Замечательный день сегодня. То ли чай пойти выпить, то ли повеситься.
Антону тошно на выходных, словно родная квартира высасывает все жизненные силы из худого тела. Выйти из гостиной приравнивается к самоубийству, или, как минимум, к пыткам средневековья. Парень буквально ощущает, как зачах в четырех стенах и собственной голове, словно сам составил себе клетку без возможности выбраться. Этакий Гудини. Хочется взять больше работы, чтобы полностью забить себе голову другими проблемами, обращать внимание только на них, но никак не на свою личную жизнь. Та жизнь, а точнее, другая ее сторона была размытой, словно выглядывала из-за призмы. Фокусировать на ней внимание было невозможно – она ускользала, делала все, лишь бы ее не заметили. Шастун упорно не замечал, или делал вид, что не замечает ее, Арсения, что так и бросает каждую ночь привычные фразы, не смея заглянуть в комнату к Антону. А замечать хотелось. Хотелось сказать что-то в ответ, прижаться ближе и больше не отпускать. Антон помнит вчерашний разговор, помнит о своем желании, но не уверен, что это желание искреннее. Парень просто понимает, что съезжать нужно, что расставание неизбежно, но в душе этого не требует. Внутри он желает быть рядом, не отпускать и простить, словно Арсений не изменил, а просто разбил его любимую кружку. Шастун слышит хлопок входной двери и медленно выдыхает, наконец спокойно выходя из комнаты. Усталость от одиночества съедала, но поделать с собой он ничего не мог. Голова кружится, в висках пульсирует тупой болью, в глазах начинает мутнеть, и Антон опирает о стену рукой, хватаясь рукой за горячий лоб. Если для полного счастья не хватало температуры, то получайте. Куда ушел Арсений, для чего и на сколько волновало в последнюю очередь. Сейчас Антон каждой клеточкой тела ощущал приливающий жар, утомление и разморенность. Было одновременно плохо от состояния и хорошо от не съедающих мыслей. Словно болезнь вытеснила все плохое, оставляя только собственные последствия. Впервые, Шастун был этому рад. Рад разразившему ему грудь кашлю, температуре и полному одиночеству. В молчание пьет чай с редким в их доме лимоном, надеясь, что это обязательно поможет выйти в понедельник на работу. Антону хотелось занять мысли чем угодно, только не Арсением. Шастун уходит с кухни, неся в руках кружку с горячей жидкостью, слыша, как поворачивается ключ в двери. Парень встает посреди коридора, не зная, бросаться ли в комнату за закрытую дверь, остаться на месте или выйти и встретить мужчину. Антон мнется еще пару секунд, будто это поможет избежать встречи с Поповым, бросая взгляд на дверь в гостиную. Не успеет. – Привет, – отчего-то тихо здоровается Арсений, хоть в квартире они были вдвоем. Шастун подмечает у того темные круги под глазами, нездоровую бледность и самую настоящую усталость в глазах. Раньше парень бы ему помог, позаботился, но сейчас остался стоять, словно статуя, безмолвно разглядывая некогда любимые черты лица. – Доброе утро, – просипел Антон, срываясь на протяжной кашель. Добрым свое, да и чужое утро, он назвать не мог. Горло саднило, в груди при каждом вдохе болело, а Шастуну оставалось только хлебать горячий чай и надеяться на какое-то чудо. Арсений обеспокоенно пробежался взглядом по осунувшемуся лицу парня, словно вычитывал что-то из газеты. – Заболел, – констатировал он, резко, по привычке, прикладываясь к чужому лбу губами. Даже сам понять не успел, как почувствовал упирающуюся в грудь руку и пронизывающий взгляд исподлобья. Отрываясь от бледной кожи, Арсений непонимающе уставляется на худую руку с видимыми венами и излучающими неприязнь глазами. Будто холодной водой окатывает осознание, что парню неприятны касания. Его касания, – Прости. Попов хочет отстраниться, уйти, убежать, сделать все, лишь бы не видеть Антона перед собой. Хочется закрыться в вакууме, не видеть и не слышать ничего, будто произошедшего никогда и не существовало. Чувствуя чужие касания на плечах, мужчина с удивлением лицезреет