Токсин в твоей крови

Очередной рабочий день подкрался незаметно. Лоуренс, ненамеренно делая пародию на человека, который только что будто вгрызся зубами в лимон, шёл по направлению к своему музыкальному департаменту. Лицо композитора не было бы таким кислым, если бы не очередная бессонница. Продуктивности и так практически никакой с этим Штейном. С этим до тошноты приятным аниматором, который так мило поправляет прядки своих волос во время работы! Сэмми в который раз раздражённо вздохнул, проклиная себя за свои слабости. И за грешное влечение, которое, казалось, с каждым днём только набирает обороты. Взглянув на плакат рогатого любимчика всей студии, музыкант представил, как его заживо сварят в адском котле за его специфический интерес. Мужчина не удивился, когда увидел художника за рабочим местом, ключей-то от кабинета на стойке не было, а Лоуренс не настолько склерозник, чтобы оставить их в другом месте. На приветствие и улыбку, Сэм лишь устало кивнул, отводя взгляд. Какая-то подозрительно довольная лыба у объекта симпатии, но заострять внимание мужчина на этом не стал. Зато, когда подошёл к своему столу, то понял в чём дело. Тонкие пальцы поднимают лист с поверхности стола, поднося ближе к лицу. Брови встречаются у переносицы, пока музыкант разглядывает незамысловатый рисунок. Уголки губ подрагивают, грозясь выдать улыбку. Чёрт, ну и бред же! Подушечки пальцев потирают края бумаги, чтобы почувствовать структуру и убедиться, что это не галлюцинации. Приятный бред... Штейн тем временем сидит словно мышка, ожидая реакции музыканта, но, если честно, то долгое молчание начинало напрягать. Между возможностью получить нелестные выражения в свою сторону и интересом, мужчина выбирает второе. Генри поворачивается полубоком, взгляд устремляется в спину коллеги. Тишина напрягала, противно опускаясь на плечи и затылок. — Ты допустил ошибку, — художник от неожиданности выпрямляется. Неужели даже здесь Лоуренс нашёл к чему придраться? Лоуренс вмиг преодолевает расстояние между их столами. У Штейна на время отжимают перо и часть пространства на столе. Зелёные глаза в замешательстве смотрят на всё происходящее, но мужчина никак не комментирует странные действия Сэмми. Отжатое у художника орудие для творчества скрежет по бумаге. Рука музыканта вырисовывает рядом с мультяшной версией себя ещё одну фигуру. По кривоватым линиям и попытке попасть в стилистику, можно было понять, насколько мужчина далёк от изобразительного искусства. Человек в очках выглядит чужеродно на рисунке, но, по-видимому, блондина это не беспокоит. — Вот, теперь даже оставить не стыдно, — музыкант наконец позволяет себе ухмыльнуться, разглядывая готовое творение. Генрих же тем временем, пребывая в непонятках, вопросительно смотрит на Лоуренса, хмуря тонкие брови. — Я для тебя какая-то шутка? — как-то даже обречённо звучит вопрос. Кажется, творец уже смирился с тем, что никогда не поймёт, что творится в голове у композитора. Нет, Штейн конечно слышал, что у мастеров своего дела есть причуды, но сам ведь Генри как-то остался нормальным человеком? На Генри смотрят на удивление спокойным взглядом. Художнику кажется, что за вопрос ему должно прилететь, раз Лоуренс так долго молчит, но на самом деле это после бессонницы соображалка композитора так долго работает. — Если только чуть-чуть, — блондин хмыкает, пожимая плечами. — Но нет, ты по-прежнему глупая овечка, — музыкант видит, как его собеседник опять хмурится. — Вы всех поголовно называете овцами? — интересуется Генри. Вот так вот ты пытаешься сделать коллеге приятно, разрядить обстановку, как-то сдружиться, а он опять говорит на каком-то своём инопланетянском, ещё и обзывается. А ведь только вчера вроде как беспокоился о состоянии художника. Сэмми находит поведение Штейна даже забавным. После всех ночных тревожностей и навязчивых мыслей, возмущения Генри кажутся цветочками. — Я ведь не со зла, — такой простой фразой отделывается Лоуренс, заканчивая этот странный диалог. Отмазавшись, мужчина возвращается к своему столу. Штейн