Pattern Breaker

      Каждому человеку в какой-то момент его жизни разбивали сердце. И чем глубже нанесенная рана, тем сильнее она меняет личность. Так происходит каждый раз. Будь то первая подростковая влюбленность, или же мучительный отказ от этого чувства в зрелом возрасте. После огромного количества попыток, ты приходишь к выводу, что возможно, слишком сломан и испорчен, чтобы заслуживать любви. Когда уже смирился с тем, что будешь досрочно вышвырнут со службы. Стандартный сценарий для человека с диагнозом “посттравматическое стрессовое расстройство”.       Признание своих чувств, лишь делает тебя легкой мишенью.       Судьба любит играть с теми, кто ей противится. Она покажет, насколько прекрасна любовь, а затем сломает, когда ты наиболее уязвим. Отберет последние крохи тепла, когда ты умираешь от холода, или растопит сковавший тело лед, сжигая в лихорадке. Возможно она будет милостива, и на короткое время ты будешь счастлив, но это лишь отсрочка, подобно затишью перед бурей. Она настигнет тебя, и вытравит из души каждую каплю счастья, которую ты посмел почувствовать.       Наконец судьба настигла и его. В прошлой жизни, это не было бы таким важным. Но теперь было больнее.       Прошло почти три месяца, как Соуп видел Саймона “Гоуста” Райли, последний раз. Почти три месяца, как тёмными и одинокими ночами, Соуп мучил себя мыслями о тех последних словах, что сказал этому человеку.       - Убирайся - сказал он. Отталкивая его. Запирая от него свое сердце и теряя ключи в копошащемся клубке своих страхов. Оставаясь с ними один на один.       - Что? — спросил Гоуст, его покрасневшее лицо и опухшие губы выражали замешательство. - Я не...       - Скажи что любишь меня, и ты можешь остаться. — выпалил Соуп, не в силах сдержаться, его голос был хриплым и дрожащим от волнения.       Гоуст смотрел в ответ. И молчал.       Так я и думал.       Все тело Соупа задрожало от беззвучных слез. : - Убирайся к чертовой матери!       Такими были его последние слова. Теперь он не мог забрать их назад. Или изменить прошлое. Мог лишь двигаться дальше, изо всех оставшихся у него сил, и в который раз, собирать себя заново. Даже если некоторых его частей уже не вернуть.       Страшась и ожидая их следующей встречи. Которая, он верил, им еще предстоит.       Раньше он думал, что порожденные его собственным разумом ночные кошмары, довольно пугающие. Они блекли теперь, после того, как из его снов исчез Гоуст. Его утешительный, (хоть и жуткий) образ, сопровождал каждый сон, изгоняя демонов пострашнее. Даже будучи полностью поглощенным яростью на этого человека, не мог отрицать чувство покоя, которое он дарил, просто находясь в его голове.       Было тихо, когда Соуп засыпал в постели Гоуста, под его одеялом, будто дыша одним с ним воздухом. Но этот покой длился недолго. Стоило запаху Госта исчезнуть из маленькой комнаты и каждой его вещи, заменяясь запахом Соупа, как кошмары вернулись. Невыносимый шквал обрушился на него в полную силу, будто в наказание за короткую передышку.       Он не помнил их в точности. Только обрывки. Вспышка от пистолетного выстрела, медный запах свежей крови, ощущение свободного падения. Его собственный, наполненный отчаянием голос. Знал только, что каждую ночь просыпается от собственного крика, или слёз текущих по щекам. Хорошие сны ему не снились. Больше нет.       Однако Соуп отчетливо мог назвать момент, когда он понял что Гоуст исчез окончательно.       - Это одиночная миссия, Соуп. - сказал Прайс, пожимая плечами. - Продолжительное наблюдение за объектом. Гоуст лучше всех подходит для подобных миссий. Не знаю, что ты хочешь от меня услышать. Он попросил об этом, и подвернулся удобный случай.       Неизвестно, что ранило его сильнее. Знание о том, что Гоуст специально попросился на черт-знает-насколько-продолжительную миссию сразу после того, как Соуп оттолкнул его той ночью. Или ослепительно блестящие в свете утра жетоны, которые он обнаружил у себя на прикроватной тумбочке.       Это было единственным, что Гоуст оставил ему на прощание.       Боль, которую он испытал от этого осознания, была в десять раз мучительнее, чем от любой физической травмы, которую он получал до сих пор.       Он быстро засунул их в первый попавшийся открытый карман на жилете, холодный металл обжигал ладонь, как будто был раскален добела.       