***
Дело было когда Хосок с Тэхёном пошли во второй класс. Как-то раз они вернулись домой и попали под шквальную радость своего папы. Тот кинулся обнимать их, целовать и носиться по комнате. Отец стоял в сторонке, наблюдал за мужем и беззвучно посмеивался. — Пап, чего эт ты? — спросил тогда Тэхён. Хосок кивнул, в знак солидарности, мол: поясните что стряслось. — Девочка! — вопил папа. — Девочка-девочка! — У вас скоро будет сестрёнка, — отец не удержался и сам перевёл восторги мужа на разумный язык. — Дочь спиреи и вейгелы, — произнося эти слова, папа почему-то покраснел и уткнулся лицом в шею своего альфы. Кстати Хосок до сих пор не понимал, к чему тот упомянул эти цветы. Видимо романтическое настроение напало, либо дело было в гормонах. Даже тогда, в восьмилетнем возрасте омеги уже понимали, что беременность-это куча сюрпризов. Но на удивление всех членов семьи, вынашивая Сьюрин папа оставался самим собой. Не актёрствовал, как с Джини, не спотыкался, как с Намджуном, не танцевал на каждом шагу и не нарывался на неприятности своей тотальной откровенностью. Он был самым чиминовым Чимином и это было прекрасно. Все наслаждались этой беременностью, потому что того объёма ласки и заботы, которые генерировал папа всем хватало за глаза. Даже сотрудники и посетители кафе успели получить свою долю тепла. Когда девочка появилась на свет, Хосок и Джин нянчились с ней больше всех. Даже папе они иногда не давали менять пеленки и кормить из бутылочки, так хотелось братьям повозиться с малышкой. Хосоку важно было научиться всем родительским премудростям, потому что они с Мингу мечтали о большой семье. А Сокджини просто был очень любвеобильным омежкой. Он тискал и качал сестренку в люльке, хотя самому не исполнилось еще и трёх лет. Однажды, когда Хосок с Джином укладывали Рини спать, Чимин присматривал за ними, сидя рядом в дедушкином кресле. — Ну пап, — сказал тогда Джин недовольно, — мы фами фпаём ей пефенку. Иди к фебе! — и помахал ручками в сторону спальни. Малышке было всего пару месяцев и она ужасно сладко пахла неповторимым младенческим запахом. Папа ушел. Но Хосок успел заметить, что он, как будто расстроился. Оставив братишку напевать колыбельную, он тихонько прокрался к спальне и услышал, как Чимин говорит мужу: — Опять я не у дел. — Ну чего ты скис? Пусть нянчатся. Им в жизни пригодится, да и ты отдохнёшь, — ласково ответил отец. — Им-то да, — совсем грустным тоном сказал тогда папа. — Но я ведь тоже хочу. У нас больше малышей не будет, наверное. А Рини так быстро растет… Боюсь, что не успею надышаться ею. — Да ладно тебе, милый, — в голосе альфы слышался смех, но в то же время такая теплая грусть, что у Хосока защемило в груди. Он представил, как и они с Мингу когда-нибудь будут такой парой. Открытой друг с другом, заботливой и внимательной к эмоциям другого. Даже если эти эмоции не слишком существенные. — Джини-Джини, — Хосок вернулся в детскую и быстро рассказал братишке, что слышал. — Тада нада это, — младший почесал вихрастый затылок, быстро соображая, — фказать, фто у наф не поутяется. И фто мы хотим поигать навейху. Подём! Сокджини, несмотря на то, что был младше Хосока на пять лет, умел придумывать планы так, что они срабатывали как надо. — Паап! — позвал младший, выходя из детской. Чимин выглянул из спальни и удивленно уставился на сыновей. Те совсем не подозрительно держались за руки. Джин пихнул старшего в бок: «говори ты!» — Мы это… хотим еще немного поиграть наверху. А Рини никак не засыпает. — Ладно, бегите, — обрадовался папа. — Я уложу её. — Спасиб, пап, — посмотрев на родителя, как взрослый на любимого ребенка, сказал Хосок. — Да, пафиба, пап, — спопугайничал Джини и оба умчались наверх, где старшие братья сегодня весь день делали пиратский корабль из комнаты Чонгука и Намджуна. Такой настоящий: с парусами, реями и