовали. И снайперы заставили всего лишь улететь того Летучего голландца. Возразить ей было нечего. Наёмница снова подумала про самоубийцу. — Просто не стреляй, только заметив движение. — Да, подожду, пока он вцепится мне в брюхо. Ведь активная система маскировки Кадьяка работает только до тех пор, пока кто-нибудь не поднимет голову. — Я серьёзно, Соха.— Ксавия, болезненно мыкнув, уселась поудобнее. — Скольких мы можем взять на борт? — Двенадцать. Если будет больше, то я не ручаюсь, что не перегружу ядро. До рассвета оставался час, самый тёмный час, прежде чем на горизонте задрожала бы сквозь хлопья пепла серая бледность. Но темнота превратилась в сумерки из-за отблесков пожарища. Первым заметил движение Уолкотт, хотя шум двигателей стал заметен ещё раньше каждому ополченцу. Острый глаз мужчины выцепил силуэт челнока… но сам он пока не давал отмашки вскочить и замахать руками: «земля, земля!». За часы ожидания у многих затекли мышцы и притупился разум. Челнок развернулся, облетая воронку. Внутри передняя панель превратилась в панорамное окно, свет был выключен, и «Светила» старательно высматривали хоть какое-то движение на земле. Крайне не хватало света фар, которых на военной модификации челнока не было и в помине. — Куда они могли деться? — сквозь зубы спросил сам себя Соха. — Ты видишь кого-нибудь? — Нет, — помедлив, бормотнула женщина. Ей совсем не нравилась перспектива улететь отсюда с пустым салоном. Ксавии был нужен всего один человек, мёртвый или живой. Но глупо было пренебрегать возможностью немного укрепить ряды местного сопротивления. Мужчина повернул Кадьяк, намереваясь выйти на ещё один круг над мёртвым полем.***
Шум летательного аппарата прорезал тишину ночи. Сначала совсем тихий, он заставлял замереть тех, чей слух оставался достаточно острым. Некоторые переглянулись, стараясь удостовериться в том, что им не почудилось. Или без слов задавая вопрос «возможно ли, что это наши?». За «наших» выступал кто угодно кроме коллекционеров и мутантов: Альянс, наемники, азари, кроганы, волусы…кто угодно, откуда угодно. Джозеф внимательно следил за «Кадьяком», пролетевшим над головами. Взгляд изучал форму, еле различимую в темноте, но он узнал его. Это был их шанс. Проблема заключалась в том, что «Кадьяк» был слышен и заметен только для них, но… кто-то из хасков, оставшихся возле ангара и разбредшихся по окрестностям, могли заметить летательный аппарат, его отблески во все еще бушевавшем пламени. И тогда толпа ринется сюда. К тому же пилот мог решить, что здесь нет выживших, после чего третьего захода над полем можно было не ждать. Рэдмонд поднял голову к лежащему неподалеку Уолкотту. Тот, несомненно, видел и слышал челнок, однако продолжал смотреть в небо вместо того, чтобы пошевелиться или отдать приказ сделать это кому-то другому. — Нам нужно подать сигнал о том, что мы здесь, — Джозеф произнес это нарочито медленно, будто опасался того, что его не поймут, — это наш шанс спастись. Уолкотт вновь смерил его гневным и в то же время растерянным взглядом. Заметив, что другие наблюдают за ним, он повременил с любыми высказываниями. И пока глаза Рэдмонда поблескивали в темноте, а лицо, испачканное в земле и крови, оставалось спокойным, командир начал гневно шептать. — Если вылезем, то нас заметят. Сейчас эти твари и так сбегутся на шум…Лучше всего дождаться кого-то посерьезнее. Пусть улетает и заодно отгонит мутантов за собой. А мы воспользуемся возможностью и… — Это «Кадьяк». Они не слышат его. Его создавали для того, чтобы он было незаметен. Могут увидеть, но у нас все равно есть время. — Да, лучше дождаться кого-то… посерьезнее… — командира решил поддержать ополченец, лишившийся нескольких пальцев и зажимающий след от укуса на шее. Бедолага был настолько бледным, что это было заметно даже в темноте. — Здесь на много километров только наш бункер. Единственный, кто может прийти — наш же отряд, половина которого сейчас лежит возле ангара. А вторая половина возле него ходит, но за нас воевать не будет. — Замолчи, черт возьми… Мы никуда не пойдем. Что ты знаешь?! Замолчи! — последние слова Уолкотт чуть не прокричал. Пальцы одной его руки сжались в кулак, а вторая покрепче схватила лишенный термозарядов «Хищник». Тихий гул «Кадьяка» был все ближе. Еще немного — и челнок покажется над ними, а затем вполне возможно скроется за горизонтом, предоставляя им возможность сдохнуть в этой яме. Рэдмонд вернул взгляд к небу, на его щеках заиграли желваки. Он поднял стальную сестру, на которой рыжей перчаткой засветился инструметрон. — В глубине души ты знаешь, что я прав. Кто захочет жить — побежит. С этими словами впервые за несколько часов Джозеф сначала сел, а затем встал на ноги. Сразу за собой он потянул «женщину-смерть», которая не стала сопротивляться и повисла у него на плече. — Вернись на