Один год после войны

      Шелест волн переплетается с криками чаек и доносится мягким освежающим бризом. Ноги при каждом шаге утопают в теплом, влажном и белоснежном песке. Нереально голубое небо тронуто лёгкими мазками слоистых облаков. Лазурь бескрайней воды ослепляет, а линия горизонта теряется где-то вдали. Солёный морской воздух наполняет лёгкие. Соль чувствуется на кончике языка, пощипывая, заставляет облизнуть губы. Новый порыв ветра в спину ускоряет шаги, и пальцы ног лениво облизывает язык прибойной волны. Вокруг царит абсолютный покой.       Ещё один шаг, и новая волна уже охватывает ноги по щиколотки, по-прежнему неспешно, но уже более властно. Отрезвляет и отстраняет от медленного и спокойного созерцания горизонта. Крики чаек становятся чуть громче, пробуждая крупицу беспокойства внутри. В самом сердце. Крохотную, не больше песчинки под ногами, но быстро растущую, словно жемчужина в раковине. Чувство покинутой незавершённости заставляет ноги бежать вдоль кромки моря. Бежать изо всех сил. По уже нарастающим пенным волнам. Брызги орошают ноги до колен, а совсем скоро уже и по пояс. Новая сильная волна бьёт под колени и заставляет упасть. Небо над головой начинает темнеть. С криками чаек начинает доноситься чей-то голос. Зовущий. Притягательный. Родной. Большая волна, не давая возможности подняться, накрывает с головой и затягивает на глубину. Солёная вода щиплет глаза, врывается в рот и нос, начинает заполнять лёгкие. Нужно выбраться. Всплыть и вздохнуть. Почувствовать воздух в лёгких и на коже. Нужно вновь услышать этот голос. Но сначала наступает вакуумная тишина, а затем всё погружается в чернеющую темноту…       Тишина и темнота. Вокруг нет абсолютно ничего. Руки и ноги не чувствуются, как впрочем и всё тело. Лишь крохотная крупица внутри сердца. Горит. Растёт. Зреет и превращается в светящийся шар. Через мгновение или вечность гаснет, как по щелчку пальцев. Вновь становится темно.       В темноте медленно прорезается крохотная, далёкая светящаяся точка. Звезда? А вот и ещё одна. Медленно перед глазами рассыпается каскад сверкающих звёзд. Поблёскивая и переливаясь. Чуть заметная кромка растущего месяца просто не в состоянии осветить чернильное небо. Лёгкие, которые вновь могут дышать, заполняет запах свежескошенной травы и чернозёма. Твердая земля ощущается под всем телом. Тёплая. Лёгкий прохладный ветерок гуляет в волосах и охлаждает кожу. В ушах нарастает стрекот цикад. Откуда-то издалека доносится тихое приглушённое уханье совы. Босые ноги щекочет низкая трава. Нужно подняться. А нужно ли? И собственно зачем? Здесь так спокойно. Красиво.       — Драко. — едва слышный шёпот.       Его имя. Её голос. В туже секунду он оказывается на ногах и бежит. Бежит в поисках её голоса. Её самой. Трава под ногами сменяется мхом. Темнота и чистое поле вокруг превращается в зелено-коричневый смазанный лабиринт леса.       — Драко. — чуть громче.       Он бежит, спотыкаясь о выступающие корни вековых деревьев. Дыхание сбилось и вырывается изо рта небольшими белыми облачками. Когда стало так холодно?       — Драко. Посмотри на меня. — умоляет её голос.       Он замирает и оглядывается вокруг. Слова прозвучали совсем близко. Так если бы она прошептала их ему на ухо.       — Где ты? Я хочу тебя увидеть. — кричит он, обращаясь к кронам деревьев.       