пришедшее вновь согласно теории одиночество подделывает даже облик свой,
если ты осмотришься, материализовавшиеся догмы преграждают твой путь,
даже необычайная жестокость, пронзающая своими клыками даже слезы, была лишь молитвой.
вот бы еще хотя бы разок заполучить фрагмент пазла, который я видел позади себя,
чтобы убежать от своей судьбы
♫ Who-ya Extended — Q-vism (Psycho-Pass 3 OP)
Вся магия родилась в Африке. Адебоуол Смиттерс обожала свою родину, не разделяя Африку на отдельные страны и считая некой особой, благословенной страной весь материк сразу. Неважно, что Адебоуол родилась в Кении, и что ее отец был белым, отчего кожа Дебби тоже приобрела цвет молочного шоколада, в отличие от кожи матери. Дебби гордилась своим происхождением. Она не знала, что волшебница, пока ей не приснилась женщина, улыбающаяся и добрая, которая рассказала Адебоуол обо всем, что ей следовало знать на тот момент, показала Лунные Горы и угостила ямсом. Проснувшись, Дебби увидела у своей подушки каменный жетон с надписью — детям из семей волшебников хватало жетона, но магглорожденным нужно было больше конкретики, как и их родителям. После за ней пришла та самая женщина — уже наяву, и рассказала ее родителям, что Дебби должна отправиться учиться в Уагаду, ибо ее призывают туда духи. Народ игбо верит в Великого Бога Чукву и духов алуси. Они не принуждают других верить в то же самое, они не спорят о религии, они просто верят и любят своего небесного покровителя, создавшего все сущее и живущего во всем сущем. Мать Дебби пыталась принять христианство, веру, которую исповедовал отец, но так и не смогла — ей нравились традиции христиан, нравились их праздники, нравились Иисус и дева Мария, но все равно, как говорила мама — они чужие. Они не ее боги. Мама обрадовалась, услышав, что дочь — волшебница, сочтя это благословением, а отец был не так рад. Отцу не нравилась Одинани; когда он женился, то надеялся, что жена привыкнет к другим обычаям, но не вышло. Мистер Смиттерс не был глубоко верующим, но он хотел выглядеть презентабельно, а жена, которая держит дома алуси и проводит для своих гостей обряд wá ọ́jị̀, разрезая орех кола, пусть и не прилюдно, в его презентабельную картину мира не вписывалась. Они стояли на пороге развода, как кожей ощущала Адебоуол, и она с радостью улетела из дома, чтобы не выдерживать напряженную атмосферу, скандалы и неизбежные вопросы, с кем хочет остаться дочь. Ясно, что с мамой, как же иначе? С ней Дебби чувствовала родство душ намного большее, чем с отцом. В Уагаду она попала на факультет Духа Ямса, что значило ее удачливость в финансовой сфере, доброту души и потенциал к изучению Алхимии. Уже на втором курсе она научилась превращаться в лемура — хотя Дебби не знала, что ее анимагической формой станет лемур, но ее это порадовало. Она боялась, что будет превращаться, например, в бородавочника, или в орангутанга, или в сайгака — в этих животных не было ничего плохого, но они не выглядели ни внушительно, как слоны и львы, ни мило, как медведи и утконосы. Больше всего Дебби хотела бы становиться птицей, но форма лемура была прелестной, и она поблагодарила Духа Ямса за его доброту. Школа Махотокоро не поразила Адебоуол так, как англичан; Махотокоро мало чем отличалась от Уагаду. Здесь было гораздо холоднее, только и всего — и обстановка пышнее, чем в более простой и аскетичной африканской школе. Адебоуол вместе с остальными учениками Духа Ямса поселили вместе с детьми Инари, соединив плодородие с плодородием, что было разумно, но Дебби редко проводила время в замке. Все они редко проводили время в замке; в своей школе они предпочитали жить под открытым небом, и даже спали под звездами, когда к тому располагала погода. Они жили в Лунных Горах и учились магии не только у профессоров, но и у гор, и у джунглей, и у рек, и у диких животных, и у лесных существ — злых и добрых, и у растений… Чаще всего ученики Уагаду гуляли по лесам в анимагической форме — так они могли обезопасить себя от настоящих хищников, которых хватало в джунглях и которые были не прочь перекусить человечиной.***
