наши души почти ничем не отличаются. кажется, что они пересекаются, но на самом деле нет. именно поэтому мы сейчас хотим вот так прижаться и почувствовать сердца друг друга.
♫ Uru — Kami Hitoe (Jigokuraku ED)
Уроки шаманизма проводились в просторном зале, чересчур светлом для места, где будет идти речь об уже умерших людях. Все выглядело слишком обыденно — никаких черепов, костей, могильных табличек, прочей связанной со смертью атрибутики. Некоторые ученики разочарованно вздохнули, войдя в аудиторию, и Джеймс Поттер громче всех, но тут же забыл про все, увидев Ши, ради которой и явился сюда. Если бы не она, вместо шаманизма он выбрал бы хоть и скучную, но знакомую Трансфигурацию, но, изучив расписание уроков факультета Аматерасу, записался на каждый. Кроме него, из иностранцев здесь были Эдмунд, Ннамди, Авани и Дебби. Луи с Алисой предпочли свою любимую Травологию вместе с детьми Каннон, но без друзей Джеймсу были не одиноко — наоборот, их отсутствие позволяло ему не стесняться. Ученики выстроились в ряд (Джеймс постарался встать рядом с Шизукой). Шептались очень тихо; в Хогвартсе перед началом урока болтали намного громче. Когда в зал вошла красивая женщина в черном кимоно с синими узорами, все поклонились — Джеймсу до сих пор претило кланяться, но он с достоинством выдержал это испытание. — Добрый день, — весело сказала преподавательница, удостоверившись, что у иностранных студентов есть при себе значки всеязычия. — Рада приветствовать вас на первом занятии. Меня зовут Асакура Сатоко. — Добрый день, Асакура-сенсей! — хором проговорил класс. Сатоко улыбнулась. Ее улыбка тоже была слишком светлой для той, кто учит связи с мертвыми. — Итак, шаманизм… — певуче сказала она. — Возможно, многие из вас думают, что это страшно. Возможно, многие полагают, что с помощью шаманства смогут связаться с умершими близкими людьми. Возможно, кто-то опасается, что призванный им дух не отстанет и начнет преследовать. Но все эти опасения и предположения ошибочны. Да, шаманизм способен помочь наладить связь с умершим, но только при должной подготовке шамана. Да, дух может начать преследовать вас, превратившись в онрё, но для этого нужно жестоко убить человека, причем так, чтобы при этом его душа не обрела покой, чему я точно не собираюсь вас учить. — Жуть, — шепнул Джеймс Шизуке, но та шикнула на него — она внимательно вслушивалась в каждое слово Сатоко. — Первое, что вы должны запомнить — злые люди не видят духов, — заявила учительница, и подняла руку, прерывая поднявшиеся перешептывания. — Все верно. Злые люди не видят духов. Что входит в данном случае в понятие «злой»? Вовсе не то, что вы подумали. Это не злодей и не рассерженный человек. Это человек, чья душа истощена злобой, человек, который сам довел себя до ментальной дистрофии. Не обязательно он совершает преступления, но очень часто причиной духовного истощения является именно ненависть, поэтому так и говорят. Добрые же люди, способные видеть духов — не всегда те, кто делает хорошие поступки. Поступки здесь второстепенны. Главное — мысли, эмоции, мораль, если хотите. Например, ударить человека ножом — это преступление, карающееся законом, но ударить ножом того, кто угрожал убить вас или ваших близких — самозащита, соответственно, не может подлежать осуждению. Но! — она подняла руку, и широкий рукав обнажил тонкое бледное запястье, обвитое браслетом-четками. — Если ударить ножом в целях самозащиты, и при этом ощущать искреннее желание ударить, удовольствие, ненависть… тогда ментально вы сильно пострадаете. Тоска зеленая, подумал Джеймс. Как будто они учат юриспруденцию или этику. — Вижу, что вы уже заскучали, — засмеялась