Её нигде нет. Только нескончаемый лес. Широченные стволы деревьев, мох вперемешку с травой и хвоей под ногами. Он вновь бежит, не разбирая куда. Бежит из последних сил. Оглядывается. Ищет. Бежит до тех пор, пока не падает. Не успевает вовремя затормозить и катится кубарем с какой-то горы. Ударяется о что-то и вновь летит. Круговерть из мха, земли и бесконечных деревьев. В нос сильно ударяет запах хвои. Вихрь падения замедляется, и он останавливается. Лежа на спине, видит сплетенные между собой кроны деревьев. Настолько плотно, что неба не видно.       — Драко. Пожалуйста, посмотри на меня. — любимый голос полон отчаяния и слёз.       Она плачет. Плачет из-за него. Как он мог это допустить?       — Я пытаюсь. — еле слышно шепчет он и закрывает глаза, падая в колодец чёрной дыры.       Запах карамели и пломбира медленно обволакивает его словно кокон. Он ощущает слабость во всём теле. Что-то щекочет его плечо. Тепло растекается и распространяется по всему телу. Он не сразу понимает, что источник этого тепла находится вне его тела. Это она — его тепло, его свет, его всё.       7 августа 1998 год.       — Блейз, почему Драко не приходит в себя? Ты же говоришь, что показатели наконец-то хорошие. — Гермиона смотрела на друга, стоящего в дверном проёме их спальни.       На глаза против воли наворачивались предательские слёзы. Ей уже казалось, что они не закончатся никогда, ведь сил сдерживать их уже давно не осталось. Сил не осталось уже ни на что.       Блейз подходит и опускается на краешек кровати, опершись локтями о колени, обхватывает голову руками. Ногти сильно впиваются в тёмную кожу через короткий ёжик волос.       — Видимо, его организм еще не восстановился. У меня больше нет других ответов. — на выдохе произносит он, и его голос дрожит. Она понимает, что он тоже держится из последних сил. — Теперь нам остаётся лишь ждать.       — Драко. — зовёт она в последней надежде. Вдруг, если он услышит, как она в нём нуждается, то, наконец-то, придёт в себя. — Драко, посмотри на меня.       Грейнджер впечатывается в него взглядом, ожидая хоть чего-нибудь, хотя бы лёгкого дрожания ресниц.       — Драко, пожалуйста, посмотри на меня. — умоляет она уже сквозь слёзы.       Забини поднимает на неё покрасневшие от усталости и недосыпа глаза. Гермионе плевать, что, скорее всего, она выглядит сейчас как сумасшедшая. Она сломалась. Потребовалось семь дней, чтобы она просто сломалась.       — Гермиона, я уже пробовал. Провёл все тесты, попробовал все диагностические заклинания. — шепчет Блейз. — Он спит. Его организму нужен отдых, а тебе нужно хоть немного поесть и поспать. Милая, ты изматываешь себя.       Гермиона знала это и так. Без постоянных напоминаний друзей. Те несчастные пару-тройку килограмм, которые ей удалось набрать за эти три месяца ушли. Сейчас она была похожа на себя в те самые тяжёлые недели их скитаний за крестражами. Но ничего поделать не могла.       — Я хочу побыть с ним наедине. — прошептала девушка, сворачиваясь калачиком возле любимого плеча.       Мулат уже знал, что спорить с ней бесполезно. Последние два дня Грейнджер была особенно упряма. Она отвергала любые попытки друзей уговорить её съесть хоть что-нибудь. Все наставления о сне она уже давно игнорировала. Джинни сегодня утром стоило титанических трудов заставить Грейнджер принять душ. Поэтому ему осталось лишь посмотреть на неё с немым упрёком и сожалением, ведь он не мог ничего сделать. Забини тихо встал и направился обратно в гостиную, в которой его ждала кипа разложенных на столе книг и пергаментов по колдомедицине. Уже стоя в дверном проёме, он обернулся и было хотел сказать ей хоть что-то ободряющее напоследок, как услышал и замер:       — Ты пахнешь мороженым…       Слабый хриплый шёпот Драко раздался над её макушкой. Настолько тихий, что Гермионе показалось, что она ослышалась, будто она уже бредит, находясь на грани безумия.       