***
7 июля 1998 год. — Гарри, я хочу с тобой поговорить. — тихо сказала Гермиона. Они сидели вдвоём с другом в её гостиной, когда за окном только забрезжил рассвет. Колдомедик и Нарцисса покинули маленькую квартиру Гермионы несколько минут назад. Нарцисса не хотела оставлять сына, сейчас мирно спящего в спальне девушки. Но целитель, мистер Бонэ настоял на том, что ей необходимо принять успокаивающее зелье и отдохнуть. Он уверил женщину, что Драко уже ничего не угрожает, но ему сейчас просто необходим крепкий сон и покой, а волнение за свою любимую мать не способствует этому. Гермиона, в свою очередь, пообещала, что позаботится о нём и что как только он придёт в себя, она сразу же ей сообщит. Гермиона не была уверена в том, что сейчас могла адекватно мыслить, но ей просто необходимо было поговорить с родным человеком, которым стал для неё Гарри. Весь прошедший день напоминал ей взлеты и падения, словно она каталась на американских горках. Она надеялась, что разговор с другом хоть немного приведёт в порядок мешанину из мыслей и чувств, переполнявших её через край. — Почему вы с ним пили? О чём вы говорили? — выпалила она первое, что, как ей казалось, хоть немного прояснит всю ту картину, что она увидела, получив патронуса Нарциссы и прибежав в кабинет Драко. — Я не думаю, что готов тебе рассказать. Тем более после того, что случилось после. Гермиона встретилась с внимательным взглядом зелёных глаз. Она начала нервно теребить краешек пергамента с рекомендациями, оставленными целителем, лежащий на её коленях. — Ты тоже это почувствовал? — тихо спросила Грейнджер. — Да. Страх, что вновь люди, окружающие меня, так близки к смерти. Особенно после того, как мы победили. После того, как столько людей умерли ради наступления мира, после того, как я сам пережил смерть в Запретном лесу. Сейчас, когда появилась надежда, что мир возможен, что жизнь начала налаживаться, что перед нами открывается будущее. Видеть, как человек практически умирает у тебя на глазах. Это было абсолютно за гранью, — он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Она слушала его и чувствовала боль, сжимающую сердце Гарри, зеркально отражающую её собственную. Они прошли вместе так много, что казалось, им не нужны были слова, чтобы знать, что чувствует каждый из них. Но сейчас ей хотелось говорить. Словно разговор сможет хоть немного смягчить колющее все внутренности чувство. — Малфой… — она не знала, что именно хотела сказать. Гарри её перебил. — Ты заметила, на его руке нет метки? Кингсли мне говорил, что у всех пожирателей они пропали. Я не поверил, пока сегодня не увидел руку Малфоя. — Я даже не обратила внимания, — пролепетала девушка. Она разглядывала уголок пергамента на своих коленях, вдруг находя его очень интересным, лишь бы не встречаться с Гарри взглядом и не признаться, что она была полностью погружена в тревогу за… Она даже не знала, как называть теперь Малфоя, после того, что было между ними на поле для квиддича. Гермиона чувствовала, знала, что это было нечто большее, чем спектакль перед Скитер. И для неё. И для него. Но почему он, перенеся их в её кабинет, выбежал как ошпаренный? Она не понимала. Гермиона не понимала и своей реакции на его побег. Она злилась. Была разочарована. Но чем? Что он ушёл? Что не поцеловал? Что не зашёл дальше? А насколько она сама готова зайти дальше? Разве не она орала на него за тот невинный поцелуй? А теперь была в бешенстве, что он остановился и не поцеловал её? Драко Малфой определённо сводил её с ума своими противоречиями. Она тоже хороша. Как только он буквально вылетел из её кабинета, и её мозги немного