***
— Ну как там? — Тэ нашел родителей в больничном коридоре. Они сидели на узком и очень неудобном диванчике. Мама положила голову на плечо отцу, а тот что-то очень тихо ей говорил. — Мои занятия только закончились. — Он уже в операционной, — мама утомленно взглянула на младшего сына, и Тэхен ободряюще сжал ее руку. — Уже тридцать восемь минут, — негромко проговорила она, так как ощущала их все — с каждой прошедшей минутой ее страх и паника становились всё больше. Она немного беспомощно огляделась. — А где Джинни? — Паркуется. Скоро будет здесь. Сокджин появился еще спустя пять минут. — Сорок три минуты, — прошептала мама. — Он уже там? Ненавижу этого упрямого придурка, — рассерженно бросил Джин. Нервозность, царившая здесь, тут же передалась ему. Он постарался глубоко выдохнуть. Он — человек науки, и не должен настолько легко поддаваться общей панике. А она была, ощущалась в каждом движении, в каждом вдохе, висела в воздухе молчаливым и напряженным напоминанием. — Сорок четыре минуты. Отец посмотрел на Сокджина. — Мама, — тут же среагировал тот, — я хочу кое-что тебе показать. В прошлый свой визит нашел здесь потрясающий зимний сад. В другом крыле, на застекленной веранде. Очень необычный. Не хочешь взглянуть на него? Это точно того стоит! — бодро завершил он свою речь, надеясь, что какой-то зимний сад они всё же здесь обнаружат. Когда госпожа Ким и Сокджин ушли, Тэхен присел на соседний диванчик. Мама бы сказала: "48 минут". Некоторое время они оба молчали. Потом Тэ заговорил. — Папа... это сейчас очень не в тему, но мне нужно кое-что тебе рассказать, — отец кивнул, и Тэхен, тяжко вздохнув, продолжил: — Мы с хёном сегодня ночью рылись в документах твоей компании. Кое-что ранее мне рассказал Чимин. А сейчас мне в руки попала очень... очень взрывная информация. Я уже почти полностью понял, что именно произошло. Возможно, без каких-то деталей. Есть кое-что, что тебе нужно знать. Мы сломали жизнь одному очень хорошему человеку. Отец нахмурился. — Тэхен, ты меня пугаешь. — Твой любимый давний деловой партнер — господин Ча Джан Ми, за твоей спиной проделывает очень нехорошие вещи. Ты говорил, что взрослые люди поступают именно так — собирают доказательную базу и обращаются к вышестоящим инстанциям. Я собрал эту базу и теперь обращаюсь к тебе. — Тэхен, — господин Ким помолчал, — ты же понимаешь, что кидаться подобными серьезными обвинениями — это неправильно, неэтично и даже опасно? — Быть преступником и обманывать своего друга и партнера, возможно даже будущего тестя его сына, — холодно парировал Тэ, — это тоже неправильно, неэтично и опасно. Последнее слово он сказал, думая о Чонгуке, жизнь которого эта мразь Ча Джан Ми вдребезги разбила. — Ты же знаешь, что у вас есть фонд — «Rainforest Nature Fund»? Я встречал это название, когда работал в твоей компании. Я знаю, что этим фондом занимается он. Отец хмуро кивнул. — Да, мы создали его для защиты лесов и водоемов нашей страны. Из-за производства наших предприятий в атмосферу выкидывается много разрушающих среду веществ. Этот фонд — одна из попыток компенсировать нанесенный природе урон. — Этот фонд, — жестко парировал Тэ, — это еще одна попытка разрушать и уничтожать нашу природу. Господин Ким нахмурился еще сильнее, но прежде, чем он возразил (а он конечно же собирался возразить), Тэхен продолжил: — Знаешь, что такое экоцид? Я вот не знал. Это — геноцид против природы. Наше законодательство, как сказал мне Намджун, всё еще плохо регулирует такие процессы. Но в мире всё чаще вводят за него серьезную уголовную ответственность. Твой... Ваш с Ча Джан Мином фонд занимается тем, что выбрасывает в водоемы отходы от промышленных предприятий. Вместо того, чтобы утилизировать их по всем правилам. Не мне тебе говорить, насколько это дорого. Сбрасывать отходы в