антоновские руки на себе. Не в защитном жесте, не с целью оттолкнуть, а наоборот притягивающие ближе. Шастун убирает кружку на полочку, потом обязательно не вспомнив о ней, и обхватывает Арсения обеими руками, цепляясь, будто за последнюю надежду в бездне неизбежности. Внутри скомканное чувство некогда существовавшей нежности, щемяще нежное и холодяще непривычное. Арсений обхватывает поперек талии, чуть осмелев, прижимаясь всем телом к парню, словно тот сейчас сорвется с места и убежит. Прижимает ближе к себе, к стене, боясь отторжения, просто боясь, что он больше не увидит Антона. Шастун чувствует на своих губах привкус кофе, зарывается руками в темные волосы мужчины, сам углубляя поцелуй, уже сам не разбираясь в собственных чувствах. Хочется отключиться, окунуться в привычную нежность, стабильность, вернуться во времена, когда все было относительно лучше. Даже если это лучше – дешевый отель в Москве, откуда они начали свой путь. Антон не ощущает, что делает что-то неправильное, запрещенное. Антон ощущает в меркнущем вокруг мире луч пронзающего света. – Подожди, – Арсений останавливается, хватает руки, уже расстегивающие его рубашку, отодвигая от себя и смотря в затуманенные чужие глаза. Он бы сорвался, взял, что дают, как привыкло большинство людей, но Шастуна жалко до влаги в уголках глаз. Будто брошенный котенок, который в итоге тычется в любую возможность почувствовать тепло, – Нам это сейчас не поможет, понимаешь? – Почему же? Наши отношения разрушились из-за секса с другой, может их таким же образом можно восстановить? – язвительно подмечает парень, лихорадочно скользя по лицу Арсения, стараясь выцепить любую эмоцию, – Минус на минус дает плюс. – Антон, пожалуйста, только не таким образом. – Ты меня больше не любишь, какая разница? – у Антона на щеках румянец из-за разгоревшегося конфликта и температуры, но он отчаянно продолжает выбивать свое. Попов молчит, сжав губы и прищурив глаза из-за слепящего в окно солнца, начиная злится на странно начавшуюся ссору. У Арсения, когда тот впадает в состояние гнева, глаза будто холодеют, становясь чистого голубого оттенка. Это завораживало и одновременно пугало. Шастун мужчину выучил наизусть и, видя колкий взгляд цвета ясного неба, даже не удивляется. – Чего ты хочешь добиться? – Сомневаюсь, что пососаться в коридоре я захотел только из чистого интереса. Но если так хочется, то могу так и сказать: «Трахни меня, Арсений, премного благодарен», – осознать, что этот спектакль одного актера разыгрывается лишь для того, чтобы утешить себя и свои обиды, было необходимостью. Каким бы Попов не был хорошим в постели, спать с ним желание убавилось в разы. Мужчина видел его насквозь. Словно через прозрачную поверхность литого стекла, пропускавшего весь солнечный свет, существующий в мире. Антон старался отгородиться, затемнить ту поверхность, но в итоге остался бы один в темноте. Арсений не может ему запретить сделать это, только не сейчас, когда уважение и доверие к нему было утеряно на долгое время, если не на всегда. Однако, прозрачность ситуации будто с каждой секундой забывалась, отдавая свое место злости и желанию что-то испортить. У Шастуна театр одного актера, а Арсений единственный оставшийся зритель. – Тебе ведь это не надо, – проговорил мужчина, тяжело вздыхая от скопившегося напряжения в воздухе. Хотелось бы сделать глоток воздуха без металлических обид и наэлектризованного напряжения, но такая возможность выпадала крайне редко и не в чистом виде. – Ей тоже это было не надо, уверен, – выплевывает Шастун, потянувшись за чашкой с оставшимся чаем. Руки лихорадило, будто прямо сейчас парень свалится на пол с эпилептическим припадком. В одну секунду Антон видит привычную тумбочку с матовой кружкой, в другую перед глазами уже стена со светлыми обоями, узоры которой он так и не понял. Левую руку простреливает тянущей болью, от которой хотелось избавиться, как от надоедливого комара. Антон прижимается щекой к узорчатым обоям и отчетливо