место! Мы все погибнем из-за тебя! — Что ты делаешь… — Он нас выдаст! Голоса раздавались отовсюду, шепот становился все громче. На инструментроне Джозефа тем временем включился фонарик, ярким пятном выделившийся на темной земле. Его было заметно как с неба, так и с земли. — Кто захочет жить… побежит. Голос «женщины-смерть» звучал неестественно. Она повернула лицо к находящимся на земле солдатам, на одну половину бледное, а на вторую — обгоревшее. Так же, примерно в восьмистах метров от них, повернули свои головы несколько хасков, чьи голубые глаза уставились на источник света. Как-только они побежали к нему — источник света так же стал перемещаться. Рэдмонд обнимал хромающую собеседницу из бункера, которая как могла пыталась поддерживать выбранный темп. Они словно пара калек перемещались по полю, привлекая к себе всевозможное внимание. Вдалеке раздавались то ли стоны, то ли крики существ, что когда-то были людьми. Из ямы, что служила укрытием для остатков ополченцев, начали показываться головы. В ужасе люди замечали, что в их сторону движутся тени, хорошо различимые на фоне пожара. — Они бегут к нам! Они бегут к нам! Джозеф слышал то, каким испуганным голосом прокричали это откуда-то сзади. Он и сам был напуган тем, как все могло обернуться. Заметил ли их пилот? Станет ли он вообще садиться и рисковать для того, чтобы их спасти? «Господи, ведь может и не сесть». Взгляд метнулся к небу в поисках челнока. Теперь, когда в ушах раздавалось только собственное сердцебиение и дыхание, ополченец не слышал звуков летательного аппарата. Он не видел его, но чертовски сильно надеялся на то, что поступает правильно. Другие ополченцы так же начали вылезать из укрытия и помогать раненным выбраться оттуда. Уолкотт и вовсе практически полностью взвалил на себя укушенного в шею солдата, с трудом выкарабкавшись из ямы. Они выглядели колонной потерянных муравьев, движущихся без цели, но вперед. К ним поперек неслось уже с пару десятков хасков. Время тишины полностью прошло. Теперь в ночной тьме раздавались крики мольбы. В гуле голосов был голос и Джозефа: он кричал и махал рукой, инструметрон на которой все еще был в режиме фонарика. Махал и не знал, куда смотреть. «Только заметьте, только спасите» — отчаянно повторял собственный голос в голове.***
Второй круг ничего не дал. Темнота дымилась, а пальцы на панели сжимались всё крепче. Неужели впустую? Неужели все те, кому не повезло, сейчас торчат на «зубах дракона», а они рискуют без… — Смотри, — она подалась вперёд через голопанель и уперлась руками в стену. — Это… — Кто-то выживший. Либо хаск украл инструментрон? — Нет, это выживший. О боже. Челнок плавно развернулся — Соха ещё не рисковал ядром, всё-таки не будучи отличным пилотом — и пошёл на снижение. — Да, вижу. И вижу… Это хаски? — Ага, — заметно похолодевшим голосом подтвердила Ксавия. — Придурок, защищайся уже… — вполголоса бормотнул Соха, но его напарница уже упала в кресло второго пилота и сосредоточенно настраивала оружие. — Подобьешь их? — Придётся. Кадьяк пронёсся над головой Джозефа точно человеческая версия «сборщика». У него не было когтистых лап, чтобы схватить и сбросить врага с высоты, но тоже было две пушки. Масс-ускорители вспыхнули в темноте смертоносными синими глазами, и через миг стало в мире немного светлее от умирающих под огнём на подавление хасков. — Ниже, Соха, — едва пилот зашёл на обратный разворот, Ксавия рывком поднялась из кресла и достала из-за спины «Мстителя». Челнок резко мотнуло в сторону, она схватилась за изголовье кресла, не отводя взгляда от поднимающейся вверх панели двери. Внутри зажёгся свет, давая бегущим такой же ориентир, каким для наёмников было пятно фонарика. Челнок ещё не сел, а она уже выпрыгнула и перекатилась по земле. От ноги всё тело прошибло парализующей болью. Наёмница зашипела, но кое-как поднялась. Винтовка моталась в руках, из горла вырвался крик: — Сюда! Бегите сюда! «Джозеф». Она узнала его сразу, и боль притупилась, а с плеч упал груз. Ксавия бежала не так быстро, как хотелось бы, а его задерживала повисшая мертвым грузом женщина. Коммунары за ним ускорили шаг, мотыльками накидываясь на свет из салона. «Три, пять, десять… Двенадцать!». Ровно столько людей мог вместить челнок. Она не знала, кого благодарить за исчезнувшую необходимость проводить жестокие вычисления: кого взять сейчас, а за кем вернуться потом. И за отпавшую проблему давать отпор, когда люди поняли бы — Рэдмонд полетит в любом случае. Окинув взглядом поле и заметив лишь парочку недобитых хасков, ползущих к ним без прежнего рвения, наёмница отступила назад. Напуганные, бледные люди набились в десантный отсек и никак не могли усесться, так что путь ко второму пилотскому креслу пришлось себе пробивать чуть ли не локтями. — Улетаем! — бросила она напарнику и ударила по кнопке