встали на место, она поняла, что была готова на всё, лишь бы он не останавливался и прижимал бы её к себе всё сильнее и... Поцеловал. Никогда не останавливался, чтобы она могла чувствовать его тепло рядом. В тот момент Гермиона забыла обо всех своих убеждениях. Для неё существовали лишь его губы и прикосновения. Его запах и тепло тела Драко, в котором Гермиона забылась и утонула. — Поэтому аврорам приходится так сложно. Они не могут быть абсолютно уверены ни в ком из тех, кого сейчас поймали. Не считая тех, кто сражался в открытую. Без масок, — продолжил он, не придавая внимания тому, что подруга погрузилась в свои мысли. — Я наконец-то понял, почему так много людей избежали обвинений и заключения после первой магической. — Надо будет поговорить об этом с Драко, — очнулась девушка от своих внутренних споров. — Знаешь, я, наверное, начал его понимать. Я не знаю, как это сказать и объяснить, — он замялся, подбирая слова. — Сегодняшний разговор с ним был странным. Одновременно лёгким и тяжёлым. Мы первый раз в жизни так разговаривали. И, как ни странно, этот разговор изменил моё отношение не только к нему, но и к Рону. Поттер вдруг поднялся и начал мерить шагами комнату, заламывая руки. Его глаза поблёскивали за стеклами очков в тусклом свете раннего утра. Он кивал в такт своим мыслям и словам. — Драко жил под давлением всю свою жизнь. Я не могу сказать, что я ему всё простил, и отныне он стал моим другом. Но… Я начал его понимать. Переосмысливать многие его слова и поступки. Я хочу его узнать. Признаться, я удивлён многому из того, что сегодня от него услышал. И это заставило меня задуматься о моём отношении к Рону после его поступка в том лесу, когда он нас бросил. Его сломили обычные бытовые тяготы: отсутствие нормальной еды, тепла и уюта родительского дома, той нормальной жизни, к которой он привык. И я не могу всё списать на воздействие на него крестража, который мы тогда носили. Крестраж лишь вынул это на поверхность. Показал нам ту червоточину, что была. Она была в нём, Гермиона, а крестраж просто её обнажил, — Гарри тяжело выдохнул. Он остановился и взглянул в печальные глаза Гермионы, вставая прямо перед ней. Гарри сглотнул и продолжил: — Рон предал нас. Предал своим уходом нашу дружбу. А я не уверен, что готов простить это. Сейчас, когда опасность отступила и меня не гложет необходимость держаться его как человека, которому Дамблдор вместе со мной доверил уничтожить крестражи. Когда у меня появилось время действительно осмыслить его поступок. Я не уверен, что и дальше могу считать его своим другом. — Это были тяжёлые месяцы… — начала Гермиона, но Гарри её перебил. — Драко не сломили годы. Ему годами твердили, кого ему ненавидеть, как себя вести. Я понимаю, что он сейчас даже сам до конца не осознаёт, что чувствует и как ему жить дальше. Но признай, он никогда не предавал. Он лишь пытался подстроиться под ту жестокую жизнь, которая его окружала. Пытался выжить в куда более жестоком мире, чем тот, который окружал нас в детстве. И я думаю, что он неплохой человек. Возможно, даже мы сможем стать друзьями. Пока я лишь хочу попробовать его узнать и помочь ему узнать самого себя. — Если честно, за это время я поняла, что он и правда совсем не такой, каким мы его знали. Да, он иногда выпускает иголки, когда не знает, как ему себя вести, но это больше подходит на защитную реакцию на свои же собственные чувства, — Гермиона попыталась не вдаваться в подробности их странного общения с Малфоем, особенно избегать обсуждения её реакции на него. Всё больше переживая за Гарри, она спросила. — Гарри, ты уверен, что готов разорвать свою