чувствует прохладный бетон сквозь них, как и чувствует скрученной левой рукой тело рядом с собой. Арсений буквально прижал его, зажав между собой и стенкой, надавливая на руку и делая с каждым мгновением больнее, – Блядь, какого хуя ты творишь?! – Ты же попросил, – Попов, прижавшись ближе, обхватывает парня поперек груди, обдав шею теплым дыханием, вызывая не то мурашки, не то большую неприязнь. Легкое прикосновением губ к тонкой коже Антон ощущает наравне с ударом током. Неприятно и совсем не хотелось бы повторить. Арсений чувствует руку, схватившую его собственную с попыткой убраться поскорее от этих прикосновений. Антон буквально кожей ощущает накатывающую панику, вперемешку со злым отчаянием. – Все, хватит! – парень трепыхается, как бабочка, затылком чувствуя прожигавший его взгляд. Отдергивает руки, бросается в разные стороны, удерживаемый Арсением, в итоге повисая на чужих руках ослабленным телом. Антону впору заплакать, истерично собрать вещи и купить билет до Лос-Анджелеса, но ему остается только повиснуть на мужчине, крепко сжимая руки того, и беззвучно истерить в своей голове. Перед глазами узоры на стене и зеленые глаза, наполненные страхом. Осознает свой окончательный проеб Арсений только через время, когда слышит защелкнутый звук двери. И самому понять сложно, что нашло на него в том коридоре. Возможно, усталость, возможно, обиды, или пустяковое раздражение, но он действительно хотел напугать Антона, вымещая свою скопленную злость. Злость не на парня, нет – злость на самого себя. Попов себя же и боится. А если в следующий раз стопкраны сорвет к чертям, а откуда-то изнутри полезет давно упрятанный демон со своими тараканами в голове. Арсений сидит около двери в гостиную, буквально сжирая себя изнутри, до боли сжимая собственные пальцы. Смотрит на обои, узоры с вкраплениями и бесконечно тонет. Мужчина знает, что своими посиделками под дверью Антона, уже ничего не изменит, вставая и замирая на несколько секунд из-за низкого гемоглобина. Чернота в глазах родная, по-свойски привычная и Арсений бы в ней остался навсегда. На кухне открытое окно, осенняя прохлада и запах лимона от чая, который пьет Шастун. Попов вдыхает полной грудью, окунаясь с головой в серость погоды и собственной жизни. Без эмоций Антона она будто перестала иметь цвета, становясь черно-белой массой. Арсений не может больше держать в себе эту ношу, находя в телефоне нужный номер. Им обоим это сейчас нужно, это по-взрослому, по-современному, совсем не стыдно. Это нормаль, которую пытается достичь новое поколение, что тщательно изучает себя, свою психику и причинно-следственные связи собственных травм, нормаль, которую взрослым людям трудно принять, но Арсений больше это не выдержит. – Арс, ты номером ошибся? – Димин голос выражает негодование, но мужчина не возражает быть ненавистным для друга своего парня. Это даже правильно, слишком правильно, дружеская солидарность. – Привет, Дим. – Плакаться мне будешь? – Арсений от этих слов сжимается, напрягается всем телом, чувствуя дрожь откуда-то изнутри. Снова, паника накатывает, но он лишь вдыхает глубоко, перенимая телефон более удобной рукой. – Нет, – в этом «нет» вложена вся неуверенность, скрытая тонной масок и сдержанности, – Я помню, у вас с Катей были проблемы в отношениях и ты говорил про семейного психолога, – Попов замирает на несколько секунд, ощущая сухость в горле и непривычное волнение, – Можешь… Можешь дать мне его номер? Или адрес клиники, там, или, может страничку врача… – Во-первых, психолог не врач, а во-вторых, я уже думал вам обоим сам на него намекнуть. Ты слегка поднялся в моих глазах, – Арсений будто бы видел закатывающиеся глаза Позова и пронизывающий сарказмом взгляд, – Записывай, вдруг вы еще не в такой огромной пизде, как мне показалось. И Антону сказать там, как-нибудь, не забудь, на приеме вдвоем присутствовать обязательно. Психолог – Сергей Борисович Матвиенко, не проебись хотя бы тут, Попов.***