Примерно раз в неделю Гоуст отчитывался по видеосвязи о ходе миссии Прайсу и Алехандро. Всем бойцам из 1-4-1 и Лос-Вакерос был предоставлен своего рода неофициальный отпуск на базе, на которой они находились с тех пор, как Алехандро и Родольфо потеряли свою из-за Грейвза. Поэтому, устроившись со всем возможным комфортом, они продолжили работу. Основной задачей был, конечно, поиск генерала Шепарда, который пропал без вести, сразу после миссии в Чикаго. На улицах Мексики распространялись слухи об Эль Син Номбре. Все заметили, что он - то есть она - исчезла. Члены картеля тоже были обеспокоены. Все это время она содержалась у них, но похоже, подобные неудобства её не тревожили. Как будто она знала, что рано или поздно кто-то придет за ней.       И вероятно, окажется права. Люди были преданы своим лидерам, какими бы таинственными или замкнутыми они ни были. Соуп так ясно ощутил это на собственной шкуре, что это даже пугало. Валерия, разумеется, была не самой крупной добычей, которую им приходилось ловить, но ОТГ 1-4-1 были не из тех, кто бросает миссии на полпути или теряет следы. Но все они в последнее время вели их в тупик.       Соуп никогда не присутствовал при докладах Гоуста начальству. Будто они идеально подбирали момент, в который он был занят. Хотя, даже будь у него на это время, он не был уверен, что хочет там находиться.       После этого, неизбежно случался очередной рейд за оружием или разведданными. Соуп был скурпулезен. Вел себя хорошо. Не делал ничего безрассудного. Будто вернулся к себе прежнему, к тому, кем он был, до того как вступил в 1-4-1.       До того, как встретил Гоуста.       С тем лишь отличием, что теперь на нем лежало тяжелое бремя. Груз, который ему приходилось нести на себе, лишь увеличивался, с каждой его ошибкой. Будто он был Атлантом, держащим планету на своих плечах.       Он не мог позволить себе падать духом. Ни перед кем и ни перед чем. Свои острые приступы паники, он переживал в одиночестве и темноте. Это были только его проблемы, и он не собирался перекладывать их на других. Особенно сейчас, когда в течение длительного времени, Гоуст не выходил на связь. Он был близок к завершающему этапу миссии, поэтому неудивительно что он прервал связь со штабом, чтобы не отвлекаться.       Гоуст работал один. Так ему было привычнее.       Соуп вздохнул, опустив взгляд на кружку чая, дымящуюся в его руках. Он не понимал, как это дерьмо вообще можно было пить. Вкус не становился лучше, независимо от того сколько мёда он туда добавил. Но он знал, что Гоусту он нравился. Сейчас, когда все признаки существования Гоуста исчезли, это единственное, что давало ощущение его присутствия.       Он частенько бывал здесь. Небольшая кухонька, расположенная в стороне от общих казарм, с блеклой, непрерывно моргающей лампой. Её жужжание раздражало.       Окружающая обстановка ненадолго его отвлекла, и мысли сделав небольшой виток, устремились в те темные углы сознания, в которые Соуп предпочитал не заглядывать. Грудь сдавило знакомой болью. Конечно, со временем становилось лучше, но лишь незначительно. Порой эта боль нападала совершенно неожиданно, сбивая его с ног, заставляя падать на колени, и из-за всех сил пытаться сделать вдох. В другие же разы, она подкрадывалась, когда он был наиболее слаб, и вгрызалась в него так, что ему хотелось вырваться из собственной кожи.       Он был на середине обратного отсчета от ста, дыша с интервалом в каждые десять секунд, когда кто-то внезапно появился перед ним, нарушив концентрацию и заставив вздрогнуть.       - А, Газ. - Соуп фыркнул - Это ты.       Газ зевнул в ответ, сонно потирая глаза.       - Извини, приятель. Не хотел пугать. - сказал он извиняющимся тоном.       - Все в норме. Просто задумался. - Соуп вздохнул, поставив чашку с мутной, подкрашенной плавающими листьями водой, на стойку позади себя. - Что делаешь здесь так рано?       - Я обычно встаю примерно в это время. Собираюсь на пробежку. Что насчет тебя?       - Не мог уснуть.       Газ некоторое время смотрел на него, как будто хотел что-то спросить. Соуп опустил глаза. Ни для кого не было секретом, что причиной был Гоуст. Подтверждения у него не требовали. По крайней мере прямо. Ему чертовски надоели взгляды, которые они на него бросали. Полные жалости. Хуже всего, разумеется, был Прайс. Потому что Прайс знал слишком многое.       