закрытия двери. Заметив напряженный ответный взгляд, добавила: — Их двенадцать. — И уже в салон: — Это все? — Это все, — ответил за остатки отряда черноволосый мужчина, придерживающий заваливающегося бойца. Ксавия встретилась с его взглядом и увидела там страх. — Спасибо… Вы… Вы… — Мы отвезём вас обратно, — она прервала мужчину. «С чем они столкнулись внизу, что бросились сюда сломя голову?» Они с Сохой могли быть обманным маневром Жнецов. Могли быть сборщиками трупов. Могли перестрелять их как уток в открытом небе. Шок на лицах многих говорил: оказавшиеся спасителями наёмники были последним, чего они ожидали. Этого облегчения вперемешку с ужасом не было на лице только у пары совсем слабых солдат… И Рэдмонда. Женщина задержала на нём взгляд, но тут её окликнул коротким «эй» Соха и кивком головы указал на лобовую панель. — Вроде чисто. Надеюсь, обойдётся без неожиданностей. — Я тоже, — усаживаясь как надо, выдохнула наёмница. — Вас послал Артур? — сзади, хрипло. — Нас никто не посылал, — честно ответила Ксавия. Коммандер Уильямс, может, и подумала бы о более окрашенном ответе. Может, таком, чтобы эти люди теперь были по гроб жизни обязаны «Светилам». Может, таком, чтобы они помогали им, а не лидеру с раной на лице. Но челнок нёсся вперёд, а ей было без разницы, что теперь подумают о наёмниках.***
Его не было ни видно, ни слышно, но мгновение — и «Кадьяк» промчался над головой, вынудив даже рефлекторно присесть настолько, насколько это было возможно с пострадавшей женщиной рядом. Вспыхнули огни орудий, и впервые за недели Рэдмонд ощутил ликование такой силы, что оно притупило остальные эмоции. Продлился этот момент не слишком долго, но мурашки с родной руки и шеи не сходили еще минуту. Он захотел выпрямиться, но ощутил сопротивление со стороны «женщины-смерти». Рэдмонду пришлось приложить усилия для того, чтобы поднять ту на ноги. Кажется даже радость отнимала у нее слишком много сил, отчего рассеянный взгляд едва ли проследил за челноком. Она смотрела в сторону, туда, где падали до того бегущие с тупым упрямством хаски. Словно осознав происходящее, «женщина-смерть» широко раскрыла глаза и дернулась, наконец встав на ноги. — Бежим, — тихо проговорила она. И они побежали к освещенному изнутри «Кадьяку», возле которого показался знакомый женский силуэт. — Сюда! Бегите сюда! Подчиняясь беспрекословно, Рэдмонд двигался вперед, только мельком окинув взглядом Эрику. На разговоры (да и на удивление) еще будет время, благо что Уильямс его им купила. Не смотря на то, что из ямы они с «женщиной-смертью» выбрались первыми, в челнок перед ними умудрилось заскочить три человека, не обремененных ничем кроме острого желания побыстрее спастись. Энтузиазма дожидаться «кого-то посерьезнее» у них однозначно больше не было. Сразу после них туда зашли Джозеф со своей спутницей, а затем и остальные, набиваясь в отсек и наполняя «Кадьяк» какофонией звуков. Многих потряхивало. На лицах было как опустошение, так и шок, а у некоторых и невероятной силы облегчение. Вскоре Эрика пронеслась мимо, и челнок оторвался от земли. Только в этот момент Рэдмонд смог позволить себе одну простую мысль: все кончено. Его взгляд пересекся со взглядом Уолкотта, сердце колотилось. Временный командир остатков отряда сжал губы так, что они превратились в тонкую полосу, и посмотрел на наемников, что спасли их. Джозеф переместил свое внимание к ним же, взглянув на Уильямс. В короткое мгновение им повезло смотреть друг на друга. Мгновение. Среди утихающих голосов раздалось «спасибо».***
Тревога оглушила жителей убежища вместе с открытием массивных дверей. В который раз они слышали ее за прошедшие сутки… «Кадьяк» приземлился посреди вновь собравшейся в ангаре небольшой толпы, каждому члену которой было как минимум любопытно: кто прибыл к ним на этот раз? Дверь челнока открылась, выпуская будто из львиной пасти уже порядком пережеванных ополченцев и наемников, что вернулись за ними. Реакция была неоднозначная: кто-то был шокирован тем, сколько осталось в живых, а кто-то был рад и такому количеству. Медики бросались к раненным, а «женщину-смерть», чье имя осталось Джозефу неизвестным, уносили. Она заснула в то же мгновение, в которое челнок оторвался от земли и оставил хранилище ЯО и поле далеко позади. Вспомнит ли она о том, что сделала, когда проснется? Проснется ли вообще? Рэдмонд проводил ее взглядом, не спеша выбираться наружу. Он как мог по пути сюда стер грязь со своего лица, но она оставалась в волосах и все еще покрывала все открытые участки тела. Разница была только в том, что слой стал тоньше. Прикосновение к левой щеке и вовсе доставило боль: покрасневшая и опаленная, к тому же покрытая землей и кровью. Мечта для инфекциониста, кошмар для владельца столь замечательного ранения. Хотя бы оставшиеся конечности были при нем, да и