Записаться на прием оказалось гораздо проще, чем сообщить об этом Шастуну. Арсений уже вторую минуту стоит около двери, слыша тихие, но отчетливые звуки за ней. Как сейчас отреагирует Антон – непонятно, но мужчине ничего не остается, как вступить в эту бездну, окунуться с головой и понадеяться не задохнуться на глубине. Стук, второй, за дверью голоса неслышно и Попов тяжело, пересиливая себя, приоткрывает, заглядывая внутрь. Не хотелось парня пугать, но Арсений буквально зависает, смотря на спокойного Антона, что с особой тщательностью проверяет очередные самостоятельные или домашки в наушниках. Шастун рядом с мужчиной и Шастун в одиночестве – две противоположные фигуры на разных берегах. И видеть его другим было интересно, даже после многих лет совместной жизни. Отчасти, Арсений сам был виноват в том, чего не видел, не хотел замечать. Даже последняя перед изменой ссора произошла из-за недальновидности, игнорирование простых человеческих чувств как с одной стороны, так и с другой. Антон не поменялся после измены, хоть и зеленые глаза частенько стали наполнены бессмыслием и некой пустотой. Поменялся Арсений и его виденье на парня: теперь подмечались детали, которые раньше попросту забывались, не предавались значению. Они будто вновь только познакомились, узнавали друг друга с разных сторон и в разных эмоциях. Будто эта измена стала началом чего-то нового. Но в жизни так не работало, хотя бы из-за банального утерянного доверия. – Антош! – громко позвал парня Арсений, высматривая в занятой фигуре хотя бы отголосок того, что его зов был услышан, – Эй, Антон! Парень дернулся во время того, как выставлял оценку, вынимая наушники и оборачиваясь к проему двери на стуле. Шастун теперь не злой, брезгующий дышать одним воздухом с Арсением. Шастун теперь напуганный, как маленький зверек в лесу, смотрит на возвышающегося над ним мужчину, хватаясь руками за края стола. Беспокойный взгляд метается от голубых глаз до черно-белой стены, пробегается по ровному паркету и теплому ковру и вновь останавливается на Арсении. – И что ты опять сделать хочешь? – голос у парня спокойный, но во взгляде читается нервозность, усталость и обычное желание вернуться в прежнее русло жизни. – Во-первых, извиниться, – Попов закусывает губу, не может отвести взгляда от Шастуна и все больше ругает себя. На Антоне футболка, которая когда-то подчеркивала в меру худую фигуру, висит, словно ее повесили сушиться на палку. Штаны вообще вызывали внутреннее желание нагреть всю еду в доме и откормить парня, как самая настоящая бабушка в деревне, – Я перегнул. Очень сильно. Блядь, ладно, пиздец сильно перегнул и это только моя вина. Я не хочу, чтобы ты меня боялся. – Арс, я знаю тебе лет шесть, а сейчас вижу в коридоре человека, который на себя вообще не похож. Как я могу не бояться? – Антон с тяжестью встает, хватаясь за кресло и потупив взгляд в пол пару секунд. У Антона тоже гемоглобин шалит, а еще сказывается большая нагрузка работой и огромная проблема, поедающая изнутри уже кучу времени, – Где прежний? – Я записал нас к психологу, – Попов старается игнорировать последний вопрос, но в голове набатом звучат эти, с придыханием и надеждой сказанные слова «Где прежний?». Знал бы мужчина ответ на этот вопрос – не побоялся бы и поделиться, – Если ты против, я бы походил один, может, как-то смог разобраться с этой хуйней, что сегодня тебя напугала. – Ты ведь никогда им не доверял, – Антон теряется, оглядывает комнату, будто что-то в ней может ему помочь. – У меня нет другого выбора. Я не хочу причинять тебе вред, я хочу разобраться в наших отношениях, я люблю тебя и боюсь своей ебнутой темной стороны, – они говорят, как еще месяц назад. Тема тяжелая, по одиночке нести ее непосильно, поэтому несут вдвоем, – Если ты не хочешь, я не заставляю, все равно пойду даже один. Но если есть хотя бы маленькая надежда на возвращение нашей прежней жизни, ты бы пошел? Он не знает, что выберет Антон. Понятия не имеет, что тот в этот момент думает, что прокручивает в голове и как