Приложив немало усилий, Драко попытался открыть глаза, но свинцовые веки никак не хотели поддаваться. Он сглотнув вязкую слюну, почувствовал как дёрнулся кадык и попытался прислушаться к своим ощущениям. Кости ломило, ныл каждый мускул. Мозг работал в заторможенном режиме. Но, Мерлин, он жив. Чувствует её рядом.       Две минуты казались Гермионе вечностью, но Драко медленно открывает свои завораживающие серые глаза и смотрит на неё. Она всё ещё не верит. Ей кажется, что на всю комнату наложили чары помех.       Он видит, как любимая взлохмаченная кудрявая девушка рядом с ним, на мгновение замерев, медленно поднимается и смотрит не верящими карими глазами на него. Она сильно похудела, её и так маленькая фигурка, до этого так и не пришедшая к своему нормальному весу после почти года скитаний, кажется совсем хрупкой. Щёки, со следами недавно пролитых слёз, впали, отчего любимые глаза смотрятся огромными на её лице. Острые ключицы виднеются в вырезе его зеленой квиддичной футболки с цифрой семь, которая ей сильно велика и свисает на маленьких плечиках. Но несмотря на всё, она по-прежнему прекрасна. Самая прекрасная для него.       — Ты очнулся… Это не сон? — нерешительно шепчет Гермиона.       — А во сне я мог бы сделать так? — спрашивает он, одновременно с этим через боль поднимает руки и притягивает её хрупкое маленькое тельце к себе.       Обнимает. Прижимает к груди. Целует лоб, виски, щёки и наконец-то губы. Поцелуй лёгкий как пёрышко. Невесомый.       — Ты неисправимый, озабоченный засранец, Малфой! Стоило тебе очнуться, а ты уже накинулся на неё. — ворчит Блейз в дверях, ошарашенно глядя на развернувшуюся перед ним картину.       — Я уже знаю, что за этим последует какое-то НО. — отзывается Драко и непривычно слышит свой хриплый голос.       — Но, друг, я так рад, что ты снова с нами. — уже дрогнувшим голосом отозвался мулат.       — А я — то как рад.       В этот день она впервые за эти мучительные и страшные дни неопределённости уснула спокойным крепким сном без сновидений. Ведь он был рядом. Живой, а после долгого, очень тщательного осмотра Забини и, наверное, по меньшей мере дюжины зелий и снадобий, здоровый.       8 августа 1998 год.       Гермиона стояла возле раковины на кухне и мыла спелую вишню. Она ждала, когда он выйдет из душа, желая вновь оказаться в его объятьях, вновь почувствовать его поцелуи на своих губах. Она, наконец-то, признается ему, что любит его всем сердцем.       И он пришёл. Драко подошёл к ней и, поцеловав в шею, вставил в уши наушники. Ничего не говоря, начал прикасаться к ней. Разведя в стороны её мокрые руки, с которых капала вода. Она даже не заметила, что в её ладонях ещё лежали спелые вишни.       Хриплый мужской голос пел для неё в тот самый момент, когда любимые губы Драко не упускали ни одного миллиметра чувствительной кожи, заставляя до боли закусывать нижнюю губу и сжимать руки в кулаки. ———       «Слышать каждую мысль, видеть каждую мечту       И давать ей крылья каждый раз, когда она захочет летать.» ———       Гермиона улетала, сознание её парило, отдаваясь его чувственным прикосновениям. Его губы ласкали её шею, язык, оставляя влажные следы, дыхание разлеталось мурашками по коже. Руки Драко путешествовали по её телу. Спустились вниз, поднимая футболку, левая рука проникла в трусики, а правая продолжила свой путь вверх под футболкой, захватывая в плен грудь и лаская сосок.       