Токсин в твоей крови

Тёплый свет тусклой настольной лампы мягко ложится на окружающие предметы небольшой спальни. Устроившись на краю кровати неподалёку от освещения, Штейн, вооружившись нитками и иглой, исправляет то недоразумение на свитере, что оставил Лоуренс. Зелёные глаза рассеянно следят за иглой и ниткой в руках, мысли непослушно возвращаются к недавней ситуации. Несмотря на умиротворяющую тишину, в голове продолжают копошиться неприятные воспоминания, всё больше окуная творца в омут тревоги. Уютная обстановка не дарит нужного спокойствия, мышцы плеч напряжены. Творец не замечает, как непроизвольно сжимает зубы по ходу ещё более глубокого погружения в свои мысли. Генри не идиот. Пазл в голове понемногу начинал складываться. Все эти недоговорки Джоуи, перекладывание ответственности на волю случая, переменчивое состояние Лоуренса от раздражения до вожделения. Всё было не так, всё слишком подозрительно, чтобы просто так закрыть на это глаза и жить дальше как ни в чём не бывало, смирившись с новой реальностью. Хотелось разобраться, расставить все точки над “и”, но к директору музыкального департамента теперь даже сунуться страшно. Последний их диалог не был особо продуктивным, напоминанием об этом служил ещё и свежий синяк. “И вообще, это из-за тебя со мной всё это дерьмо происходит” Фраза композитора застряла в голове. Равносильно признанию, но почему-то оно перетекает не к знакам внимания, а выливается в неконтролируемый поток чего-то нездорового. Внимание проявляют через агрессию, не интересуясь чувствами и ощущениями аниматора. Это больше злит, чем пугает. Штейн не ожидал того, что композитор может опуститься до домогательств. Из рефлексии выдёргивает резкая боль. Генри приглушённо шипит, рефлекторно отдёргивая руку. Всё же по неосторожности Штейн натыкается иглой на палец. Алая капелька быстро образуется на подушечке. Мужчина вздыхает, откладывая свитер и иглу с нитками на прикроватную тумбочку. Преодолев тьму коридора, мужчина жмёт на выключатель. После характерного тихого щелчка маленькое пространство ванной заливается холодным светом. Генри неспеша моет руки, ополаскивает лицо прохладной водой, чтобы структурировать мысли и не увязнуть в этом водовороте безумия. Вероятно, уже поздно, ибо художник не может объяснить себе, почему зависает на несколько минут у зеркала, рассматривая размытое отражение напротив. Штейн понимает, что устал. К трудоголизму прибавилась биполярная проблема из музыкального отдела. В таком темпе когда-нибудь выгорание должно будет опуститься грузом на плечи аниматора. Вернув очки обратно на переносицу, Генри следует обратно в спальню, решая всё же закончить начатое и лечь спать. Проблемы проблемами, но ведь из-за этого не должна страдать кампания и их с Джоуи мультяшки, верно? С первой частью плана аниматор довольно быстро справляется. Со второй же... Возникают трудности. Неприятные воспоминания теперь раз за разом преследуют творца. В очередной раз, слушая оглушающую тишину и прожигая взглядом потолок, Штейн жалеет о том, что вообще согласился на авантюру Лоуренса. Мужчина устало выдыхает, переворачиваясь набок. От ярких образов бежать бесполезно. Всё доходит до той точки, когда мужчина фантомно может ощутить те грязные прикосновения к собственным бёдрам и воспроизвести по памяти шёпот. “Прости, но это слишком, чтобы не воспользоваться моментом” Липкий неприятный ком закручивается в желудке. Хватка композитора крепка, но не настолько, чтобы сдержать ошарашенного аниматора. Естественно, Лоуренсу приходится столкнуться с активным сопротивлением. Вырваться удаётся, а когда директор музыкального департамента пытается ухватить запястья творца, то получает пощёчину. Штейн даже не смотрит на реакцию, просто уносит ноги с места происшествия, оставив озабоченного наедине с самим собой. Ну и почему же тогда после произошедшего именно Генри должен ощущать вину? Да и рассказать Джоуи об истинной причине конфликта на деле оказалось бесполезной идеей. Тому, кажется, было весело. Аниматора не утешили похлопывания по плечу и россказни о том, что всё это пустяки. Штейн вновь засыпает с первыми лучами солнца, пением птиц и желанием оказаться где-то далеко или хотя бы пойти в отпуск. Дела в студии обстоят странно. После стычки с музыкантом Генри прорисовывает кадры, как бы это странно ни звучало, в мастерской Коннора. Штейну позволили перебраться туда, пока ситуация не уляжется или они не придумают что-то другое. Находиться в кабинете Томаса не совсем удобно. Связано это скорее с мусором и риском наткнуться на что-то острое, нежели с самим механиком, который тоже любит поворчать. Стычки с Лоуренсом происходили редко. Оба молчали, делая вид, что ничего не было, а Лоуренс продолжал кидать колючий взгляд ледяных глаз на творца. Переглядки длились недолго. Блондин быстро отворачивался, корча из себя саму важность и делая вид, что всё это ему не интересно. В один из перерывов рабочего дня художник проводит в кабинете лучшего друга, устало моргая и неспеша выпивая кофе. Блаженная тишина, нарушаемая сейчас разве что шелестом бумаг и мерным тиканьем часов, действовала успокаивающе, почти убаюкивающе, заставляя мозг наконец расслабляться, а глаза слипаться. Художник устало клюёт носом, прикрывая глаза, уже даже не замечая на себе вопросительного взгляда Дрю, оторвавшегося от бумаг с набросками. — Не выглядишь хорошо в последнее время. Могу дать контакты хорошего врача, если тебе не здоровится, — нарушает тишину негромкий голос Джоуи. Художник от неожиданности распахивает глаза, поднимая взгляд на друга. — Генри, Генри... — уголки губ вновь язвительно тянутся вверх, наблюдая за недоумевающим взглядом зелёных глаз. — Ну сколько можно терзать себя из-за одного нелепого случая? — деловито