долго будет испытывать к нему ненависть, находясь в одной комнате, но парень выглядит таким ошарашенным, переломленным, но с искренней надеждой на что-то светлое в их собственной кромешной темноте. На столе остается тетрадка с четко вычерченной четверкой и точкой, слегка превратившейся в линию из-за испуга парня. Так вот, почему учителя так странно рисуют эти точки около оценок. – Если бы надежда была, то пошел, – в Арсении ломается что-то с оглушительным треском, а Шастун кидается к своему телефону, на ходу захлопывая толстые тетрадки. Попов уже думает слезно начать умолять дать шанс, а в конечном итоге идти одному и разбираться в одиночку, – Ко скольким собираться? Было в их отношениях что-то, отличающее от других – искра интриги и безудержное желание постебаться.***
Сергей видит этих людей второй раз в жизни. Хотя, первый даже не в счет – он углядел лишь конфликт и толком не понимал, что случилось у этих двоих. Ира тогда за столом дала краткую наводку на одного из мужчин, как Матвиенко понял – на голубоглазого актера, а потом замолчала, уставившись в стол и помешивая кофе. Еще тогда Сережа осознавал, что узнал о том интервью не все. – Сможете описать вашу проблему или это вызывает трудности? – психолог не давит на молчаливых парней, зная на своей практике, каково это – открыться перед незнакомым человеком о своих переживаниях. – Думаю, сможем, – имена своих пациентов Сережа запомнил быстро – оба парня на «А», кудрявый Антон, голубоглазый Арсений. Антон отвечает быстрее Попова и смотрит сразу на того, ожидая рассказа и от него. Матвиенко сразу это подмечает, уже догадываясь, о чем будет идти речь дальше. – Да, конечно, – Арсений подает голос, вылазит из своих мыслей и оглядывает кабинет, словно впервые, – Я надеюсь, понятно, что к семейному психологу с друзьями не приходят, поэтому сразу оговорю, Антон - мой парень. Мужчина оступается, не знает, что говорить дальше, хотя от него четко требуют рассказа о произошедшей измене. Говорить физически тяжело, горло саднит, будто он проглотил миллионы иголок, а внимательный взгляд карих глаз, сканирующих каждое твое движение, волнует все больше. Эта затея, сначала, показалась хорошей, можно сказать лучшей, но сейчас, Арсений нервничал, сжимая охолодевшими пальцами чашку с кофе. Чувствует на себе пару прикованных взглядов и мысленно клянется, что дальше будет лучше. – Я работаю актером, – в горле вновь пересыхает и Попов через боль проглатывает горячий кофе, стараясь держать лицо, – После съемки фильма мне назначили интервью. Там была девушка, задавала мне вопросы, я отвечал, все происходило, как и обычно, а потом… Потом все и произошло, – под конец Арсения пробирает до костей холодом и болью. Он столько раз прокручивал в голове тот день, столько раз винил себя в содеянном, но никогда не чувствовал себя настолько ужасно. Теперь он понимал, что проговорил эту травму не только себе, но и важному человеку. Скорее, важнейшему, – Я изменил своему самому дорогому человеку. Шастун безмолвно пьет чай, дрожащими руками сжимает в руках рукава кофты и резко выдыхает на последних словах. Он намного эмоциональнее Арсения, его выдержка крайне мала, он настолько импульсивен, что сдерживать свои эмоции категорически трудно. Непосильно, но Антон держится, сжимает челюсти, лишь бы не проронить хоть одного слова. За одним пойдет второе, а так и до монолога недалеко. – Вы считаете, что была какая-то обида, из-за чего вы отомстили Антону? – до Сережи доходит смысл сказанных слов, и теперь в голове явно проясняется, что так упорно скрывала от него Ира. Они не были тогда в отношениях, если сверять сказанные девушкой даты, Матвиенко не в праве ее винить, но неприятный осадок это, все же, оставляет. – Мы немного поссорились перед этим, – Антон дает передышку Арсению, взяв роль рассказчика на себя, – Я бы не сказал, что до этого мы не ссорились. Обычная усталость и раздражение, а в следствии ссора. До сих пор не понимаю, почему Арс так сильно за нее зацепился. Попов