дозорной башней на крыше шкафа. Когда сестренка подросла и пошла в садик, Хосок часто самостоятельно отводил и забирал ее. Папа вернулся к работе, а уговорить отца доверить ему заботу о малышке было гораздо проще. Вот омега и пользовался моментом. Он с удовольствием наряжал Рини в пальтишко, натягивал розовую шапочку с помпонами и повязывал шарф чтобы она не мерзла и была при этом самой красивой и опрятной девочкой в своей группе. Одним словом — они крепко сдружились. И когда в свои восемнадцать лет Хосок стал жить с мужем уже ожидая собственного первенца, Сьюрин сильно скучала и немного обижалась на брата. С ней остался только Джин, но он постоянно пропадал на репетициях, а чуть позже у них с Ханылем завертелось всякое взрослое… Поэтому девочка чувствовала себя гораздо более одинокой, чем обычно. Но всё к лучшему, ведь именно в это время она от скуки пошла на занятия музыкой и вокалом. И это стало для нее настоящим открытием собственных талантов. А Хосок танцевал. С самого детства он занимался в танцевальной студии. Довольно таки простенькой, но этого ему было достаточно, чтобы получать удовольствие от процесса. Лет с двенадцати он иногда участвовал в танцевальных состязаниях или выступал с друзьями в парке. Это было его хобби и тем, что приносит радость. Родители поддерживали его тягу к танцам, Мингу тоже. Альфа вообще поддерживал всё, что любил Хосок. И не потому, что истинный обязан это делать, а потому что ему правда нравилось, как двигается его омега. Как он утончен, грациозен и гибок. Так что на выступлениях группа поддержки у Хосока была впечатляющая: родители, бабушка с дедом, братья, громкая прыгающая в первом ряду Сьюрини и конечно же Мингу. Однажды, когда Хосоку почти уже исполнилось шестнадцать, на уличный батл семья прийти не смогла. Тэхёна, Джина и Рини подкосила простуда, Намджун ушел с головой в учёбу и какие-то новые отношения, а родители и Гуки ухаживали за больными. Единственным на поддержку омеге пришел Мингу. Он занял место в первом ряду и так активно голосил и хлопал, что остальным зрителям стало стыдно, что они недостаточно хороши и тоже принялись болеть за своих выступающих друзей изо всех сил. Когда выступление закончилось, кто-то из команды Хосока сказал: — Видали, какой красавец сидел в первом ряду? Да, тот что сначала больше всех нам хлопал. — Да, чей-то отец наверное, — отозвался другой. — Не мой. Не мой, — откликнулись остальные. — Это мой, — гордо подняв голову, сказал тогда Хосок. — Твой отец? — Нет. Это мой истинный альфа, — ответил тогда Мин и закинув рюкзак на плечо, направился к Мингу. Он с разбегу кинулся в его, далеко не отцовские, объятия. — Ох, ты весь горишь! — заметил тогда альфа, нехотя выпуская любимого из своих рук. За время выступления Хосок сильно разогрелся от активного танца и теперь пышил жаром. — Не отпускай меня, — попросил тогда омега, продолжая льнуть к Мингу. — Я только что слышал, как ребята моей команды называли тебя красавцем и чьим-то папой. Это ужасно! — Что именно? Что я им приглянулся или что я гораздо старше? — хохотнул альфа. Его ни секунды не волновало кто и что о нем говорят. Главное чтобы это не беспокоило Хосока. — Нет, — омега качнул головой, — ужасно, что я никому не говорю о тебе. Ни одному из своих, типа друзей, я еще не рассказывал, что у меня есть истинный. И что он такой красивый. — Это ты у меня самый красивый, — засмеялся Мингу, еще крепче прижимая к себе омегу. — И можешь говорить о нас что хочешь, а можешь и вовсе не говорить. Мне это не важно. — А что важно? — Хосок в открытую напрашивался на самые сокровенные слова. И конечно же Мингу понимал это и доставил истинному эту радость. — Важно, что ты любишь меня. А я люблю тебя, Хосоки. — сказал он тихо, возле самого уха омеги. Тот покрылся мурашками и, затаив дыхание, кивнул. Это были поистине волшебные