дружбу с Роном? — Думаю, да. Не помню, кто мне сказал, но человек, предавший хотя бы раз, сделает это вновь. А я не хочу испытывать эту боль снова. Я не хочу, чтобы это грызло меня изнутри. Потому как это обязательно повторится. Я это знаю. Годрик, я не хочу жить в ожидании нового предательства от него из-за его пустых обид или зависти, — сказал Гарри и, помедлив, продолжил. — Помнишь нашу с ним ссору на четвёртом курсе, когда меня выбрали чемпионом на турнир Трёх Волшебников? Помнишь, как он завидовал? Его зависть и есть причина поступка Рона в том злосчастном лесу. И эта зависть будет преследовать нашу дружбу всю жизнь, находя новые и новые причины, завидовать и разрушать наши дружеские отношения. Отрывая от нас куски, наше общение будет приносить лишь разочарование и боль. А мне надоело страдать. Мне хочется жить. Тем более сейчас, когда я вижу, как меняется мир. Как все, подобно Драко, учатся жить заново. — О, Гарри, — одинокая слеза скатилась с щеки Гермионы и упала, теряясь в её растрепавшихся кудрях. — Я знаю, что ты его не простила. И, поверь, понимаю твои причины, как никто другой. Так что дам тебе тот же совет, что и себе. Живи! Учись жить заново. Прежде всего в мире с собой. Позволь себе быть счастливой. Может быть, ты этого не замечаешь, но я вижу, что Малфой заставляет твои глаза блестеть. Он делает тебя счастливой. Драко сделал тебя живой и счастливой за каких-то два месяца. Он не приземляет тебя, как Рон, а наоборот, помогает тебе расправить плечи. Совместно с ним ты ставишь новые цели и добиваешься всё новых и новых вершин. Вы вместе сейчас делаете невероятные вещи, — он нерешительно улыбнулся подруге и добавил. — Мы все изранены и искорёжены этой войной. Просто каждый по-своему. И нам надо это исправлять. А строить себя заново лучше с кем-то, кто помогает тебе стать лучше, а не тянет тебя в прошлое. Кто так же, как и ты, заново учится жить. — Я не уверена… — Я просто прошу, постарайся подумать над этим, — попросил Гарри и потёр глаза под линзами очков. — А сейчас, пожалуй, мне пора домой. Годрик, это был адский день. Гермиона смотрела на уставшего друга, который вновь чуть не умер. Мерлин, она вновь его чуть не потеряла, и поняла это только сейчас. Жуткий животный страх потерять Драко в тот момент вытеснил из неё всё. Сейчас она корила себя за это, и меньшее, что она могла сделать для Гарри, это выполнить то, о чëм он просил. — Обещаю. Гермиона смущённо улыбнулась и увидела ответную улыбку на лице родного ей человека. — Как ты доберёшься до дома?Целитель тебе разрешил аппарировать? Драко нельзя этого делать целую неделю, — девушка взглянула на оставленные мистером Бонэ рекомендации. — Он посоветовал мне воздержаться от аппарации сегодня. Я вызову магловское такси из телефонной будки на соседней улице. Не переживай за меня. У нас всех был тяжёлый день. Попробуй хоть немного отдохнуть. Они тепло попрощались, и он ушёл, оставив девушку одну, со своими мыслями.***
Драко, не открывая глаз, пытался понять, где находится и что с ним. Голова сильно гудела. Тело ломило и казалось, что болит каждый мускул. Сколько он спал? Ощущая тепло на своей левой руке, он попытался приоткрыть глаза. Мягкий тёплый свет магических свечей, парящих над прикроватным столиком, тускло освещал небольшую, незнакомую, но смутно узнаваемую спальню. Он обвёл глазами комнату, подмечая глубокий тёмно-зелёный цвет стен, кремовые плотные шторы, полностью закрывающие окно, высокий деревянный комод и шкаф из тёмного дерева, стоящие по обе стороны от узкой двери, выкрашенной в тон штор. Его взгляд задержался на колдографиях в серебряных рамках, стоящих