же делает вывод, что если не со зла, значит по собственной вредности. Аниматор, последовав примеру музыканта, отворачивается в свою сторону и вновь погружается в работу. Выкинуть все лишние мысли из головы, получалось, если честно, так себе. Такими темпами прошёл достаточно большой промежуток времени. Каждый был занят своим делом. Больших усилий стоило композитору сосредоточиться, что по-прежнему получалось плохо в присутствии художника. Благо ночью был такой момент, когда к директору пришло вдохновение. Так что сейчас мужчина записывал всё на листок по памяти, нервно постукивая ногой по полу. В какой-то момент всё, что было придумано Сэмми этой ночью, теперь было полностью записано на бумагу. Лоуренс потёр висок подушечками пальцев, от напряжения начинала гудеть голова. Выдавив из себя ещё пару строк, композитор понял, что так продолжаться не может. Нужно на какое-то время переключиться. И возможно композитор даже знал на что, а точнее на кого... — Генри, скажи, — начал диалог мужчина, откинувшись на спинку стула и уставившись в потолок. — Тебе нравится какой нибудь инструмент из музыкального зала? — спокойно и непринуждённо. Да, Сэмми, делай вид, будто эта идея пришла тебе буквально только что и ты не ворочался под утро, представляя художника на своих коленях. По ощущениям прошло в районе часа или двух. Всё это время художник всё так же старался сидеть и не шуметь. Штейн сильно переживал, что Лоуренс может опять закатить истерику на ровном месте, однако его страхи не оправдались. Даже ему самому теперь кроме переживаний никто не мешал и дело шло нормально. В какой-то момент, услышав своё имя, Генри невольно вздрогнул. Но, несмотря на первоначальное напряжение, мужчина быстро успокоился, услышав вопрос. — Честно говоря, не знаю... Наверное пианино... — Неуверенно протянул аниматор, чуть отстранившись от листа бумаги. Услышав ответ на свой вопрос, композитор задумчиво хмыкнул, поднимаясь со стула. Лоуренс медленными шагами проследовал к рабочему столу аниматора, останавливаясь где-то сбоку от собеседника. — Никогда не хотел попробовать сыграть? — поинтересовался мужчина, чуть наклонившись к Штейну. — Думаю, тебе тоже надоедает несколько часов подряд сидеть в одном и том же положении. Почему бы не размять кости? — объяснился тот, следя за реакцией и пытаясь предугадать, каким будет ответ. Выслушав директора, аниматор опустил задумчивый взгляд вниз. Однако раздумие длилось недолго. — Нет, я и без этого знаю, что играть не умею, чтобы это понять, мне не нужно расстраивать бедный инструмент. В любом случае я предпочёл бы остаться за раскадровкой. Извините, мистер Лоуренс, — мужчина вернулся в исходное положение, ища взглядом своё перо. Сэмми успел допустить вариант в котором художник откажется. Лоуренс тихо вздохнул, думая, как бы уговорить коллегу пойти с ним. — Какой же ты иногда зануда, Штейн, — протянул композитор, кладя ладони на плечи аниматора. Ощутив чужие руки на своих плечах, художник замер, на несколько секунд даже позабыв, что он на столе искал. — Здесь смысл не в виртуозности игры, а как же пробовать что-то новое? К тому же я могу показать и объяснить, — продолжал уговаривать того музыкант, надеясь, что это сработает. Выслушав композитора, Генри запрокинул голову, чтобы заглянуть тому в глаза. — Я так понимаю, в итоге у меня всё равно не окажется права отказаться, так? Контроль мимики становился сложной задачей. Уголки губ потянулись вверх, расползаясь в ехидной ухмылке. — Правильно понимаешь, — переводя взгляд куда-то в сторону, подтвердил Лоуренс. Когда он вообще в последний раз улыбался? Сэмми и сам точно сказать не может. — Ну всё, пошли, — слегка потянув Штейна за руку, настаивал на своём композитор. Генри лишь страдальчески вздыхает и всё же поддаётся на уговоры. Художник поднимается со стула и следует за коллегой. В какой-то степени Штейн ещё негодовал. Мало того, что его отвлекли от рисования, так ещё и заставили встать. Беспредел полнейший... Хотя бы поход до нужной комнаты не занял много времени. Остановившись