Лемур по имени Адебоуол пробежал по ветвям; она не умела летать по-настоящему, но бегала и прыгала с ветки на ветку так ловко, что это походило на тот же полет. Она двигалась не только быстро, но и бесшумно, и сидящий под деревом парень не заметил, как лемур остановился у него над головой, свисая с ветки на хвосте. Эдмунд Гринграсс не замечал ничего, увлеченный рисованием. Он выводил на альбомном листе очертания деревьев, кустарника и лесного озера, прячущегося за ними. Постепенно его набросок принимал черты настоящей картины, и Дебби поразилась точности, с которой Эдмунд передавал пейзаж. Она не умела рисовать ничего, кроме дурацких каракуль, но любила искусство и разбиралась в нем. Несмотря на точность, Эдмунд создавал не безликую фотографию, добавляя в картину элементы, которые делали ее живее и душевнее — он выписал цветок, которого не было у воды, порхающих над кустами бабочек и летящих в небе буревестников. Закончив, Эдмунд поднял голову и встретился глазами с огромными глазищами лемура. Адебоуол смутилась — заметил? — Подглядывать нехорошо, — сказал он. Заметил. Дебби спрыгнула с дерева и приняла форму человека — невысокой налысо выбритой девушки в золотой мантии. — Я просто гуляла, — сказала она. — Ты очень красиво рисуешь, — перевела тему Адебоуол. — Спасибо, — Эдмунд принял похвалу с достоинством, не стал спорить, ломаться и напрашиваться на комплименты, как часто делали те, кого хвалили за хорошую работу, и Дебби это оценила. Она уселась рядом с ним, сложив ноги в позу полулотоса. — На земле сидеть холодно, — заметил Эдмунд. — Ты же сидишь, — возразила Дебби, не увидевшая, чтобы Гринграсс подложил себе что-то вроде подушки. — Это я, — сказал он. — А девушкам вредно. — Только что я была лемуром, — засмеялась Дебби. — Все нормально. Мы в Уагаду привыкли жить в лесу. — Ты игбо? — заинтересованно спросил Эдмунд. — Да, игбо, — она произнесла это с гордостью, будто признавалась, что стала Министром Магии Уганды. — Лесные люди, — мечтательно проговорил Гринграсс. — Мне нравятся ваши обычаи. Я читал, — объяснил он на немой вопрос в глазах Адебоуол. — А я про вас немного знаю, — покаялась она. — Очень мало. И мне не нравились британцы. Не то чтобы все, но, понимаешь… — Из-за колоний и прочего? — спросил Эдмунд. — Да, понимаю. Но я ирландец. Дебби не видела разницы. Британцы, ирландцы, шотландцы — все они казались ей одинаково высокомерными колонизаторами, и ей приходилось переучивать себя, настраивая на иное отношение; ей так или иначе пришлось бы взаимодействовать с британцами и прочими белыми, и лучше было бы делать это без ненависти. Сегрегация, апартеид, рабство — все это было, но все это было давно. Если уж отец Дебби был белым, не ей задирать нос, но отца она не воспринимала так, как остальных, будто, женившись на матери, он тоже стал игбо. Наверное, ее родители уже подали документы на развод, грустно подумала Адебоуол. Они собирались этим летом — почему-то оба все время откладывали процедуру расставания. — У тебя красивое имя, — сказал Эдмунд. — Музыкальное. Адебоуол. У него есть значение, да? Дебби довольно покраснела — Гринграсс выговорил ее имя совсем как игбо. Потом она вспомнила про Значок Всеязычия на его груди и решила, что это из-за него. — Это значит «королева вошла в дом», — сказала она. Своим именем Дебби гордилась не меньше, чем происхождением — ей словно присвоили титул, как только она родилась. Если бы отец не придумал сокращение «Дебби», она не звала бы себя иначе. — Очень красиво, — проговорил Эдмунд, глядя на нее внимательно и цепко. Так, что Адебоуол поежилась — вдруг он нападет? Или… или мало ли, что может быть в голове у белого красавца-аристократа? — Скоро начнется церемония выбора чемпионов, — сказала Дебби. — Ты же бросал свое имя в Кубок, правда? Все гости бросили. Тебя или меня могут сделать представителями наших школ, а мы сидим в лесу. — Да, — Эдмунд будто проснулся, встряхнув волосами и прогоняя наваждение. — Идем. Поднявшись, он протянул Адебоуол руку, и она приняла ее, встав с земли. Возможно, Эдмунд держал ее руку дольше необходимого. Возможно, Дебби показалось.***