на комоде, и замер, когда его глаза увидели большое напольное зеркало в резной раме, стоящее в противоположном от комода углу. А точнее на том, что он увидел в отражении зеркальной поверхности. Большая кровать, больше похожая на облако, чем на предмет мебели, из-за обилия подушек разного размера, сдвинутых на одну сторону. Он лежал на ней с взъерошенными волосами, а его лицо, выглядывающие из-под одеяла плечи, грудь и руки слабо отличались цветом от белого хлопка постельного белья. Но самым поразительным была Гермиона. Она сидела на пушистом ковре возле его кровати. Её голова с растрёпанными волосами покоилась на белоснежном одеяле рядом с ним, где-то в районе его бёдер. Девушка спала, как-то по-детски вложив свою маленькую ладошку в его руку и обхватив хрупкими пальчиками большой палец. Он почувствовал, как её размеренное тёплое дыхание опалило кончики его пальцев, от чего по телу пробежала волна мурашек. Оторвав взгляд от отражения, он опустил его к лицу спящей Гермионы. Изучая её умиротворённое лицо, длинные ресницы, милый вздёрнутый носик, приоткрытые нежно-розовые губы, он понял, что забыл, как дышать. Он услышал бешеный стук своего собственного сердца и, делая судорожный вздох, поймал себя на том, что его рука непроизвольно тянется к её щеке, желая ощутить бархатную кожу. Девушка вздрогнула, почувствовав его движение, и приоткрыла сонные карие глаза. Чистый, горячий шоколад встретился с его почти белёсыми, как бывало по утрам, глазами. Его пальцы замерли в паре сантиметров от её лица. — Ты проснулся, — она резко подняла голову, так, что его указательный палец самым кончиком подушечки скользнул по её нижней губе. Когда она облизала губы, он мог лишь надеяться, что одеяло было достаточно пышным, чтобы скрыть его утренний стояк, дрогнувший от этого её движения. Он решил, что было уже утро. Видимо, Поттер, не придумав идеи получше, оттащил его пьяного к ней, проспаться. Грейнджер вновь облизнула губы. Салазар, она хоть осознаёт, насколько она красивая и соблазнительная? Он и так сейчас, приходя в себя, находился в полном раздрае после вчерашних прикосновений к ней. А если учитывать эти два месяца, его просто разрывало на части от всего, что он так долго запирал в клетке, где-то глубоко внутри. Он не понимал, просто не успевал переваривать всю ту лавину чувств, эмоций, мыслей, что рождалась в нём, когда эта миниатюрная волшебница находилась рядом. Те образы, что приходили в его сны, заставляя просыпаться в поту от приступов охватывающего его жара. Драко не вывозил всего происходящего в его жизни. Так ещё и увидеть себя в её постели после пьянки. Это просто вишенка на торте из бардака, в который превратилась его жизнь. — Как ты себя чувствуешь? — Гермиона взяла его запястье и, сверяясь с крохотными часиками на своей руке, считала удары его пульса. Драко пытался, как в лихорадке соображать. Пульс наверняка зашкаливал и сбоил, он видел это по маленькой складочке между её нахмуренных бровей, силясь вспомнить, что было вчера. Он нажрался. Пил с Поттером. Изливал ему душу. Потом появилась матушка. А потом была темнота. Её тепло на его коленях. Его руки, сжимающие её бёдра так сильно, что наверняка оставили там синяки. Салазар! Её распахнутые в испуге глаза и темнота. Вот драконье дерьмо! Что, обдолбанный дементор, он вчера натворил?! Он, что переспал с Грейнджер? Да, он и раньше трахался по пьяни. Но сейчас это была Грейнджер! Невинная, мать её, Грейнджер!!! Он почти ничего не помнил после прихода матери. В голове творился хаос, а в груди поднималась паника на грани сумасшествия. А в воспоминаниях была лишь Гермиона на его