***
Хосок пребывал в таком огромном нетерпении, что бросил своих студентов сразу же, едва прозвенел звонок на перемену. Он знал, где проходила первая пара Чонгука, перехватив его, как только тот вышел из аудитории. Хосок потянул Чона в нишу у лестницы, и убедившись, что рядом никого нет, быстро зашептал: — Я видел твои работы из прошлого университета. Вы с Ким Тэхеном вместе были в Вонджу. Я знаю, что это ты. Никому не признавайся. Даже если будут доказательства. Даже, если будут свидетели. Даже если очень припрут. Не признавайся. Иначе тебя исключат из Ёнсе за нападение и вандализм. Ты больше нигде не сможешь учиться. Даже мне не признавайся. Чонгук поправил лямки рюкзака. — Признаваться в чем? — Молодец, — похвалил его препод. — Ничего подобного больше не делай в ближайшее время. И то, что у тебя в рюкзаке — не носи это с собой, договорились? — Чонгук в рамках отрицания своей причастности к происшествию, промолчал, и Хосок, решившись, вновь поднял старую тему: — Насчет стипендии Кимов на художественный факультет... — Преподаватель Чон, — тут же перебил его Чонгук, — я больше не рисую. Запомните это, пожалуйста. Извините, эта перемена короткая, а мне еще надо успеть добраться на следующую пару. Студент, кивнув ему на прощание, ушел, а Хосок уже в который раз остался ни с чем. Он в жизни не видел таких упрямых людей. И таких талантливых.***
— Джинки, можешь отнести это в четвертую лабораторию? — Тэ сунул брату в руки кипу каких-то книг, которые***
— Я не знаю, что произошло, но Праймс никогда не нападал на людей! — глаза Чимина сияли небывалым азартом. Честно — Тэхен его таким никогда не видел. — Всё нормально, Кан Юджэ — не человек. Он — кусок говна. — Если это не подражатель... Если это был настоящий Праймс... Он... нарисовал твой портрет! Праймс никогда не рисовал ничьи портреты! — с придыханием прошептал Чимин. — Он... не погиб! Он в Сеуле! И он знаком с тобой!! — Я возьму у него для тебя автограф, — буркнул Тэ в ответ на горящие глаза друга. — И обязательно спроси, почему он удалил свой блог! И почему уехал из Пусана! А вот это уже интересный вопрос. Почему Чонгук уехал из Пусана? Зачем фальсифицировал смерть Праймса? И что им движет? — Ты так возбужден. И в таком хорошем настроении... — Тэ улыбнулся. — Признавайся, в чем причина? Чимин помолчал, тихонечко наудачу скрестив пальцы. — Мне сказали, что будут готовить к операции. Кажется, скоро мне сделают пересадку. — Я очень рад за тебя, Минни, — Тэхен подарил ему еще одну теплую улыбку. — Ты достоин всего самого лучшего. Потом, когда Тэхен вышел из больницы, то просто сел на ступеньки при входе в здание и наблюдал за туда-сюда снующими людьми. Безразличных почти не было. Кто-то очень спешил, кто-то плакал, кто-то кричал, кто-то полностью закрылся в себе, а некоторые сияли от счастья. Больница — место, где возвращают здоровье и теряют жизнь. Это уже как кому повезет. За спиной Тэхена в большой палате, в огромной больничной кровати сидел маленький Чимин. Он листал какой-то учебник, клеил разноцветные стикеры, качал головой в такт задорной песне в своих наушниках, а вместе с ним качались и серьги в его ушах. Прекрасно при этом зная, что завтра не обещает ему ничего. Он может не проснуться после наркоза. Он может истечь кровью. Донорский орган может не подойти или не прижиться, а следующий будет не скоро и неизвестно, будет ли вообще. Но он делал вид, что всё хорошо. Тэхен устало потер глаза. Каким бы он был, если бы каждый день для него становился борьбой? Если бы приходилось ежедневно переносить боль и постоянные неудобства? Если бы он чувствовал себя не таким, как остальные, если бы не поспевал за другими, потому что просто не мог? Как это, когда собственное тело тебя подводит? Когда оно устало и больше не может трудиться? — Почки — это два органа в форме фасоли, — рассказывал ему Чимин. — Одна моя фасолина не работает уже давно. Хотя мы долго ее спасали. А вторая тоже не хотела жить. Ее мы тоже очень долго спасали. Но не смогли. Она перестала работать. Мне нужна фасолина, чтобы жить. Я сказал отцу, что не могу быть привязанным к диализу. Это как постоянно сидеть на цепи. Всю жизнь. Я так не смогу. И не хочу. Я очень сильно устал. Тэ поднялся, отряхивая свои штаны. В голове было много всего. Это "много" надо было обдумать.***