Сатоко. — Но могу вас обрадовать: теории для шаманизма практически не существует. Все познается на практике. И практика начинается. У всех есть с собой четки? Отлично, — кивнула она, удостоверившись, что четки получил каждый. — Как вы наверняка знаете, на Иводзиме много духов после Второй Мировой войны. Разговором с ними мы и займемся. Эйрэй — безобидные духи, любящие поговорить о своей воинской славе. Прямо сейчас в зале находится около десяти эйрэй… да, Чоудари-сан? «Выскочка», — Джеймс косо глянул на поднявшую руку Авани. — Если прямо сейчас здесь есть духи, почему мы их не видим? — спросила она. — О, потому, что вы еще не открыли это в себе. Но на сегодняшнем уроке откроете, если сможете, — туманно пообещала Сатоко. — Кто хочет попробовать первым? Неожиданно раньше всех руку вскинул Эдмунд. — Гринграсс-сан, прошу выйти ко мне. «Еще один выскочка». Джеймс скривился, глядя, как Эдмунд выходит в центр зала к Сатоко. Та встала у него за спиной, положила руку на затылок, надавила — глаза Эдмунда распахнулись в немом шоке, рот приоткрылся, казалось, он закричит, но с губ не сорвалось ни звука. Зато вскричала Авани: — Что вы делаете? — Я открыла канал чакры, — безмятежно объяснила Сатоко. — Грубо говоря, третий глаз. Это не больно, уверяю вас, но это шокирует… потому что позволяет увидеть скрытое. Впрочем, не видеть вы уже не сможете, но волшебникам не привыкать к призракам, верно? Просто помимо обычных духов, отныне вы сумеете видеть юрэй. Если захотите. Гринграсс-сан, я могу закрыть ваш канал чакры так же, как и открыла. — Не надо, — выдохнул Эдмунд. — Спасибо вам, Асакура-сенсей. — Хорошо, — она кивнула. — Возьми четки. Подними руку вверх, вот так, — Сатоко первой вскинула руку. — Потряси, чтобы звенели, и скажи… хм, у тебя есть братья и сестры? Родители? — Отец и мать, я единственный ребенок в семье, — хрипло ответил Гринграсс. Он побледнел так, что Джеймс испугался — грохнется в обморок. — Звени четками и повторяй: «Первый для моего отца, второй для моей матери, мы молимся за твою душу. Если ты слышишь этот голос на краю мира духов, поднимись. Если ты слышишь мои четки, приди». Наблюдать за этим было до абсурда дико — холеный аристократ, белый, как простыня, звенел четками, проговаривая слова, больше подходящие старой ведьме или жрецу, чем молодому парню. Джеймс подавил рвущийся наружу смешок. Ши, напротив, смотрела на Эдмунда с уважением и чуточку с завистью. — Видишь? — спросила Сатоко. Сжав губы, Гринграсс кивнул. Из бледного он стал зеленым. — А теперь все остальные! — сенсей повысила голос. — Звените четками, подняв руку, у кого есть братья или сестры, упоминайте их, у кого нет — только родителей! На счет три… раз, два… три! «Ichi, ni, san». В воздух взметнулись руки, четки зазвенели причудливой мелодией. Джеймс ощущал себя полным идиотом, но когда Сатоко, по очереди подходящая к каждому ученику, встала позади него и прижала ладонь к его затылку, ситуация перестала быть абсурдной. Как и Эдмунд, он задохнулся от неожиданности, и наверняка позеленел точно так же. Зал был полон духов — никогда еще Джеймс не видел столько привидений. Даже в Хогвартсе на Хэллоуин их собиралось меньше. Все они были мужчинами, большинство в военной форме, но не все — кто-то носил обычные гражданские костюмы, кто-то диковинные белые кимоно и забавные шапочки на головах. Кто-то сидел на полу, кто-то стоял, кто-то порхал в воздухе… — Потрясающе! — восторженно шепнула Ши. Она не побледнела, не испугалась — сбитыми с толку выглядели только британцы. Ученики Махотокоро в большинстве своем восхищались, ученики Уагаду реагировали абсолютно спокойно и равнодушно, будто встречали призраков