Браво, это Виски, как слышно?

      Кто вообще помнит свою первую боль?       Падение с велосипеда или же ушибленный лоб. Капля крови на пальце от острого лезвия медсестры для забора анализов? Детские травмы, как правило, быстро стираются ласковым словом матери. Её теплое дыхание на разбитую коленку. Её улыбка, когда ты перестаёшь плакать от подсунутой тебе конфеты.       Детская боль уходит из памяти, её почти не вспоминаешь.       Но Саймон помнил всё. Его боль имела другой характер. Она внутри головы, обросла ржавчиной, как злокачественная опухоль, от которой не избавиться. Последняя стадия. Остается только смириться.       Смерть не приходит. Она тихо ждёт.       Саймон никогда не позволял себе думать о матери и о том, что она не делала все эти вещи, которые должна была, когда он был маленьким. Никакого утешения, никакой поддержки, когда колени были разбиты в кровь. Она смотрела на отца со страхом, когда он смеялся над сыном и его слезами.       «Сопляк, да что ты знаешь о боли? Всё в твоей голове!»       Единственные слова отца, с которыми Гоуст был сейчас согласен.       С возрастом разбитое в детстве колено кажется подарком судьбы, когда в это колено стреляют. Кровь на пальце от лезвия не ощущается так, как ощущается лезвие ножа в животе. А когда тебя пробивает пуля, ты ничего не чувствуешь. Боль приходит позже. Острая, горячая, пульсирующая в ушах и во всём теле.       Но, как ни странно, и она теряется в памяти, как ещё один нарост ржавчины.       А вот что действительно делает больно, так это прошлое. И чтобы похоронить его, Гоусту пришлось умереть.       Никто, кроме него, не знал его жизни. А те, кто были посвящены, давно умерли. Некоторые от его рук. Маска на его лице — как дополнительный слой, чтобы укрыться от Саймона Райли. От воспоминаний и потерь, которые он оставил позади. Сейчас остался лишь призрак.       Спроси его — «что за тобой стоит, какой груз ты несёшь на плечах?» — он не ответит. Но слова на мгновение заставят его почувствовать в голове притуплённую боль воспоминаний, которую он вытравил из организма насильным путём.       Это сравнимо с пожаром. Очаг возгорания невозможно найти. Было ли отправной точкой безумия Саймона его детство или же всё, что крылось после. Но всё это сжигается в языках пламени. Смешивается. Плавится.       Так же плавились его жетоны, когда он оставил их в доме брата вместе с ним, чтобы инсценировать свою смерть. Как и тела его матери и племянника.       Огонь поглощает и воспоминания о том, как Райли тринадцать часов выбирался из гроба при помощи челюсти его майора, с которым Саймона похоронили.       Есть ещё много причин возгорания мыслей в голове Гоуста. Его безумное долбаное прошлое. Оно всё прогнило до костей.       Однажды мама сказала ему, что в детстве он был милым мальчиком и им бы и остался, если бы не его отец. Всю ответственность, даже спустя много лет, она перекладывала на мужа, не виня себя ни в чём. Может быть, он понимал её. Понимал её страх и её мягкий характер, её сломленность.       Дом, в котором жил Саймон со своей семьей, он помнил, как будто был там вчера.       Входная дверь тусклого жёлтого цвета. Едва можно воссоздать в голове, как отец красил её — только потому, что думал, что так скроет всё, что сделал. Все вмятины, трещины. Часто приходя домой пьяным или обдолбанным, он бил в неё кулаками и ногами, пытаясь войти, пока мать с детьми пряталась в страхе за себя.       Двухъярусная кровать, которую Райли делил с братом Томми. Как много связано с этим. Наверное, оттуда пошла его бессонница. Однажды проснувшись поздно ночью, он увидел на себе огромную настоящую змею. Отец решил так его разыграть. Стоял и смеялся, заставлял целовать её, пока та мерзко шипела. А вот маленький брат был в восторге. Райли впервые обмочился в кровать, вызвав в отце ещё больше бешенства. Он сравнивал его с Томми, ставил в пример и смеялся над трусостью старшего сына.       