Джинки с Тэхеном сделали своеобразную вахту своих визитов к Чимину, чтобы он надолго не оставался один. Во-первых, они уже знали, что из-за болезни у него не было близких друзей, и чаще всего свои больничные будни он проводил один, иногда — в компании своего отца. И не хотели, чтобы это одиночество — внутреннее и внешнее — еще хоть раз имело место в жизни Пак Чимина. А во-вторых, чем реже Минни будет находиться наедине сам с собой, тем меньше он будет думать, анализировать, вспоминать. Так что да, они создали с Тэхеном график посещений больницы. И сейчас была очередь Джинки ехать туда. Он как раз вышел из дома и подходил к своей любимой акуле — канареечно-желтому Nissan, держа в руках несколько книг, которые ранее пообещал привезти Минни, как мимо, почти что задевая его, пронесся ярко-красный кабриолет Bentley. Пронесся и сразу же остановился. Да так, что пыль из нагретого за день солнцем асфальта поднялась в воздух. И Джинки второй раз за сегодня застыл, осознав, кто находится в авто. Средний сын семьи Ким. Намджун. Джун повернул к нему голову, лениво пробегаясь взглядом по замершему на месте и не двигающемуся парню. — Что? — сыронизировал он. — Сбега́ть не будешь? Джинки ощутил, как краска стыда заливает его щеки. Он крепче сжал книги, чувствуя себя ботаном, которого сейчас будет жестко утюжить местный бандюган. Намджун, вдоволь напитавшись состоянием Джинки, кивнул на соседнее пассажирское сидение. — Садись. Если не трус, конечно — добавил он. Джинки бросил слегка беспомощный взгляд на свою акулу, после чего безропотно открыл дверь кабрио и занял место рядом со старшим братом. И тот мгновенно, и секунды не медля, нажал на газ. Так они втроем и поехали — Намджун, Джинки и книги. Куда? Очень хороший вопрос. Потому что больше Джун со своим пассажиром не разговаривал. Даже более этого — создавалось ощущение, что он о нем вообще забыл. Включил на всю мощь Thirty Seconds to Mars и явно наслаждался быстрой ездой, теплым ветром, теребящим его волосы, и хорошей музыкой. Джинки, вздохнув, откинулся на сидении и постарался расслабиться. Что ж, этого стоило ожидать. Сейчас или позже, но Намджун до него всё равно добрался бы, чтобы четко обозначить его место. Так что он почти без каких-либо эмоций наблюдал за тем, как городские здания сменились пригородом. Намджун увозил его из города. У Джинки было целых три старших брата, два из которых до вчерашнего дня даже не догадывались о том, кем он им приходился. Тэхена Джинки любил безумно и безусловно. К Сокджину относился как к чему-то очень великому и важному, но при нем лишний раз боялся даже вздохнуть — уж слишком тот был великий и важный. А вот Намджун для Джинки был именно тем крутым старшим братом, о котором все мечтают. Тот, кто научит тебя не самым правильным "взрослым" вещам и кто выдаст любому твоему обидчику максимально грубое: "Так это ты, бессмертный, наехал на моего братишку?" Намджун был сильной личностью. Прочной, несгибаемой, стойкой, умной и уверенной в себе. Окружающие боялись Джуна, относились к нему с опаской и с предубеждением, потому что для него не существовало авторитетов, он не пытался кому-то понравиться, не скрывал своего отношения и своего мнения, мог навалять каждому, кто еще только лишь задумался о том, чтобы тронуть его близких. Жаль только, что Джинки не входил в этот круг близких. Он очень хотел с ним подружиться. Тэхен давал ему различные советы, как правильно вести себя с Намджуном. Вот только у Джинки ничего не получалось. Джун его либо не замечал, либо как в последнее время... ненавидел. Всего, чего он сумел добиться, постаравшись оградить братьев от недостойного поведения, а Чимина — от того, чтобы стать жертвой в очень нечестной и некрасивой игре — это только превратиться для старшего брата в его главного врага. Так себе результат. Конечной остановкой был заезд справа от шоссе, к поляне у небольшого водоема. Намджун выключил музыку, заглушил двигатель и потянулся к бардачку. Джинки, будто в замедленной съемке, наблюдал, как тот достал оттуда уже знакомый ему кастет. Он постарался сдержать рвущийся наружу раскаленный, напряженный выдох. Кажется, в этот раз ему всё же придется познакомиться с этим холодным оружием, настолько