каждый день и успели от них устать. Запоздало Джеймс сообразил, что если он видит духов, то это значит, что его душа сильная и добрая. Как и у Ши. Или же профессор Асакура специально придумала это, чтобы подбодрить их — все же видели призраков, все до единого. — Теперь вы можете спросить что-то, — подсказала Сатоко. — Не факт, что вам ответят правду, не факт, что ответят то, что вы хотите услышать, но шаманизм — общение с духами, а не наблюдение за ними. Я не стану влезать в ваши диалоги, это личное, но, поверьте, я пойму, у кого получилось наладить контакт, а у кого нет. Приступайте! Духи ждали, напоминая группу студентов. Многие на вид были не старше двадцати лет — может, не успели поступить в университет после школы, сразу попали в армию, на войну, и в итоге… Джеймс выдохнул, вспомнил, как папа сказал однажды: не жалей умерших, жалей живых. Глаза у Гарри тогда были очень грустными — интересно, кого он жалел? Шагнув к парню в форме, Джеймс спросил первое, что пришло в голову: — Что будет на первом задании? Хотел спросить, полюбит ли его Ши, но не при всех же. Спрашивать, кто победит — жульничество. Банальные вопросы вроде «что подадут на ужин» оскорбили бы духов, как казалось Джеймсу. — Голод, — неожиданно сказал молодой солдат, и голос его Джеймс услышал не слухом — не обычным слухом. Он говорил в его сознании. Как именно звучал ответ, было непонятно: высокий голос или низкий, хриплый или четкий, картавит он или нет. Будто в мыслях Джеймса появилась чужая мысль, яркая и отчетливая. — И все? Только это? — Голодать больно. Есть одни помои… отбросы… вечный голод — это ад. Я рад, что не стал таким. Чужие мысли затихли в сознании. Джеймс понял, что стоит с открытым ртом, и смущенно сжал губы. Когда урок закончился, Сатоко предложила желающим закрыть третий глаз. Кто-то из британцев согласился, Джеймс тоже решил, что ему хватает призраков Хогвартса, и чужие юрэй будут уже слишком, но, когда он сделал шаг к сенсею, его запястье сжали девичьи пальцы — цепкие и неожиданно сильные. — Не надо, — сказала Шизука. — Не закрывай. Те, кто просит Асакура-сенсей закрыть, просто не понимают, как им повезло! Ее черные глаза светились такими огнями, что Джеймс сразу же сдался. Подумаешь, юрэй. Если Ши будет смотреть на него так, он согласен видеть всех на свете демонов.***
На перемене снова заговорили о духах — после самого обыкновенного урока Зельеварения, где Джеймсу пришлось сконцентрироваться, чтобы не схлопотать наказание и не потерять возможность лишний раз побыть с Ши, они пообедали и у них было целых два часа личного времени. Ши болтала со своими друзьями, в их компанию беззастенчиво вклинился Джеймс — он никогда не страдал излишком стеснительности. — Если теперь мы видим юрэй, — задумчиво сказала Мияко, — то значит, увидим Ханако-сан? — С ума сошла! — одернула подругу Аяме. — Она нас убьет! — Глупости, — лениво протянул Кенджи. — Не убьет. — А что за Ханако-сан? — Джеймс терпеть не мог ощущение непричастности. Здесь он не мог быть в курсе всего, но понимать это было неприятно — и поэтому хотелось немедленно восполнить пробелы. — Туалетный призрак, — сказала Ши. — А-а, — засмеялся Джеймс, не дав ей закончить. — Тогда, конечно, не убивает. У нас в школе тоже есть призрак девочки, которая живет в туалете. — Ханако-сан умерла в туалетной кабинке, — не обращая на него внимания, заговорила Ши. — Кто-то говорит, что она была изнасилована и убита. Кто-то — что она пошла в туалет, и как раз тогда налетели вражеские самолеты. Кто-то — что она была больна, и ей стало плохо в кабинке. Так или иначе, смерть Ханако-сан произошла в девчачьем туалете на третьем этаже, в третьей кабинке. И