сцепляет ладони в замок мужчина, важно приподнимая голову. Как на приёме у психиатра, честное слово. Вот только Дрю был тем человеком, кто, кажется, может довести и мозгоправа своими заскоками. На подобное заявление Штейн устало фыркает. Все эти притворства уже давно действуют на нервы, а ещё раздражает факт того, что у аниматора нет основательных доказательств причастности Джоуи к этой неразберихе. — Просто... Попробуй поставить себя на моё место. Любой бы перенервничал, — Штейн всё ещё хочет верить, что это не просто тревога, переросшая в паранойю. Хотелось понимания со стороны близкого человека. Тот ведь не может так поверхностно относиться к проблемам лучшего друга? Генри вновь лишь наблюдает как плещется ехидство в бордовых глазах напротив. Джоуи для вида перебирает листы бумаги, откладывая некоторые из них в сторону. — Ну, я бы просто не допустил подобной ситуации, — отмахивается от предоставленной попытки эмпатии Дрю. Вообще директор и вправду не видел во всём этом какой-то проблемы. По расчётам Джоуи, Генри должен был быстро прийти в норму, но тот продолжал себя накручивать. Плюс ко всему, это отражается на продуктивности работника. Мужчина откладывает очередной лист с непонравившимся наброском в сторону. Взгляд зелёных глаз приобретает нотки враждебности. Генри надоело разгребать то, во что его втянули, даже не спросив. По кабинету проносится стук от кружки, которую резко поставили на стол. Аниматор выдерживает паузу, смотря исподлобья на товарища. — Джозеф Дрю, — уже по официальному обращению, директор понимает, что ничем хорошим это ему не сулит. — Я знаком с тобой с детства и уже столько твоих выходок повидал. Кончай прикидываться дураком, — аниматор поднимается со стула, упираясь ладонями в край стола и немного наклоняясь в сторону собеседника. — Ты изначально знал какой характер у Лоуренса и к каким условиям работы он привык. Естественно, тебе легче судить о ситуации со своей колокольни, ведь тебя не выставляют из кабинета за лишний шорох и не лапают без твоего согласия, — выплёскивается негодование аниматор, постепенно повышая тон. — Почему, мать твою, в анимационной студии нет места для аниматоров в конце концов? Вы с Грантом о чём вообще думаете? Что нам делать, когда придётся расширять штат сотрудников? Ты очень ошибаешься, если считаешь, что я смогу справляться с последующей нагрузкой, когда мультфильм станет популярнее. Мне, по-твоему, в студии, что ли, круглосуточно находиться? — Генри понимал, что задался вопросом о финансах слишком поздно. Он безоговорочно доверился Джоуи, даже не думая о том, что Дрю может как-то неправильно распорядиться деньгами. Тема будто всё больше загоняет в тупик. Дрю чувствует, как по спине пробежался холодок. Взгляд бордовых глаз неосознанно пытаются спрятать на окружающих предметах, лишь бы не проколоться и увильнуть от прямого ответа. Глубокий вдох. Директор прикрывает глаза, приподнимая руки в примирительном жесте. Мужчина успокаивается, искусно сменяя одну маску на другую. — Извини, вправду не подумал, что всё это может настолько уколоть тебя, — уголки губ растягиваются в неловкую улыбку. Взглянув на лицо раздражённого собеседника, что жаждал ответов, Дрю поднимается с кресла, огибая рабочий стол и оказываясь рядом с мужчиной. На директора по-прежнему смотрят угрюмо, с ноткой недоверия, что читалось в зелёных глазах, но всё ещё с желанием услышать ответы на свои вопросы. — Вероятно, шутка вправду зашла далеко. Мне неловко это признавать, честно говоря, — признаётся Джоуи, стряхивая ладонью невидимую пыль с плеча Генри. Заботливый жест на мгновение отвлекает и в какой-то степени усыпляет ранее вспыхнувшее негодование. — Значит никакой проблемы с местом изначально не было? — вопросительно приподнимает бровь аниматор. Разве вся эта нервотрёпка произошла лишь из-за дурацкого чувства юмора близкого человека? — Не совсем, — продолжает неловко улыбаться директор и отводить взгляд. — Нам и вправду нужно придерживаться данных мер, ибо распоряжение пришло давно, а решили мы этот вопрос не сразу. В самом деле могут назначить проверку в самый неожиданный момент. Дополнительные проблемы сейчас нам ни к чему, — дают спокойную аргументацию на вопрос художника, отдаляясь от основной темы переживаний. Слова Джоуи звучат разумно, но всё же нюансы ещё оставались. Штейн задумчиво хмурится, устремив взгляд вниз. Некоторые кусочки пазла попросту не складываются. — Я не могу вернутся в музыкальный отдел, — тихо звучат рассуждения Генри. — Но в мастерской Томаса сложно сосредоточиться. В смысле… Не такой уж я и привередливый к месту, как мы выяснили, но разве ты сам не чувствуешь, что мастерская не то место, где следует находиться гуманитарию? — подняв взгляд на друга, интересуется Штейн. Наконец, во взгляде бордовых глаз можно уловить понимание. — Генри, я понимаю, не переживай об этом. До расширения здания нам, конечно, ещё далековато, но, думаю, будет разумно, если на всё оставшееся время ты перекантуешься со мной в одном кабинете. Что скажешь? — улыбка становится мягче. Директору не составит труда в течение недели вновь нанять бригаду рабочих, чтобы переместить стол художника в свой кабинет. И всё, все довольны, а контакт с Лоуренсом сведён к минимуму. — В чём была сложность сразу сделать так? — измученно выдаёт аниматор, снимая очки и потирая глаза. Нет, ну он правда какая-то шутка для них всех. — Генри, — звучит со спины голос товарища. Ладони мужчины опускаются на плечи Штейна, отвлекая от дальнейших деструктивных мыслей. — Захотелось в тот момент пошутить. Ну из головы не выходило, как он в школе за тобой хвостиком плёлся, — утешающе похлопывают собеседника по плечу. — Но теперь вижу, что идея и вправду была отвратная, извини. Ну, хочешь я поговорю с ним? Тебе