любимым Джуном в его юношеские годы. Следом Намджун — впервые с начала поездки — сфокусировал свой взгляд на Джинки. — Выходи, — негромко произнес, после чего открыл дверь и выбрался наружу. Джинки вышел из кабрио вслед за ним, попутно рассматривая, куда привез его Джун. Это было красивое место. Настолько роскошное, насколько может быть таким кусочек мира, где нет и следа человека, а только лишь дыхание природы. Изумрудная трава, густые деревья, прозрачное озеро — до такой степени, что тяжело побороть желание и не зачерпнуть в ладошку немного прохладной воды. Кромка берега сплошь была усеяна насыщенно-голубыми неизвестными Джинки цветами. — Я приезжаю сюда каждый раз, когда ругаюсь с отцом, — проговорил Джун после того, как Джинки внимательно осмотрелся. — Я это запомнил — несколько раз мы останавливались здесь. Семьей. Делали что-то вроде пикника. Я помню, как папа расстилал большое лавандовое покрывало, а мама доставала корзину с быстрым перекусом. Мы — я, Сокджин и Тэхен-и — были еще мелкими, тебя в нашей жизни еще тогда не было. Хотя... ты уже тогда был. Почему-то именно эти пикники, здесь, больше всего врезались в мою память. Мама много смеялась, папа шутил, они сидели в обнимку. Потом, когда я вырос, когда узнал, что многое из того, что я считал правдой, такой не было, меня постоянно тянуло именно сюда. В эту детскую иллюзию, — Джинки молчал, не зная, что он должен на это сказать, а Намджун задал вопрос, который его очень волновал. — Почему ты не захотел, чтобы отец признал тебя своим сыном? — У меня уже есть семья, — осторожно произнес Джинки, стараясь не выдавать то волнение, которое сейчас крепко держало его за горло. — И я не хотел влезать в чужую. — Тогда зачем влез? Рука на горле Джинки сжалась еще крепче, невозможно было вдохнуть хотя бы крохотную порцию воздуха. Вот как бывает, когда встречаешься со своим самым большим страхом один на один, глаза в глаза. — Извини. — Не делай того, за что придется извиняться, — жестко проговорил Джун. — Но главное: никогда не проси прощения за то, в чем ты не виноват. Когда ты узнал правду? — Мне было лет восемь. Мама и отчим посадили меня перед собой, чтобы сказать, что у меня есть другой отец. Он узнал обо мне и хотел со мной общаться. — И что ты тогда подумал? Джинки едва сдержался, чтобы не зацепить носком обуви камешек и не отбросить его куда подальше. Два метра — именно такое сейчас расстояние было между ним и Джуном. Будь Чимин здесь со своей воображаемой линейкой — он бы это подтвердил. — Не помню даже. Мне кажется, я тогда не до конца всё понимал. Я знал, что отчим — не мой родной отец, так как он появился за пару лет до этого. Но я не знал, что в мире есть еще один такой человек. И что однажды он постучится в мою дверь, потому что захочет стать обязательной частью моей жизни. — И как он себя вел? Джинки пожал плечами, чувствуя себя неуютно под этим пытливым взглядом и суровым изломом губ. — Игрушки дарил, поесть мороженое вместе ходили, на аттракционы и в зоопарк. Всякое такое... — Он говорил о... нас? — Да, конечно! — немного оживился Джинки. — Он сразу сказал, что у меня есть три брата. И что он очень хочет, чтобы мы все подружились. — Но ты не захотел со всеми нами дружить? — проницательно заметил Джун. — Да нет... — Джинки чувствовал себя сконфуженно и растерянно. — Мама сказала, что я могу рассказать вам обо всём, когда буду к этому готов. Мы несколько раз гостили в вашем доме. Вас заставляли играть со мной, но вам это не нравилось. Ты и Сокджин не хотели этого, и постоянно уходили, оставляя нас вдвоем с Тэхеном. Намджун усмехнулся, услышав это "Сокджин". — Я так понимаю, Тэхен не научил тебя этикету? — Он говорит, что формальное обращение — это хрень, абсолютный пережиток прошлого. И только разделяет всех и складирует по каким-то отдельным категориям и закрытым комнатам. А Тэхен любит свободу. — Теперь я по-другому буду смотреть на это его "хён" и "хённим". Он что, стебется над нами? Джинки, не сдержавшись, улыбнулся. — Нет, конечно. Он вас очень любит и уважает. И знает, насколько вам нравятся такие обращения. Хотя сами вы называете друг друга только по именам, — не сдержался от напоминания он. Намджун нахмурился. Как интересно сложилось: четыре брата, которые разделились на пары