если ты подойдешь к двери, постучишь и трижды произнесешь «Ханако-сан», или трижды позовешь ее гулять, или трижды спросишь, здесь ли она, то… — Шизука многозначительно замолчала. — То что? — спросил Джеймс. — То тебе конец, — объяснила Аяме. — Она утащит тебя в унитаз. Или из стены вытянется ее окровавленная рука и схватит тебя. Или руки вытянутся из-под пола, поймав за ноги. Но точно никто не знает, потому что никто не выживал после встречи с ней. — Так говорят, — фыркнул Кенджи. — Мне кажется, это пугалка для младшекурсников. Если бы опасность на самом деле существовала, неужели сенсеи ничего бы не предприняли? Аяме и Мияко переглянулись. Мысль была рациональной. — Может, никакой Ханако-сан вообще нет, — фыркнул Джеймс. — Есть, — уверенно произнесла Ши. — Давайте проверим! — загорелась Аяме. Туалеты в Махотокоро были чистыми, белыми, стерильными, как операционные. Ни единого намека на текущие трубы, ни единого пятнышка, запах приятный и свежий. В женский туалет парням заходить не разрешалось, но никто не следил, и Кенджи вместе с Джеймсом быстро шмыгнули внутрь. Кенджи покраснел; Джеймс — нет, он был знаком с Плаксой Миртл и бывал в месте ее обитания. — Здесь, — сказала Ши. — Кто стучит? — нервно спросила Аяме. — Я не буду, — отказалась Шизука. — Простите, но только не я. — И не я, — Аяме потерла щеки. — Мияко, может, ты? Это была твоя идея. — А Кенджи сказал, что это безопасно! — Мияко тоже не горела желанием стучать. — Давайте я! — вызвался Джеймс. Он чувствовал себя храбрым гриффиндорцем, шагая к простой белой двери, но, занеся руку, остановился — подумал, что может случиться, почему все так боятся? Ши фыркнула у него над ухом, и Джеймс решился. Постучал три раза. Три раза, чувствуя себя идиотом, повторил вопрос: «Ты здесь, Ханако-сан?». И… ничего не произошло. Сначала — ничего, а потом дверь туалета распахнулась. Аяме отпрянула прямо в руки Кенджи. Мияко зажмурилась. Шизука оцепенела. Джеймс думал, что в кабинке будут как минимум врата Ада, но… …просто девушка-призрак. Ничего особенного. У нее было прозрачное тело, как у всех духов, она парила в воздухе и отличалась от привычных Джеймсу привидений только глазами — черными, совершенно без белков. — Ханако-сан? — дрожащим голосом спросила Ши. Жуткая жестокая убийца из страшилок внезапно лучезарно улыбнулась, помахав рукой, и самым милым на свете тоном ответила: — Да, это я. Привет! Я так рада вас видеть, ребята! — И ты не убьешь нас? — вырвалось у Кенджи. Он тут же смутился, отводя глаза. Ханако-сан засмеялась и задумчиво приложила пальчик к губам. — Убить вас? Хм, как лучше… оторвать вам головы? Вынуть сердца? Сразу утащить души в ад? Или медленно отрезать кусочек по кусочку, пока не останется одна голова?.. Да что вы! — вскричала она. — Я же шучу! Всего лишь шутка. Я никого не убиваю. — Но все говорят, — смущенно пробормотала Мияко. — Все говорят, — подтвердила Ханако. — И многие приходят сюда удостовериться. Я никогда не скрываю правду, появляюсь и говорю, что на самом деле не опасна, но, как видите, легенда обо мне до сих пор не опровергнута. Не знаю, почему. Наверное, старшекурсникам нравится пугать младших. Или каждый хочет думать, что только он один знает секрет… о! — вдруг она заметила Джеймса и подлетела к нему, приблизив лицо к его лицу. Так часто делала Миртл, и это было неприятно — от губ призрака исходила сырая затхлость. Джеймс сделал шаг назад. Миртл бы смертельно оскорбилась за пренебрежение, но Ханако, в отличие от нее, не была обидчивой. — Ты Поттер! — заявила она. — Гарри Поттер! Нет, у тебя нет шрама, — тут же озадаченно протянула, рассматривая его лоб. — Я его сын, — Джеймс взъерошил волосы. Ханако заулыбалась: — Это многое объясняет. — В этом году Махотокоро принимает Турнир Трех Волшебников, — зачем-то сказала Шизука. — Здорово! — Ханако всплеснула в ладоши. — Обязательно победите! Постарайтесь! — она перекувырнулась в воздухе от избытка чувств. — Только ни в коем случае не попадите ко мне, один туалет мал для двоих!***