станет от этого легче? Такое предложение аниматора почему-то не устраивало. Хорошо конечно, когда твои проблемы за тебя может решить другой человек, но ощущается это всё как-то странно и неловко. — Спасибо конечно, но мне твоих шуточек хватило, — оживляется Генри, продолжая негодовать на друга, но уже не так активно, нежели несколько минут назад. К Джоуи вновь поворачиваются лицом. — Просто нужно чуть больше времени, — объясняется Штейн, пожимая плечами. Лоуренс — натура вспыльчивая, а потому тут вправду всё сгладит только время. Ну а ещё нужно немного примять собственное чувство гордости, но об этом можно поразмышлять и позже. — Вот эти, кстати, ничего, — прерывает Дрю очередную попытку рефлексии, взяв со стола один из набросков, что принёс Генри. Трое антагонистов расположились в середине листа, неприветливо смотря на зрителя. В этот момент, художник кивает, ловя себя на мысли, что кошмары иногда бывают полезны. — Мне тоже кажется, что они вышли наиболее удачно. Да и зрителей помладше не отпугнёт их внешний вид. Они, конечно, прохвосты, но по-своему милые, — спустя долгое время всё же слабо улыбается Штейн, обсуждая свои творения. Видя, что напряжение товарища медленно отступает, Дрю мысленно выдыхает. Набросок откладывают к себе в стол, а всю оставшуюся папку передают художнику. — Банда злодеев звучит слишком банально? — усмехается директор, на этот раз интересуясь мнением друга. — Пожалуй, — пожимает плечами Штейн, забирая всю ту кипу разрисованных листов. — Нет, звучит, конечно, неплохо, но изюминка какая-то должна быть, разве нет? — взгляд на мгновение метнулся к часам. У Генри было в запасе ещё достаточно времени на перерыв, но в планы, увы, входил не только разговор с Джоуи. Кружку с недопитым кофе забирают с собой, параллельно условившись встретиться с Дрю завтра перед рабочим днём и обсудить все недосказанности. Махнув рукой, директор студии на сегодня прощается с Генри, наблюдая за тем, как тот скрывается за дверью. На душе становится немного легче. Признание Джоуи вселило уверенность, что у аниматора ещё не едет крыша и тот не додумывает то, чего на самом деле нет. А вот второй пункт решения проблемы был куда сложнее... С Джоуи всё просто, они лучшие друзья с самого детства, Генри знает как разговаривать с этим пронырливым тихушником. Сэмми — совсем другая история. Его поведение оставалось за рамками понимания творца, даже если брать в расчёт симпатию композитора. Адекватные люди, очевидно, её таким образом не выражают. Складывалось совсем не радужное убеждение в том, что на художника злятся за испытываемые ощущения. Проблема в самом Лоуренсе или в каких-то неоправданных ожиданиях? Генри не знал, а разобраться хотелось. Если не ради мира, то хотя бы ради интереса. Конечно, всё ещё можно сделать вид, что ничего плохого не произошло, забыть об этом и просто до конца своей жизни сводить к минимуму стычки с блондином. Но нет, Штейн всё ещё верил, что всё можно исправить разговором. С каждой новой мыслью, шаг становится шире и быстрее. Мужчина как-то не замечает этого, продолжая придумывать решение проблемы и как вообще можно начать диалог с композитором. Прислушаться к окружению заставляет чей-то голос. Сначала художник думает, что это адресовано ему, а потому останавливается, напряжённо оглядываясь и ища источник звука. Голоса звучат отдалённо. В более грубом узнают ругающегося Коннора, второй же звучит тише, понять, кто это, сложнее. С одной стороны, страшновато соваться в чужой конфликт, с другой, а не прибьёт ли Коннор бедолагу, если не вмешаться? Маршрут был временно перестроен. Кружку и неудавшиеся наброски оставляют на одном из ящиков у лифта, а сам мужчина вышагивает уже тише, ища участников конфликта. Постепенно, голоса становятся ближе, Генри уже может разобрать отдельные фразы. Вскоре, в поле зрения возникают те двое, кто так шумно выясняют отношения. Собеседником Томаса оказался невысокий помощник угрюмого механика. Уперевшись кулаками в бока, юноша недоверчиво зыркал на ворчуна, который высказал юному помощнику всё своё недовольство. — Это моя вина, что вы, как дальтоник, мистер Коннор? — не обращая внимания на Штейна, доказывает свою невиновность Френкс. — А ты слепой, что ли, и не можешь нормальные болты от старых отличить? — тоже не поднимая взгляда, рычит Томас, ковыряясь острой частью молотка у основания трубы. — Я думал, вы, как опытный мастер, сами должны на глаз различать такие вещи, — язвит Уолли, не опасаясь последствий. От подобного заявления, механик поднимается на ноги, грозной тенью нависая над помощником. — Я тебя учу тут, что ли, чтобы ты мне брак таскал? — опять ругается мужчина, только потом замечая хлопающего глазами Штейна. — День добрый, — неловко улыбается художник, понимая, что попал в самый разгар спора. Френкс, услышав голос аниматора, выглядывает из-за грузной фигуры механика. Молодой человек здоровается в ответ, снимая перчатку, чтобы пожать руку старшему коллеге. Взгляд творца скользит по новой конструкции в коридоре. Генри что-то не припомнит такого в планах, да и Джоуи ничего не говорил... — Мистер Коннор, а зачем это здесь? — интересуется творец, заглядывая в карие глаза собеседника. — Для хранения чернил, — неохотно бубнит мужчина, не желая вдаваться в подробности и игнорируя вопросительный взгляд собеседника. — Но благодаря косякам некоторых сопливых, трубу прорвёт, — на Френкса кидают неодобрительный зырк. Коннор агрессивно шарит по карманам и вытаскивает болт со сколом. Металлический предмет подносят близко к лицу художника, несколько секунд демонстрируя ничего не понимающему Штейну. — Понаберут студентов... Догадаешься, где вторая часть? — саркастично скалится Томас, мотнув головой в сторону трубы. Намёк на проблему был понят без дальнейших