многие пострадали намного сильнее. Стоило большинству из выживших покинуть «Кадьяк» — настала очередь его, «Ксавии» и Сохи. Последняя мало интересовала ополченца, а вот Ксавия — дело другое. Когда они поравнялись, Рэдмонд встал со своего места и положил руку на плечо Уильямс, тем самым привлекая ее внимание. — Помоги мне дойти до комнаты. Пожалуйста. Помощь ему, в общем-то, была не нужна. Но это была возможность беспрепятственно пройти собравшихся, а затем наконец остаться наедине. Конечно, Эрика и сама прихрамывала, но… Джозеф и не собирался использовать ее как костыль. — Если захочешь обратиться ко мне перед людьми, то теперь я Ксавия. Это вопрос… Безопасности, — женщина косо глянула на спутника. Остались ли у неё ожоги? Она не чувствовала, хотя и бежала рядом с ним из горящего ангара. — Не говоря уже об остальном. Кажется, Тео рядом не было. Или она его попросту не видела. Но они шли — шли в противоположную направлению к штабу «Светил» сторону — и не торопились. Осмотрев скудно обставленное двумя кроватями, раковиной и узким шкафом помещение, Ксавия сделала шаг к зеркалу. Обнаружив, что взрывом не опалило даже брови, она заняла нетронутую на вид кровать. Стоило, наконец, освободить ноги от необходимости держать на себе вес тела, как прислонить затылок к стене, закрыть глаза и долго-долго выдохнуть. Всего несколько секунд передышки. Ей это было необходимо. Стоило двери за ними закрыться, как парочка отрешенно отошла друг от друга. Не нужно больше было игры на публику, они прекрасно обходились без помощи. Пока Эрика занимала кровать, Джозеф стал снимать с себя порядком изношенный «Феникс». Даже на одежде оставалась грязь, а с потревоженных движением волос посыпалась земля. Звукоизоляция в бункере создавала обманчивое впечатление отрешенности, уединения, спокойствия. И в тишине удивительно легко приходили на ум слова, хотя идя в коридоре она и понятия не имела, с чего начать. — Удивительно, как мы находим друг друга в местах, где совсем не ждали друг друга увидеть, — произнесла она мягко, вплетая голос в гул вентиляции и редкое капанье воды из подтекающего крана (а здесь только они и были слышны, не считая их дыхания). — Или ждали не друг друга. Когда я видела тебя в последний раз, твои волосы были короче. Она чуть наклонила голову, проходясь изучающим взглядом по Джозефу. Рэдмонд взглянул на собеседницу и дотронулся до кончиков отросших волос. Они были признаком мирного времени, с которым он еще не успел что-то сделать. Не имел желания. Женщина же перед ним, напротив, приняла новый образ жизни: короткие волосы были непривычны взгляду, и тоже кое-что говорили об обладательнице подобной стрижки. Уделив этой мысли несколько мгновений, Джозеф продолжил слушать параллельно с тем, как включил воду. Ему хотелось смыть остатки ( «ОСТАНКИ» — пронеслось в голове) со своей кожи. Ремни, удерживающие стальную сестру на месте он распустил, позволив протезу упасть в металлическое углубление раковины. Собственные пальцы ощутили прохладу воды, льющейся из-под крана, а затем ее ощутило и лицо. Быстрыми, порывистыми движениями, Рэдмонд прошелся по всем участкам, отмеченным пережитыми недавно событиями. Мутная, окрашенная грязью вода капала на пол и протез в раковине. — Знаешь, каждый мимический мускул служит датчиком, если знать, куда смотреть. Изгиб брови Батлер говорил о ее граничащем с материнским терпении. Взмах руки Тео подсказывал, что он так и не вживил себе в пальцы импланты для работы с голоклавиатурой, а поэтому для любого действия надевает заткнутые за пояс перчатки. — Уголки твоего рта просто вопят о потере — опустошающей, но не до отчаяния. «Так насос, выкачивающий воду из бассейна, оставляет на бугристом дне небольшие лужицы, ещё свидетельствующие о нескольких тоннах жидкости». Свои сигналы она знала и оставляла некоторые на виду, чтобы за положенными на самое видное место обманками не было видно текста между строчек. Например, штрихкодоподобная татуировка с черточками и цифрами на виске, сейчас едва видная за отросшими прядями — типичный признак бывших заключенных. — Где твоя семья, Джозеф? Вода перестала течь. Не ощущая тяжести искусственной конечности, Джозеф ощущал себя голым. Он взглянул на собеседницу, которая прибавляла этого ощущения своим взглядом и словами, после чего сел напротив нее. Культя повисла бесполезным грузом, а пальцы здоровой руки легли на ногу, позволяя упереться в нее и слегка наклониться вперед. Ополченец вовсе не был расслаблен, о чем говорила его поза и взгляд. Сосредоточенный, внимательный, он был таковым до того момента, как Эрика не заговорила о потере. О семье. Эти слова будто вернули его в крохотное помещение, освещенное тусклым светом издыхающей лампы. В отсутствие солнечного света, ярко льющегося в окна д о м а, которого их лишили. В оглушающую тишину