и стали лучшими друзьями друг для друга. — Я правильно понимаю: ты отказывался рассказывать нам, кто ты есть, потому что мы не хотели играть с тобой в детстве? Теперь уже пришла очередь Джинки хмуриться. В устах Джуна мотивы его поведения выглядели уж слишком несерьезно и инфантильно. — Сначала я вас мало знал, так как общался в основном только с Тэхеном. А потом вы взрослели, и становились... — он замолчал. — Какими становились? — почти ласково переспросил Намджун. Джинки сглотнул. — Мне было тяжело к вам подступиться. Иногда я слышал обрывки разговоров, о том, что вы думаете о других людях. И была история, когда вы обсуждали похожую ситуацию в одном фильме. И сказали, что внебрачный ребенок — это... ублюдок. И я не хотел, чтобы вы такое же говорили и обо мне... — Ты решил, — медленно и неверяще проговорил Намджун, — по нашему обсуждению фильма, когда мы были еще подростками, составить свое мнение о нас? — Это не так... — попытался отбиться от обвинений Джинки, делая попытку вдохнуть этого наэлектризованного напряжением воздуха. — Каждый раз я хотел... Но что-то постоянно мешало. Какая-то фраза, брошенная одним из вас, и я уже не мог этого сделать. Ты сказал буквально недавно, что незаконные дети приходят, чтобы оттяпать наследство. — Когда? — слегка обескураженно переспросил Намджун. — Месяца два назад. Мы тогда были в клубе. И ты так сказал, — Намджун вздохнул. Это был день, когда появился Чимин. — И я снова подумал... — О чем? — Что уже поздно говорить. Что, наверное, пусть всё останется так, как есть. — А как есть? — Извини меня, — Джинки снова повторил это. — За что? — не совсем понял Намджун. — Извини, что я есть. За то, что я существую. Джун уже в который раз за их недолгую беседу ошарашенно уставился на него. — Ли Джинки, ты такой придурок. Он со вздохом достал из кармана кастет, подошел к Джинки и вложил убийственный металл в его ладонь. После чего отступил на шаг назад. — Бей, — и, бесстрастно глядя в эти расширившиеся от шока глаза напротив, с нажимом повторил: — Бей. Ударь меня за то, что я ударил тебя. Настолько сильно, насколько сможешь. Ты должен это сделать. — Но... Я не хочу! На брата нельзя поднимать руку! В отчаянном крике Джинки было столько растерянности и непонимания, что Намджун, уже приготовившийся сплевывать кровь и валяться на этой живописной поляне, рассматривая лазурное июньское небо, в очередной раз нахмурился. — Откуда ты это знаешь? — Так Тэхен говорит. — А знаешь, кто его научил этому? — помедлив, спросил, и сам же ответил: — Я. Джинки кивнул. — Знаю. — А Тэхен научил тебя драться? Джинки не сдержался от еще одной улыбки. Он всегда улыбался, вспоминая Тэ. — Он пытался. — Да, ты прав, — Джун тоже усмехнулся. — Тэхену не идет драться. — Но он может. — Конечно, — согласился Намджун. — Он может. Я сам его учил, и я это знаю. Джинки, смущенный этим смехом, спрятанным в чертах лица старшего брата, и его совсем не агрессивным тоном, опустил взгляд на оружие, которое всё еще было в его руке. Джун корил себя за то, что избил своего брата. Причем, самого младшего. Но он, наверное, и сам не понимал, что по-настоящему так и не смог это сделать. Тогда, возле его дома. Наверное, он что-то чувствовал, когда глядел в глаза Джинки, лежащего на земле. А возможно, он уже давным-давно изменился. С тех самых, мятежных своих юных лет. Только этого еще и сам не осознавал. А скорее всего — всё вместе. Тогда, от бессилия, что он не может ударить Джинки, Намджун со всей дури врезал кулаком в дерево. — Не надо делать Чимину больно. Слышишь? Никогда больше так не делай. После чего бросил на землю кастет и ушел. Да, Намджун уже давно изменился. А Джинки, справедливо полагая, что после этого ему теперь точно прилично прилетит, всё же повернулся к водоему и со всей силы зашвырнул кастет туда. — Это был именной кастет. Дорогой. С дарственной гравировкой, — после некоторого молчания послышалось бесстрастное. Джинки с небольшой опаской повернулся к Намджуну. — Мне кажется, он тебе больше не нужен. Ты будешь юристом... Закон — тоже неплохое оружие, если его правильно использовать. Кажется, Намджун за потерю своей вещи не собирался его бить, и Джинки чуть расслабился. — Я ничего не говорил Чимину. И Тэхену тоже, — спустя еще пару мгновений