речку намного дешевле. Он обворовывает тебя, потому что те финансы, которые ты выделяешь на утилизацию, он кладет в свой карман. И через этот фонд берет заказы от других промышленников. Река Нактонган — самая длинная в Южной Корее. Они уже почти два года сбрасывают отходы в эту реку. Сейчас там уже уничтожено всё живое в радиусе трех километров. А Нактонган обеспечивает питьевой водой все районы нашей страны, через которые она протекает. Это включая такие миллионники как Тэгу и Пусан. В ее долинах расположены болота Чханнёне и Упхо, которые населяют редкие виды птиц, рыб, млекопитающих и беспозвоночных. — Вижу, ты неплохо подготовился, — пробормотал мрачный отец. — Нет, это не я. Это работа Чимина, который много сил вложил в свое исследование. И Чонгука, который за это поплатился своей свободой. — Кто такой Чонгук? Тэхен сглотнул. "Кто такой Чонгук?" Человек, которого он любит. Без которого не представляет своего существования. Но быть с которым он не может. Потому что их общество состоит из долбанных гомофобов. И многим, таким же, как и он, приходится выбирать — всю жизнь прятаться в шкафу и жить не своей жизнью или лишиться своей семьи, своих родных и друзей. — Чонгук — это активист. Он выступал против многих вещей, которых быть не должно. Такие, как к примеру это — незаконный сброс в реку токсичных веществ. Ему попали в руки доказательства причастности твоего фонда к ухудшению экологии в его родном регионе. Люди, которым он доверял, предали его и сообщили обо всём в полицию. Тем коррумпированным копам, которые давно за ним гонялись. Его арестовали, его репутацию очернили, его многомиллионный блог удалили и даже фальсифицировали его смерть, чтобы разбить устоявшуюся ячейку активной молодежи. Из-за всего этого от Чонгука отвернулась его семья. Ему угрожали длительным заключением, вменяя лживые обвинения. Ча Джа Мин лично вышел на отца Чонгука и пообещал ему, что с его сына будут сняты все обвинения, если он перестанет использовать личность Праймса, заниматься своей активистской деятельностью и от греха подальше вообще уберется из Пусана. Он даже организовал стипендию Чонгуку на год на любой факультет престижного Университета Ёнсе — любой, кроме художественного. И чего Чонгук не знал — так это того, что тот даже подбросил деньжат господину Чону — за то, что отец Чонгука точно проследит, что его сын не будет возвращать Праймса и не продолжит копать под фонд «Rainforest Nature Fund». Но там где есть пряник, есть и кнут. И отцу Чонгука сообщили, что в случае, если он не сможет удержать сына и фонду Ча Джа Мина будет что-то угрожать, всю семью Чон найдут мертвыми. И никто не будет расследовать их "случайные" смерти. С огромными корпорациями связываться нельзя, и идти им наперекор очень не рекомендуется. Сожрут, перетравят, испражнятся и даже не заметят. — Ты хочешь нашей смерти?! — кричал отец Чонгуку. — Нас всех убьют, если ты продолжишь! Ты виноват во всех несчастьях, которые уже произошли и могут произойти с нашей семьей! — Я надеюсь, у тебя есть доказательства вины Джа Мина, — отчужденно заметил отец Тэхена, бросая взгляд на настенные часы. Они дружили с Джа Мином почти пятнадцать лет. Поверить в подобное предательство было далеко не так просто. Если его сын прав, Ча Джа Мин не только обворовывал его — он его еще и подставил, сделав партнером в фонде, занимающегося противозаконной деятельностью. Если об этом узнают конкуренты, это нанесет огромный финансовый и репутационный урон их семейному предприятию. — У меня есть доказательства его вины, — подтвердил Тэ, доставая из кармана и отдавая отцу флешку, изучением которой он сегодня занимался вместо того, чтобы идти на пары. — И раз мы с тобой так откровенны... — это то, о чем Тэхен всё утро размышлял. Вспоминал слова Джина, уставшие глаза Чонгука, и всё