слова. Они произносились не часто, скорее редко, но каждый раз приносили море волнующих эмоций. — Я бы очень хотел… — начал было Хосок, но Мингу и тут сразу всё понял. Он не дал ему договорить, накрыв любимые губы теплым поцелуем. Не тем жарким, взрослым поцелуем, который быстро распалил бы в них фейерверки желания и не бабушкиным «чмок», а долгим, мягким слиянием любящих губ. В ту ночь они впервые занимались любовью. Впервые проснувшись утром в одной постели со своим альфой, Хосок долго лежал неподвижно и рассматривал его. Такой красивый, взрослый мужчина. На щеках и подбородке немного проступала щетина, лучиками от глаз тонкие, едва заметные морщинки, аккуратный нос с этими озорными веснушками, длинные ресницы, изящно очерченные губы… Омега невольно сглотнул, так его волновало всё, что он видит и чувствует. — Ты выйдешь за меня? — не открывая глаз, предложил Мингу. Оказывается он уже проснулся и грелся в ласке любящего взгляда. Омега долго не отвечал. Альфа открыл глаза и еще раз повторил свое предложение: — Хосок, ты выйдешь за меня? — Да. Конечно он станет его мужем и у них будет много детей. А сегодняшняя волшебная ночь была лишь первой из тысяч таких же. Но после такого серьезного ответа, Хосока начал пробирать смех. Видимо то, что он рос рядом с Тэхёном и много общался с Феликсом не прошло даром — желание дурацко сострить появилось даже в такой романтичной обстановке. — Я выйду за тебя при одном условии, — сказал омега, боясь что пожалеет о своей глупости. Мингу приподнялся на локте, внимательно слушая. — Только если ты войдёшь в меня, — Хосок широко улыбнулся. Да, было похоже, что он шутит, но альфа знал эту улыбку. Она появлялась от волнения. — Не стесняйся, когда говоришь такие вещи, любимый, — попросил Мингу, придвигаясь вплотную. — И вообще ни в чем не стесняйся со мной, хорошо? Он осторожно лег на омегу. Тот развёл ноги и прижал колени к альфьим бёдрам, ощущая приятное волнение во всем теле от одного только этого движения. Шутка оказалась не смешной, а очень даже действенной. Все условия были выполнены и предложение принято в полном объёме. После завтрака Мингу отвёз жениха домой. Остановив машину у крыльца «Мини», альфа достал из нагрудного кармана своей светлой рубашки аккуратное тонкое кольцо. — Отец просил, чтобы я сделал это официально, при друзьях и родителях… — сказал он беря в руку тонкую ладонь любимого. — Но мне кажется… я чувствую, что сейчас самый лучший момент. — Да, самый лучший, — принимая подарок на безымянный палец, отозвался Хосок. Едва кольцо было надето, он кинулся в объятия альфы, расцеловал его от переполняющих чувств, а потом спохватился и выскочил из машины. Уже поднявшись до двери дома, Хосок резко развернулся и, сбежав со ступеней, просунул голову в окно машины и еще раз поцеловал своего жениха. — Вот теперь всё, я пошел. А то в школу опоздаю. Мингу проводил взглядом этот ураганчик и еще пару минут посидел в машине, улыбаясь, как счастливый идиот: «Это чудо станет моим мужем». А потом погиб Ли Ён. Точнее пропал. Но пропавшие на вершинах горнолыжных курортов после сошествия лавин считаются погибшими уже спустя трое суток с момента происшествия. — Он же не был спортивным человеком, почему он вообще поехал туда? — спросил Чимин у Хосока, после небольших семейных поминок. Мингу устроил их только по прошествии трёх месяцев, когда были предприняты все возможные попытки найти отца. — Я и сам не знаю, — покачал головой омега. — И Мингу не понимает. Говорит, что отцу просто захотелось. — Если ему нужна помощь или поддержка, — сказал Юнги, — пусть сразу обращается к нам. — Да, он знает. Просто сейчас очень грустит. Вчера ему передали завещание. Оказывается отец переписал его перед самым отъездом. Оставил всё что у него было Мингу… как будто знал, что так получится. — Поезжай к нему, Хосоки, — посоветовал