Гермиона вздрогнула и тихо застонала, когда его палец очертил первый круг возле её текущего входа. Она откинула голову на его плечо, наслаждаясь музыкой и его прикосновениями. С её поднятых рук капала вода, смешанная с ярким сладким соком с силой сжатой в кулаках вишни. Пространство вокруг них наполнилось до предела вишнёвым ароматом.       — Ей нужен тот, кто скажет, что это будет длиться вечно. — звучало у неё в ушах в тот момент, когда его палец проник в неё.       Внутри скручивался знакомый клубок возбуждения. В солнечном сплетении разрасталось тепло, перерастая в пожар, распространяющийся по всему телу. Его палец двигался в ней, задевая дразнящими движениями чувствительный бугорок над входом, пока ноги Гермионы не стали подкашиваться и дрожать. Он резко вышел из неё, развернув к себе лицом, усадил на столешницу, спуская трусики и становясь перед ней на колени. Гипнотизировал взглядом её трепещущие веки, окаймлённые длинными тёмными ресницами.       Она чувствовала себя полностью в его власти, погружаясь с головой в то наслаждение, которое он ей дарил. Несмотря на то, что на коленях сейчас стоял он, а не она. Сознание окончательно погрузилось в нирвану от его прикосновений. Он завладел ей полностью, она могла лишь подчиняться, издавая громкие протяжные стоны и рвано втягивая ртом пьянящий воздух с ароматом вишни, от которого начинала кружиться голова.       Драко ласкал её ртом, губами и языком, делая своей. В ушах музыка смешивалась с биением сердца и её стонами. Он чувствовал нарастающую в ней пульсацию, приближение к разрядке.       Четыре минуты и пятьдесят три секунды. Драко точно знал время звучания песни, с последними аккордами которой в момент оргазма Гермиона выкрикнула: Драко, Драко, я люблю тебя.       На краткое мгновение он замер, осознавая сказанные Гермионой слова, но уже в следующую секунду дотянулся до палочки в своём кармане и взмахнул ей, невербально призывая из спальни маленькую коробочку.       Всё ещё стоя на коленях перед ней, он поймал подлетевший кожаный кубик. Не дав им обоим до конца опомниться, он открыл его, спрашивая:       — Гермиона Джин Грейнджер, ты окажешь мне честь, стать моей женой?       Краткое мгновение показалось ему вечностью. Пока она смогла сфокусировать взгляд на тонком на вид серебряном кольце ювелирной работы с выгравированными на внутренней стороне рунами: ᛃ᛫ᛒᚢᚦᚢ᛫ᛉᚨᛞᛁᛞᚨᛏ᛫ᚾᚨᛞᚢ᛫ᛚᚢᛒᛟᚹ᛫ᚹᛇᛝᚾᛟ.       — Да. — единственное, что смогла выдохнуть она, прежде чем спуститься на всё ещё дрожащих ногах и притянуть его для поцелуя.       Вишнёвый сок стекал по его шее с её рук и его волос, в которых утопали её пальцы. Она ловила эти сладкие капли языком, возвращаясь к любимым губам. Они стояли на коленях и целовались до тех пор, пока воздуха стало катастрофически не хватать. Драко отстранился первый, тем самым вырвав из её горла тихий стон. Взял руку Гермионы и захватил в рот безымянный палец, посасывая до тех пор, пока на нём не осталось никаких следов вишни. Он смотрел ей в глаза и медленно одел на него кольцо, которое в мгновение ока плотно село, идеально обхватив маленький пальчик.       —Теперь ты моя, а я твой. — прошептал он, целуя её руку.       — Я твоя, а ты мой. — тихим шепотом повторила она.       — Я буду защищать нашу любовь вечно.       9 августа 1998 год.       