Один на один

Провести неделю без Эймонда было словно сделать глоток свежего воздуха. Люцерис корил себя за то, как хорошо почувствовал себя дома, вдалеке от страшного влияния Эймонда, но ничего не мог с собой поделать. Эймонд заполнял собой всё вокруг, каждое мгновение. Он будто затягивал Люцериса всё дальше и дальше в чёрный омут или паутину, лепил из него всё, что хотел только он сам. Общение с ним — постоянный бой. В этом есть определенный шарм, однако нужно всегда иметь силы на то, чтобы парировать и уклоняться от его ударов. На это сил у Люцериса почти не осталось. Без Эймонда жизнь вновь стала размеренной, спокойной, контролируемой. Люцерис несильно скучал по интригам, в которые его втягивали. Иногда просто нужно было почитать книгу для себя, а не для Эймонда. — Вот ты где! — раздался голос Деймона в библиотеке. Люцерис вздрогнул, сидя в кресле вниз головой. Он хохотнул, наблюдая за тем, как к нему вышагивают ноги в высоких сапогах. — Юный затейник! Ты находишь это забавным? — Очень забавным. Деймон сел на корточки, ухмыляясь. Он по-свойски похлопал Люцериса по щеке рукой в перчатке. — Рад, что ты наконец-то искренне улыбаешься, а не как... придворный при короле Эймонде Первом. Люцерис сохранил весёлый вид при упоминании Эймонда и поспешно сел в кресло как подобает. Веларион помнил, как от гнева побелело лицо Деймона. — Сейчас я поставлю тебя мишенью и буду метать огонь из пасти Караксеса, — тихо пригрозил Деймон, схватив Эймонда за воротник прямо в мейстерской. — Принц Деймон, прошу вас, не надо, это была моя идея, — вступился Люцерис, сжимая подлокотники кресла, пока мейстер пытался остановить кровь и прикладывал лёд с мокрыми бинтами. Эймонд тогда посмотрел на Люцериса так, что сжалось сердце. Он не мог полностью прочитать его взгляд, но в нём было что-то от немой благодарности бродячей собаки, которой подкинули кость. — Вы собираетесь полетать на драконах? — спросил Люцерис, перекрывая поток воспоминаний. Он захлопнул книгу и бодро встал. — Да, присоединяйся к нам. Мейстеры советуют твоей матери пока не летать, посему будет исключительно мужская компания. — Мужская это "после мы пойдём в бордель пить эль" или "мы устроим десятичасовую битву на мечах"? — шутливо уточнил Люцерис, ставя книгу на полку ровно на то место, откуда взял. — Мой мальчик, — хмыкнул Деймон, оперевшись кулаком на стол. — В бордели приходят не за элем. — Семеро, только не надо устраивать мне вылазку туда! — рассмеялся Люцерис. — К слову, женщинам нравятся мужчины с боевыми шрамами. "Да, не только им," — невесело подумал Люцерис, закрывая за собой тяжёлую дверь в библиотеку. *** Следить за ходом тренировочного боя было не менее увлекательно, чем сражаться самому. Особенно если это был бой Деймона — завораживающий своим мастерством и грацией. Многие опытные воины со временем теряли изящество фехтования, но принц Деймон Таргариен не был в их числе — смертоносный и великолепный, как его древний валирийский меч. Когда Деймон вновь с хохотом опрокинул запыхавшегося Джекейриса в песок, Люцерис понял, что настала его очередь. Из-за необходимости носить повязку на ухе, он чувствовал себя болеющим, однако упускать возможность позаниматься с лучшим воином Семи Королевств не хотелось. — Ты стал драться агрессивнее, — заметил Деймон, когда Люцерис по привычке начал атаковать первым. — Правда? — Да, это заметно, — подтвердил Джекейрис, облокотившись о камень. — Я ненарочно, — криво улыбнулся Люцерис, неудачно парируя