прячет глаза, словно нашкодивший щенок. В тайне он знал причину, знал, что проблема глубоко сидит в нем, и все, что произошло в итоге вместе с ними – целиком и полностью вина Арсения, его детства и его травм. Болящих и просящих о проработке травм. – Обычной ссорой тут не обойтись, – психолог отбрасывает мысли о собственной жизни, концентрируясь лишь на своих пациентах. Арсений недоговаривал, прятал глубоко какую-то важную истину и закрывал ее собой, – Вот вы, Антон, гораздо импульсивнее Арсения. По вашим жестам видно, словам, но даже вы после ссоры изменить ему не смогли. Я могу сделать вывод, что Арсений не говорит всей правды. Так что же вы таите? Сережа наклоняется ближе, используя простой фокус. Попов смотрит с прищуром, обратив внимание на его слова. – Я не знаю. Если бы сейчас проводился чемпионат мира по лжи, Арсений выиграл его, не прилагая усилий. Сформулировать, что происходило внутри – невозможно, но Матвиенко словно клешнями вытаскивал из глубин забытые воспоминания и задевал незажившие шрамы. – В каких вы взаимоотношениях с отцом? – вопрос будто током пробивает, вышибает из груди воздух и Арсений бы упал на пол, желательно без сознания, если бы не крепкая хватка собственных рук, отрезвляющая и такая нужная в этот момент. У Антона лицо вытягивается, а одна бровь стремительно ползет вверх. – Я не общаюсь с ним, – Попов нервно облизывает пересохшие губы, поправляя спавшую на лоб черную прядь. Сергей видел буквально всю хуйню, лежащую на дне. – А с матерью? – Иногда переписываюсь, не более. – Очевидно, но хотел это услышать, – Матвиенко, как в сериалах, делает себе пометки в блокноте, быстро чиркая что-то черной ручкой. От этого «очевидно» по спине ползут непрошенные мурашки. Арсений всегда считал, что у него есть крепкая стена, защита от любого нападения, а тут, оказывается, что стена все это время была картонной. – Поясните? – тихо спрашивает Шастун, вклиниваясь в недолгий диалог. Антон себя ощущает третьим лишним – психолог и глаза не сводит с Арсения, спрашивая именно у него. – Разумеется. Арсений, ваш отец вас унижал? Словесно, возможно, с применением физической силы? – Сережа знал ответ с самого начала ответа про отца, но от мужчины хотелось услышать это наяву. Одно дело понимать – другое говорить об этом. Попов не отвечает, а лишь кивает, что указывает на положительный ответ на оба вопроса, – Тогда все, как на ладони. Ваш отец ревновал вашу мать к вам. Она уделяла вам внимание, а он не перерос свои детские комплексы и отыгрывался на вас. Он привил вам неуверенность в людях вокруг, недоверие ко всему, что движется. Он создал в вас этот барьер, поглощающий не только недоброжелателей, но и самих вас. Он вас и сформировал. Неуверенного в своих силах перфекциониста. Эта неуверенность вас и губит. – Как связана неуверенность и эта измена? – если раньше Попов считал психологов шарлатанами, крадущими деньги из чужих кошельков, то сейчас открыл для себя новое направление. Впервые в голове что-то прояснилось, повисла такая летняя ясность, что аж слепило через ту самую стену. – Напрямую. Вы боитесь быть неидеальным для Антона, опуститься в его глазах, не доверяете никому вокруг вас и Антона. Вы боитесь, что ваш парень, увидев вашу слабость, вас бросит, разлюбит и уйдет от вас. Вы попросту разозлились не на маленькую бытовую ссору. Вы разозлились, из-за того, что не уверенны в себе, проецируя это на Антона с желанием отомстить. Но, честно сказать, отомстить вы хотите самому себе. Антон слышит собственное сердцебиение, кажется, ощущает, как с каждым ударом сердца по венам и артериям течет густая и теплая кровь. Наблюдает, как медленно оседает пыль, видимая в свете улицы. Озирается по сторонам и натыкается на обои с узорами. Созерцает, лишь бы сдержать внутренние слезы, что уже давно просятся наружу.***