Чимин. — Сейчас ты должен быть рядом. Они не выходили из дома два дня. До этого Мингу всё еще на что-то надеялся, постоянно с кем-то созванивался, предпринимал всё новые и новые попытки найти отца. При этом решал множество рабочих вопросов. Все три ресторана легли на его плечи. Хоть он и был в этом деле уже много лет, но отец всегда был рядом и делал большую часть работы сам. Но после того, как все спасатели в один голос заявили, что прекращают поиски, Мингу сдулся как воздушный шар. После поминок, он не мог ни есть ни спать. Хосок силой заставлял его хоть как-то питаться. — Пусть он и не был мне родным, — сказал Мингу, когда на второй день они сидели на полу в отцовском кабинете, — я любил его. С тех самых пор, когда он впервые пришел в приют с твоим отцом и посмотрел на меня… Знаешь, в тот момент мне почудилось, что в его глазах мелькнул желтый огонёк. Бред конечно, но я так запомнил. Он потрепал меня по макушке и расспросил, чем я интересуюсь. А я был маленьким забитым мальчиком, чем мог интересоваться такой? Нянчил ясельных отказников, помогал кухаркам и прятался в книгах. Я не был ни спортивным, ни активным… Но выслушав, отец сказал, что скоро придет и заберет меня из приюта. А потом он и правда пришел… — на глазах альфы проступили слёзы, — пришел и забрал меня. В эту интересную, прекрасную жизнь. Да, характер Ли Ёна нравился не всем, но со мной он всегда был внимателен, ласков и в то же время строг. Он сделал из меня человека. Понимаешь? — Конечно, — Хосок поглаживал руки жениха, — он был твоей семьей и хорошим другом. Мне очень жаль, что так случилось. Очень-очень жаль. — А как он обрадовался, когда я сказал что мы обручились! Ты бы видел! А теперь в мире больше не будет этой улыбки… Разговор прервал звонок в дверь. Курьер доставил объемный конверт. — Это от отца, — прочел Мингу, распахнув глаза. В них опять загорелся огонёк надежды. Он быстро разорвал край упаковки, достал какую-то толстую старинную тетрадь и небольшой конверт с красиво выведенным именем сына на лицевой стороне. — Хочешь прочесть один? — спросил Хосок, готовясь выйти в другую комнату. — Нет, — у альфы дрожали руки, — прочти ты. Пожалуйста. Омега взял письмо и стал медленно читать: «Мой дорогой сын! Сейчас ты, должно быть, расстроен. Я бросил тебя. Прости. Честное слово, я много раз собирался поговорить с тобой и всё о себе рассказать. Но постоянно было что-то… или я просто струсил. Я расскажу тебе это сейчас. Но пообещай, что уничтожишь это письмо сразу после прочтения и не расскажешь о его содержимом никому, кроме своего истинного! Итак, сын. Мой дорогой Мингу. Во-первых знай — я жив, здоров и со мной всё хорошо. Громкий вздох облегчения вырвался из груди альфы. Хосок продолжил читать: Во-вторых: никто не должен об этом знать. Мне нужно исчезнуть из твоей жизни, из этого города и даже из страны. Может быть ты заметил, что я совсем не менялся все эти годы. По документам мне сейчас пятьдесят семь, а выгляжу я едва ли на тридцать. Нас уже называли братьями, помнишь? Дело в том, Мингу, что я не совсем человек. Это всё слишком сложно, чтобы стараться объяснить, но ты должен знать только одно: все свои долгие (а поверь, это правда были долгие) годы, я был не самым хорошим человеком. Я делал много такого, о чем сейчас сожалею. Я осел в твоем городе только потому что ткнул в него пальцем на карте. От скуки. Приехал, осмотрелся, выучился кулинарии, сделал карьеру, разбогател. Всё это тоже было от скуки. Мне некуда спешить и я работал просто потому, что не был кулинаром еще ни в одной жизни. В следующей, возможно, я стану лётчиком или экскурсоводом в провинциальном музее. Я трачу свое время… Мне нужно дождаться кое-кого, и чтобы не сойти с ума, я просто делаю всё, что придет в голову. Но когда я увидел тебя, сын, то меня озарила новая мысль. Такого не было уже сотни