пояснений, но Генри волновало совсем другое. Аниматор чуть наклоняется ближе к трубам. Те выглядят чересчур массивными, Штейн не мог представить как Джоуи вообще подобное решение пришло в голову. Судя по всему, Дрю решил закупиться сразу на 50 лет вперёд, иного объяснения художник подобрать не мог. Генри слышит, как продолжают спорить Коннор и Уолли, но особо не вникает, будучи занятым недоумением и возмущением, опять же, непонятным и неэффективным растратам директора студии. Но если с Джоуи всё более-менее понятно и тот не умеет распоряжаться финансами, то куда вообще смотрит Грант? Как ему эта идея могла не показаться абсурдной? — У меня нет замены для этой части в ближайшие несколько месяцев, до тебя это не доходит? — продолжает напирать механик, бесцеремонно тыча пальцем в районе плеча Френкса. Но в ответ, Коннор получает лишь отзеркаливание собственного наглого поведения. — Слушайте, в случае чего я любезно вручу вам вторую швабру, — ехидная ухмылка оголяет верхний ряд зубов парнишки, пока тот непринуждённо разводит руками. — Управы на тебя не хватает! — несерьёзно замахивается Коннор молотком на Френкса, скорее от собственного бессилия в этой ситуации. Из колеи аниматора выбивает тяжёлый удар в области виска. Острая боль почти оглушает, вкупе с этим заставляя почувствовать, как осколки от слетевших очков, во время удара впечатались в кожу. Ноги подкашиваются и единственной опорой служит стена, на которую верхней половиной тела заваливается Штейн. Ошарашенные Томас и Уолли на несколько секунд застывают, с ужасом наблюдая за последствиями безрассудной выходки механика. Первым с места срывается Томас. — Твою ж мать! Мужик, ты как? — Коннор отбрасывает молоток в сторону, собираясь помочь. Перед глазами Штейна всё плывёт, происходящее размывается, постепенно формируясь в больной образ, от которого удержаться на ногах становится ещё сложнее. Когда ладонь механика касается плеча творца, Томас сталкивается с сопротивлением. Руку Коннора резко сбрасывают с плеча, в диком взгляде зелёных глаз читается неподдельный ужас. Превозмогая себя, аниматор делает несколько шагов назад. Грудную клетку сковывает от паники, в голове с пульсирующей болью проносится крик о том, что нужно бежать к единственному, кто может дать защиту. Попытка тщетна, художник рвётся с места и тут же теряет равновесие, не сумея совладать со своим телом и проваливаясь во мрак ещё до столкновения с полом. Бедолагу вовремя хватают за плечи, избегая очередного удара. — Блять... Нехило прилетело, — шипит себе под нос всё ещё шокированный Коннор. Такой реакции он явно не ожидал от пострадавшего. — Предупреди Дрю, я пока вытащу его на свежий воздух, — паника подкрадывается незаметно, голова соображает не так хорошо, как в обыденных ситуациях. Несмотря на это, Томас всё же пытается помочь. Восприятие реальности искажается, кадр сменяется за кадром. Коннор добирается до лифта, но не решается и всё же сворачивает в сторону лестницы, таща Штейна за собой. Во время подъёма со стороны художника слышится нечленораздельное мычание. Художник приоткрывает глаза, но всё равно видит плохо. Голос Коннора звучит отдалённо. Генри даже будто понимает, но не имеет возможности ответить. — Давай, мужик, не отключайся, ещё немного осталось, — слышит Генри утешения, пока к горлу подступает тошнота. Штейн даже не может определить, где они находятся. Художник рефлекторно делает шаг за шагом, пытаясь сократить временный промежуток этой пытки, но тело вновь обмякает с каждым разом, когда мужчина сознательно пытается шагать быстрее и поспевать за Коннором. Перерыв директора музыкального департамента нельзя назвать увлекательным. Неспешно волочась к своему кабинету, Лоуренс мысленно проклинает Нормана, который в очередной раз нагло лезет за кофе без очереди, вроде бы и случайно, но наступая на ноги кому ни попадя. Оправдывался в этот раз киномеханик тем, что у него нет времени и вообще он должен забрать несколько коробок с киноплёнкой у поставщика во время перерыва. С таким градусом в коллективе идея закончить последний альбом для мультфильма и уйти в отпуск кажется очень заманчивой. Начало, может, и не было увлекательным, но сам перерыв ещё не подошёл к концу. У судьбы были свои планы на музыканта, и ей совершенно до лампочки, что эти последние минуты он хотел спокойно провести на стуле, рефлексируя и смотря на заклеенный скотчем рисунок, который всё же вернули на законное место. Отвлекает от мыслей какая-то непонятная возня неподалёку. Композитора напрягает лишь факт того, что кто-то шастает по его территории. К последующей стычке мужчина не был готов. На мгновение мужчина впадает в ступор, как и встретившийся ему на пути Коннор с художником. Голубые глаза пробегаются по неприятной роже механика, скользя к Штейну. Лоуренс брезгливо хмурится, наблюдая, как очередная капля крови скатилась от лба к веку вниз, попадая в левый глаз. В желудке смешиваются не совсем понятные композитору ощущения, но те неприятно давят, заставляя только больше сердиться. — Что на этот раз? — отстранённо, но грубо начинает музыкант, не понимая, почему в данный момент в его отделе находится полуживой художник. В Томаса вцепляются колючим взглядом, подходя ближе и ожидая вразумительных объяснений. — Замахнулся молотком на Френкса, а этот сзади стоял. Кто ж знал, что он ближе к трубам полезет, — кратко описывает недавние события механик, не желая надолго задерживаться с неприятной белобрысой компанией. — Отойди, — уже собирается продвигаться дальше механик. Томаса не пускают. Сэмми преграждает мужчине дорогу, по-прежнему неотрывно глядя. — Почему ты занимаешься травмоопасным видом деятельности, но даже не знаешь элементарных вещей о первой помощи? — сжимая зубы, шипит музыкант. Лоуренса