Утро… Мягкие тёплые лучи проскальзывали в окна, приводя в чувство сонное создание. Потянувшись и как следует зевнув, Нариндер приоткрыл один глаз: у изголовья его кровати стояло белое пушистое облачко, почему-то имеющее пару странных серых ножек. Изумительные зелёные глаза радостно сверкали, а белоснежная улыбка не сходила с этого милого ротика:
— Доброе утро, господин.
— Доброе утро, — Нариндер сел в кровати, осматривая сегодняшнюю жертву. Овечка прелестная, подстриженная, вычесанная, с милейшим голубым бантиком на шее. Так и хочется схватить её и…
Но колокольчика нет на шее… Она только прислуга. Игрушка на сегодня другая. Или другой…
Интресно, кто будет сегодня с ним играть? Его любимый барашек, что так нежно блеет от каждого его прикосновения? Или может чудная бело-черная овечка, что всегда так смущается, но стоит ей немного пообвыкнуть, как она превращаются в сущую фурию?
Или же та, беленькая, с чёрными как ихор глазами, рожками алыми как сама кровь и с этим милым блеянием...
В мечтах он подошёл к стойкам с мантиями, оглядел каждую и повернулся к прислуге:
— Какую мантию мне сегодня надеть, чтобы порадовать своих последователей? — задал он вопрос овечке. Та покраснела. Господин всегда сам выбирает мантию, мнения других он не спрашивает.
— Может быть ту, белую? Из овечьей шерсти? - слегка подрагивающим копытцем она указала на белую безрукавную мантию.
— Хм, — Нариндер задумался. Мантия без рукавов, идеально белая… Он использовал её для особых случаев. Неужели сегодня особый случай?
— Хорошо, пусть будет так, — по щелчку пальцев его тело облатилось в чудесную белую ткань, так идеально лежащую на его теле. — Итак? - ему не нужно было задавать этот вопрос. Прислуга прекрасно понимала, чего теперь жаждет хозяин.
— Всё уже готово, мой господин, вас ждут, — поклонилась овечка.
— Чудесно. Я скоро буду. Совершу лишь небольшую прогулку.
Прогулка по саду была одним из немногих любимых занятий Нариндера. Всюду тишина и спокойствие… Маленькие бабочки, жужжащие пчёлки роев носились туда-сюда, собирая сладкий нектар с только распустившихся с солнечным светом цветов. Всюду витал душистый аромат свежескошенной травы для барашков, а запахи цветов дурманили голову.
Нариндер присел на скамейку в саду под тенью виноградных листьев, осматривая свои владения.
Тишина и спокойствие... Ещё раз он втянул свежий воздух полной грудью, а затем отправился туда, где уже давно его ждали…
Дверь с лёгким скрипом отворилась. Нариндер поморщился: в этот раз его ожидали в комнате с огромными множеством свисающих отовсюду штор. Он не любил это место, но очень любил ту, кто всегда ожидала его здесь.
Милая маленькая овечка. Глаза глубокие, чёрные, будто сам ихор, крохотные рожки цвета алого пламени, а под некоторым освещением и вовсе кроваво-красные, белая пушистая как само облачко шубка и чудесные чёрные ручки и ножки. Она всегда носила на талии красный бант, который и без того подчёркивал её округлые формы.
А колокольчик на шее свидетельствовал о том, что именно она будет сегодня его игрушкой.
— Долго ждала? — Нариндер вошёл в покои, осматриваясь. Ему всегда казалось, что среди этих тканей может кто-то скрываться. А сильные запахи от свечей с травами могли перебить любой другой запах. Свет здесь был слишком ярким. По всем показателям Нариндеру как коту не нравилось это место. Ему приходилось полагаться исключительно на слух, но и он проигрывал: у овечки был очень громкий голос, несмотря на её маленькие телосложение.
— Нет, господин, не долго, — она подошла к Нариндеру и положила ему руки на плечи. — Чем вас развлечь сегодня?
— Как обычно. Не нужно ничего нового. Ты всё прекрасно знаешь, — Нариндер потянулся с милой мордашке, когда почувствовал боль в спине. Он поморщился, а боль только усилилась. Овечка всё также мило улыбалась:
— Что случилось, господин?