Зал Торжеств был полон тишины — звенящей тишины. Гарри казалось, что тишина зловещая, и он старательно отгонял от себя эти мысли, спустя годы понимая, что Луна имела в виду, утверждая «ты поймал мозгошмыга». С места, которое ему отвели, он хорошо мог видеть Джеймса и Шизуку, сидящих рядом за столом Аматерасу, и снова не мог заставить себя прекратить видеть в этих двоих себя и Чоу. И не мог забыть вчерашние слова настоящей Чоу: если этот Турнир станет повторением судеб предыдущего, то кто-то повторит судьбу Седрика. Если Кубок выберет Луи и Шизуку… Луи сидел здесь же, держась за руки с Алисой. Насчет них ни у кого из Уизли не было сомнений, и Молли начинала понемногу готовиться к свадьбе после окончания ими Хогвартса. Также Гарри узнал дочь Падмы, сидящую за столом Цукиёми — она была очень похожа на девочек Патил в семнадцать лет, но не точной копией матери, как Шизука — и дочь Дина Томаса за столом Каннон, которая чем-то неуловимо напоминала отца. Севший за стол Сусаноо парень в слизеринском галстуке был белокурым, и Гарри на миг поймал себя на ассоциации с Малфоем, но тут всезнающая Парвати шепнула ему: — Это сын Дафны Гринграсс и Теодора Нотта. Он носит фамилию Гринграсс, потому что иначе Гринграссы исчезнут, у них одни девочки… Их младший сын — Нотт, ему пять. — Нотт дал первенцу не свою фамилию? — удивился Гарри. Насколько он знал чистокровных аристократов, те так не поступили бы. — Как видишь, — Парвати пожала плечами. — Не всегда ребенок обязан носить фамилию отца! — вмешалась Габриэль, но ей не дали начать лекцию на тему равенства — Ямамото поднялся с места и все затихли. Кубок Огня полыхал искрами. Гарри знал, что дальше: он начнет выбрасывать имена, директор будет зачитывать, и четвертым чемпионом становится Гарри Поттер… он сжал руку Джинни, чтобы прогнать наваждение. Чоу была бледной, как мел. Ее муж не рассматривал Зал Торжеств с той же восторженностью, что Зал Благополучия. Флёр тоже заметно нервничала. Это должен был быть праздник, грустно подумал Гарри. Это должно было быть веселое событие, вроде маггловских Олимпийских игр — именно этого они с Гермионой хотели добиться, возрождая Турнир и предлагая магическому сообществу сделать его интернациональным. Не только создание чего-то схожего с ООН. Но вместо того, чтобы радоваться за своих детей и желать им участия и победы, они волнуются и боятся… Бумажка вылетела из Кубка, сопровождаемая маленьким фейерверком — в прошлый раз такого не было. Ямамото взял ее в руки и громко объявил: — Чемпионом Уагаду становится Ннамди Нджокуани! Зал взорвался аплодисментами. Из-за стола Цукиёми поднялся парень в темно-синей мантии, широко и белозубо улыбаясь. Он вышел в центр зала, раскланялся и направился в отдельную комнату для чемпионов, как было и на предыдущем Турнире. Что ж, насчет Уагаду никто из них не переживал. Дальше… Чоу побледнела еще больше, сжимая руку Гина так, что на его ладони оставались следы от ее пальцев. Он терпел, не замечая и глядя только на дочь — на на Кубок и не на директора. Кубок взорвался вторым фейерверком. Ямамото взял листок… — Чемпионом Хогвартса становится… Господи, подумал Гарри, хотя обычно не был религиозен — пусть это будет Гринграсс! Или Чоудари; Джинни жаловалась, что Падма прожужжала им с Чоу и Флёр все уши, рассказывая о талантах своей дочери. Или Хлоя Томас, почему нет? Или Джеймс; по словам Чоу, этот выбор Кубка будет безопасен. Им ничего не грозит, задания сложные, но меры предосторожности на высшем уровне. — Луи Уизли! — договорил