яснее осознавал, что он больше не хочет скрываться. Несмотря на любые возможные последствия. Пусть всё будет так, как должно быть. — Есть один небольшой факт, который вам с мамой надо было бы обо мне знать, — и, не давая себе подумать или передумать, на выдохе выпалил: — Я гей. Давно. Всегда. И буду всегда. Это не поменяется. Мне не нравятся девушки... В том смысле. Вообще. Никогда. Ни разу. Я не буду ни на ком из них жениться. Я не согласен с этим. Я не буду как сын господина Кана делать вид, что я не такой. Я отказываюсь. Господин Ким моргнул, явно не ожидавший такого серьезного признания и настолько бурной тирады в больничном коридоре. — Ух... — он вытер проступивший пот на лбу. — Я думал, ты никогда не признаешься. Хотя твоя мама ставила на окончание колледжа. — Так вы что... знаете?! — выпал в осадок Тэ. — У тебя Джеймс Дин на стене. А еще когда тебе было шестнадцать, твоя мама нашла у Сокджина слайды, как делать... — он кашлянул. Тэ ощутил, что по цвету своих щек может соперничать со знаменитой курткой Джеймса Дина. Ну или с вареными раками. — А почему вы решили, что... слайды для меня? — Там были такие подписи вроде: "Тэхен-и, здесь поверни голову так"... От тотальной и бурной неловкости отца и сына спасли вернувшиеся Сокджин с мамой. — Как там зимний сад? — тут же благодарно переключил внимание господин Ким на свою жену. — Понравился? — Там была всего одна кадка с фикусом... — недоуменно произнесла госпожа Ким. — Понятия не имею, куда он делся... — развел руками Джин. Они еще немного посидели вчетвером, и мама братьев вновь принялась считать минуты. Пока ее муж бросал взгляды на всё еще покрасневшего и взволнованного таким революционным разговором сына. — Тэхен, составишь мне компанию? Принесем всем напитки. Но повел он его не в больничную столовую и даже не к кофейным автоматам, а на улицу. — Давай прогуляемся. Операция будет длиться еще не менее часа, а Сокджин посидит с мамой. Так что они пошли вначале по одной дорожке, затем — по другой. Нашли какую-то небольшую аллею с высаженными с обеих сторон молодыми каштанами. Сюда приходили те, кому надо было успокоиться и разгрузиться. — Мы с мамой не говорили тебе об этом, так как считали, что ты сам расскажешь нам, когда будешь готов, — отец заговорил уже когда они сделали несколько кругов и дошли до небольшой спрятанной в углублении внутреннего двора больницы часовни. — И то, что твой старший брат был в курсе и поддерживал тебя, давало нам уверенность, что ты не будешь наедине сам с собой. — И... как вы к этому относитесь? Неужели настолько легко приняли? — У нас было достаточно лет, чтобы смириться со всем, больше узнать о том, что такое интересоваться своим полом. И твоя мама постоянно включала нам какие-то онлайн семинары об этом. Я много чего знаю. Тэхен ожидаемо еще больше покраснел. — Мы хотели узнать нашего ребенка лучше. Ты всегда был необычным. И самым ярким из всей нашей семьи. С самого детства. Возможно это еще больше подчеркивает твою неординарность. И нет, я не буду тебя насильно женить или что-то в этом роде. — Но та девушка, Мираи... Ты же нас знакомил явно с какой-то целью? — Мне была интересна твоя реакция. Я надеялся, что это подтолкнет тебя к откровенности. Мне кажется ты не из тех, кто захочет всю жизнь такое ото всех скрывать. В тебе слишком много свободы. А тайны — они сковывают. Как ты сказал — раз уж мы настолько откровенные сегодня, я хочу кое-чем с тобой поделиться. И я надеюсь, что ты если не поймешь меня, то хотя бы узнаешь правду. Три года назад, когда в наш дом с самого утра пришла полиция. Я знал, что это Намджун разбил машину, — и в ответ на молчаливый шок сына продолжил: — Было бы странно сделать другой вывод. Учитывая всё то, что он творил, что вернулся домой пьяным, с разбитым лицом и под утро, а ты полночи в