возле нужного музыкального инструмента, Штейн жалобно посмотрел на Лоуренса, надеясь на то, что композитор передумает его мучить. Заметив жалобный взгляд художника, Лоуренс махнул указанным пальцем в воздухе, мол: не, не, не, глупая овечка, так просто ты от меня не отделаешься. — Не смотри на меня такими щенячьими глазами, мы уже сюда пришли, — пальцы композитора прошлись по клавишам инструмента, те в свою очередь издали мелодичный звук. На мгновение Сэмми задумался, как будет удобнее объяснить и показать всё что нужно. Отодвинув стул ногой, мужчина опустился на деревянную поверхность. — Садись, немного помучаю тебя, — мужчина похлопал по своим коленям. Дурацкое романтическое клише? Вовсе нет, растерянное состояние аниматора, который сейчас не сообразит, что можно просто притащить второй стул. Уже без слов художник понял, что никто никуда его не отпустит, сколько бы он ни играл умирающего лебедя. Сообразив, что от него требуется, Генри помедлил. Не особо-то и хотелось такой чрезмерной близости, тем более во время объяснений. Единственное, что подкупило аниматора, это звучание музыкального инструмента. Нехотя мужчина всё же опустился на чужие колени, стараясь не обращать внимания на это и не поддаваться эмоциям. Когда художник устроился на коленях временного учителя, блондин ведёт себя спокойно настолько, насколько это вообще возможно. В фантазиях конечно было совершенно по-другому, но, увы, они сейчас в серой реальности, в которой Штейну не составляет труда заехать композитору кулаком по лицу. Над правым ухом художника раздаётся спокойный голос музыканта. Лоуренс кратко изъяснил Штейну теорию. Ладони Сэмми мягко легли поверх рук мужчины, направляя и помогая разобраться в расположении клавиш, поочерёдно нажимая на каждую ноту и проговаривая её название. Непроизвольно Сэмми обращает внимание на ощущения. Кажется что Генри двигается ближе, момент становится каким-то интимным. Вдохнув, композитор улавливает тонкий аромат шампуня собеседника. Осознание того, что Лоуренс целенаправленно обратил на это внимание, заставляет понервничать. Показав всё что нужно, мужчина отпускает ладони творца в свободное плавание по клавишам, но тут же сталкивается с другой проблемой. А куда теперь деть собственные руки? Это один из немногих случаев , когда Сэмми чувствует себя полнейшим идиотом. Не придумав ничего лучше, мужчина действует следующим образом: руки композитора обвивают тело собеседника, приобнимая и только больше прижимая шатена к себе. Блять... Лоуренс нервно покусывает губы, чувствуя, как сердце чаще колотится о рёбра. Навязчивые мысли всё лезли в голову, а художник находится так близко, как никогда раньше. От дикого волнения пересыхает во рту, ощущений слишком много. Сопротивляться сложно, мужчина утыкается носом в шею Штейна. Шумный выдох опаляет бледную кожу, музыкант не решается открыть глаза, поддаваясь ощущениям. Генри не реагирует. Лоуренса не отталкивают, это приносит некоторое спокойствие. Мягкость, тепло от чужого тела продолжают кружить голову. Блондин раскрепощается, спуская с цепи свою похоть. Губы скользят выше, касаясь шеи. Поцелуй ощущается творцом странно, неприятно. Генри прекратил пытаться играть ещё в тот момент, когда Лоуренс коснулся его шеи. В горле застрял ком, мужчина жмурится, замирая. Штейну кажется что от происходящего его вывернет наизнанку. Дышать, главное это дышать. Но почему он продолжает упорно молчать, если действия композитора никак не вписываются в рамки нормального поведения? Стыд и страх сковывают ещё сильнее, когда что-то влажное касается шеи. Ощущения в момент становятся болезненными, заставляя непроизвольно дёрнуться. Становится понятно что художника укусили. Гуляющие прикосновения по животу и груди ощущаются мерзко. Не в силах больше всё это терпеть, Штейн подскакивает, поспешив ретироваться куда угодно, но только не оставаться здесь. Сбежать так сразу не даёт резкая хватка за запястье. На Лоуренса глядят с отвращением и малой долей испуга во взгляде, хотя бешено колотящееся сердце в груди могло