бетонных стен, заменившую пение птиц и голоса Элейн, Леона, заменивших родителей Ивонн и Стефана, ставшего братом Андре. Единственное, что осталось — практически стертая рожица, которую сын нарисовал на протезе еще в младенчестве. По ней стекали капли грязной воды, когда как раньше земля оказывалась на стальной сестре после того, как землю вспахивал культиватор, а не взрывы. Рэдмонд опустил взгляд, наверное впервые осознав положение, в котором оказался. Рука дотронулась до груди, а затем пальцы сжались в кулак, сминая под собой футболку. Будто он просто хотел поправить одежду а не ощутил, как сердце вот-вот разорвется от поглотившей его тоски и страха, которые приходили при мыслях о семье. Внезапно в голову пришло понимание поступка Уильямс. Чем больше ты имеешь — тем больше и болезненнее можешь потерять. Джозеф не жалел ни об одной секунде за прошедшее десятилетие, но мечтал о том, чтобы оно не возвращалось болезненными воспоминаниями. С каждым днем все больше счастливых моментов обращалось в тоску и скорбь, подобно людям, которых насадили на те сооружения и превратили в хасков. — Я не знаю. Мы потерялись во время эвакуации. Все что знаю — они не на Земле. Лия тоже — она улетела за неделю до вторжения. Рэдмонду пришлось прочистить горло прежде, чем разменяться таким малым количеством слов. Он наконец поднял взгляд, посмотрев на собеседницу. Действительно сложно было поверить в то, что они встретились и делят помещение. Где-то над головой в это время происходит конец всего, а они вновь разговаривают. И если сначала появление Эрики ополченец воспринял с опаской и недоверием, то сейчас ее присутствие приносило… он не знал. Что приносит с собой человек, который, вопреки твоим с ним отношениям, единственный может понять то, что творится у тебя на душе и в мыслях? Джозеф забыл это слово. Джозеф сейчас был открытой книгой. Он не верил. Знать, что твоя семья где-то здесь — одно, но потерять их в галактике, разбитой войной на отдельные очаги жизни посреди холодной пустоты, несвязанной — другое. А они потерялись. Элейн, Леон. Ксавия помнила его улыбчивым стеснительным малышом. Сейчас ему должно было быть чуть меньше, чем Лие. — Мне жаль, — искренне, чувствуя, как и ей сжало сердце, произнесла Ксавия. На Землю можно было прилететь. Как иначе армада Жнецов пропустила их корабль, позволила приземлиться? Но вот улететь отсюда… Ей это казалось нелогичным. Один раз загнав их в угол, выпускать людей было бы глупо. Может быть, она ещё здесь. Да. Она здесь и жива. Никак иначе. — Что случилось с тобой? Наемники, тюрьма…— Рэдмонд кивнул на прическу и обвел взглядом татуировку, скромно выглядывающую из-под линии отросших волос. — И почему, Эрика? Между вопросом Джозефа и ответом была долгая пауза. Ксавия то и дело смотрела в стену, и когда уже показалось, что она просто промолчит, то заговорила. — Одним утром Эрике пришло сообщение от человека, которого она совсем уже забыла. Лео Вентури предлагал ей встретиться. Говорил, что это важно. Что он знал… Знал, кто на самом деле убил Феличиано Вентури на его собственной свадьбе с Эрикой де Гиш. Лео не знал, что Феличиано изменял ей. Что она была с ним несчастлива, но была связана по рукам и ногам обязательствами, контрактами, обещаниями и взаимной ложью. Что она уже была беременна от другого, когда он дарил ей кольцо. Да и если бы знал, то ему было бы плевать. Лео обещал пустить эту новость по всему миру. Напустить на неё Альянс, сломать жизнь. Если только она бы не встретилась с ним для того, чтобы поговорить. Женщина помолчала. Перед ней сидел тот самый убийца. Десять лет назад она не думала про Джозефа, когда вылетала с Нью-Кантона, оставив лишь записку про внезапный вызов и обещание вернуться через пару дней. Отключив инструментрон, заметя следы, не сказав никому и слова. — Она улетела одна. Что-то в ней противилось тому, чтобы довериться мужу и подвергнуть дочь опасности. Мэл превратился в образцового семьянина. Ему… Ему было хорошо, понимаешь? Он жил с семьей. Ему всегда было нужно это. А она постоянно ощущала злость. Когда родилась Лия, то злость немного утихла, но никуда не делась. Эта… Рутина. Как будто играешь роль. Нет, порой кажется, что жить можно. Включать инструментрон, чтобы отправить сообщение, а не проткнуть кого-то резаком. Пить лимонад на веранде дома, а не кофейную бурду из сухпайка. Засыпать в обнимку с мужем. Ходить на работу, встречаться с подругами в городе, ездить к оазису вместе с дочерью и устраивать там пикник. Но это всё до момента, пока не остаёшься наедине с собой и не смотришь в зеркало. А там не узнаешь себя. Знакомое лицо, волосы, платье вместо брони. А глаза чужие. И позади них сидит то, что можно назвать Болезнью. Думаешь: «вот почему нельзя генно модифицировать людей, на новых настройках развиваются раковые опухоли, хорошо, что