гостиной смотрел какой-то сериал на Нетфликс. — Но ты сам настоял, чтобы на меня надели наручники! И отправили в тюрьму! Ответом ему была тишина. Есть вещи, которыми гордиться нельзя. — Я должен был спасти Намджуна, и в тот момент, выбирая между двумя моими сыновьями, я пожертвовал тобой. Если бы Джун-и не остановился, неизвестно где и каким он бы был сейчас. А еще ранее мне было необходимо, чтобы кто-то приглядывал за моим самым младшим сыном. И я снова пожертвовал тобой. — Это потому, — Тэ выдавил из себя невеселую улыбку, — что ты любишь меня меньше всех. Я это знаю. — Это потому, — возразил отец, — что ты единственный, кто способен на это. У моих старших сыновей нет твоего огромного сердца и твоей несгибаемой внутренней силы. Сокджину в раннем возрасте пришлось пережить огромную трагедию, которую не каждый человек сможет пройти и в зрелом уме, — Тэхен стремительно побледнел, потому что он ни о чем таком не знал. Но расспрашивать всё же было неэтично. — И это наложило на него свой отпечаток. Он закрылся от внешнего мира, от других людей. И возможно иногда он ведет себя более бесчувственно, чем должен был бы. Джун много обижается на меня, так как уверен, что я его не люблю. Что средний сын не так ценен, как старший или младший. И я не могу переубедить его в обратном. Каждое мое слово он воспринимает как доказательство моей нелюбви. А все доказательства любви он попросту не замечает. Я так много лет знаю о твоей ориентации. И я всегда восхищался твоей силой, что ты мог нести это вопреки всему. Что взял вину Намджуна на себя и никогда его этим не попрекнул. Что с детства опекаешь Джинки и очень многим пожертвовал ради него. И никогда ни ему, ни мне этого не высказал. Но когда случилось та история с избиением другого студента в столовой — в тот момент я испугался. Что ты слабее, чем я всегда считал. Что ты не выдержал давления, что твоя сила дала трещину. И в тот момент мне казалось, что самым логичным будет взять тебя под своё крыло. Но твой брат — Джинки — он очень высокого мнения о тебе. Когда ты убежал из дома, и да, я прекрасно знаю, что те выходные ты провел не с Джинки, а отправил его ко мне, чтобы он замял твой побег. Он рассказал мне о том, что произошло, и показал видео. Я против решения проблем кулаками — и ты это знаешь. Но тогда я понял, что картина, которая мне нарисовалась, была далекой от истины. Хотя Джинки мне и соврал, в тот день он сказал мне очень важные слова. — Какие? — помолчав, спросил Тэхен. К тому времени они присели на лавочку и бездумно наблюдали за такими же прогуливающимися посетителями больницы. — "Тэхен знает, что делает. Я всегда и во всём ему доверяю. Он никогда не пойдет против собственной совести". Я очень рад, что мои дети настолько мудрые в свои ещё достаточно весенние годы... Как отец я восхищаюсь тобой. Мне нравится знать, что такой человек, который с детства проявляет столько внутренней силы, доброты, прощения, который освещает другим жизнь своей безудержной энергией, улыбкой даже когда сам не хочет улыбаться. Мне очень нравится знать, что такой человек — это мой сын. Наверное, родители не должны говорить, что они любят какого-то ребёнка больше — в смысле родительской этики, если такая есть. Но только тебе и только сейчас я это скажу. И никогда не признаюсь, что такое говорил. Я всё буду отрицать. Но… Самый мой любимый сын, из всех четырех — это ты. И, наверное, это правда, что родители действительно испытывают сильнее всего тех детей, которых больше всего любят. Уже когда они возвращались обратно, прежде чем зайти в здание клиники, отец сказал кое-что еще. — Я поставил обоих твоих старших братьев в жесткие рамки. Из-за этого у них нет особой возможности для маневра. Но я знаю, что эти рамки им нужны. Без этого они не достигнут успеха и не сумеют полностью