захлёстывает негодование. Глупость принятых в этой ситуации решений просто поражает. — Если бы шестеренки в твоей башке хоть немного крутились, то ты бы воспользовался лифтом. Какого хуя ты его в таком состоянии тащишь по лестнице? — продолжает Сэмми выплёскивать всё негодование на Томаса. Конфликт с аниматором отходит на задний план, композитор вновь чувствует, что хочет вцепиться в глотку нахальному механику. Лоуренс подходит ближе, Штейна берут за локоть, но Коннор так же раздражённо смотрит на музыканта, не собираясь передавать инициативу. — Это вас недавно разнимали, тебе ли мне морали читать? — повышает тон Коннор, за что получает очередную порцию колкого взгляда. — Мы сейчас серьёзно будем обсуждать это? — вопросительно изогнув бровь, как-то саркастично интересуется Сэмми. — Ты бы лучше за своё рабочее место побеспокоился и сбегал к телефону, пока неумышленное причинение вреда не превратилась в статью за убийство. Знаешь, сейчас он не выглядит так, будто таблетку выпьет и всё, бодрячком, — язвит композитор, всё же забирая груз ответственности в виде художника. Коннор не в том состоянии, чтобы грызться с музыкантом, а потому решает, что лучше будет подняться наверх и встретить бригаду скорой. — Я надеюсь, хотя бы медикам вы уже сообразили позвонить. Думаю, ты понимаешь, куда их нужно привести, — вдогонку добавляет музыкант. Лазарет на этом этаже, больше Лоуренсу и Штейну деваться некуда. Очередную перепалку Генри слушать неприятно, а голос и прикосновения Лоуренса в очередной раз заставляют чувствовать себя некомфортно. Взгляд единственно видящего глаза переводят на расплывчатый силуэт музыканта. Штейн как-то боязно хмурится, предпринимая попытку отнять руку или оттолкнуть, хоть и понимает, что в таком случае опять встретится лицом с полом. Недоверие Генри Лоуренс понять может. — Успокойся, люди с пробитой головой привлекательно не выглядят, — своеобразно успокаивает мужчина, не давая Штейну вырваться. Не то чтобы было как-то сложно удержать человека, который находится в полусознании. Путь до лазарета оказывается коротким. До выключателя приходится дотягиваться локтём. Комната выглядит приветливее, когда заполняется тёплым светом. Так кажется только Сэмми. Генри закрывает глаз, поскольку свет неприятно режет и, кажется, только усиливает головную боль и позыв рвоты. Мужчину аккуратно укладывают спиной на кушетку, придерживая за плечи. Смирившись со своим положением, Генри лежит с закрытыми глазами, молясь, чтобы от него наконец-то все отвязались. — Ты как? Говорить хоть можешь? — надежды творца не оправдались, Лоуренсу неймётся, тот продолжает приставать. — Да, — тихо и нехотя отвечает Штейн. Голова вновь начинает кружиться даже с закрытыми глазами. Генри устремляет взгляд в потолок, наблюдая как искажаются расплывчатые образы. Дабы не стоять над душой, Сэм пододвигает единственный здесь стул ближе к кушетке, но усаживаться как-то не спешит. Мужчина шарится в нижних шкафах. — Не буду давать тебе обезболивающее, не уверен, что оно вообще сработает, — объясняет свою позицию мужчина, положив пачку с дешёвыми таблетками обратно. — Осколки тоже доставать не буду, я не врач, — звучит грубо и можно расценить как нежелание возиться с Генри, но на деле же музыкант не хочет только больше навредить. Одна только прогулка по лестнице чего стоила. Отыскав бутылку с водой и марлю, композитор закрывает шкаф и возвращается к неразговорчивому Штейну. Художнику хоть и плохо, но тот всё равно с недоверием поглядывает на Лоуренса, в любой момент ожидая новой колкости или подлянки. — Что это? — интересуется Генри, не в силах разглядеть, какие предметы держит Сэмми. — Вода и марля, — спокойно отвечает композитор. — Ну что ты на меня, как на изверга, смотришь? Моё дело песни писать, а не сотряс лечить, — оправдывается Лоуренс, смачивая марлю водой из бутылки, прежде, чем Генри успевает задать вопрос, зачем мужчина их взял. — Вы же говорили про пробитую голову? — спустя пару секунд молчания недоумевает художник, хмуря брови. На свой вопрос Генри прежде всего слышит тихое хмыканье. — Каюсь, врал. Но это чтобы ты притих и тебя не пришлось тащить за ноги, — взгляд ледяных глаз задерживается на лице собеседника. — Ты, главное, не дёргайся, не хочу быть соучастником и в глаз тебе заехать, — Штейн не спорит, принимая странную помощь. Сначала влажной марлей осторожно проводят по щеке, стирая тонкие дорожки крови. Рука чуть дрожит, Лоуренс не подаёт виду, а творец не делает замечание, будто не чувствует. Уже после кровь стирают и с закрытого глаза, вследствие чего Штейн наконец-то может разлепить веки. — Спасибо... — благодарит Генри, когда уже ничего не мешает открыть второй глаз. — Вы правда странно себя ведёте для того, кто кусает людей и кидается на них с кулаками, — всё же проговаривает свои мысли вслух аниматор. В комнате повисает тишина. Слышно лишь тихое шуршание, по которому можно понять, что Сэмми просто отложил все предметы в сторону. — Не забивай свою и без того больную голову всякими глупостями. — Но вы помогли. Получается, я не настолько вам безразличен? — боль в какой-то степени размывает границы скромности, уставший взгляд зелёных глаз вновь скользит к фигуре рядом. Несколько секунд музыкант мнётся, не зная что ответить. — Впервые слышу, чтобы сотрясение было причиной раздутого самомнения. Побереги-ка лучше силы, а то скажу медикам, что ты ещё и бредишь, — вредничает музыкант, отводя хмурый взгляд от этого наглого сыщика. Выгораживать Коннора никто не собирался, слишком много чести ему будет. Пока медики собирают анамнез у Штейна, Лоуренс в коридоре кратко и без энтузиазма излагает ситуацию одному из работников, который всё жмётся к стене от неуютного взгляда голубых глаз. Вся эта процедура длится не так уж и