Лес мерно шумел листвой, перешептываясь о чем-то своем. Облака плыли по небу — ветер усилился, может, снова будет гроза, но ветра частое явление у моря. Авани Чоудари остановилась, найдя удобную поляну, и, игнорируя чужой пристальный взгляд, медленно завела ногу за голову, приняв асану. Изогнулась неестественно гибко, закрыла глаза, застыла в такой позе — и чуть не упала, когда прямо к ней из кустов шагнул огромный ягуар. Авани устояла, покачнулась, вовремя встала на обе ноги и возмущенно фыркнула. — Ннамди, я же говорила не подглядывать! Миг — и вместо ягуара перед ней стоял парень. Авани смутилась; перевоплощение Ннамди было стремительным, слишком легким, она ни разу не встречала анимагов до него, но всегда думала, что это происходит дольше и сложнее. То, как при этом Ннамди оставался невозмутимым, поражало ее больше всего: будто ему нет разницы, кем быть — ягуаром или человеком. — Я не подглядываю. Я гуляю в том же лесу, что и ты. Нельзя? — он склонил голову набок. — Нельзя! — отрезала Авани. — Я собираюсь заниматься тренировкой, и она не предназначена для чужих глаз! — Да? — Ннамди оценивающе осмотрел ее с головы до ног. Авани вспыхнула — захотелось прикрыть грудь руками, словно он мог увидеть ее тело через одежду. — Да, так что уходи. — Но я могу помочь тебе с тренировкой, — сказал он, делая шаг ближе. Авани запаниковала — что в голове у этого странного парня, она понять не могла. Знала только, что нравится ему, и то, возможно, выдавала желаемое за действительное, потому что привыкла, что у нее много поклонников. Ннамди приближался. Смотрел прямо ей в глаза — внимательно, как будто запоминал черты ее лица. У него были темные глаза, очень темные… и очень красивые. Застыв в дюйме от ее губ, Ннамди усмехнулся, отстранился и, не успела Авани возмутиться, констатировал: — Ты не видела призраков. — Что? — она растерялась так, что забыла, по какому поводу разозлилась. — Ты… то есть… да, не видела! — рявкнула Авани. — Доволен? Я злой человек, потому что не видела ни одного духа, хотя Асакура-сенсей открыла мне канал чакры! Поэтому я пришла сюда позаниматься йогой, чтобы поработать над чакрой, ясно? Я думала, что найду место, где смогу расслабиться и помедитировать! — Не надо медитировать, — серьезно сказал Ннамди. — Твоя проблема именно в этом. Ты так старательно развивала чакру, что каналы засорились. Асакура-сенсей открыла один канал, но от него мало толку, когда остальные открыты, но при этом засорены, как… — он хмыкнул. — …как трубы. Прости, иного сравнения не подобрать. — А ты у нас эксперт в чакре, — засопела Авани. — Доморощенный гений. Все знаешь, все умеешь, свободно говоришь на английском, изрекаешь мудрые слова… Может, достиг нирваны? Или дзена? — Пока нет, — Ннамди остался спокоен. — Дай мне руку. — С какого лысого Мерлина мне давать тебе руку? — Потому что ты хочешь видеть призраков, правда? И боишься, что ты плохой человек и дело не в чакре, — обезоруживающе произнес Ннамди. — Но ты не плохой человек. Ты очень старательный человек. Дай руку, Авани. Растерянная, она протянула руку, и он сжал ее ладонь. Потянул на себя, повернув, как в танце, чтобы она оказалась спиной к нему, и, прежде чем Авани опомнилась, коснулся губами ее макушки. Она оцепенела, не понимая, что происходит, почему чужие губы нежно касаются затылка, почему