реализоваться. Тебе же я даю самое ценное, что только может дать родитель. Я даю тебе полную свободу в жизни. Делай, что хочешь. Ни к чему тебя не обязываю и не принуждаю. Я просто знаю, что ты сделаешь всё так, как надо и без моей помощи. Таких, как ты — ярких и неудержимых, свободных как ветер… Таким рамки и клетки не нужны. Они не дадут взлететь. Я тебе и в тебя верю. И всегда буду тобой, как и всеми моими детьми, гордиться. И обещаю, что всегда буду на твоей стороне. Когда Чимин открыл глаза, рядом на неудобном больничном стуле сидел Тэ. — Твой папа вышел поговорить с твоим врачом, — мгновенно сообщил ему, увидев, что его друг проснулся. Чимин с трудом закрыл и открыл опухшие веки, давая понять, что слышит его. — Он скоро вернется. Ты сейчас в палате интенсивной терапии. Через пару дней тебя должны перевести в обычную. Минни, выздоравливай и приходи в себя. И пусть твоя почка, твоя новая фасолина приживется и начнет бесперебойно работать. А я тогда в награду расскажу тебе, кем является Праймс. Его необычную и яркую историю. Зрачки Чимина расширились, и он даже нашел в себе силы согласно кивнуть. — Но это невеселая история, — добавил Тэ.***
Хосок перехватил своего студента, когда тот после занятий жадно пил воду в питьевом фонтанчике во дворе кампуса. — Составишь мне компанию? Было немного жарковато, и Чонгук еще плеснул прохладной воды на лицо, после чего пригладил мокрыми руками волосы. — Без проблем, — согласился, даже не зная, что попросит его сделать его любимый препод, и подхватывая с земли свой рюкзак. Хосоку понадобилось два дня, чтобы решить, что ему делать дальше. И, кажется, он понимал, что — рассказать свою историю. Чонгук был в той же ловушке, что и он когда-то — в долгу перед семьей. Когда она просит, нет, требует, чтобы он поставил ее убеждения выше собственного мнения и себя. Так что Хосок привез своего студента поесть очень вкусные бургеры с особым соусом блю чиз и выпить шипящей колы, пока за окнами его машины по треку кружили любители кататься на роликовых коньках. Да, он привез Чонгука в самый большой парковый роллердром. Когда-то они с Юнги не раз приходили сюда. Но едва он вернулся в машину с их перекусом, как Чонгук тут же принялся рыться в карманах, пока не нашел несколько смятых купюр и не сунул их в руки своего преподавателя. Хосок посмотрел на них, не зная, как поступить. Эти десять тысяч вон ничего не значили для него, но для Чонгука могли быть весомой частью его бюджета. Ничего не меняется — Чонгук такой же упрямый и не принимает чужую помощь, отвергая даже желание угостить его обедом. — Я не просто так приехал сюда, — Хосок всё же отложил в сторону деньги и развернул свой бургер. — Это место в чём-то для меня особенное. Знаешь, я когда-то очень любил. И мы с этим человеком не раз приходили сюда. Он так забавно стоял на коньках. Мы оба откровенно были плохи в этом. Но чем хуже ты катаешься, тем веселее, — Чонгук с набитым вкусной едой ртом понимающе хмыкнул. — Я конечно, неправильно выразился. Я был влюблен в него раньше. Люблю его и сейчас. Но кое-что случилось, и мне пришлось расстаться с этим человеком. Я не знал, как это сделать правильно, потому что ему в любом случае было бы больно. Но я очень не хотел, чтобы он жил ненужными надеждами. И мне казалось… Мне казалось, что если я его оттолкну и он меня возненавидит, нам обоим будет легче это пройти. Ему — потому что он будет уверен, что я не стою его слез. А мне — потому что буду знать, что он больше меня не ждет и не страдает. И очень скоро найдет мне замену. Но это только в теории всё логично. На практике всё совсем не так. Чонгук перестал жевать на словах "Мне казалось, что если я его оттолкну...". Его взгляд остекленел, потому что это тяжело — постоянно держаться. — А как? — спросил он, видя, что преподаватель не спешит