коленях и её широко распахнутые глаза. — Я… Он нервно сглотнул, услышав собственный хрип вместо голоса, понимая, что не может ничего больше сказать. В горле и во рту была пересохло настолько, что там была долбанная пустыня. — Ты, наверное, хочешь пить. Тебе вчера изрядно досталось, — о чём она? — На, держи, выпей воды. У тебя высокий пульс, — она взмахнула палочкой и протянула ему стакан воды. «Удивила. Это потому, что ты рядом, Грейнджер, такая тёплая и домашняя, родная. И, кажется, я последний урод!» — пронеслось в голове у Драко, и он был удивлён, как эти слова не горят бегущей строкой у него на лбу. — Пей маленькими глотками. Целитель сказал, что у тебя может болеть горло и тебя может лихорадить, — он, ничего не понимая, чуть приподнял голову и стал жадно пить живительную воду, осушив бокал в несколько больших глотков. Горло саднило, и глотки приносили неприятную боль, но ему было на это плевать. «Драко, успокойся и думай. Она тебя ещё не убила. Возможно, не всё так плохо». — давал он себе мысленную пощёчину, пытаясь заставить мозг работать. — Может, тебе ещё немного поспать? Ты кажешься бледным. У тебя нет температуры? — она накрыла его лоб своей крохотной ладошкой, от чего он чуть не выронил проклятый стакан. — Погоди. Она приподнялась и дотронулась своими губами его лба. Пустой стакан выскользнул из его рук, упав на кровать и скатившись, с глухим стуком ударился о ковёр. Её запах ударил мгновенно ему в голову, вышибая все оставшиеся мозги, словно бладжер. Его руки, уже не подчиняясь разуму и совести, легли на её талию, пытаясь притянуть девушку к себе ближе. Жадно. Сильно. Дрожа. Впиваясь в кожу. Тонкий шёлк пижамы под его ладонями был тёплым. Широкая рубашка и брюки. Ничего особенного и сексуального, но они давали такой простор его воспалённой фантазии, что он просто не смог сдержать тихий стон. — Малфой, что ты творишь?! — воскликнула Грейнджер, отскакивая от него. — Ты, наверное, до сих пор не в себе. Хотя я нигде не читала, что отравление ядом Акромантула может вызывать подобные побочные эффекты. — Я… Я не знаю, — Малфой запустил пальцы в волосы и попытался сесть. В отсутствии её близости к нему начинал возвращаться разум вместе с осознанием сказанных ею слов. — Отравление? Что? Я ничего не понимаю. Мир вокруг него покачнулся, когда тело приняло сидячее положение, и в глазах поплыли тёмные пятна. — Тебе лучше не вставать, — испугано прошептала Гермиона, подбегая к нему и вынуждая вновь лечь. — Вчера ты отравился огненным виски. Поспи ещё немного, а потом мы поговорим. — Ты всю ночь спала, сидя на полу? — неожиданно даже для себя спросил Малфой. — Да, в этой квартире одна кровать. И я не могла тебя оставить, вдруг тебе стало бы плохо... Поэтому я не могла лечь на диване в гостиной, — немного смущённо пролепетала Гермиона. — Ложись на кровать, отдохни нормально. У тебя, наверное, все мышцы болят, — Драко постарался выдать самое отстранённое выражение на лице, на которое был способен. Он попытался придать своему голосу равнодушие, как будто это не он только что стонал лишь от одного её запаха и прикосновения к девичьей талии через ткань рубашки: — Я тебя и пальцем не трону. Я проснусь, и мы тогда поговорим, — добавил он для убедительности. Серые глаза буравили растерянную и притихшую от такой его перемены девушку до тех пор, пока она не подошла к кровати, не скинула часть подушек на пол. Гермиона оставила две самые большие лежать между ними и легла, повернувшись к нему спиной, на самый краешек большой кровати. Лишь тогда Драко позволил тёмным пятнам окончательно поглотить его зрение и сознание, вновь погружаясь в сон.