следующий выпад. — Это не упрёк. Продолжай, — сказал Деймон, махнув рукой. — Есть шанс стать лучшим мечником, чем Джейс. Джекейрис сложил руки на груди, прыснув от смеха, пока Деймон старательно выбивал из Люцериса дух. — Люк, оставь мне тоже что-нибудь! Ты и так уже лучше меня говоришь на валирийском. — Ты лучший наездник, — кратко отозвался Люцерис, отскочив от нового батмана. Дыхания ему едва хватало. — М-да, — иронично бросил Джекейрис. — Меня слушаются драконы, а ты говоришь на валирийском. Вместе из нас бы вышел неплохой Таргариен! Следующие удары Деймона не позволяли уклониться. Он всё наседал и наседал, и Люцерис уже ощущал вкус проигрыша, когда они снова скрестили мечи. — И неплохой Стронг, — прошипел Люцерис. Он ударил Деймона локтем в живот и толкнул, делая рывок из последних сил. Деймон чуть не потерял равновесие, но устоял и выглядел потрясённым. — Это грязный приём, Люк, — сказал он, опуская меч. — Ты не фехтуешь. Ты бьёшься насмерть. — Да? — растерянно спросил Люцерис и тоже опустил меч. Он сглотнул, неуверенно потирая шею. Джекейрис и Деймон смотрели на него во все глаза. — Я, должно быть, очень устал. Извините, н-надо было всё-таки пойти в бордель. Натянутые усмешки изобразились на их лицах. Они посмеялись и начали собираться обратно в замок. Всю обратную дорогу леденящее кровь осознание не отпускало Люцериса. "Боги... Как же глубоко Эймонд проник в мою душу!" Вернувшись в свои покои, Люцерис закрыл дверь и подошёл к зеркалу. Стараясь мужаться, он начал разматывать головную повязку, неспособный более терпеть это зудящее чувство незнания. Мейстер снимал бинты каждый день, обрабатывал саднящие раны и вновь заматывал Люцериса в кокон неведения. Ему ещё ни разу не выпадало случая узреть всё самому. — Мы оставили друг другу шрамы. Пусть они будут напоминанием, — сказал Эймонд в тот день на причале, и это были семена, посаженные в плодородную почву. У Люцериса не было больше сил выдирать ядовитые цветы Эймонда. И, кажется, уже не было желания. Видеть себя без повязки было странно, словно он всегда с ней ходил. Люцерис понадеялся, что с оторванным ухом ему тоже удастся смириться быстро, ведь он всегда умел приноровиться к любым условиям. Но к увиденному он всё же был не готов. Приблизившись к зеркалу в первый раз, чтобы лучше разглядеть, Люцерис поморщился и зажмурился — это была его первая реакция. Любопытство и осторожность разрывали Люцериса на части, и в этот раз первое одолело верх. Он выдохнул, сжал руки в кулаки и вновь посмотрел. Неестественно белая плоть окаймляла то, что осталось от наискось срезанного уха. Отсутствовало почти всё, что было после "чаши раковины", как это углубление назвал мейстер. Уцелели только начало завитка и часть мочки. Остальная же половина уха скорее напоминала сколотую мраморную статую в Зале Славы короля Эймонда Первого. Люцерис никогда не придавал особого значения своим ушам, это была просто данность, не самая нужная часть его тела, которая, казалось, навсегда должна была остаться с ним. И когда он неверяще коснулся рукой своего уха и не обнаружил его целым, произошедшее в Богороще вернулось с тройной силой. Его смело волной истинного ужаса. Боль прошлась по телу так, словно Люцерису снова приходилось сжимать рукав дублета, чтобы не закричать, пока Эймонд отрезал куски уха, пряча след от своих зубов. Фантомный кинжал вновь и вновь входил в тонкую плоть и разрезал хрящ, заставляя биться в агонии. Люцерис хотел было сдерживать слёзы и