Однако Соуп не мог долго злиться на капитана. Прайс этого не заслуживал. Даже после той его выходки с чертовыми твинки. Он объяснил Соупу - после того, как тот ворвался в его комнату, крича скорее от паники, нежели от злости, - Гоуст сам отыскал записи.       Вскоре после этого, Прайс начал замечать его красноречиво дрожащие руки и покрасневшие глаза. Прайс не был бы таким хорошим капитаном, будь он менее проницательным. Не успел Джонни моргнуть, как оказался под его пристальным наблюдением, а также с предписанием посещать консультации по преодолению зависимостей. Поначалу вся эта навязанная забота раздражала. Он мог остановиться, если бы захотел, верно? Просто он не хотел.       Однако, это помогло. Дрожь, которая раньше сотрясала его тело, превратилась теперь в непрерывную вибрацию, будто он был высоковольтным проводом, по которому пустили ток.       - Составишь мне компанию? Немного проветрить мозги?       Джонни снова посмотрел на Газа, уголки губ слегка поднялись от того, насколько честным и открытым казалось его лицо. В нем не было ни капли жалости. Только забота и беспокойство.       - Думаешь угонишься за мной? - подначил он, и Газ азартно улыбнулся в ответ.       - Готов рискнуть.       Вскоре, Соуп с сожалением понял, что Газ действительно хорош. Задыхаясь и подстрекая друг друга, они наматывали круги со всей возможной скоростью. Алехандро наблюдал за ними издалека, тренируя новобранцев и лишь качал головой, когда до него доносилась очередная порция шутливых оскорблений, ругани и пустых угроз.       Увлекшись, они потеряли счет времени, солнце уже было высоко, прогревая воздух, - когда двойные двери ведущие на тренировочную площадку внезапно распахнулись. Выскочивший из них Прайс, быстрым шагом направился через поле, туда где стоял Алехандро. Сбитые с толку таким поведением обычно спокойного капитана, они замедлили бег, а затем перешли на шаг, глядя на то, как Прайс что-то торопливо говорит, схватив того за предплечье.       - Боже, я и не знал что старик так умеет. - пробормотал Соуп, пытаясь подавить неприятное чувство, возникшее в животе, когда Алехандро и Прайс бросили на них долгий взгляд. Нет, только на него - понял Соуп, провожая взглядом их спины, когда те направились прочь с площадки.       Газ пожал плечами, отлепляя насквозь потную футболку от своей груди. Отведя плечи назад, встряхнул руками и начал подпрыгивать на месте, разгоняя кровь по всему телу.       - Ещё круг на скорость? - спросил он Соупа, вызвав у того первую искреннюю улыбку за последние несколько месяцев.       - Ага, я в деле. - он присел, напрягая мышцы. Чувствуя переполняющую его энергию. ____       Вокруг была лишь темнота. Каждый раз, открывая глаза он видел лишь плотную ткань, едва пропускающую искусственный свет.       Хотелось увидеть хоть что-то, кроме этой повязки.       Большую часть времени, он ничего не слышал. Уши заложило от собственного крика. Он не знал сколько уже находился здесь, - что бы это ни было за место, - со скованными наручниками запястьями, плотно прижатыми к подлокотникам, и лодыжками, туго привязанными к стулу. С одинаковой вероятностью могли пройти дни, недели или годы.       Все что он слышал, - если возвращалась эта способность, - это были просто очередные вопросы о разведданных, наполовину на испанском, наполовину на английском.       Временами он скучал по пульсирующей головной боли, которую ощутил, впервые очнувшись в этом месте, - ломке, после всего того дерьма что в него вкололи, предварительно ударив прикладом винтовки по лицу. С головной болью было бы проще справиться. Он переживал подобную сотни раз.       С физической болью дело обстояло сложнее. Она была способна принимать самые различные формы. Он мог чувствовать её каждым нервным окончанием, которое можно было отыскать в его теле.       Но стоило отдать его похитителям должное. Они застали его врасплох. Не будь он так зациклен на огромном количестве маловажных, откровенно раздражающих его деталей, возможно, он не попался бы так глупо. Не допустил бы подобной ошибки.       