Дальше было хуже.       Томми надевал маску черепа и пугал Саймона много ночей подряд, после чего уснуть было невозможно. Ему везде мерещились скелеты и призраки. Он ждал подвоха каждый раз, когда мать укладывала их спать.       Отец часто пропадал, и эти дни казались лучшими в жизни Саймона. Только потом, вернувшись после ломки, закинутый новой дозой, отец извинялся перед матерью, но через день всё начиналось по новой.       Ещё отец научил его помалкивать, наглядным примером показывая огромные ножницы. Он пальцами хватался за язык Саймона и приставлял два сверкающих лезвия, шипя от злости: ты понял, что с тобой будет? Конечно, он понял. Он усвоил этот урок, который случился после родительского дня в школе, где дети хвалились отцами.       «Мой отец пожарный! Он спасает людей».       «Мой папа продаёт машины, и мы с мамой часто ходим к нему на работу. Мне всегда дают посидеть за рулём».       «Мой папа врач. Я вырасту и тоже стану врачом, как он».       Саймон так разозлился от этого хвастовства, что не сдержался, решив встать и тоже рассказать про отца:       «Мой папа убил шлюху в туалете и сказал, чтобы я посмеялся».       Райли и вправду тогда смеялся… И отец впервые его похвалил.       Он не уверен, во сколько лет перестал плакать. Но уверен, что это было в детстве. Всё, что он знал: слёзы — наказание. Быстрое, резкое, как удар ремня по губам.       «Я выбью из тебя эту дрянь, Саймон!»       Хватало всего пару ударов, пока вкус крови во рту не заставлял съёжиться, а потом распрямиться, глядя всё ещё заплаканными глазами в лицо отца.       «Вот так! И не смей больше реветь, как сучка, ты меня понял?» — «Да, отец».       Желание побыстрее выбраться из этой гнилой ямы только сильнее утрамбовывалось в голове Райли с каждым прожитым годом в этом аду.       И как только представилась возможность, Саймон ушёл в армию, став одним из лучших бойцов SAS.       Но, как он помнил — от прошлого не уйти…       Вернувшись после службы, он понял, что Томми не смог выкарабкаться из этого ужаса и стал таким же наркоманом, как их отец. Последнему же было плевать, он ушёл, оставив жену с долгами.       Вырвав из иглы брата, Райли пообещал заботиться о них с матерью вместо отца, пообещал быть лучшим для них. И, Боже, ему удалось. Всё начало налаживаться.       Мать больше не пила, вернувшийся сын погасил все долги из своей зарплаты военного, Томми вылечился от наркозависимости, женился и обзавёлся сыном Джозефом, в котором Саймон души не чаял. Не ожидал от себя столь тёплых чувств. Клялся, что этот мальчик ни за что не почувствует того, через что прошёл Райли в своём детстве.       Мирная жизнь пленила. В их доме было тепло и уютно. И, чёрт, Саймон мог позволить себе уснуть, не боясь ничего, ощущая безопасность.       Отматывая время назад, зная, что ждёт впереди, Саймон никогда бы не ушёл по долгу службы, когда его вновь призвали.       Но вот она, жизнь… бьёт наотмашь. Остаётся только сжать зубы и кулаки, давая сдачу.       Его звали Эммануэль Робо.       Наркобарон из Мексики, который занимался контрабандой наркотиков и стал угрозой высокого уровня для правительства США, куда поставлял свой товар. Американское правительство попросило помощи у Великобритании, им нужны были лучшие бойцы из SAS для устранения Робо. И, собрав команду, солдаты отправились в Мексику.       Вот только Саймон не знал, что один из них работает на наркобарона, устраняя бойцов одного за другим. Проследив за предполагаемым предателем, Райли доложил майору, который возглавлял эту операцию, и тот убедил его, что со всем разберётся.       Кислое чувство отвращения к себе испытал Райли, когда понял, что этот майор и был предателем, подставившим команду, продавшимся Эммануэлю, и вскоре поплатился за это, получив пулю в висок.       