во время беременности Лие ничего не прибавляли и не отнимали», но ты же знаешь, что лжёшь себе. Можно было бы списать на врожденную порочность, если бы тебе хотя бы хотелось. Но тебе не хочется. Молчание. Новое слово, одно слово приобрело такой вес, что ударило по всему монологу раньше молотом. — Стыд. Он заставляет тебя врать мужу, что ты едешь помочь с настройкой сетей в другой колонии, но ты улетаешь на Омегу ради ночи в бойцовском клубе. Звонить оттуда, замазав синяки, и возвращаться с игрушкой для дочери. Пока он не появится снова. Ему суждено появляться снова и снова. Она опустила голову. — При всем этом она любила их достаточно, чтобы… Не знаю. Дать жить дальше? Она действительно хотела жить так, как жила. Хотела забыть о войне, что сломала её, оставить бойню в прошлом, стать образцовой матерью и женой, специалистом, да кем угодно... Ксавия покачала головой. — Нет. Звучит как оправдание. Поговорить нужно было ей, а не её семье. И она оставила их, как сбрасывают балласт. Короткая пауза, полная боли и презрения. — Поговорить… Разговоры о таких вещах бессмысленны. Лео защищал её на процессе, после которого в тюрьму попал изнасиловавший её парень. А она в благодарность убила его сына. И он хотел видеть, как она сгниёт в тюрьме. Хотел знать, что она больше никогда не увидит семью, не спрячется на краю вселенной, как спряталась после убийства. Знал, что неизвестность — хуже всего, что может быть, а поэтому Эрика Уильямс умерла в камере 612. И её место заняла заключенная Ксавия. Это имя значит «новый дом». Новая судьба. Лео лишил её всего, чтобы она обрела дом и могилу в виде серой тюремной камеры. На губах женщины задержалась усмешка без капли веселья. Судорога лицевых мышц. Её глаза всё ещё были спокойны. Она провела пальцами по чернеющей за волосами татуировке, зная наизусть каждый изгиб и каждую деталь. — Такие знаки ставят заключенным. Бреют их наголо, чтобы случайный взгляд любого, кто знает значение знаков, увидел и имя, и преступление, которое они совершили, и срок наказания. Она была в тюрьме лет пять, пока там не было совершено нападение «Светил». Вместе с Эрикой содержались бывшие боевики и солдаты Альянса. Многие там отбывали после установления им категории «6» и совершенных потом преступлений. Представляешь, какая мощь, какое пополнение рядов? Конечно, её-то спасать никто не собирался. Но одна наёмница посчитала её симпатичной. Лес рубят — щепки летят. Глаза-щелочки, взгляд, говорящий больше, чем слова. Любопытство. Худощавое тело, поступь кошки. Она течёт в её пальцах водой, обвивается лаской. Кожа цвета горького шоколада и на вкус — сладость. Она такая непохожая на всех её бывших любовников и подходит ей, воском заполняет трещины в мраморе. Они обе хотят слишком много: музыки, ритма, сока. Женщина поднялась и подошла к раковине. Она вытащила протез Рэдмонда, чтобы парой манипуляций отделить перчатку от брони. Следующие слова она говорила, через слово делая глотки сводящей зубы воды с металлическим привкусом. — И я присоединилась к ним. «Светила» не занимаются такой дрянью, как «Кровавая стая», например. Мы как частное охранное агентство с привилегиями. Ещё ни один заказ не обернулся арестом или преследованием. Чёрт возьми, у Воска — лидера организации — есть даже свой офис на Цитадели. Со всем нужным, понимаешь? Секретарша, фикусы, бесплатный кофе. Из груди вырвался смешок. — У меня ничего не осталось. Не получилось. Может, Эрика была сломана всегда, а я взяла от неё самые крупные осколки и склеила во что-то новое? Не слишком красивое, но хотя бы… Понимаешь? — взгляд в зеркало, поворот, взгляд в лицо мужчине. — Я не вернулась, потому что пустота не причиняет такой боли, как постоянное напоминание о произошедшем. Не представляю, как жил бы Мэл с бывшей заключенной. Как жила бы девочка, зная, что её мать — убийца. Со «Светилами» не приходится говорить себе, что ты сломана, или с тобой что-то не так — тут у каждого второго послужной список тянет на пожизненное, а стыд за содеянное не испытываешь, хотя бы потому что от тебя ждут того, что ты сделаешь, и тебе за это платят. Но… Её голос дрогнул. — Лия. Я должна знать, что с ней всё в порядке. Иначе я не знаю, зачем мне здесь оставаться. Мне больше незачем жить. Она должна жить в любом случае. Она закончила словами, прозвучавшими буднично. Серьёзно. Ксавия почти отвыкла от лжи. Нейронные цепочки, связующие центры речи и центры, отвечающие за движение, за эмоции, провисли растянутыми струнами. — Где она? Она… Она была у вас? В Лионе? Ты знаешь, куда она потом отправилась? Мне нужно её найти. Мне нужно её защитить. Отправить на Цитадель, куда угодно, где война её не достанет. Даже если такого места не будет, я должна знать, что она в порядке. Если Мэл с ней, то он её защитит, но Нью-Кантон попал под удар ещё до Земли.. — Ксавия всплеснула руками, не находя больше слов. — Я просто должна знать.***