нарушил он тишину. — Я знаю. Намджун протянул руку, на какое-то мгновение замер, а затем потрепал своего младшего брата по волосам. Потом они сидели на берегу и просто смотрели на воду. Каждый размышлял о чем-то о своем. Об этом их разговоре и о том, что как раньше больше не будет. Иногда шторм приходит только для того, чтобы очистить. И когда рушится привычный, старый мир, самое время начинать строить новый. — Я — пансексуал. — Пан чего? И кто это? — Те, кто не смотрят на пол, а кому нравится душа человека, независимо от его пола. — И что же это за диво такое... здоровые отношения? Это там, где оба — здоровы? — Это там, где есть забота и уважение. Это свобода быть собой. Где один не указывает другому, что ему делать, что думать и как поступать. Потому что каждый из нас ценен такой, какой есть. Вот что это такое. — И вообще, самый лучший секс — с тем, с кем хорошо и без секса! — Это вас на курсах пансексуалов учат? — Это на любых курсах здоровых отношений учат. Намджун улыбнулся, срывая один из этих небесно-синих цветочков. Ему очень хотелось верить, что однажды удастся в это его особое место, в котором кроме Джинки никто еще не был, привезти и Чимина. Вернув Джинки к его дому, прежде, чем тот успел покинуть авто, Джун его предупредил: — Только не рассказывай никому об этом. Это повредит моей репутации мудака. Джинки фыркнул. — У тебя нет репутации мудака. — Серьезно? А какая у меня репутация? — У тебя репутация человека, с которым лучше не связываться. Но нет, не мудака. Джинки проводил взглядом исчезнувшее авто, после чего разблокировал дверь заждавшейся его акулы, чтобы, хоть и запоздало, но отправиться в больницу к Чимину. Он ехал, и не мог сдержать прущую наружу улыбку. Она освещала своим ярким светом всё вокруг, успешно перебивая спустившиеся на Сеул сумерки. Джинки был счастлив.***
— В этом году с помощью искусственного интеллекта была решена фундаментальнейшая, тяжелейшая, сложнейшая проблема микробиологии, которая, как вообще считалось, никогда не будет решенной. Но теперь люди научились предсказывать, как в тех или иных условиях сворачиваются белки в живых клетках. Это позволит создавать абсолютно новые революционные лекарства. Это невероятно огромный прыжок в развитии микробиологии. Тэхен немного заторможено кивнул. — Хённим, это был нереально крутой тост. Выпьем. Они чокнулись. Джин и Тэхен ждали Намджуна уже часа два, не меньше — они расположились на улице с пивом и наггетсами, и к его приезду успели уже неплохо так надраться. Когда на подъездной дороге появился красный кабриолет, оба слегка протрезвели. — Он что, сел за руль этого монстра? — подбираясь, недоверчиво спросил сам себя Сокджин. — Судя по всему... — пробормотал Тэ, тоже недоуменно пялясь на затормозивший у их небольшого сборища кабриолет. В отличие от старшего брата, для которого этот Bentley ассоциировался только с пари, Чимином и их с Джуном нереальным проёбом, для Тэхена он был ожившим воспоминанием об их с Чонгуком поездке в Вонджу. Об отсосе на скорости, о кролике в розовых кружевных женских трусиках, о миллионах поцелуев, шлепков и укусов его упругих ягодичек, о сетке под джинсами, веселой прогулке с зардевшимся от смущения Чонгуком, о том, как он лишал его девственности и о сексе под ночным звездным небом. — Что празднуем? — Джун, выбравшись из авто, удивленно поднял бровь, рассматривая захмелевших братьев. — Тебя ждали, — Сокджин отвел взгляд от кабрио и потянулся к сумке-холодильнику, в которой для Намджуна было заботливо припасено несколько баночек имбирной газировки. Потом они втроем лежали на газоне возле красного кабриолета и смотрели на звезды. — Мне кажется, это созвездие Орион, — слегка заплетающимся языком сообщил Джин, тыкнув пальцем куда-то вверх, надеясь, что всё же попал в это экваториальное созвездие, похожее на песочные часы. — А вы в курсе, что основные звезды Ориона намного крупнее Солнца, но в то же время намного младше его? Им по 5-7 миллионов лет, а нашему Солнцу — 4,5 миллиарда. Нам повезло зацепиться за очень крутое светило. Крутейшее в мире крутых. — Есть хоть что-то, чего ты не знаешь? — буркнул Намджун, отпивая глоток из своей жестянки и задумчиво глядя в небо. — Нет... Думаю нет. В смысле, в плане науки... — Сокджин тяжко вздохнул, потому