Ямамото. Джеймс издал радостно-разочарованный крик. Аплодисменты прозвучали оглушительно. Луи встал, смущаясь намного больше Ннамди, вышел на центр зала, не став раскланиваться, и на негнущихся ногах пошел в комнату для чемпионов, где вместе с Ннамди его ждали Исигуро и Канда. — Луи, — прошептала Джинни, сжав руку Гарри в ответ. — Что, если Чоу была права? Тишина воцарилась снова — еще тише, чем раньше. Притихли даже дзасики-вараси, хозяйничающие и не обращающие внимания на людей. Все напряглись, и это ощущалось — будто воздух стал наэлектризованным. Кубок вспыхнул третьим фейерверком. Ямамото взял бумажку. Гарри посмотрел на Чоу — она чуть заметно шевелила губами. — Чемпионом Махотокоро становится… Их же так много, отчаянно подумал Гарри. Они — хозяева Турнира. Имя в Кубок бросили не только семнадцать студентов, наверняка намного больше. — Рюноскэ Шизука! — прогремел голос директора. Ши не сразу поняла, что назвали именно ее — бросая свое имя, она не надеялась, что ее выберут. Хотела бы, но понимала — есть ученики лучше, чем она. В чем-то она превосходит остальных, в чем-то превосходят ее, и она всего лишь хотела поучаствовать, но стать чемпионом? Она встала, когда Джеймс толкнул ее в бок — легонько, но ощутимо. Не больно. Это было все равно невежливо, но Шизука не обратила внимания, поднимаясь под грохот аплодисментов и выходя в центр зала. Посмотрела на мать и отца — те почему-то выглядели испуганными, а не счастливыми. Нужно было поклониться, и Шизука сумела сделать это грациозно и изящно, после чего направилась к комнате чемпионов, стараясь не бежать, а ступать медленно и чинно. За ее спиной продолжали грохотать овации; ей подумалось, что примерно так же, наверное, были слышны взрывы во время битвы за Иводзиму. — Поздравляю, Рюноскэ-сан! — широко улыбнулся ей Исигуро-сенсей. Канда-сенсей улыбался так же. Ши поблагодарила их и посмотрела на своих будущих соперников, оценивая их — Ннамди был с факультета Духа Реки, и это говорило ей о многом, в частности, что он хорош в любой магии, которая касается воды, его магическая сила мощнее у водоемов, он наверняка прекрасный пловец и вдобавок хорош в гадании. Насчет Луи Уизли Шизука не могла ничего сказать с первого взгляда, зная только, что он сын четверть-вейлы, но мужчине кровь вейлы не давала тех же преимуществ, что женщине. Он был гриффиндорцем; Джеймс говорил, что Годрик Гриффиндор — воин, мама рассказывала, что в Хогвартсе считают, будто на факультете Годрика учатся одни благородные храбрецы, однако это не так — на Гриффиндоре были трусы и предатели. Как и везде, всегда добавляла Чоу. Везде есть разные люди, учила она дочь. Нет никого, кто подошел бы под одну гребенку. Поэтому Ши нравилась политика отбора Махотокоро и Уагаду, где боги и духи делали выбор сами, без посредничества говорящей Шляпы, и смотрели не на характер. Что толку Ши от информации о теоретической храбрости рыжего парня с кровью вейлы? На фоне безмятежно-спокойного Ннамди Луи вовсе не казался храбрецом. Будто по волшебству открылась другая дверь комнаты, и вошли родители — одинаково шоколадные мужчина и женщина, к которым подошел Ннамди, уже знакомые Шизуке Билл и Флёр Уизли, и ее мама с папой. Она подавила желание обнять маму и разрыдаться — и почему она так себя чувствует? Ей положено быть гордой и счастливой… Наверное, просто нервы, решила Шизука. — Поздравляю, — сказал папа, но не выглядел, как отец, довольный успехом дочери. Он побледнел и словно осунулся. Мама приобняла Ши за плечи. — Поздравляю, дорогая. Надеюсь, ты хорошо постараешься. — Я же говорила, что мой сын станет чемпионом! — гордо заявила Флёр, целуя Луи в обе щеки. — Я же говорила! — Я не сомневался, — улыбнулся Билл, пожимая Луи руку. — Ты же знаешь, какие на тебя возложены надежды? Мы прямо сейчас напишем твоим сестрам и бабушкам с дедушками… придется вам пережить нашествие Уизли, — со смехом обратился