Саймон попал в плен с оставшимися членами отряда. Их подвергали ужасным пыткам, истязали. Заставляли биться друг с другом. Подвешивали на крюках, оставляя под знойным солнцем. Раны гноились, высокая температура стала постоянной спутницей.       Их запирали в темницах со скелетами давно почивших мучеников, точно таких же, как они. Их пытали голодом, закрывали в коробках, впуская внутрь скорпионов. Саймону промывали мозги всеми доступными способами, ломая его разум, отчего он начинал вспоминать все свои детские травмы.       День за днём.       Месяц за месяцем.       Он почти не спал от боли. Мог только потерять сознание на время, но его быстро приводили в чувства, выливая ведро отходов из его камеры. Он терялся во времени и пространстве. Кричал, не слыша собственного голоса.       Ублюдки делали ставки — кто из их команды первым попросит о прощении, о быстрой смерти. Им обещали пулю в лоб, если кто-то начнёт есть один из трупов, лежащих в камере.       Голод был диким, но Саймон вопреки всему держался. Думал о гниющем сладком мясе, но, блять… Он держался.       Горло болело так, что каждый вздох давался с усилием. Нос был сломан, отчего сухая глотка щипала от воздуха, отдаваясь в лёгких лавой.       Галлюцинации вторгались к нему ежедневно. Ему казалось, что с ним говорил отец. Стоял над его изувеченным телом и смеялся.       «Давай, сынок, улыбнись. Это так весело».       И Райли смеялся, вызывая негодование у всех, кто слышал его безумие. И когда он это делал, то плакал, глядя в лицо отца, стоящего перед ним.       «Жалкий ублюдок», — отзывалось в голове.       Ночью его преследовали видения из разрытого в голове прошлого. Черепа. Призраки. Они шептали ему, но слов было не разобрать. Он перестал хвататься за смысл. Всё, о чём он думал, это о том, сколько ему осталось.       Всему приходит конец. И мучениям тоже.       Оставшиеся из его отряда разбудили Саймона поздней ночью.       Он помнил их фамилии так точно, что хотел бы убить на месте, зная, что будет в будущем. Но всему было своё время…       Спаркс и Вашингтон хотели сбежать. Последний слышал, что их планировали застрелить на рассвете. Отмычка, которую сделал Вашингтон, не подходила к камере Райли, и он убедил их оставить его, желая им спокойной жизни. Хотя бы им…       Утром люди Робы вывели Саймона на улицу, где его ждал сам Эммануэль с раскрашенным в виде черепа лицом. Жирный, вспотевший, с ехидной ухмылкой он указывал взглядом на то, что ждало Райли.       Перед ним была выкопанная могила с открытым гробом, в котором лежало сгнившее тело того самого майора, предавшего их всех.       Райли считал каждый гвоздь, забиваемый в крышку. Бляди не жалели металла для него. Двадцать восемь по шесть ударов молотком.       Сознание плыло. Запах гнилой плоти трупа под ним был невыносим. Саймон чувствовал, как в темноте пальцы проваливаются сквозь мясо майора, прямо до костей.       Рвота. Кашель. Затруднённое дыхание. Паника. Отдышка.       Сколько хватит воздуха?       В армии такому не учили.       Быть заживо погребённым.       Без малейшего понятия, как отсюда выбраться.       Был ли это конец?       Но Райли выжил. И как бы ни ненавидел человека под ним, именно он спас его жизнь. Отломав его нижнюю челюсть, Саймон проломил крышку гроба над собой. Теперь он знал… Чтобы выбраться, ему потребовалось тринадцать часов, судя по часам майора.       Спасённый техасским рейнджером в пустыне, он вернулся на базу в Великобританию, чтобы начать всё сначала. Полагая, что кошмар закончен. Но психотерапевт уверил его, что это не так. Восстановилось тело Саймона, но не разум.       Как бы он ни лгал, кошмары преследовали его во снах. Он ненавидел ночь, предпочитая закидываться энергетиками, ненавистным кофе, изнурял себя тренировками. Делал всё, чтобы не провалиться в сон. Саймон спал урывками и когда чувствовал, что начинается глубокая стадия, насильно вырывал себя из неё.       