что оказалось, что он много чего важного не замечал. — Звездное небо — это воплощение красоты, романтики, тайн и загадок мироздания. Надо чаще на него смотреть. Мне кажется, что я разучился. "Для меня звезды теперь всегда будут напоминать только тебя" И снова знакомый болезненный укол в груди. Тэхен беспомощно прикрыл веки. Это что же, так всегда будет? Всегда будет болеть при любом, даже малейшем воспоминании? — Из бывших романтиков, как правило, выходят отличные алкоголики, — пробормотал Сокджин, в положении лежа открывая бутылку юбилейного отцовского вина, пробуя напиток с горла и передавая его Тэхену. — Родители смотрят на нас в окно и, наверное, думают, что их дети совсем ебанулись, — хихикнул Тэ, отпивая немного изысканного красного вина и возвращая бутылку обратно Джину. — У них три сына погодки, — возразил, хмыкнув, Сокджин. — Думаю, они уже ко всему привыкли. Три сына подростка — как они вообще в тот период выжили? — Четыре, — негромко проговорил Джун. — Ли Джинки тоже провел свои подростковые годы в нашем доме. — Хён... — осторожно вклинился Тэ. — Джинки не такой плохой, как ты можешь считать. Даже наоборот — он слишком хороший. Вы оба должны знать, кто такой Ли Джинки. Он самый добрый, самый искренний и самый светлый из всех людей, которых я только знаю. Я спросил его, почему он не рассказал мне о пари. И Джинки ответил, что не хотел, чтобы я разочаровывался в своих старших братьях. И в этом весь Джинки. Он всегда думает обо всех вокруг. — Мы знаем, — Джин лег удобнее, потянув и положив себе под голову ногу Джуна. — Мы знаем его десять лет. Возможно, не настолько хорошо, как надо бы. Но мы его знаем. — Но есть факты, к которым вы должны быть готовы. Если хотите с ним подружиться. Я всегда мечтал об этом дне — когда четыре брата будут вместе, — Тэхен притронулся к давнему рисунку розового куста на своем теле. Он сделал его, когда ему не было и четырнадцати. Конечно, ни родители, ни старшие братья об этом тогда не знали. — И что это за факты? — Ну, во-первых, он — чертов педант. Вам придется смириться с этим, как пришлось мне. Во-вторых, он постоянно включает старый рок вроде Led Zeppelin, AC/DC, Queen и Kiss. И ABBA. И C.C.Catch. Да. Сокджин фыркнул этому серьезному тону, с которым вещал Тэхен — он уж думал, что самый младший братишка котят там разделывает, или любит голышом по ночам гонять. А Намджун задумался: понравился ли Джинки альбом Thirty Seconds to Mars, который сегодня играл в машине по пути за город и обратно? И почему-то улыбнулся, представив, что Джинки может понравиться и современный рок. Надо будет сделать ему подборку. — А в третьих есть? — поинтересовался Джин. — Хм. В третьих? Желтая акула — имя его машины. Мне кажется, он так назвал ее из-за той игрушки, которую вы ему подарили. — Мы дарили ему игрушку? — удивился Сокджин. — Да, когда-то очень давно. Родители как-то заставили вас на день рождения Джинки подарить ему что-то. И вы вдвоем купили ему плюшевую лимонную акулу. К своему стыду Джин осознал, что не помнит этого факта и даже не знает, когда у Джинки день рождения. Им еще столько всего предстоит узнать. Еще так много важной работы впереди. Пока Намджун искал в своем телефоне, какую бы песню включить, Сокджин составлял список вопросов и продумывал, как он будет ловить в коридорах Ёнсе прыткого младшего брата, Тэхен продолжал, не мигая, смотреть на звезды. Они расплывались у него перед глазами — от усталости, от пива и от скопившихся, но так и непролитых слез. Он бы так много отдал, чтобы рядом лежал Чонгук, и вместе с ним глядел на звезды. Вспоминает ли он о нем, когда смотрит на небо? И смотрит ли на небо вообще? — И как он? — спросил Джин. — Кто? — Намджун включил наконец песню, которую искал, и пытливо взглянул на брата. — Твой кабрио. Выглядит как настоящий бриллиант, зараза. — Ага. И скользит, как ласточка. Жалко будет. — Что жалко? Джун вздохнул, на мгновение прикрывая ладонями веки. — Под пресс собираюсь его пустить. Сокджин резко подскочил, упираясь локтями в землю. И зашипел — голова от выпитого весело и задорно кружилась. — Чего?? Нахера ее под пресс? — Так надо, — проворчал Джун, плотно и упрямо сжимая губы. Он бы очень удивился, если бы понял, что у Джинки есть точно такая же привычка, и