Нариндер навострил уши. Это не ветер гуляет в закрытой комнате, тут кто-то есть. А боль в спине — ни что иное как боль от удара кинжалом. Это его не убьёт, но вот мантию подпортит.
Он оттолкнул от себя овечку. Та вскрикнула и шлепнулась на пол. В руке её был заточенный кинжал.
— Как подло, однако, — процедил сквозь зубы трехглазый. — Тебя надо научить манерам! — глаза его засверкали алым пламенем, но не успел он сделать и движения рукой, как на запястьях обеих рук защелкнулись кандалы. — Что за… — Нариндер неистово задергался в цепях, надеясь, что созданные столь жалким существом путы будут слабы.
Но что-то было не так.
— Хорошая работа, — схоронившиеся за полотнами епископы медленно вышли на свет.
— Браться мои… Что вы… — Нариндер ещё раз дёрнулся. Когда в его сознание наконец дошла мысль, что цепи те созданы силой и верой епископов, в горле встал ком. — Да как же…
— Твоей власти пришёл конец, брат, — клацая хелицерами, выступил Шамура. — Ты уж прости.
— Подлые предатели! Вы! Вы! — от ярости, клокотавшей в груди, силы Нариндера возросли. Разрывая путы, которыми он был связан, он бросился в атаку на епископов.
Первым отлетел Леший, получивший когтями по глазам. Хекат, представшая перед владыкой смерти, получила глубокое ранение в горло. Её пытался прикрыть телом трусливый Калламар, но тот лишился ушей: обезумевший от крови и злобы Нариндер оторвал их.
— Братья, дайте мне больше вашей веры! Его необходимо запечатать! — видя бесчинства Нариндера, Шамура подготовился вновь запечатать старшего брата.
С дьявольским воплем чёрный кот набросился на паука, разрывая когтями и зубами его голову.
Но вот другие епископы, истекая кровью, вновь начали своё таинство. Всё больше цепей из Небытия опутывали тело Нариндера, оттаскивая вопящий ком кошачьих нервов от разодранной в хлам головы Шамуры.
— Я вам это с рук не спущу! Вы поклялись мне! В верности мы клялись друг другу! Ваша верность теперь ничего не значит?! — дикий рёв проходил по всему храму, будоража чувство каждого из последователей.
— Ты достаточно уже сделал… Ты оскверняешь нашу веру! Ты будешь изгнан! — Шамура присоединился к ритуалу. Последние цепи лишили кота движения. — Тебя забудут. Имя твоё будет стёрто из истории. Прощай…
— Нет, он умрёт! — стоявшая до этого в стороне овечка набросилась с кинжалом на бывшего благодетеля, метя в самое сердце.
Лишь немного ей не хватило, чтобы его убить — объятый тьмой, Нариндер погрузился в Небытие…
Последнее, что он успел увидеть перед тем, как его тело оказалось там — как старший епископ Шамура клешней сносит голову овечке:
— Предать топору всех остальных последователей его культа! Чтобы ни одной души не осталось в храме! И храм этот… Сравнять с землей! — таков был приказ паука.
***
Нариндер упал на колени. Рана, оставленная овечкой, источала достаточно крови для того, чтобы раскрасить его белую мантию алой полосой.
Он в цепях, он на привязи… Он будет забыт…
Боль и горе терзали его душу изнутри, по щекам потекли кровавые слезы, а Небытие услышало доселе неслыханный рёв, полный отчаяния и ненависти.
***
Нариндер распахнул глаза от ужаса, сжимая на груди шерсть. Сердце билось столь быстро, что готово было вот-вот выскочить.
Вскоре божество осмотрелось; удостоверившись, что всё ещё он находится в своём храме, чёрный кот глубоко вздохнул.
Он в храме, рядом под боком сопит барашек, Баал всë ещё дремлет на подушках (хоть богу и показалось, что на некоторое время он проснулся и обеспокоенно глядел на господина, пока не удостоверился в том, что всё в полном порядке).
Епископов больше нет. Небытие (как и этот мир) отныне принадлежит лишь ему.
Всё это было лишь глупым сном.
Нариндер погладил барашка по голове и вновь прикрыл глаза.
Подремать ещё немного… Совсем капельку…
Он ведь не сделает того же, что сделала она?
Да и Баал не позволит.