Шастун знает о прошлом Арсения, о его иногда нездоровой тяге к идеализму, об отношениях с отцом, но теперь в голове разом все проясняется. Теперь, в голове пазл, что так старательно собирался по кусочкам в единое целое. Арсения искренне жалко, со всеми его замашками, тараканами и привычками, что могли сказываться на их жизнь. Антон всегда старался понять мужчину, войти в то положение, в котором тот находился, но каждый раз это было чертовски сложно. Не давала та стена, которую Попов воздвиг в самом себе для ограждения. Но парень его не оправдывает. Факт измены остается фактом, в любом ее проявлении. Будь то холодная месть своему прошлому, обида или желание сменить обстановку. Антон себя не на помойке нашел, чтобы прощать измену, которая случилось не по его вине. До сеанса Шастун был уверен, что сделал что-то не так, действительно погружался только в работу и забывал уделять внимание Арсу, пока тот пытался его вразумить. Теперь, все становится на свои места. Теперь в голове кристальная чистота и солнышко сверкает. Арсений задумчивый до такой степени, что, кажется, пропускает пару светофоров, не обращает внимания на парня, сидящего рядом, зацикливается только на себе. Признавать, что сказанное психологом – правда не хочется, но и отрицать этого он не может. Сергей описал его детство так, будто сам присутствовал рядом, видел все своими глазами. Попов даже забыл, что Антон рядом, все слышит, просто утопая в той информации, которую узнал. И если раньше его прошлое было спрятано от людских глаз, то сейчас казалось, что его видят абсолютно все. – А я все время думал, что проблема во мне, – спокойно начал Шастун, стараясь не смотреть в сторону мужчины, а разглядывать проносящиеся многоэтажки за окном. – А я все время говорил тебе, что это полностью моя вина, – голос Арсения отрезвлял от нахлынувшей апатии. Хотя, Арсений и был причиной этой апатии, – Как итог, ты видишь, что я был прав. Попов хотел еще что-то добавить. Возможно, «Ты меня никогда не слушаешь» или что-то вроде «Ты воспринимаешь только то, что сам себе надумал», но он решил промолчать. Сейчас ссоры были ни к чему. Сейчас навалом других проблем, чувств, которые ссора только дополнит. Они, с недавнего времени, не родные люди, близкие и любимые друг другом. Скорее, сожители, что так отчаянно хотят разъехаться. Проблема не в бюджете, не в совместной квартире и кому она достанется. Зависимость друг от друга напирала куда сильнее материальных проблем, перекрывала кислород и заставляла страдать. И если Арсений еще мог абстрагироваться от Антона, не имея настолько сильной зависимости от людей, то Антону это было в разы сложно. Если говорить сильно грубо, кроме Попова у него не было никого. Если говорить обширнее, у него не было никого ближе и более понимающим, чем Арсений. Люди вокруг приходили и уходили, Антон выпустил уже пару классов и пообщался с каждым учеником, как с другом, но те совершенно его не знали. Понятия не имели о жизненном пути, о любимых вещах и проблемах, и это было правильно. Для них Шастун наставник, классный препод, с которым можно и математику подтянуть и поговорить о каких-то волнующих вещах. И таких учеников будет море – но у каждого своя жизнь, а эти мимолетные разговоры в течение 10 и 11 классов имели лишь косвенное значение в жизни каждого. Дима – еще один пример хорошего друга, с которым Антон мог общаться более открыто, но и тот знал не все. В итоге, у него был только Арсений. Которому можно было показаться слабым, пожаловаться, послушать его и почувствовать себя, будто ты окутан уютом и спокойствием. За пределами их дома Антон переживает даже по пустякам – понятно ли объяснил, не накосячил ли с решением очередной задачи, правильно ли преподнес совет для того или иного ученика. С Арсением вся ответственность будто перекладывалась на другого и парню было действительно спокойно. Если у него отберут этот покой, Антон сойдет с ума. Арсений, напротив, не мог жить без контроля. Даже на съемках старался контролировать, чтобы кадр выдался ровным, без оплошностей съемочной команды. Недоверие к труду других иногда выводило, бесило до невозможности, но мужчина не мог с этим