Как бы он ни скрывал ото всех своё безумие, сам он знал, кем стал после Мексики. Монстром. И его мать только подтвердила это, когда зашла в ванную и увидела, как Саймон измазывает своё лицо зубной пастой после очередного кошмара.       Она говорила ему, что это всё от отца. Тот красил лицо белой краской, когда ходил на концерты любимой группы. И все мысли Райли о том, что он хочет причинить вред женщинам, также шли от родителя. Всё в его генах.       Она говорила, что ему нужно время.       Все ему говорили об этом.       Но чем дольше он находился наедине с собой, тем безумнее были его мысли.       И все это добилось её:       «Ты должен простить его, Саймон. У него рак и он скоро умрёт».       Простить его? Того, кто сделал его таким? Отца, который убил шлюху в туалете, решив расплатиться дозой за секс с ней? Тот, кто заставил его смеяться, глядя на неё, ведь та, умирая, улыбалась?       Бешенство невыносимое.       На себя. На жизнь. На отца. На всё, что окружало Саймона.       Сеансы с психотерапевтом приносили облегчение, но ненадолго. Боль притуплялась, но достаточно было маленького триггера, чтобы воспоминания затмили его разум. Саймон честно боролся со всем в одиночку. И, кажется, у него стало получаться.       Боль он научился блокировать, как и воспоминания. Он направлял себя в заботу о семье, о матери, брате и племяннике, который уже подрос и называл его дядей. Смышлёный мальчик не боялся Саймона, пока тот аккуратно вёл себя рядом с ним, боясь напугать ребёнка.       Но дети видят и чувствуют хороших людей. Так сказал однажды Томми, что заставило Саймона растрогаться. Неужели у него остались осколки человечности?       Его жизнь изломанная и неправильная. Сплошные острые углы, за которые цепляешься и ранишься по новой.       Рана вскрылась вновь, когда Саймон встретился со Спарксом, которому удалось сбежать вместе с Вашингтоном. Он хвастался повышением, напаивая Райли его любимым бренди.       Разговор за жизнь дал понять Райли, что бывший сослуживец до сих пор находился под промывкой мозгов Эммануэля. И он встретился с ним только для того, чтобы убить Саймона. И чёрт, интуиция его не подвела. Во время стычки пришёл Вашингтон, который успел подстрелить Саймона в ногу.       Ещё одно пулевое в копилку его шрамов.       Скрываясь, Райли позвонил домой, понимая, что семья в опасности. Слыша гудки на той стороне, сердце бешено колотилось, пуская адреналин по венам. Страх за родных казался невыносимым.       Он мчал домой так быстро, как только мог, пачкая сиденье угнанной машины своей кровью.       Отчаяние скреблось в лёгких до мокрого кашля. Вой в глотке застыл сиплым вдохом, когда Саймон вошёл в дом.       Первой была мать, лежащая в коридоре у самой двери. Наверняка именно она открыла дверь, сразу же получив пулю в лоб.       Брат закрыл собой сына и жену. Так Райли их и застал. Все трое горсткой свалились рядом, как упавший карточный домик, ножки Джозефа виднелись под телами родителей. Саймон кричал, молил, чтобы малыш был жив, но как только откинул Томми в сторону, то отшатнулся, увидев пулевое во лбу.       Очередной приступ ударил в затылок, заставив Саймона смеяться во всё горло. Он обезумел от чувств. Пистолет, который он достал из сейфа, тяжелил ладонь. Он прикусил дуло, пытаясь скрыть улыбку. Сейчас. Вот сейчас всё будет кончено.       Ему больше незачем жить.       Его никто не ждёт и не держит на этой проклятой земле.       Здесь всё прогнило, как и его никчёмная жизнь.       Но всё, что он ощущал — это позыв рвоты от того, как глубоко засунул дуло, касаясь корня языка. И, наверное, выблевывая из себя всё, он выблевывал и желание убить себя. Вместо этого месть кусала его за разум, прямо в тот момент, когда зазвонил мобильник.       