продолжать свой рассказ. — Оказалось, что страдали оба. И легче не было никому из нас. Но я не знал о многом, пока ты не принес мне тот скетчбук Юнги. — Юнги?.. — немного сконфуженно переспросил Чон. — Я — гей, Чонгук. Как и Юнги. Мы любили друг друга и некоторое время встречались. Он выбрал астрономию факультативом. Юнги учился на факультете философии, и ему казалось, что созерцание звездного неба настроит его на особо философский лад. Совместное созерцание звездного неба нас обоих настроило на любовный лад. То, что я сейчас тебе рассказываю — если ты донесешь на меня, о моих отношениях со студентом, меня конечно уволят. Но я не прошу тебя молчать. Я только хочу рассказать тебе свою историю. Чонгук не понимал и был удивлен, что преподаватель вдруг настолько разоткровенничался перед ним. Но он очень внимательно его слушал. Потому что кое в чем ощущал схожесть их историй. — Родители догадывались о моих предпочтениях, поэтому меня очень рано женили. На самом деле в нашем кругу это происходит довольно часто. Мы с моей женой были больше партнерами, соседями, друзьями, иногда — очень редко, любовниками. Мне наш брак совсем не мешал, так как у каждого была своя жизнь. Мы только договорились не выносить свои похождения на сторону на публику. Такое положение вещей меня устраивало, но только до тех пор, пока я не познакомился с Юнги. Я влюбился практически сразу. Когда ты встречаешь того самого человека, тебе не нужно слишком много времени, чтобы хотя бы осознать, что вас тянет друг к другу — как магниты. Мне кажется те истории о красных нитях на мизинцах тех, кто предназначен друг другу — в этом что-то есть. Иногда ты просто чувствуешь, как тебя куда-то и к кому-то тянет. Ты можешь сказать то, что обычно тебе не свойственно***
Юнги делает это всегда — почти что каждый день в течение двух лет. Выгуливает свою бусинку, кормит ее, укладывает спать. Берет скетчбук, простые остро заточенные карандаши, несколько ластиков, наливает в термос горячее какао, а недалеко от корпуса своей общаги покупает горячие пирожки. И приходит сюда. Когда-то они с Хосоком устраивали здесь свидания. Еще до того, как всё переросло снежным комом во взаимные признания и решение жить вместе. Тогда Юнги делал это же — приносил какао и пирожки, чтобы накормить вечно занятого, не успевающего и забывающего пообедать молодого преподавателя астрономии, бесконечно увлеченного звездным небом и своей работой. Хосок приходил, садился на тот же камень, который теперь облюбовал Чонгук, ел пирожки и они болтали. О космосе, о звездах, о далеких галактиках. И о любви. Хосока здесь больше нет, но Юнги по-прежнему почти ежедневно приходит сюда. "До встречи на нашем месте" — так обычно говорил Хосок. Это было их место. И им казалось глупостью, что оно носило название "Сад утраченной любви". Наверное, всё же стоит иногда обращать внимание на такие вещи. Кто знает, возможно, если бы они выбрали своим местом какой-нибудь "Сад взаимной счастливой любви", этого всего бы не произошло. Юнги бросил быстрый взгляд на наручные часы — наверное, второкурсник сегодня всё же не придет. Будет жаль, если он переведется и уедет из кампуса Синчхон. Мин прикипел к нему. С Чонгуком было комфортно. Тот преимущественно молчал, внимательно его слушал, неотрывно смотрел, как Юнги рисует. Иногда сам рассказывал какие-то забавные штуки, что произошли в универе. Хотя парень явно что-то скрывал и почему-то искал не шумных гулянок и веселых компаний, как большинство студентов, а такой же тишины и уединения. Услышав шум и шаги, Мин тихонечко сам себе улыбнулся — всё-таки второкурсник его не подвел. Но, нацепив на лицо безразличие, с удвоенной энергией принялся рисовать. И даже низко наклонил голову. Возможно поэтому сначала и не понял, что к нему подошел совсем не Чонгук. Но сердце