она чувствует, как Ннамди что-то втягивает… что-то, что невозможно втянуть губами, но делает он это через губы. Его тело было очень теплым, горячим, Авани могла бы согреться, только обнявшись. Спустя несколько томительных секунд Ннамди отпустил ее. Авани развернулась к нему лицом, зашипела сердитой кошкой: — Что ты сделал? Кто тебе разрешил распускать руки? — Ты разрешила, — он пожал плечами. — Я не говорил, что будет, когда ты протянешь ладонь. — Но так нечестно! — задохнулась от возмущения Авани. — Но разве ты бы согласилась, если бы я сказал: повернись ко мне спиной, я поцелую тебя и прочищу духовный канал? Авани нервно засмеялась. Значит, он все же целовал ее. В первую очередь целовал, а не прочищал каналы чакры. И ему не безразлично, что она не видела призраков… потому что он понял, что она не видит. Авани притворилась так, что ей поверила даже сенсей; может, сенсей сделала вид, что поверила, но ученики точно не усомнились. А Ннамди понял, и это значило еще одно, то, что одновременно приятно волновало, льстило и настораживало. Он за ней наблюдает. С первого дня — наблюдает. — Никогда в жизни бы не согласилась. — Что и требовалось доказать, — Ннамди качнулся с пятки на носок. — Я не стала бы с тобой целоваться, — зачем-то добавила Авани, хотя о настоящих поцелуях речь и не шла. — Между прочим, я хорошо целуюсь. — Знаешь, — хмуро сказала она, — иногда я думаю, что ты гораздо милее в облике ягуара.***
Карандаш быстрыми штрихами чертил на бумаге линии. Размашисто, резко, без аккуратности, но и без единой ошибки. Медленно среди ломаных линий на листе появлялось лицо женщины — красивой, надменной и уставшей. Очень уставшей. Будто она была черно-белой и в реальности тоже — утратившей все краски. Дебби восхищенно смотрела, заглядывая за спину Эдмунду. В библиотеке остались только они двое; пожилой библиотекарь куда-то ушел, оставив присматривать за порядком дзасики-вараси. — Между прочим, — вдруг сказал Эдмунд, — некрасиво смотреть, что рисует художник, пока он не закончил. В идеале — пока сам тебе не показал. Ступив в сторону, Дебби виновато улыбнулась, опираясь на стол. Эдмунд продолжил чертить, не глядя на нее. — Кто это? — спросила Дебби, не надеясь на ответ. — Моя тетя. Астория. — Она очень красивая. — Спасибо… она умерла в прошлом году. — Ой, — Дебби прижала ладошку ко рту. — Мне жаль. — Ничего, ты же не знала, — Эдмунд улыбнулся. Грустно, но улыбнулся, подняв глаза от бумаги. — На уроках шаманизма я надеялся, что смогу поговорить с ней. Но, видимо, рано обрадовался. — Не на первом же уроке, — Дебби повела плечом. — Потом нас обязательно научат этому. Около минуты они молчали. В тишине библиотеки слышалось только чирканье карандаша. — Тетя умерла молодой, — сказал Эдмунд. — Она не болела. Она была проклята. Родилась такой. Это семейное… каждая вторая дочь рода Гринграсс умирает в родах. Маму это почти опустошило. Если бы не папа, не представляю, что бы она делала. Они были очень близки с сестрой. У меня теперь есть племянник. А тети нет… — он вздохнул. — Прости. Это мои проблемы. — А мои родители разводятся, — сказала Дебби. — Уже несколько лет. То ссорятся, то мирятся. Мне кажется, что теперь уже все. Я выросла, они уже не считают, что ребенку нужна полная семья, и могут разойтись. И я приеду домой, а там нет папы или мамы, и мне придется выбирать, с кем остаться… по крайней мере, пока не съеду и не начну жить самостоятельно. — Сочувствую, — Эдмунд слабо улыбнулся и вдруг вскинулся, принял стойку, как охотничий пес, — Дебби! Замри! Свет просто восхитительно падает, не шевелись, я зарисую! Дебби послушно замерла, пряча улыбку. Карандаш чиркал в тишине.