рассказать намного больше об этом страхе. Наконец вырвав руку из цепкой хватки, мужчина поспешно удаляется, не вслушиваясь, что кричат ему вслед. *** Пытаясь бесшумно ступать на доски, директор наконец нагнал Штейна. Дёрнув аниматора за плечо, Лоуренс толкает мужчину в сторону. Раздался приглушенный грохот досок. Прижав аниматора к стене, композитор устремил недовольный взгляд в зелёные глаза напротив. — Ну и где тебя черти носили? — возмущённым тоном поинтересовался блондин недовольно хмуря брови. Каким бы богам Генри не молился, очень скоро композитор дал о себе знать. Генри даже понять толком ничего не успел, как оказался прижатым к стене, а в спине и затылке отдавалась тупая боль. Генри невольно сжал стопку бумаг в руках, однако не ударил. Мужчина поднял равнодушный взгляд, заглядывая куда-то за спину композитора и не проявляя особой инициативы. — Во-первых, я уже говорил, что не хочу находиться и работать с вами в одном помещении. Я нашёл себе новое рабочее место и теперь в течение дня буду там. Во-вторых, это не ваше дело, где я нахожусь, с кем и когда. В-третьих, я не собираюсь терпеть такое отношение к себе, и если вы не отстанете от меня, то я подам на вас заявление в полицию. Вы не имеете никакого права что-либо предъявлять мне, закатывать истерики, угрожать или использовать для удовлетворения личных желаний и потребностей. Найдите себе парня или девушку и отвяжитесь от меня наконец, знать вас не хочу. Композитор пытался делать вид, будто слова художника его вообще никоим образом не задевают. Хотя, возможно Лоуренса выдавал ледяной блеск в глазах. — Да что ты говоришь? — приподняв брови и с долей сарказма в голосе интересуется мужчина. Эти маленькие протесты продолжали мотать музыканту нервы, так почему бы не помотать в ответ нервишки художника? Сэмми поддался вперёд, приблизившись к лицу собеседника. Губы растянулись в мерзкую ухмылочку. Опять же такая реакция была вызвана раздражением. Лоуренсу было не важно куда пойдет аниматор, напишет ли заявление. Самолюбие композитора было задето. — Зачем мне парень или девушка, когда у меня появилась личная шлюшка? — выливается желчь из рта мужчины. Глупо, грязно, но Лоуренс и хотел, чтобы это звучало именно так. Резало слух хуже, чем неправильно сыгранная на скрипке высокая нота. Прежде чем Штейн как-то успел среагировать на слова, руки Лоуренса легли на плечи художника, удерживая того на месте. Композитор наклонился и укусил верхнюю в верхнюю часть шеи. Не сильно, но достаточно болезненно. Художник до последнего старался игнорировать слова Лоуренса, пропускать мимо ушей, делать вид, что его не существует, но подобное "звание" и болезненный укус разрушили все барьеры терпения Генри с одного удара. Теперь в изумрудных глазах читалось не равнодушие, а жажда убивать всех неугодных. Сначала композитору с размаху прилетела оплеуха по лицу стопкой бумаг, но Генри счёл, что директору этого мало, потому тому ещё и попало коленом в пах. Это уже было не со всей дури, но ощутимо. — Да ты в край охуел уже! Какая ещё, к чёрту, личная шлюшка?! — ещё на первых словах голос сорвался на злобные крики. Пока композитор не отошёл от первых двух ударов, Штейн оттолкнул того от себя. Сэмюэлю прилетел новый удар, но на этот раз уже кулаком. Кому-то ещё повезло, что не в нос, ибо уж давать сдачи Генри когда-то и учили. — Я не собираюсь ни под кем тут стелиться и проституцией я не подрабатываю! Я не собираюсь потакать вашим хотелкам! Ноги моей больше не будет в музыкальном отделе! — мужчина развернулся, крупными шагами направляясь дальше, куда изначально и шёл, к кабинету Полка, не пытаясь скрыть своё негодование. Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь, как писал один известный человек... Лоуренс конечно был готов к тому, что ему может прилететь стопкой бумаги, как в прошлый раз, вот только он не учёл того факта, что художник тоже может выразить своё недовольство в более агрессивной форме. Пялясь в пол и пытаясь вернуть остроту зрения, Лоуренс параллельно продолжал слушать Штейна ровно до того момента, пока творец не решил отправиться восвояси. Подняв голову, и прожигая того колючим взглядом, композитор наблюдал за стремительно удаляющейся фигурой, чувствуя, как внутри понемногу просыпается ярость. Мужчина оставил готовую раскадровку там же, где и в прошлый раз. Неудивительно, что Нормана нет в кабинете, рабочий день подходит к концу. В какой-то степени стало легче от осознания того, что никто не слышал ни возмущённых криков, ни причины конфликта. По пути обратно Штейн понял, что нужно зайти в лазарет, ибо на шее вероятнее всего остался след от укуса. Мало ли кто увидит. Художник чисто из вредности даже не посмотрел в сторону композитора, хоть головой и понимал, что тот сейчас наверняка взбешён, и стоило бы следить, чтобы не прилетело. В душе Генри продолжал негодовать. Какого чёрта Сэмми о себе возомнил? Благо нашёлся другой кабинет, где Генри может работать, да и что теперь мешает ему написать заявление. Он предупреждал? Предупреждал. Его не послушали. Ну вот и всё. Штейн бывал здесь крайне редко, потому что во время болезней предпочитал отсиживаться дома, а в драки обычно не лез. Обычно... Значит с композитором необычно, аниматор и без того проявил достаточно терпения. Генри встал на цыпочки, пытаясь найти там пластырь. Для кого их так высоко повесили, большую часть вещей не видно... Пока художник был занят попытками дотянуться до пластырей, сзади бесшумно подошёл виновник всех этих проблем. Композитор явно не оценил самозащиту Штейна и диалог заканчивать не планировал. Схватив мужчину за воротник рубашки, композитор резко потянул того назад, разворачивая к себе лицом. Ткань любимого свитера творца трещит по швам, но Лоуренс продолжает игнорировать последствия. Ощутив, что его тянут назад, Генри не сразу понял, что происходит. Художник сталкивается с раздражённым взглядом и оскалом. — Это я охуел? — чётко отскакивает от зубов предъява, пока эти двое продолжают обмениваться колючими взглядами. — Сам-то не лучше! Ведёшь себя как собака, которая с цепи сорвалась! Что такого если тебя слегка укусили? — накопленный негатив не стесняются сливать на объект воздыхания, который сейчас вновь так раздражал... — И вообще, это из-за тебя всё это дерьмо со мной происходит, — сквозь зубы шипит композитор, резко хватая аниматора за ворот и ощутимо тряхнув. Шов на свитере сдаётся и ткань расходится с характерным звуком. Тряска заставляет зажмуриться и схватиться за запястья буйного музыканта. Когда Штейн чувствует что-то не то и слышит звук порвавшийся ткани, тот распахивает глаза, прожигая коллегу укоризненным взглядом. Кто-то чрезмерно бессмертный, раз полез во второй раз... Пальцы болезненно вцепляются в запястья и снова тишину музыкального отдела нарушают злобные крики. — Во-первых, с моей стороны этот укус ощутился нихуя не слегка! Во-вторых, ты и до этого меня далеко не по головке гладил! Или подобные бесцеремонные нарушения личных границ для тебя в порядке вещей? Ты мне за несколько дней нервы на месяц вперёд вымотал, или для тебя и это не повод для агрессии?! Ещё и снова лезешь, пытаешься предъявить! — аниматор пнул обидчика по колену, не задумываясь о том, что в скором времени ему самому может прилететь. Пока Лоуренс злобно втянул воздух сквозь зубы, Генри не унимался. — А теперь я ещё и собака бешеная! При общении с тобой по-другому и не получается! Отвяжись уже от меня, найди себе другой объект для претензий! Слова мужчины добивали, выводя Лоуренса из себя. Признавать собственную неправоту так тяжко, легче, подобно викингам, решать все споры физической силой. Грубым движением, творца притянули ближе к себе. Кулаки сильно сжимались от ярости, сминая ткань, пока композитор продолжал прожигать собеседника взглядом. — А теперь послушай-ка сюда, — продолжает уже Сэмми на повышенных тонах. Освободившаяся рука вцепилась в волосы аниматора, причиняя тому далеко не самые приятные ощущения. — Если получил, значит было за что. Закрой свой рот, пока я не нашёл ему более полезное применение, — разговаривать по теме у музыканта