лет. Я захотел изменить чью-то жизнь к лучшему. И не просто чью-то, а твою. Это был единственный порыв, который я совершил не от скуки, а по зову сердца. Ты был искренним, скромным и таким красивым ребенком. Я боялся, что не справлюсь, ведь забота о ком-то кроме себя никогда не была моей сильной стороной. Я благодарен тебе, Мингу, за то, что ты был таким замечательным сыном и интересным другом. Всё, что я оставил тебе в завещании используй, как захочешь. Можешь продолжить мою работу, а можешь продать и раздать деньги бедным. Решай сам. Не хочу, чтобы ты чувствовал хоть какое-то моральное давление из-за материальных вещей. Для меня они совершенно ничего не значат. Прости, что не дождался вашей свадьбы. Уверен, вас с Хосоком ждет счастливая жизнь. Будь так же близок с его семьёй, как и раньше. Они прекрасные люди и многому тебя научат. Папа твоего истинного всегда недолюбливал меня, видимо чувствовал мою природу. Может поэтому я уважаю его больше остальных детей, которых встречаю на своем пути. Ты можешь доверять ему и всей его семье. Прощай, мой дорогой сын! Не грусти. Надеюсь, что как родитель я сделал всё правильно и ты не держишь на меня обиды. Живи долго и счастливо. Твой отец Ли Ён. Под подписью стоял едва различимый оттиск с изображением мрачной лисьей морды. Объемная тетрадь, которая прилагалась к письму оказалась самодельной поваренной книгой. Здесь были записаны все рецепты, что Ли Ён придумал за свою жизнь в качестве кулинара. — Я ничего не понял, — признался Хосок и уставился на альфу. Мингу кивнул. Его переполняли вопросы, чувства и эмоции, но: — Главное, что он жив. А раз пришла пора оставить меня, то пусть так и будет. — Не станешь его искать? — Нет. Он этого не хочет. — И что дальше? — спросил тогда Хосок, убирая письмо обратно в конверт. — Пойдем гулять. — Гулять? — Да, нам больше не о чем горевать. Работу на сегодня я передал помощникам, а погода такая солнечная. Поедим где-нибудь. Есть хочу ужас как! Всё постепенно вернулось на свои места. Мингу решил продать два ресторана и оставить только один в Гранд-отеле. С просторной квартирой в престижном районе он тоже распрощался и они вместе с Хосоком выбрали небольшой домик с уютным садом. Когда Хосок с Тэхёном закончили школу, альфа попросил у Юнги разрешения жить вместе. До совершеннолетия омег оставалось всего-ничего, но сколько уже можно ждать. Но пока отец совещался с мужем, Хосок сидел в своей комнате вместе с Рини и оба огромными глазищами смотрели на положительный тест. — Капец, Хохотоки, да ты ж это… беременный! — выдала десятилетняя пигалица и как завизжит: — Ты! Мой любимый брат! Ты скоро станешь папой!!! Она запрыгнула ему на колени, повалила на кровать и стала целовать улыбающиеся щеки, которые почему-то были сладкими от счастливых слёз. — Что у вас тут? — в комнату вбежал Чимин, не разобравший слов в криках дочери. — Ой, пап, — вдруг совсем тихо и прилично ответила та, одергивая на себе одежду, — ничего особенного. Хосок поднялся с кровати и хотел было объяснить в чем дело, но сестрёнка его опередила и вновь восторженно заверещала: — У Хосоки будет ребеночек! Я стану тётей, а ты дедушкой! Ахаха, дедуля, — продолжая смеяться и нести всю это восторженную чушь, девочка помчалась в комнату Джина, поставила его на уши, а потом рванула к телефону, чтобы первой сообщить Намджуну в армии эту радостную новость. Чимин остался в комнате с Хо. — Всего один положительный тест. Может еще и не правда, — сказал тот, не поднимая глаз. Ему было немного стыдно, что не оправдал папиного доверия и забеременел так рано. — Надеюсь всё же правда, — отозвался тот. Хосок поднял голову и увидел, что его родитель широко улыбается, а в глазах блестят слёзы. — Ты не сердишься? — спросил парень. — Нет конечно. Я очень рад за тебя. Пусть это будет правдой, — Чимин подошел к сыну и так