Вентури… день свадьбы, бушующие волны. Оружие вместо подарка для новобрачных, и кровавое пятно на рубашке вместо бутоньерки. Рэдмонд хорошо помнил тот день, на глазах помрачнев при упоминании произошедших там событий. И чем больше Ксавия говорила — тем темнее пролегали тени у него под глазами, а морщины (в особенности между бровей) становились глубже. «Что-то в ней противилось тому, чтобы довериться мужу и подвергнуть дочь опасности. Мэл превратился в образцового семьянина. Ему… Ему было хорошо, понимаешь?» — и Джозеф понимал. Он испытывал то же самое в Саньяне наблюдая за тем, как растет его дочь и как колония расцветает под его руководством. Но не смотря на это, Рэдмонд продолжал ходить в лаборатории и находить подопытных для того, чтобы в один день все это рухнуло. Как будто играешь роль. Это было действительно так. Перфоманс длиною в годы, и никто не похлопает, не подарит цветов. Только хорошенько даст по роже, выбьет пару зубов, и отдаст на вивисекцию, если все это вскроется. Слишком много знакомых ниток, которые скатывались в клубок. Господи, она же точная копия того, против чего боролась! Того, чему даже… «Нельзя размножаться». Пальцы здоровой руки сомкнулись, задрожали. На скулах заплясали желваки. Он ненавидел то, о чем говорила Ксавия, но понимал это слишком хорошо, для того чтобы не понять. И от этого внутри Рэдмонда в яростной схватке сцепились совершенно противоположные чувства. — …Нет. Звучит как оправдание. Поговорить нужно было ей, а не её семье. И она оставила их, как сбрасывают балласт. «Да» — произнес бы Джозеф, если бы губы не были сомкнуты так плотно, что побелели. Пальцы резко разжались, ладонь напряглась. В момент паузы со стороны мужчины раздался глубокий вздох, а взгляд устремился в потолок. Затем мужчина закрыл глаза, проведя по ним рукой. Он не мог презирать ее так сильно, как хотел, но не мог простить за то, в чем она перед ним виновата не была. Раскрытая ладонь вернулась на колено, после чего Рэдмонд продолжил слушать. Дальше — хуже. — …поэтому Эрика Уильямс умерла в камере 612. И её место заняла заключенная Ксавия. Вот откуда татуировка. Откуда такая… стрижка. Эрика не сделала ничего нового и ужасающего, а заплатила суровую цену за поступок многолетней давности. — ...Она была в тюрьме лет пять, пока там не было совершено нападение «Светил». Пять лет! Брови чуть приподнялись вверх, а лицевые мышцы вновь вспомнили, что еще способны показывать удивление. Тем временем Ксавия продолжала свой рассказ, и чем больше она говорила — тем больше было похоже на то, что слова с трудом пробиваются через ее воспоминания и сознание. В конце концов она и вовсе встала отвернувшись, и беря паузу для глотка воды. Джозеф же тем временем пытался осмыслить произошедшее. Весь «Верден» искал ее, но неужели за пять лет никто не напал на след сидевшей в тюрьме Уильямс? Вентури-старший действительно… хотел ее там спрятать и заставить гнить заживо за все, что она сделала. —...а я взяла от неё самые крупные осколки и склеила во что-то новое? Не слишком красивое, но хотя бы… Понимаешь? Их взгляды встретились. Вместо ответа Рэдмонд медленно кивнул. Он и правда понимал о чем говорит его старая знакомая. А затем пришло время принять непростое решение. Джозеф, как вновь будет сказано, понимал ее. Не во всем, но во многом, и пожалуй даже слишком хорошо. В нем, не смотря ни на что, нашлось место сочувствию и даже состраданию, потеснившим чувство восторжествовавшей справедливости и отвращения. Он все еще помнил о том, что она теперь была среди людей, которые бросили их на растерзание возле хранилища ЯО. Но она вернулась. Человеческое… нет, Эрика де Гиш, какой она была в глазах большинства и возможно на самом деле — не исчезла. Она сидела глубоко внутри, разбившаяся на осколки и с парой пропавших частей. Одной из этих частей была дочь. И видит бог, Рэдмонд знал на что готов родитель ради детей, оказавшихся в опасности. Он мог помочь ей, а она — ему. Мужчина отвел взгляд в сторону, хорошенько обдумывая то, что скажет дальше. — Да, она была с нами. Дети ни в чем не виноваты и ничего не сделали. После всего случившегося с тобой, с Малкольмом… было правильно не давать этому развиваться как инфекции, перекинуться на них. Поэтому мы виделись. Они стали хорошими друзьями. Наши дети. Он замолчал, потерев культю, торчащую из-под рукава футболки. Молчание слегка затянулось, но ровно до того момента, как Джозеф вновь взглянул на собеседницу. К нему вновь вернулась сосредоточенность, а лицо выражало спокойствие. — Я знаю, куда она отправилась, но до этого момента не знал, как выбраться с Земли. Но вы же на чем-то прилетели, верно? — Мужчина поднялся на ноги и подошел к Эрике, не отрывая от нее взгляда. — Помоги мне выбраться с