желания вообще не было. Тот продолжал искать обходные пути, пытаясь надавить больнее. Попытки вырваться из хватки Лоуренса ничего не дали. Можно конечно вывернуться, сняв свитер, но свитер жалко, тем более оставлять свою вещь на Лоуренса. Ну и что с того, что блондинистый гад успел испоганить любимую вещь? Хватка на волосах заставила поморщиться от боли. Тем не менее, пока аниматор крепко стоял на ногах и имел хоть какую-то возможность защищаться, он униматься не собирался. — Да пошёл ты! Прекращай делать из меня ребёнка, да и ты мне не отец, чтобы рассказывать, было за что, или не было! — тон Генри в какие-то моменты был даже громче, чем у директора. На этот раз Лоуренсу повезло меньше и ему прилетело кулаком сначала в нос, а потом и в солнечное сплетение. — Я ещё раз повторяю, что не буду подчиняться или потокать! Да и вообще, какого хрена ты меня затыкаешь?! Раз увязался, то теперь изволь слушать! От ударов композитор пошатнулся, отходя назад, зажимая нос руками. Влага на руках ощутилась почти сразу же. Мимолётный взгляд на ладони дал понять, что мужчине разбили нос. Острая боль и капающие на пол капли крови не подействовали как предупреждение, скорее поспособствовали появлению слепой ярости, в момент которой Лоуренс не задумываясь ударяет собеседника по лицу. Правда, преследуя художника, Сэмми не учёл того, что могут появиться лишние свидетели. Тишину музыкального департамента нарушали мерные шаги директора студии и хмурившегося механика, который прикидывал прокладку необходимого трубопровода, про который вещал ему Дрю. Вся идиллия спокойного диалога была разрушена непонятными вскриками, которые судя по всему доносились из лазарета. Тревожно переглянувшись, эти двое отправились на разведку. По прибытии в нужную комнату Джоуи и Томас на несколько мгновений застыли в проходе, молча лицезрея тот хаос, что творился. Было очевидно, что ещё немного и конфликт художника с композитором перерастёт в более печальные последствия. По первости Генри и Сэмми не обращают внимания на присутствие посторонних, а когда слышат, как их окликают по именам, то они предпочитают не слушать, выясняя собственные отношения. Казалось эти двое сейчас перегрызут друг другу глотки... — Что за бедлам вы тут опять устраиваете!? — первым прикрикнул механик, вмешиваясь в происходящее. Джоуи и Коннор принялись разнимать этих балбесов, стараясь по случайности не отхватить. Пока Дрю пытался оттащить взбешенного композитора и не дать тому вновь дотянуться до художника, Томас, крепко хватая Штейна за руки, потянул того на себя. Кровь, стекающая по подбородку соперника, только сильнее разожгла в мужчине желание продолжать драку. Он не какая-то игрушка и им нельзя вертеть как хочется. Однако дальнейшим попыткам сопротивления мешает крепкая хватка на руках аниматора. Штейн продолжает буйствовать и кричать. Зелёные глаза враждебно блестят, впиваясь в оборзевшего оппонента. — Он сам напросился! Уже никакого терпения на него не хватает! — мужчина, ещё не прийдя до конца в себя от всей злости и обиды, попытался вырваться из рук механика, хоть и знал, что уж с Коннором ему точно не тягаться. Композитор так же поддаётся истерике. — У тебя не хватает?! Ты тоже мне все нервы за это время вымотал! Попадись ты мне потом только... Отпусти! — Лоуренс пытался вырваться из хватки директора студии, но безуспешно. Пытаясь отдышаться, Сэмми глядел на такого же обиженного аниматора исподлобья. Получив в ответ сопротивление, механик замахнулся и влепил Штейну средней тяжести подзатыльник, чтобы тот опомнился. Так, для профилактики. — Какого черта вы ведёте себя как кошка с собакой? Тоже мне, главный аниматор и директор музыкального отдела! — начал наезжать Коннор на обоих виновников торжества. — Как же меня бесит ваша парочка, вас просто невозможно наедине оставлять, — без всяких церемоний, Томас потянул художника к выходу из лазарета. Лоуренсу остаётся только смотреть вслед и недоумевать, почему так сильно что-то кольнуло в груди, захотелось вцепиться в механика и оторвать ему руки.