крепко обнял его, что казалось хочет поместить его и будущего ребенка внутрь своей груди. — Пусть твоя беременность будет легкой, а малыш здоровым, сильным и счастливым. Я очень-очень хочу, чтобы так было, сынок. Но всё вышло не совсем так. А гораздо лучше. Потому что малышей было двое. Вынашивать их было не просто, но Хосок справлялся на отлично. Он обустраивал свой новый дом, украшал детскую и много времени проводил с мужем. Тот старался быть рядом каждую свободную минуту. Наконец-то сбылась его самая заветная мечта: он мог погладить животик своего омеги, ощутить как там внутри шевелятся его дети, прижаться щекой и, закрыв глаза, слушать их сердцебиения. Даже если на самом деле их не было слышно, Мингу слышал их своей душой. Это были их дети. Дети истинной пары, которая так долго ждала этого момента. Когда мальчики родились, то частыми гостями в доме стали Чимин с Рини, Лиа и Саран, когда приезжала на выходные из столичного университета. Все уже успели соскучиться по крохотным детям в семье и с удовольствием проводили время с Минхо и Ёни. Но едва крохам исполнилось полгода, как пара вновь объявила, что ждёт пополнения. — Ну вы даёте! — сказал тогда Намджун, весело посмеиваясь. Он только недавно вернулся со службы и, хоть и жил отдельно, часто заходил к родителям. — Очень хорошо дают, — вступился за близнеца Тэхён. — Хосок прекрасный папочка. Так что пусть рожает побольше пока молодой. — Кого-то это мне напоминает, — заметил Бомсу, причёсывая длинные волосы внучки. Та крутилась и болтала сразу со всеми, но при этом с удовольствием подставляла голову дедушкиным рукам.***
И вот теперь, когда Минхо и Ёни уже по четыре года, а маленькому Уку скоро исполнится три, Хосок мог заниматься любимым делом, часто видеться с семьёй и по праву считать, что он всё сделал правильно. Ведь когда в душе спокойствие, то иначе быть не может. — О чем задумался, Хохотоки? — дернула его за фартук Сьюрин. Родители ушли, оставив их заведовать залом в кафе. Посетителей было не много, поэтому они просто болтали и ждали обеда, когда можно будет пойти забирать мальчиков из садика. — Да вот подумал, — отозвался омега, протирая чашку, — Гуки с Тэхёном никак не решаться завести ребенка. Джин тоже планирует отложить это дело на много лет, чтоб успеть поработать после театрального своего. А Намджуни… — он закусил губу. Личная жизнь брата не принято было обсуждать без него самого. — С кем он сейчас? Ты знаешь? — Неа, — девушка покачала головой, натирая стойку до блеска. — Он уже несколько месяцев вообще не упоминает о своих любовных делах. То ли скрывает кого-то, то ли и правда постоянно один. — Что ж такое? Парню двадцать четыре года, высокий, сильный, умный. У такого отбоя от девчонок быть не должно. — А как у него на работе? После армии Намджун пошел по стопам отца и выучился на повара, подрабатывая в небольших кафе. А в последние два года он работал в ресторане Мингу. — О, на работе у него успех за успехом. В готовке он уступает разве что отцу или Хёнджину. Произнеся последнее имя, Хосок насторожился. Но сестра была не в курсе и не обратила внимания. — Ладно, сегодня вечером Джуни обещал заглянуть, проверить мой доклад по истории. Вот тогда-то я его и допрошу. Пусть только попробует не рассказать о своей новой девушке, если она у него есть. А если нет, то покажу где раки зимуют. — Сильно не приставай, — покачал головой Хосок. — Это же Намджун. С ним нужно быть деликатней. — Ну ты меня знаешь, — хохотнула Сьюрин, — я деликатна, как… — Бульдозер, — быстро вставил брат. — Иди ты, — засмеялась на всё кафе девушка, — пусть так, но я самый очаровательный бульдозер в этой семье и никто из вас не может устоять передо мной. И это я еще даже не завела мотор. И не спорь, Хохотоки, мой любимый братик. — Ой, балда ты мелкая, — Хосок сгрёб сестру в объятия и затискал как котенка.