только они с Джином этого не замечали. — Ты всё-таки самый тупой из всех братьев, включая новоприбывших! Этой красотой можно распорядиться намного умнее, чем тупо ее угробить! — Умнее — это как? — Умнее — это сделать так, чтобы она принесла пользу. Продать, а деньги на благотворительность отдать. В тот же фонд для помощи тем, кто не может оплатить себе диализ, пересадку и у кого нет господдержки. Ты хоть знаешь, сколько стоит одна доза диализа? Люди, которые не могут его себе позволить — просто умирают. Под пресс, блин, — проворчал Сокджин, с некоторым трудом поднимаясь на ноги и отряхивая свои некогда новые выглаженные брюки. — Уверен, Джинки такой мути не предложил бы. Я спать, уважаемые братья. Удачи тебе завтра, Джун-и. Намджун кивнул, наблюдая за ворчащим братом. И когда тот скрылся в доме, повернулся к Тэхену. Тот сидел на траве, обняв свои колени руками, и смотрел на машину, которую скоро пустят под пресс. Точно так же, как и его любовь. — Кстати, Тэхен-и, — как бы невзначай поинтересовался у него Намджун, — ты ещё общаешься с нашим бывшим выгульщиком? Чон Чонгуком? Тэ зыркнул на старшего брата. Хм, интересный вопрос. Ну как "общаются". Дико зажимались в выручай-комнате, очень болезненно расстались, в столовой Чонгук упорно делает вид, что не знает о его существовании. Вот только он знает. — Нет, не общаемся. Джун выдохнул уже спокойнее. — Ну и хорошо! — слишком уж радостно сообщил он, поднимаясь на ноги, чтобы проверить, осталось ли еще чего освежающего в сумке-холодильнике. А Тэ, конечно, слегка охренел. В смысле "хорошо"? — И что это значит? Тот замялся, размышляя, насколько Тэхену вообще стоит об этом знать. Затем, всё же решившись, вернулся к нахмуренному Тэ. — Видишь ли, когда я принимал Чонгука на работу, я отправил его данные своему другу. Я всегда так делаю. Ты же знаешь — я особо никому из чужих не доверяю. — Какие данные? — не понял Тэ. — Кому отправил? — Его данные, — нетерпеливо пояснил брат, — чтобы его проверили по всяким базам. И тот мой друг не ответил мне, и я решил, что ничего страшного он не обнаружил. В конце концов у меня не было чувства, что Чонгук что-то такое скрывал. И вот вчера мой приятель неожиданно объявился. Оказалось, он забыл о моей просьбе. А вспомнив, тут же прогнал Чона по всем базам. Напряжение, сковавшее Тэхена, уже было практически осязаемым. Он отставил только початую бутылку пива. — И что он узнал? — настороженно спросил. — Оказалось, что Чонгук, — Намджун помедлил, а подумав, глотнул немного лимонной газировки, которую нашел в сумке, — сидел. — Где? — не понял Тэхен. — В тюрьме, мелкий. Где же еще сидят? А вот это уже охренеть, братцы... Побледневший Тэ поднялся на ноги, чтобы быть вровень глазам брата и не пропустить ни слова. — Он просидел в камере предварительного заключения два месяца. И его выпустили оттуда буквально за пару дней до того, как он приехал в Сеул. Тэхен с трудом сглотнул. — И за что его посадили? На его вопрос Намджун лишь неопределенно качнул головой. — Я не знаю. Информация о его деле скрыта. Но все подозрения с него были сняты. Так что формально он, конечно, чистый. Но это не снимает с него ареста и предварительного заключения. И хорошо, что он сам уволился. До того, как об этом узнал я. Ему был бы пиздец. У него был пропуск в наш дом. Он ежедневно приходил сюда, общался с тобой, забирал моих псов. И не сказал мне правду! Вот же ж гад! Давно я так не ошибался в людях. Я видел, что с ним что-то не так. Но арест? И за что? Наркотики? Грабеж? Кое-что посерьезнее? Пока Намджун возмущенно что-то выговаривал сам себе, Тэхен уставился в одну точку, ничего не видя и не слыша. В его голове наконец-то начала складываться полная картина. Праймса на крыше полиция не убила. Праймса на крыше полиция арестовала. Тэхен едва не заорал от ужаса осознания. Впервые он увиделся с Чонгуком через несколько дней после того, как тот вышел из тюрьмы! Теперь понятно, почему он был таким нервным, злым и напряженным. "Свали, неудачник" Но два месяца предварительного заключения за рисунки на стене? Насколько же эти граффити-то вне закона?? — Так что если он вдруг объявится, — обратился Джун к брату, — не общайся с ним. Он может быть опасен. — Хён... — медленно проговорил Тэ. — Тебе же Чимин рассказывал