долго. Генри госпитализируют, заодно прихватывая с собой Томаса Коннора, чтобы и тот дал показания по поводу произошедшего. Конечно, это повлечёт за собой дополнительные проверки и расспросы некоторых сотрудников, но это будет не сегодня, а поэтому все причастные и небольшая толпа зевак в лице остальных работников студии всё же расходятся по своим местам. Остаток рабочего дня композитора проходит как-то скомканно. Большую часть времени Лоуренс от чего-то нервно расхаживает по кабинету, делая все заметки на ходу. Когда все запасы бумаги в кабинете были исчерпаны, мужчина штудирует содержимое выдвижного ящика в поисках ключей. Безрезультатно, значит их передали Френксу, а это уже отдельный геморрой, учитывая рассеянность новичка. К несчастью для Уолли, находят парнишку достаточно быстро. — Я тебе, как пятилетнему ребёнку, их скоро за верёвочку на шею повешу, честное слово, — ворчат на провинившегося уборщика, который чистосердечно признался в том, что понятия не имеет, где оставил ключи. Прежде, чем мистер Лоуренс продолжит свой наезд, Уолли пытается перевести внимание композитора на недавнее событие, лепеча что-то про разбитые очки. Сердитое выражение лица музыканта приобретает оттенки недоумения, а желание уподобиться задумке Томаса возрастает. — Просто возьмите, — разбитые очки выуживают из кармана униформы, передавая Лоуренсу, до которого постепенно дошло, что обладатель этих окуляров, скорее всего так ничерта и не видит. — Я даже адрес больницы не знаю, а вы вроде в курсе и сможете передать, — непринуждённо говорит уборщик. Для Сэмми это не звучит как что-то лёгкое. От мысли навестить Штейна что-то скручивает в желудке. Мужчина пытается отвлечься от этого странного волнения, переводя внимание на очки. Лоуренс покусывает внутреннюю сторону губы, вспоминая, какие увечия аниматору нанесла эта побрякушка. — Да было бы тут что передавать... — уже озадаченно и с меньшим недовольством в голосе произносит музыкант, покручивая в руках предмет с изогнутой дужкой и разбитым стеклом. Вряд ли Генри они уже нужны. Такое ощущение, что ремонт будет стоить дороже покупки новых. Это наталкивает на странную идею, за размышлением над которой музыкант не замечает, как Френкс решает тактично избежать дальнейшего разговора. — Я верну вам ключи, мистер Лоуренс, обещаю! — скрываясь из поля зрения композитора, напоследок уверяет юноша, пока ему повторно не прилетело за потерю. — Мне они сегодня нужны, баран! — кричит музыкант вслед, понимая, что ключей от мелкого афериста сегодня ему не видать. Решение проблемы всё же находят. Сэмми, скрепя сердце, берёт чистые листы с ещё находившегося в его кабинете стола аниматора. Всё ещё занимает место, но теперь уж точно зря. Домой Лоуренс уходит чуть раньше обычного. Лучше бесцельно пялиться в чёрно-белое изображение на телевизоре или абстрагироваться от окружающего прослушиванием радио, находясь в родных стенах, чем пытаться выдавить из уже пустой головы хоть что-то. Рапсодия улиц совершенно не радовала, гул проезжающих мимо машин заставляет оглядываться, чтобы какой-нибудь идиот ненароком не сбил тебя, а от лая собак и звонких голосов детей непроизвольно дёргается глаз. Скорее всего, всё это можно было назвать неприятной какофонией звуков, делающих физиономию композитора ещё более угрюмой. Единственное, что из всего этого более-менее нравится музыканту, это постукивание каблуков собственных туфель о землю. Привычный и понятный звук, находящийся под его контролем. Повторяющийся спокойный ритм, в который можно постепенно погрузиться и привыкнуть, переключая слух только на него и зависая в собственных мыслях. Но они непослушны и невольно возвращаются к утренней ситуации, затем и к потере Штейна. Сэмми не может точно сказать, так ли всё критично и способен ли Генри видеть дальше собственного носа. Наличие сломанных очков в сумке игнорировать тоже не получается. Совесть взывала к проявлению бескорыстности, а гордыня топила её в воспоминаниях о перепалке. Генри, очевидно, нёс полнейший бред, ибо тому хорошо прилетело по голове. Смазанное восприятие реальности это одно, а встретиться человеком, который пришёл в себя и воспринимает всю картину в целом, это другое. Вообще, какая-то часть мужчины надеялась, что художник даже не запомнит его слов, другая же — не хотела, чтобы Штейн забывал этот отрывок. Мелодичный звук дверного колокольчика выдёргивает из раздумий, прерывая дилемму. Лоуренс поворачивает голову вправо, задерживая взгляд на своём отражении в витрине, но ненароком сталкивается взглядом с продавцом средних лет. Кажется, для него ситуация не является неловкой, тот остаётся невозмутим, отводя взгляд и продолжая вытаскивать товар из небольших коробок. По иронии судьбы это именно тот магазин, в который Сэмми подумывал зайти. Впрочем, от обычной любопытности мужчина ничего не потеряет. Мелодичный звон повторяется, в этот раз на пороге магазинчика очков оказывается Лоуренс. Мужчина пробегается глазами по стеллажу, всматриваясь во внешний вид очков, но быстро понимает, что самостоятельно он тут, в лучшем случае, до весны проковыряется. Сэмми проходит вдоль небольших стеллажей, здороваясь с тем самым невозмутимым продавцом. — Я правильно понимаю, что чинить их уже смысла нет? — выкладывая очки Штейна на прилавок, интересуется Лоуренс. Находиться здесь по-прежнему как-то неудобно. Продавец бросает беглый взгляд на сломанную вещь и, помедлив, качает головой. — Ну почему? Их можно починить, но сейчас заказов и так приличное количество. Вы, в лучшем случае, получите свои очки назад через месяц, — информирует продавец, встречаясь с хмурым взглядом оперевшегося на стойку Сэмюэля. — Если вы не против, рекомендую приобрести новые. Ну, а если это не единственная пара, то вы можете оставить свой