За окном легкой дымкой забрезжил рассвет, окрашивая комнату в бело-розоватое марево. Тяжелый полог кровати был открыт. На стуле возле туалетного столика, поставленного им специально для неё, висела его парчовая мантия. Некогда холостяцкая спальня изменилась, благодаря присутствию этой прекрасной женщины в его жизни. Возле шкафа теперь высилась красивая резная ширма из тёмного дуба, с крайней створки которой свисал её шелковый нежно-розовый халат. На прикроватном столике стоял букет белых роз в хрустальной вазе. На полу теперь лежал красивый большой шерстяной ковёр, ведь в спальне она любила ходить босиком, а каменный пол его небольшого родового поместья всегда был холодным. Она наполнила теплом не только эту комнату и весь его дом. Эта женщина подарила своё тепло его сердцу и душе, которые, как ему казалось, давно зачерствели. Они не давали никаких названий своим отношениям. Он заботился о ней, она согревала его. И им было этого достаточно.       Большая мужская ладонь вычерчивала незамысловатые узоры на обнажённой женской спине. Его кожа казалась ещё темнее на фоне её фарфоровой белизны. Кофе и сливки. Кончики пальцев пересчитывали каждый позвонок, проходясь дорожкой невесомых прикосновений от самого копчика до шеи. До кромки белокурых локонов, рассыпавшихся по его плечу. Он поправил выбившуюся из светлого водопада прядь волос, и его полные губы поцеловали её лоб. Она стала самым дорогим. Тихой гаванью, в которой его загнанная и истерзанная душа нашла успокоение.       — Почему ты не ушла от него? — выдохнул он свой вопрос в её волосы и провёл пальцем по одному из ровных диагональных шрамов на её спине.       Она медленно подняла голову и встретилась ещё затуманенными ото сна голубыми глазами с его темно-карими. Глубокий цвет горького шоколада, настолько тёмный, что в этот ранний рассветный час, казался чёрным. С крупицами золота.       — А куда бы я пошла? Меня выдали замуж, даже не спросив моего мнения. Мне едва исполнилось семнадцать. Моя мать считала за честь породниться с его семьёй. В том обществе, где мы вращались, это считалось нормальным. Там он считался и казался для всех идеальным. Меня бы посчитали за сумасшедшую, посмей я сказать хоть слово.       Она печально выдохнула, опаляя тёплым дыханием его обнажённую кожу на груди, покрытую тёмными завитками волос. Печально улыбнулась и продолжила:       — Первые несколько лет всё и правда было не так плохо. Он был холоден, но не жесток. Почти не пугал. Потом ему потребовался наследник, и я родила, а он начал озлобляться с каждым днём всё больше, сильнее, яростнее. Я тогда связывала это с тем, что он выбился в самые первые ряды наиболее приближённых. Потом Тёмный Лорд пропал. У меня на руках был годовалый ребёнок. Я не знала, кому можно доверять. Доверить не только свою жизнь, но и жизнь сына. Сириуса, к которому я было понадеялась обратиться, посадили в Азкабан. Мне было страшно. За сына. За себя, потому что у него была только я. Поэтому я молчала. Терпела. Лишь бы он его не тронул… Говорил, что если я буду вести себя подобающе, он не тронет его. Но почему же сейчас, когда этого чудовища больше нет, мой мальчик всё равно в опасности?       Голос надломился. Горло сдавило. Одинокая слеза скатилась по щеке. Мужчина тут же притянул женщину к себе и собрал губами мокрую солёную дорожку. Приподняв её лицо двумя пальцами за подбородок, оставил нежный поцелуй на дрогнувших губах. Отстранившись на несколько мгновений от губ, он заглянул в самую глубину её глаз. Проникая своим взглядом в самую душу.       — Тише-тише. Не плачь. Теперь всё будет хорошо. Я сделаю всё, что в моих силах. Мои лучшие люди ищут того, кто хочет ему навредить. Больше никто не посмеет причинить вам вред. Я с тобой. Я позабочусь о вас.       