планеты, и тогда мы найдем их. Наших детей. Элейн. Только так это сработает, и никак иначе. Джозеф поднялся, но его взгляд сверху-вниз не давил. Два уставших и многое потерявших человека объединялись с одной целью. Найти детей. Элейн. И Мэла. Не успев дать себе ощутить внутреннее сопротивление при мысли, что она сможет встретиться с так давно покинутым любимым человеком, Ксавия отвлеклась на сугубо деловые проблемы: — Я думала об этом. Наёмники тоже не знают, как выбраться с Земли. Стратегия звучит как «сначала ввязаться в серьёзный бой, а там видно будет», — пожала плечами женщина. — К тому же, это точно не будет легко. Мы прилетели, не встретив сопротивления, но это потому что собрать всех на одной планете и испепелить одним ударом для Жнецов, наверное, лучше, чем вылавливать людей по галактике. Сейчас мы — заложники собственной безопасности. Вдруг появившаяся подрагивающая улыбка была хоть и тусклой, но искренней. Больше говорили морщинки вокруг глаз, вдруг сделавшее выражение лица Ксавии… добрым. Ответом Рэдмонду был полный благодарности и обещания взгляд. Она была готова убить любого, кто встанет на её — нет, теперь на их — пути, была готова отдать последнее, и всё её существо молило о том, чтобы мужчина тоже это почувствовал. Видит Бог, она была перед ним в долгу. Не только за то, что он только что рассказал, не только за его понимание и отсутствие осуждения, снявшие с души тяжелый груз вынужденного молчания. Эрика старалась забыть о совершенном. Ксавия платила её долги с процентами. — Но при всём этом ты подарил мне надежду, о которой я неделю назад не могла и мечтать, Джозеф. Спасибо. Хлопнув руками по коленям, женщина тоже поднялась. — Сделаем так. Я сейчас пойду в наш штаб, а ты можешь завершить дела здесь и присоединиться. Она почувствовала прилив энергии и не стала ему сопротивляться, искусственно замедляя себя, заставляя посидеть ещё и предаться отчаянию. Причин оставаться в убежище ещё лишних пару дней не было, и она не думала, что у Джозефа они могли быть. — Мне нужно оторваться от моих «друзей». «…Если решишь высунуться из штаба, то на следующей вылазке ты отправишься топтать тех хуев, что решили сунуться нам под ноги, в гавайской рубашке и с одним пистолетом.» В до того безжизненном голосе появился намёк на иронию. — У меня перед ними есть своего рода обязательства, но их перекроет новый заказ на поиск семьи. Заказ, который ты сделаешь и объявишь его перед лицом всех. Она кивнула скорее самой себе. — Естественно, не думай, что я возьму с тебя хоть один кредит. Но им этого знать не нужно. А завтра мы уйдём. Дёрнув уголком рта, наёмница покинула помещение.***
«Они стали хорошими друзьями». Ей было одновременно приятно и горько это слышать. Ксавия вдруг поняла, что очень… Очень многое пропустила. Сохранила ли Лия в себе любопытство и умение найти подход к любому человеку? Или это свойственно всем детям, и теперь она даже представить себе не может характер дочери? Эрика долго привыкала к новой роли, даже к новому слову. Оно не подходило ей, стесняло. Она подошла к этому как к новой задаче, как когда завела собаку для охраны квартиры на Цитадели и изучала вопрос дрессировки. Новые навыки, особенности воспитания и ухода, безопасность в доме. Казалось, все вокруг справляются с этим естественно и наслаждаются родительством так идеально и легко. А она помнила тёмный вечер, когда оставила никак не желающего перестать плакать младенца в тишине спальни и вышла из дома, чтобы хоть на небольшое время представить привычное одиночество. Представить, что там не лежит маленькое существо, требующее столько сил и времени, отнимающее у неё её саму и оставляющее только парализующее и останавливающее дыхание своей ужасной сутью даже не желание, но потребность выбросить орущего ребенка в окно. После этого в ней что-то сломалось. Не знала семья Мэла, не знал Мэл. На вопрос про усталость — «я не спала всю ночь, ты ждешь от меня сюсюканий?». Мелкие подозрения — смиренный ответ про завал на работе. Она просто забыла мысль, что это и вправду её дочь. Она оставалась солдатом, бывшим «Корсаром», и сама себе приказала не покидать поле боя. Лия взрослела, больше походя на человека, чем на креветку с большими голубыми глазами, и стало легче. Настолько, чтобы обнимать дочь и вправду испытывать счастье. «После этой войны останется много злых сирот, которым придётся повзрослеть слишком рано» — подумала наёмница, не верящая в лёгкий исход, и почувствовала укусивший сзади шеи холодок. Детям нельзя взрослеть слишком рано. Камилла с серьёзными глазами, в слезах бегущая к матери Камилла была тому лучшим подтверждением. Вдруг ей захотелось вернуться и спросить Джозефа о его первом ребёнке. Знал ли он, что с ней? Как пережила она потерю отца? Но Ксавия была уже у дверей своей «комнаты», где должна была снять броню.