дрожь, а потом понял, что не перед кем. Он зарыдал, отвернувшись от зеркала, чувствуя себя полным идиотом. Его бросало от "надо было лишь немного потерпеть" до "надо было заколоть Эймонда насмерть, когда был шанс". *** Заметить Рейниру, бесцельно гуляющую между книжных полок, было нетрудно. Люцерис терпеливо ждал, когда мать соберётся с силами и подойдёт сама, поэтому он продолжил читать под мерный стук её каблуков. — "Великие корабли Вестероса"? Неужели мой сын наконец заинтересовался своим будущим титулом? — тепло улыбнулась Рейнира, ловя ухмылку Люцериса. — Не совсем так, просто может пригодиться. Моя душа всё ещё не лежит к мореходству. Кроме того, лорд Корлис, слава богам, сейчас в добром здравии. И вся эта... Резня была напрасной. — Не говори так. Мы обозначили свои права и пресекли незаконные попытки захватить власть, — сказала Рейнира, присаживаясь на диван напротив кресла Люцериса. Он поднял на неё тяжёлый взгляд и сдержал дерзость, готовящуюся сорваться с языка. Он помнил, как долго отмывали пол тронного зала от крови Вейманда Велариона. — "Незаконные"? — раздражённо фыркнул Люцерис. Рейнира вздохнула, погладив живот, и это немного смягчило Люцериса. — Давай не будем об этом. Я не ищу с тобой ссоры. — Ты считаешь, что я поступила неправильно, и я понимаю это. Но в нашем жестоком мире неважно, кто поступил правильно. — Мне не нравится такой расклад. Что тогда важно? Рейнира пожала плечами. — Важно то, что ты считаешь важным. Это звучит глупо, и всё же это так. Иногда выбор очевиден: прощение или ненависть; решительность или смирение. А иногда судьба ставит тебя перед вещами одинаково важными, и это самое ужасное испытание. Любовь или долг? Спокойствие родных или власть? Твоя жизнь или правда? Люцерис поджал губы, окончательно откладывая книгу в сторону. Немного волнуясь, он начал заламывать пальцы. — Я хочу стать дипломатом, — со всей серьёзностью заявил он, чтобы получить снисходительную ухмылку матери. Ирония затаилась в уголке её рта. — Ты считаешь, доброе здравие лорда Корлиса продлится так долго? — Честно, у него есть все шансы меня пережить. Теперь Рейнира посмотрела на него серьёзно, чтобы её сын вдоволь посмеялся над своей шуткой. — Мне это под силу, правда! — оживлённо заговорил Люцерис. — Мне легко даются языки, математика и история. Я умею держать лицо. Я могу выучить браавосийский, и когда ты взойдёшь на престол, у тебя будет верный человек, чтобы договариваться с Железным Банком! — Ты всё продумал, — удивлённо покачала Рейнира головой. Она гордо приложила руку к груди, нежно улыбаясь. — Даже умудрился мне польстить. Ты и правда будешь хорошим дипломатом. Ох, я надеюсь, что тебе никогда не придётся вести переговоры и эта чума войны минует нас. — Война? Я думал, вы с королевой Алисентой обо всём договорились... По тени боли и печали, упавших на лицо его матери, Люцерис понял, что произошло нечто ужасное. — Милый, боюсь, твой дедушка растратил всю милость богов. Мы живём в очень непростое время, и... — Что случилось? — перебил он её, чувствуя себя грубым, однако его раздражало, когда с ним обращались как с чувствительным ребёнком. Рейнира прикрыла глаза и помассировала переносицу, прежде чем ответить. Вся её усталость вырвалась наружу, оседая в морщинах и на сгорбившихся плечах. — Твой дядя Эйгон был найден мёртвым сегодня, — сообщила она. Мурашки ледяными иглами впились в спину и добрались до сердца. Люцерис сглотнул, ощущая призрачный холод стали и зубов у своего уха.