он к Исигуро. — Надеюсь, у вас достаточно комнат? Вся семья чемпиона могла — и должна была — прибыть на Турнир. Билл любил свою семью, но понимал, что от их количества могут быть проблемы — хорошо еще, что все маленькие дети успели подрасти. — Достаточно, — заверил его Исигуро. — Мы сможем разместить с удобством всех гостей. — Что важнее — первое задание, — прервал все беседы Канда-сенсей. — Оно состоится через неделю. Не буду давать подсказки, что именно вас ждет, но советую готовиться и тренироваться. — Прошу меня простить! — в комнату заглянула декан Инари. — Прибыли представители прессы, они хотят взять у чемпионов интервью… и они очень настойчивы, — добавила Котоноха Юуки с недовольной гримаской. Журналисты, точно, как Ши могла забыть? Это бы развлекло ее и заставило отвлечься от странного волнения. Она не была стеснительной и даже дала бы несколько автографов… если бы кто-то решил попросить автограф у обычной ученицы Махотокоро, пусть и чемпиона Турнира.***
На берегу (дальше чужаков не впустили) ожидала целая толпа прессы, с камерами и микрофонами, такими же, как у магглов — они и были маггловскими, изготовленными в их магазинах и купленными магами, а после специально зачарованными, чтобы не портиться в волшебной среде. Магглосохраняющие Чары, в противовес Магглоотталкивающим, также изобрела Луна Лавгуд — или же ее муж Рольф Скамандер, или же они вместе. Никто не знал точно; видимо, супруги решили сохранить загадку для общественности. Камеры защелкали и замигали, ослепляя троицу чемпионов вспышками. Вопросы посыпались со всех сторон, потянулись микрофоны — Ши была уверена, что ей понравится, но растерялась, не зная, как себя вести. — Господа, будьте любезны соблюдать правила, — пробасил Исигуро. — Этот остров залит кровью и покрыт могилами! Журналисты моментально заинтересовались сказанным. — Вы хотите сказать, что здесь часто происходили убийства? — спросила белокурая женщина из британской газеты. — О да, убито двадцать семь тысяч с половиной человек за один месяц и шесть дней, — подтвердил Исигуро с самым серьезным видом, от чего Ши стало смешно. Декан Каннон не был лишен чувства юмора. Теперь все микрофоны хищно тянулись к нему. — Когда это происходило? — с блеском в глазах спросила та же британка, очевидно, сочиняя заголовки вроде «Жестокость Махотокоро», «Тайны, скрытые от мира на кровавом острове» или «Что прячется за фасадом из нефрита?» Исигуро пожал плечами. — Кажется, в феврале и марте, — задумчиво и медленно проговорил он, будто припоминая. — Да, точно. Февраль и март. Столько погибших… остров был усеян ими. — Вы были очевидцем? — подпрыгнула на месте британка. — К сожалению, нет, — развел руками Исигуро. — Тогда меня не было в школе. Не было никого из нынешнего профессорского состава. — Но это же халатность! — возмутилась журналистка. — Как вы могли покинуть школу и допустить столько кровавых жертв? Неужели Министерство Магии Японии закрыло на это глаза? — Да, — кивнул Исигуро. — Нас не осудили. Помилуйте, как можно судить людей за то, что они еще не родились? Другая журналистка из той же газеты зашептала что-то на ухо блондинке, и та покрылась густым румянцем. — Битва за Иводзиму произошла в тысяча девятьсот сорок пятом, — безмятежно продолжил Исигуро. — Вы можете сфотографировать мемориал. Блондинка смущенно пробормотала, что можно было обойтись без шарад, но не стала возмущаться, чтобы не проявить свою необразованность публично. Пока Исигуро отвлекал внимание самых назойливых журналистов, Котоноха и Канда с помощью дзасики-вараси устроили на берегу маленькие столики, за которыми чемпионы могли провести своеобразную пресс-конференцию. — Что вы думаете по поводу Турнира? — спросил журналист из американской газеты. — Думаю, это прекрасная возможность проявить себя, — сказал Ннамди. — Вы родственник предыдущего чемпиона, не так ли, мистер Уизли? — спросил французский журналист у