вздрогнуло. А затем замерло. Он осознал, кто стоит прямо перед ним еще до того, как увидел. Просто понял. Не веря, задыхаясь, страшась, надеясь и вновь задыхаясь, он оторвал взгляд от своего наброска цветущего розового сада и медленно поднял глаза. Хосок изменился. Он точно повзрослел. Очень серьезные глаза, раньше они такими не были. В них было больше энтузиазма, ребячества, какой-то дерзости и восторженного огня. Изменил прическу. На лбу прорезалась морщина. И эти очки — Мин и не знал, что у Хосока проблемы со зрением. Строгий темный костюм. Чон Хосок выглядел очень эффектно, импозантно и дорого — как те мужчины, к которым страшно даже подойти, но на которых ты втихаря смотришь. А раньше они по ночам лежали на траве на смятом пиджаке Хосока и смотрели на небо. Чон с упоением рассказывал о каждой звезде, пока Юнги, почти не слушая его проникновенные речи, чувственно его зацеловывал. — Привет, Юнги, — произнес Хосок, и Мин вдруг осознал, что пять минут просто... пялится на него! — Наше место почти не изменилось, — негромко продолжил тот. Побледневший Юнги продолжал молчать. Хосок ведет себя так, будто ничего не случилось, будто не было разлуки в два года, будто он бездумно, жестоко и бесчувственно не разбил Мину его сердце. Будто можно после всего просто прийти и сказать: "Привет, Юнги". Но ведь нельзя! Нельзя так делать! Нельзя делать вид, что ты не разбивал вдребезги чье-то сердце! Не помог его потом собирать, не помог склеивать, не склеивал осколки заново, когда они в очередной раз рассыпались! — Я умолял тебя! — бескровными губами прошептал Юнги, отодвигаясь от Хосока как можно дальше и не желая замечать ту нерешительность и беспокойство в глазах напротив. — Ты заставил меня умолять! Ненавижу тебя... Ненавижу тебя за то, что уничтожил не только мои чувства, но и мою гордость! Хосоку очень хотелось прикоснуться к нему, и он едва не протянул руку, но в итоге остановил сам себя. — Не ненавидишь, Юнги, а любишь, — вместо этого проговорил он. — Поэтому и рисовал меня. — Нет! — Да. Я и не надеялся, что ты сохранил ко мне чувства, но затем Чонгук показал мне твой скетчбук... — Чонгук показал тебе мой скетчбук?? — Не отвлекайся, Юнги. Там в конце написано, что Мин Юнги любит Чона Хосока. — Какая... ложь! — вспыхнул Юнги. — Ну почему же ложь? — не согласился Хосок. — Вот. Он открыл последнюю страницу скетчбука и Мин, собирающийся было бурно протестовать, вдруг увидел возле своих когда-то абсолютно спонтанных слов, начерченных в минуту отчаяния, приписку чужим твердым и бесконечно родным почерком: "А Чон Хосок любит Мин Юнги. И будет любить его всегда" — Я хочу очень многое тебе рассказать, объяснить и постараться однажды добиться твоего прощения. Сколько бы ни понадобилось на это времени и сил. И в этом я не отступлю. — Сочувствую, — пробормотал Юнги, вскакивая на ноги и быстро засовывая в сумку свои вещи. Кроме какао и пирожков. Ведь преподаватель Чон вечно забывает пообедать. И даже поужинать. — Юнги-я, прошу, не спеши. Послушай если не меня, то хотя бы свое сердце... — Температура моего сердца — ноль градусов! Прикоснись к нему и отморозь себе руки! — бросил рассерженно Мин. — Как у тебя вообще хватило наглости прийти сюда и делать вид, будто ничего не произошло! Иди к своей жене... к своим детям! И оставь меня в покое! Взволнованный, разгневанный Юнги фурией скрылся в сумерках за густыми деревьями, а Хосок вздохнул. Путь прощения — это всегда очень сложная дорога. Но осилит ее идущий. Он почти улыбнулся сам себе — Юнги — всё тот же невероятный сгусток энергии, темперамента и страсти. И стал еще красивее. Хосок потянулся, взял оставленные аспирантом пирожки, термос с какао и принялся за свой неспешный поздний ужин. Он вернет Юнги термос завтра, придя на это же место, в это же время. И Юнги будет здесь.