Что ж. Теперь не было смысла об этом думать. Не в его силах изменить прошлое. Он был всего лишь человеком. Человеком, который всей душой желал смерти. Не из-за депрессии, ненависти к себе или чего-то подобного.       Из милосердия.       Эти ублюдки были весьма изобретательны. Он молчал в первые несколько часов их пыток, поэтому они подошли к процессу творчески. Им хотелось слышать как он сломается. Как он умоляет. Как подчинится.       Он не доставил им подобного удовольствия. Все что они услышали от него - крики боли, но ни слова мольбы, ни, конечно признаний, не сорвалось с его губ.       Ни слова о том, о чём он на самом деле сожалел.       Скорее ад замерзнет, чем они получат от него хоть крупицу информации, которую так отчаянно желают. Они не смогли вытянуть из него ничего. Даже слов. Значит, если он бесполезен как информатор, то вскоре его перестанут пытать. Верно?       Нет.       Это был лишь самообман. Попыткой не слететь с катушек окончательно.       С каждым разом они злились все сильнее. Его даже удивляло, что его тело все еще было в относительной целостности. Конечно, если не считать ногтей. Некоторых из них он лишился, благодаря паре ржавых плоскогубцев.       Каждый раз, проваливаясь в темноту, он вспоминал нелепую кривую ухмылку и улыбался в ответ. В тайне надеясь, что перед смертью, он еще хоть раз увидит ее.       Иногда, он улыбался, окончательно теряя связь с реальностью, в присутствии своих мучителей. Они жестоко карали за это, ведь были уверены, что он насмехается над ними. Это было не так. Просто он из-за всех сил цеплялся за воспоминание о единственном человеке, благодаря которому оставался жив. Единственном, кто любил его так безоговорочно и неизменно.       Уходя, они всегда закрывали ему глаза повязкой. Однако, бывали дни когда они снимали её. Только ради того, чтобы заставить его смотреть, как кровь хлещет из свежих, неумело нанесенных ран, или как раскаленный добела утюг вжигает открытые участки кожи.       В этот раз они, схватив его за волосы, заставили поднять голову, бессильно свесившуюся на грудь. Повязку грубо сорвали с глаз и он заморгал, ослепленный резкой вспышкой света. Не упуская короткой возможности, он огляделся вокруг: бетонная комната без окон, в углу которой было беспорядочной кучей свалено его снаряжение. Ботинки брошены в другой части помещения, а рубашка бесполезным куском ткани, лежала у его израненных и окровавленных ног. Было чертовски холодно, и он почувствовал как оголенная кожа его лица и торса холодеет еще сильнее, когда они направили на него видеокамеру.       Самой наименее приятной для него пыткой, было утопление. Казалось, это было самым привычным для него чувством, ведь его кожа, каждый её квадратный дюйм, постоянно была влажной от закрывавшей её маски. Теперь всё ощущалось иначе. Он чувствовал что тонет. Каждый раз, когда мокрая ткань касалась его лица. Иногда они использовали настолько горячую воду, что от нее, он был уверен, плавилась кожа на лице. Пытаясь отрешиться, он вспоминал при каких предельных температурах возникают ожоги второй и третьей степени, но стоило им начать бить его самодельным электрошоком, все эти мысли исчезли. Он больше не мог слышать их из-за собственных криков.       Они не могли знать что человек, чью волю они так отчаянно пытаются сломить, уже был разбит на миллион кусочков, задолго до начала пыток. Могли лишь втыкать в него сколько угодно отверток, проворачивая их в ранах. Могли лишь снова и снова ломать ему кувалдой кости ног, оставляя под кожей и мышцами лишь крошево. Могли лишь выдернуть зазубренный нож, забытый в его плече, и вонзить в любое другое место на его теле.       Не могли лишь уничтожить то, чего не было. Причину, по которой находился здесь. Которую он оставил, за много миль отсюда.       Он умрет здесь. Очень скоро, если судьба будет к нему благосклонна. Запертый в какой-то дыре, с истекающим кровью телом и сердцем. И осознанием, что бросил его. Как чертов трус.       Даже смерть не станет для него облегчением. Теперь он обречен на вечное скитание в холодном одиночестве. Даже самые жестокие пытки, которым он подвергался, не сравнились бы с терзающим его чувством вины.       Он не сказал ему правду. Не позволил себе быть уязвимым и открытым в ту ночь. Не признался другому человеку в том, что так решительно отвергал в себе на протяжении нескольких месяцев.       Что он любил его.