Луи. — Да, я сын Флёр Делакур, — ответил он. — В этот раз в Махотокоро будет бал? Не Святочный, конечно, но все же? — обратилась журналистка из Румынии к Шизуке. — Будет, — сказала она. — На Танабата. Это седьмого июля. — Ваша мать была одной из тех, кто открывал Святочный бал на предыдущем Турнире, не так ли? — встряла обиженная Исигуро британка. — Да, — ответила Ши. — Вместе с чемпионом Хогвартса Седриком Диггори. Журналисты оживились — смерть Седрика до сих пор вызывала у общества интерес и сочувствие. Он стал одной из первых невинных жертв Второй Магической, убитым просто потому, что оказался не в том месте и не в то время, доказательством жестокости и беспощадности Волдеморта, и превратить имя Седрика в символ не позволил лишь Амос, его безутешный отец. — Что вы думаете о гибели чемпиона Хогвартса на предыдущем Турнире? — спросила блондинка. — Я не могу ничего думать об этом, поскольку не была свидетелем, но искренне надеюсь, что его душа обрела покой, и молюсь об этом на О-Бон, — со спокойным достоинством сказала Шизука, и наблюдающая за дочерью Чоу ощутила гордость за такой ее ответ. — Как вы считаете, кто из соперников составит вам наибольшую конкуренцию? — спросил японский журналист. — Думаю, Ннамди, — сказал Луи. — Думаю, Шизука, — сказал Ннамди. От Ши тоже ждали ответа, но она, в отличие от парней, уклончиво сказала: — Каждый из моих соперников хорош. Мне будет интересно конкурировать и с Ннамди, и с Луи, но я не собираюсь сдаваться и постараюсь быть достойным противником. После еще нескольких вопросов их троих поставили на фоне моря для фотографии. Шизука встала в центре, высокий Луи — чуть позади и слева, Ннамди, который был только немного выше маленькой Ши — справа. Они смотрелись очень красиво на получившемся снимке — рыжеволосый элегантный Луи, похожий на принца крови, темнокожий Ннамди, полный мужественности и внутренней силы, и ярко контрастирующая с ними Шизука, бледнокожая, темноволосая, хрупкая, как фарфоровая кукла. С колдографии все трое махали руками и улыбались, но Ши показалось, что у нее грустные глаза. Почему ей грустно?.. Почему мама и папа не были рады? Почему у нее в голове звучит считалочка, начатая в поезде: «ichi, ni, san… shi»?***
— Луи! Поздравляю! Как только он вошел в покои Гриффиндора, как назвали отведенные им комнаты с одной общей гостиной, Алиса повисла у Луи на шее, крепко обнимая и нисколько не стесняясь присутствия Джеймса — как обычно. — Мой парень — чемпион Хогвартса! — Алиса расцеловала Луи в щеки. — Только попробуй не выиграть, тогда я не выйду за тебя замуж! — Да неужели? — усмехнулся Луи. — В таком случае я приложу все усилия, чтобы победить, иначе мое сердце будет навеки разбито. — Ничего, — проворчал Джеймс. — Скоро мы с Шизукой начнем встречаться и наступит моя очередь бесить вас воркованием и нежностями. Парочка удивленно уставилась на него. — Ты влюбился? — спросила Алиса, радостно хлопнув в ладоши. — В Шизуку? В чемпиона Махотокоро? Ух ты! — Она знает, что вы начнете встречаться? — спросил Луи. — Не знает, — буркнул Джеймс. — Пока. Но я в нее правда влюбился. Она… особенная. Она кажется мне совершенно особенной, ни на кого не похожей, она такая… она нежная, но она сильная, и это не та сила, не физическая, даже не магическая… когда она улыбается, я думаю, что так мог бы улыбнуться меч, если бы он был девушкой. Но она нежная, совсем как лепестки сакуры, именно сакуры, а не каких-то других деревьев… понимаете? — Вторая стадия влюбленного бреда, — диагностировала Алиса. — А если она тебя отошьет? — Пф, — Джеймс закатил глаза. — Отошьет — еще попытаюсь. Она ни с кем не встречается, так что… А даже если бы встречалась, я бы все равно за ней ухаживал! — решительно добавил он. — Тогда удачи тебе, — улыбнулся Луи. — У тебя будет свой Турнир. За девичье сердце. — Да, удачи тебе, — поддержала его Алиса. — Только, умоляю, ни слова не говори ей про тентакли.