номер и я сообщу, когда ваши будут готовы. Правда, не знаю, насколько удачно вы доберётесь до дома. — У меня нормальное зрение, — отрезает Лоуренс привычно холодным тоном. — Почему тогда щуритесь? — Лоуренс даже этого не чувствует. Вопрос загоняет в угол. Мужчина пытается расслабить мышцы лица, но чувствует себя ещё более скованно, нежели раньше. — Да бросьте, в оптику ходят не только близорукие. Покупаете для кого-то из близких? — слегка улыбается продавец, проявляя дружелюбие, невзирая на то, что его собеседник хмурый, как туча. Сэмми медлит с ответом, непроизвольно сжимая губы и переводя взгляд на собственные руки. Близким Штейна точно не назовёшь, да и другом, если честно тоже. — Неприятный случай на работе. Эти разбились, а у коллеги нет возможности достать новые, — кратко излагает ситуацию Сэмми. — Интересные у вас будни. Не знаете остроту зрения коллеги? — Лоуренс не знает, а поэтому пожимает плечами, ожидая, когда собеседник сам вынесет вердикт. Не просто же так он тут работает, должен знать толк в очках. — Диоптрии минусовые. Точнее, минус три, — рассуждает уже скорее сам с собой продавец, аккуратно рассматривая единственную, почти целую линзу, пока Сэмми запоминает запоминает информацию. — Сейчас подберём, — машинально кивает продавец, покидая свою стойку. Из магазина Лоуренс выходит уже с небольшим коричневым футляром в руке. Вот только на этом всё и останавливается. Мужчина проходит мимо нужной дороги, так и не решаясь свернуть в нужном направлении. Вернувшись домой, Сэмюэль, не разуваясь, стоит с этим дурацким футляром в руке около получаса, опираясь о дверь. Стук собственного сердца слышно в ушах, зубы непроизвольно сжимаются. Подавленность сменяется раздражением. Выругавшись сквозь зубы, музыкант небрежно закидывает новые очки в ящик стола. Лоуренс приходит к выводу, что так не может продолжаться, когда обнаруживает себя неподвижно сидящим на кухне и осознаёт, что прошёл далеко не один час. Мужчина проклинает свои недуг и беспомощность, туша сигарету о собственное плечо и проглатывая ругательства. Но боль не приводит в чувства, лишь служит раздражающим напоминанием о существовании тела. И проблема не в Штейне, что-то внутри опять дало трещину, протягиваясь дальше, постепенно разрушая музыканта и всё, что тот выстраивал вокруг себя эти долгие годы гордого одиночества. Футляр достают из ящика тем же вечером, положив обратно в сумку. Лоуренс не решается навестить этим вечером. Ворочается от бессонницы, прокручивая в голове бессмысленные диалоги. Не идёт и утром. Всё так же работает, почему-то держа футляр на столе, в поле своего зрения. После работы всё же поворачивает в нужном направлении, чувствуя, как мутнеет в глазах. Больница, по опыту мужчины, выглядит холодно и неприветливо. От бело-синего интерьера по рукам бегут неприятные мурашки, а заметный запах антисептика навевает воспоминания о всех пережитых болячках и долгом нахождении в очереди. Спросив про нужное отделение на стойке регистрации, мужчина поднимается на третий этаж. — День добрый, — отстранённо говорит Лоуренс и чуть медлит, глядя на юную девушку за постом. — К вам вчера поступил мой коллега, Генри Штейн, — сообщают собеседнице имя пациента, а ноги тем временем начинают гудеть, намекая композитору плюнуть на это дело и пойти домой. Собеседница вежливо улыбается и кивает. Не впервые она общается с невеждами, которые даже улыбаться в ответ не научились. — Да, минуту, пожалуйста, сейчас проверю, — работница открывает папку, перелистывая, наконец, находя нужные имя и фамилию. — Генри Штейн, 25 лет, госпитализирован с рабочего места по причине сотрясения мозга. Всё верно? — поднимает девушка взгляд с бланка и наблюдая, как ей молча утвердительно кивнули. — Если планируете навестить, то вам прямо до конца коридора и налево, палата 414. Больше рассказать не могу, это уже спросите у него или лечащего врача, — пожимает плечами девушка, закрывая папку и отодвигая её в сторону. — Да, спасибо, — благодарно кивает мужчина, но ледяные глаза не выражают должной симпатии к белокурой девушке. Но Лоуренс не двигается с места. Стоит, как вкопанный, на одном месте, пытаясь решиться. Сердце вновь колотится неприлично быстро. — А знаете... Я очень спешу. Передайте ему это, а то он без них, как слепой котёнок, — на стол работнице кладут тот самый футляр, после чего Сэмюэль разворачивается и идёт к выходу, чувствуя на себе недоумевающий взгляд девушки. Время в этом месте тянется мучительно долго. Ещё утром художник был рад, что у него появилась возможность несколько дней провести в покое, но уже ближе к вечеру краски ярко нарисованной картинки о блаженном отдыхе начали сгущаться. Визит Дрю, конечно, скрасил пребывание в больнице и друг уверял мужчину, что у них всё под контролем, и Генри может не переживать за мультсериал. Штейн улыбается на утешение друга, узнавая в нём того давнего Джоуи, но внутренне чувство тоски тихо ноет в груди. Художнику нечем занять руки, здесь не у кого попросить карандаш и листы. Ещё удручает факт потери очков. Генри, конечно, видит не настолько ужасно, но и не настолько хорошо, чтобы не споткнуться во время похода в столовую. Персонал уже начинает пророчить новые царапины на лице или, ещё хуже, второе сотрясение с такими-то полётами. Генри просит друга принести очки и бумагу с карандашами, если это будет возможно. Джоуи обещает принести всё необходимое. Друзья ещё какое-то время болтают, рассуждая о возможности сделать один из юмористических выпусков про больницу. Но вскоре Дрю уходит домой, обещая в ближайшие дни навестить Генри. Штейн вновь остаётся один. Мужчина пытается разбавить ситуацию, знакомиться с соседом по палате, но он не настолько разговорчив и быстро утомляется, засыпая. Художник смотрит в