о деле, в которое впутался Праймс? Тот погибший активист, о котором Минни пишет свою научную? Намджун, казалось, слегка удивился достаточно неожиданной смене темы разговора. — Да, я помню. Там был один фонд, и я сказал Чимину, чтобы он не вмешивался и не выходил с ним на связь. Это вообще было безумием с его стороны — даже думать о подобном! — Мне срочно необходимо поговорить с отцом, — пробормотал Тэхен. — Название фонда, которое показывал мне Минни — я точно видел его в документах компании. — Нашей компании? — помедлив, слегка обескураженно переспросил Джун. Каким образом нечестная на руку организация связана с их семейным делом? И когда Тэ кивнул, он тут же предупредил: — Не говори пока с ним. Неизвестно, что там и как. Нам надо самим всё проверить. — Давай съездим и разберемся, — согласился с братом Тэ. Прежде чем идти к отцу, надо знать, с чем и зачем идти. — Но я завтра не могу, ты же знаешь. Едем сейчас. — А нас пропустят? — Я столько раз проходил там практику. Меня все знают, и я знаю всех. За эту ночь в голове Тэхена сменилось сто тысяч мыслей самого разного содержания и различной степени накала. Жаль, что Чонгук его заблокировал, и он не мог ему написать или позвонить. Оставалось только ждать утра. Джинки, как и обещал, на территорию дома Кимов не заезжал. Но он очень удивился — и тому, что Тэ уже был на месте, и огромной тревожной синеве под его глазами. — Только давай быстрее, — буркнул Ким, сунув ему в рот еще теплую воздушную плюшку. Тэхен точно не знал, когда именно Чонгук приходил в универ, но был уверен, что непосредственно перед началом первого занятия. И был шанс перехватить его по пути из общаги. — Что-то случилось? — осторожно поинтересовался Джинки, видя, насколько напряженным и даже взбудораженным с самого утра был его брат. И когда тот ничего не ответил, он до самого Ёнсе хранил молчание. Они очень давно и слишком хорошо знали друг друга, чтобы понимать, когда нужно не давить и просто помолчать. — Кого мы ищем? — сделал он еще одну попытку, когда они быстро и совершенно бесцельно пробежали половину территории Ёнсе. — Чонгука, — негромко ответил Тэ, а сам понятия не имел, что он будет делать, если тот не захочет с ним разговаривать. Разве что можно будет настучать по его дурной башке — за то, что молчал и ничего ему не рассказал. Конечно, Чон скажет, что не обязан был ничего ему говорить, что он не гей, что его целью было только его трахнуть, никаких чувств к нему у него нет и желания общаться с ним тоже нет. А то, что взамен возможности поиметь его он отдал собственную девственность, нарисовал его огромный портрет на стене, отомстил за него местному еблану и просил хотя бы о минуте объятий — так это так, мелочи, всё в рамках проекта "я не гей". — Этого Чонгука? — Джинки остановил их бесцельный бег и указал куда-то в сторону. Тэ притормозил и резко развернулся. Его сердце всё еще бешено стучало от их сумбурного и нервозного движения. Они были почти возле самой общаги Чона, и скорее всего, перехватили бы его по пути в его корпус. Если бы Чонгука не перехватил кто-то другой. Какой-то мужчина что-то вычитывал Чону, пока тот мрачно и напряженно его слушал. — Подойдем ближе, — бросил Тэ брату, даже не глядя на него. Всё его внимание сейчас было приковано к этому разъяренному господину и молчавшему Чонгуку. — Это ведь ты, да? — послышалось, едва они приблизились к ним. — Я знаю, что это ты сделал! Тот человек схватился за висящий на плече рюкзак Чонгука, и со всей силы дернул его на себя. И опять Чонгук ничего не сделал, лишь на выдохе резко задержал дыхание и свой следующий вздох. Мужчина, не скрывая своей ярости, резким суетливым движением дернул собачкой замка, открыл рюкзак, перевернул и без сожаления вытряхнул содержимое на землю. И брезгливо отбросил его в сторону, когда по асфальту, кроме книг, блокнотов и ручек, со звонкими шлепками разбежались разноцветные баллончики с краской. — Ты клялся мне, — прошипел он, — что больше никогда не возьмешь это в руки! Что никогда больше не будешь рисовать! Он дернул Чона, и тот снова позволил ему это сделать, абсолютно не противясь. Джинки крепко схватил Тэхена за руку, не давая ему броситься вперед, как раз за мгновение до того, как мужчина с размаху ударил Чонгука по лицу.