Вашингтон сообщил ему, что они убили его психотерапевта и командира, которого приставили к Райли. Эту новость он встретил с безразличием, и с таким же безразличием понял, что следующим будет отец.       После визита к нему в больницу, чтобы сказать напоследок, как он его ненавидит и что случилось с его семьей, он ушёл и через время услышал по новостям об убийстве пациента.       С этого момента Саймон стал самым опасным человеком в Британии, попадая во все новостные заголовки. Его лицо на каждом экране телевизора, в каждой газете.       Он стал подобием человека, под оболочкой которой скрывался монстр. Без чувств. Без эмоций. Их отрубило, как сорвавшийся вниз рубильник. И все голоса, страхи в голове — затихли. Ничего не осталось. От него. От его жизни.       Остался лишь призрак.       Гоуст узнал, что Спаркс и Вашингтон находились на военной базе в Боннингтоне. Проникнув туда, он первым расправился с Вашингтоном, перерезав спящему горло, и похитил Спаркса, привезя его в дом своей матери, где всё ещё были тела родных.       После всего перенесённого в Мексике Саймон был извращён на воображение в пытках. Он испытал на себе, как можно ломать человека. Куда воткнуть нож, чтобы было больнее. С какого ногтя начать, чтобы отделить его от плоти. Большие пальцы на удивление особо чувствительней, чем остальные.       Белки глаз — самое больное, что есть на голове. Даже выдирать зубы не так ощутимо, как проводить лезвием по глазам. Спаркс уже не мог кричать, Гоуст сломал ему кадык, и, задыхаясь, он смотрел на раскрашенное лицо своего убийцы.       Череп был последним, что он увидел.       Гоуст поджёг свой дом и инсценировал свою смерть, отправляясь вершить то, что начал.       Его покинули все, даже Бог. Он ни во что больше не верил. Только в месть. Вот она, свистит прямо в уши, целует, сука такая, в самые губы кровавым привкусом, шепча:       «Это похороны в чистом виде. И это конец лейтенанта Саймона Райли».       Последняя его точка находилась в Мексике, там, где начался слом его личности. Гоуст похитил «правую руку» Эммануэля и подвергнул его пыткам. Точно таким же, каким подвергался сам, заключённый в этих темницах.       На этот раз он растянул издевательства. Наслаждался ими. Впитывал каждый крик. Смеялся. Становилось легче дышать от причинения боли ублюдку, и в тот момент, когда он сломался, выдав местонахождение босса, Райли задушил его до смерти, глядя при этом в глаза. Считая секунды, добавляя их к себе в жизнь.       Правосудие началось в летнем домике наркобарона, когда Гоуст проник туда. Он убил всех на своём пути, не жалея ни прислугу, ни случайных свидетелей. Все здесь были его врагами.       Робу он оставил напоследок, сняв с себя балаклаву, чтобы он знал, от чьих рук умрёт. Шок, который ударил наркобарона, оказался непередаваемым. Он кричал и просил о пощаде.       — Ты убил мою семью, моих людей и прислугу за несколько жизней, что я у тебя отобрал? Где здесь равноценность, Райли?       — Саймона Райли больше не существует, — произнёс Гоуст и прошиб пулей лоб Эммануэля.       Уходя, он не чувствовал ничего. Ни насыщения удовлетворением от мести. Ни тем, что всё было кончено. Гоуст смотрел на горящее поместье, слыша приближающийся военный вертолёт.       Это сравнимо с пожаром, очаг возгорания которого невозможно найти. Было ли отправной точкой безумия Саймона его детство или же всё, что крылось после…       — Эй, — послышалось позади. Кто-то аккуратно коснулся его плеча. — Похоже, ты сделал всю нашу работу, солдат.       Гоуст, повернувшись к военному, увидел значок SAS. Густые усы на лице мужчины. Он немного старше Райли. Он смотрел ему за спину, видя результат правосудия.       — Меня зовут Джон Прайс, — протянул ему руку, разглядывая так же в ответ, замечая точно такой же значок на форме Саймона.       — Гоуст.       Смерть можно обмануть, если ты уже мёртв.

Призраки не умирают. © Саймон Райли.