окно, разглядывая милого коричневого котёнка, запрыгнувшего на крышу. Правда, вскоре проснувшийся сосед тактично указывает, что котёнок Штейна — это пакет. После ужина тянет вздремнуть. Глаза лениво слипаются, а мужчина медленно проваливается в сладкую дрёму. Сон прерывает дверной хлопок. Вошедшая девушка виновато скручивается, прося прощение за неудобства. — Мистер Штейн, приходил какой-то мужчина, сказал, что он ваш коллега, и просил передать вам очки, — Генри ради приличия садится на кровать и забирает футляр из рук девушки. Художник улыбается, поблагодарив работницу. Мужчина был рад наконец-то чётко всё увидеть и мысленно поблагодарил Джоуи, хоть и посчитав странным, что друг забыл о бумаге с карандашом. У соседа одолжили книгу и теперь нахождение здесь не казалось таким печальным, хоть зудящее чувство заняться чем-то более масштабным и поскорее вернуться к работе всё ещё беспокоило аниматора. Время близилось к ночи, но тишину нарушает телефонный звонок, эхом отскакивающий от стен в коридорах. Генри очень удивляется, когда сотрудница сообщает, что звонок адресован ему. Трубку осторожно подносят к уху, сначала несколько секунд вслушиваясь в трескучую тишину по ту сторону и пытаясь понять, кому Штейн мог понадобиться на ночь глядя. — Алло? — неуверенно подаёт признаки жизни Штейн. Впрочем, как и вчера на осмотре. — Я надеюсь, что эти недотёпы отдали тебе очки, а не закинули их в дальний угол? — без приветствий звучит резкий знакомый голос. Генри чуть жмурится, рефлекторно отдёрнув трубку дальше от уха. Мужчина чувствует, как из-за особенностей связи что-то кольнуло в висках. — И вам добрый вечер, мистер Лоуренс, — немного потерянно после небольшой паузы выдыхает художник. Параллельно пазл в голове складывается и Генри понимает, что очки были переданы вовсе не Джоуи. Штейн вновь теряется. — Да... Мне передали очки, но как вы узнали, какие именно нужны? — впрочем, это был не единственный вопрос, который волновал Штейна. Теперь ситуация казалась жуткой. Лоуренс незаметно следил? От него вполне можно ожидать. По ту сторону трубки слышны лишь тихие потрескивания. Штейн уже вновь хочет повторить вопрос, но его прерывает голос собеседника. — Уолли передал мне твои старые очки. Дальше уже разобрался в магазине, что и куда, — звучит тише объяснение, будто музыкант пытается отстраниться от всей этой ситуации. Штейн находит весь этот жест странным, но в большей степени приятным. — Спасибо. Когда вернусь, то обязательно возмещу все затраты. Во сколько они вам обош... — Не надо, — резко отрезает музыкант. Понимая, как это прозвучало, Сэмми неловко кашляет в кулак, прочищая горло, а после пытается объясниться. — Считай это вместо извинений, — спокойнее говорит музыкант. Глаза художника распахиваются чуть шире от удивления, тот оживляется, выпрямляясь и поднося трубку ближе к уху. — Вам жаль? — Нет, хобби у меня такое, за художниками бегать и очки им покупать, — не отказывает себе в удовольствии Сэмми недовольно фыркнуть, по его мнению, в ответ на дурацкий вопрос. Ворчание собеседника в какой-то степени кажется забавным, Штейн не замечает, как губы растягиваются в слабую улыбку. — Рад, что вы решили заняться благотворительностью, — всё-таки не оставляют вредность композитора без внимания, но не отвечают на неё негативом. Зато Лоуренс прекрасно слышит по интонации, что собеседник улыбается. Сэмми смущённо хмурится, представляя эту картину. — Твой рабочий стол бесполезно выглядит без тебя, — задумчиво начинает музыкант, но тут же пресекает попытку откровения. — В общем, возвращайся, не дело нормальному сотруднику в каморке с Коннором ютиться, — вновь меняет тон Сэмюэль на более серьёзный. Штейн не знает что ответить, особенно, когда первая фраза звучала так странно. С одной стороны, он не может забыть, как они носились по студии, словно кошка с собакой, мешая работать и себе, и остальным, с другой же стороны проблески адекватности в поведении композитора давали надежду, что они всё ещё могут сработаться. Генри медлит, не зная, какой вариант лучше предпринять в этой ситуации, ибо с обидчивостью музыканта Штейн уже знаком. — То есть, больше никаких драк и домогательств? — осторожно интересуется Генри, всё ещё опасаясь за свою безопасность. — Заметь, это не по моей вине ты валяешься на больничной койке, — противится Сэмми, когда слышит то, чего слышать в принципе-то и не хочется. Лёгкая улыбка пропадает с лица художника. Тот печально хмурится, не понимая, что движет композитором. — Мистер Лоуренс, мне кажется, что ни мне, ни вам не нужны неприятности, — взывает к разуму творец. — А мне кажется, что можно называть и по имени человека, которому ты разбил нос, — уже раздражает Сэмми это официальное обращение. Разбор полётов тоже в какой-то степени близость и страсть. По ту сторону музыкант получает в ответ лишь молчание. Директор музыкального департамента тихо вздыхает, переступая собственную гордость. — Генри, вот скажи, пытался бы я сгладить свой косяк и звать тебя обратно, если мне так нравилось грызться с людьми? Вот тебе и ответ на вопрос. — Не знал что тебя раздражает обычная вежливость. Ты упустил момент с домогательствами, — внимательно вслушиваются в речь собеседника, пытаясь добиться хоть какой-то гарантии неприкосновенности. В случае нарушения договора Генри просто соберёт вещи и переберётся в кабинет Дрю. — А об этом мы с тобой ещё поговорим, но не сейчас. Доброй ночи, Генри, — оттягивают время для сложного разговора. Штейн просто принимает правила, понимая, что Лоуренс пытается, но ему нужно время. — Доброй, Сэмми, — принимают во внимание и просьбу музыканта. Трубку общего телефона кладут на место, не подозревая, что собеседник по ту сторону смущённо утыкается лицом в подушку, чувствуя, как горят кончики ушей.