ничего поделать. Он был таким и это только его вина. – Антон, ты уже принял окончательное решение? – Арсений не хочет смотреть, не хочет знать ответ. Потому что осознает, что он его убьет морально, оставив после себя оболочку, когда-то называвшуюся «личность». Антона в детстве слишком загоняли в рамки, следили буквально за каждым движением, поэтому принимать решения сложно. Боясь, что осудят, Шастун всегда решает отмолчаться. Так проще будет другим и ему. Но взрослая жизнь не любит молчунов, она любит дерзкие выпады и сложные жизненные ситуации. А Антону в душе 15 лет, Антон в душе всего боится. – Да, – Шастун понимает, что пора вырасти из того возраста. Теперь он в своей жизни сам все решает, как бы сложно это не было, – Я постараюсь найти квартиру, может, через пару дней уже съеду, не хочу мешать тебе. – Это ведь наша общая квартира, – Попов поджимает губы, припарковавшись около привычной десятиэтажки, – Меня замучает совесть в ней жить одному. – Продай, – парень жмет плечами, будто это обычное явление, а в сердце неприятно колет. Продать не только квартиру, но и теплые воспоминания не позволит не только совесть, но и сердце, – Деньги пополам и на четыре стороны. Антон совсем не удивится, если с Арсением из четырех сторон они выберут одинаковую. – Ты мне не мешаешь, – внезапно дополняет Попов, и у парня кровь стынет от этих слов, – И никогда не мешал. Я тебя люблю, до сих пор, даже если ты не можешь в это поверить. Не испытывал Антон в своей жизни что-то хуже, чем этот момент. Даже после измены – любит также сильно. Крышу сносит только от того осознания, что они больше не будут вместе. Шастуна изнутри съедают слова психолога, Арсения, потому что он не знает, что делать. Отвязать тот узел, которым они связаны с мужчиной, практически невозможно. Если раньше парень мог быть собой при Арсении, то сейчас даже при нем Антон не чувствовал себя свободно. – К сожалению, я тоже. – В этом и заключается наша беда, – Попов вынимает ключи из зажигания, задумчиво прокручивая их в руках. Из довольного жизнью мужчины со всем, о чем в целом можно было мечтать, он превратился в ходящего мертвеца, потерявшего за миг абсолютно весь свой мир. И виной тому – обида, которая ждала своего часа, как чума, пожирающая их жизни. Арсений тянется к руке Антон, мягко сжимает в своей, рассматривая тонкие пальцы, словно впервые. Видно каждую венку, что отливает синим, как ясное небо, родинки, которые Попов мы с закрытыми глазами показал на Антоне, потому что давно выучил того наизусть. Потом долго будет отходить, привыкать к другому человеку, но сейчас Арсений хочет видеть рядом только одного. С которым, к сожалению, они больше не смогут быть вместе. Шастун сжимает в ответ, поглаживая пальцем запястье так мягко и нежно, что Арсений не может больше сдерживаться. Чертовски сложно видеть рядом человека, которого любишь, и не сметь его касаться. Осторожно кладет руку на ногу Антону, неуверенно притягивая того за шею к себе. Аккуратно, будто парень из фарфора и треснет от любого касания. А потом не сдерживается, слыша чужое дыхание и родное лицо рядом с собой. Целует и чувствует все так остро, будто в самый первый раз. От этого чувства хочется тонуть и захлебываться, хоть Арсений не фанат лирических книг о нежной любви. Чувствует, как Антон отвечает на поцелуй и тоже неуверенно обхватывает за шею, просто отдаваясь течению. Попову хочется думать, что все их пройденные сложности – обычный ночной кошмар, после которого всегда колотиться сердце и дрожат руки.При депрессии человек уже осознал тщетность торга. К нему приходит понимание, что произошедшее неизбежно, оно произошло и пути назад нет. Он полностью осознает свою неспособность повлиять на событие и это повергает его в депрессивное состояние.
На данной стадии многие замыкаются в себе, прекращают общение с внешним миром, перестают следить за собой. Но есть и такие, которые активно взаимодействует с окружающими, но внутри находятся в постоянном унынии и страдании.