Он покрывал её лицо поцелуями, не давая слезам возможности пролиться. Она льнула к нему всем телом. Наконец-то, впервые в жизни обретя защиту. Защиту другого человека, перед которым не нужно строить стены, натягивать непроницаемые маски, который не причиняет боль. Довериться было невероятно тяжело. Невозможно. Но он доказал ей, медленно и верно подбирая ключи от каждой запертой ею двери. Она сдалась и доверилась. Через страх. Через невозможно. Он стоил того. Стоил всех её сомнений и страхов.       — Милый, я хочу увидеть сына. — в очередной раз взмолилась она. — Ну почему я просто не могу неожиданно вернуться?       — Родная, он ещё немного слаб и он хочет сам поговорить с тобой…       — Но почему ты тогда рассказал мне всё? — перебила она его.       Он провёл рукой по её щеке и волосам. Зарываясь в них, притягивая к себе и целуя её лоб.       — Потому что я не хочу ничего от тебя скрывать. Я обещал тебе: никаких тайн между нами. Всё, что знаю я, знаешь ты. — он внимательно смотрел в голубые озёра её глаз.       В горьком шоколаде его глаз она читала уверенность, решимость и власть, но власть, лишённую жестокости. Он весь был силой, которая расходилась от него волнами. Напитывая своим спокойствием и уверенностью всех, кто находился рядом с этим человеком. Давая ей самой сейчас силы держаться и не броситься к сыну. Вот уже два дня с тех пор, как она узнала, что произошло с Драко, лишь взгляд его уверенных спокойных глаз и его объятия давали ей силы.       — Но почему ты тогда ждал, когда он очнётся, прежде чем рассказать мне? — вдруг спросила она. Но он знал. Знал, что она спросит его об этом.       — Потому что мне нужно было знать больше. Я не мог просто погрузить тебя в тот страх и неопределённость, что витала вокруг него все эти дни с момента нападения. Гермиона была похожа на привидение. Не отходила от него. Я просто не смог заставить себя сказать тебе сразу. Не нашёл в себе сил. Побоялся увидеть в твоих глазах такую же боль, что переживала она в те дни. — тихо и вкрадчиво шептал он в её макушку. — Но главное, сейчас он в порядке. Я думаю, что завтра или после завтра он уже сам свяжется с тобой.       — Бедная девочка. Она такая сильная и храбрая. — голос Нарциссы надломился. — И мой мальчик. За что им все эти страдания?       — Без препятствий настоящая любовь не рождается. Она так любит его, Цисси. Её любовь вытащила его буквально с того света. Они действительно созданы друг для друга. Ох, боюсь представить, как бы всё сложилось, если бы не затея Гарри.       — Гарри удивил нас всех в тот день…       — А представь, как был удивлён я, когда он пытался мне сбивчиво объяснить всю сложившуюся ситуацию. — он вновь нежно поцеловал её лоб и она почувствовала, что его губы расплываются в улыбке.       Его пальцы продолжали своё неспешное движение по её обнажённой спине, когда она чуть толкнула его в грудь своей ладонью и сказала с лёгким упрёком в голосе:       — Настолько, что ты примчался ко мне сразу же как только смог и потребовал объяснений.       — О, Мерлин, я до сих пор так рад этому. — со смехом пробасил он, вовлекая её в уже более страстный поцелуй.       Мужчина нехотя отстранился от столь желанных губ и привлёк Нарциссу к своей груди, становясь серьёзным и мрачным. Он оттягивал этот разговор, но ему он был необходим, хоть он примерно и знал, к чему он может привести.       — Нам надо будет сказать ему, Цисси. Я не могу больше врать и изворачиваться, когда разговор заходит о тебе. — тихо, но решительно произнёс он.       — Я знаю, Кинг. — прошептала она ему в грудь. — Только прошу, не сейчас, не пока ему угрожает опасность.       — Пойми меня правильно, я хочу, чтобы он узнал это от нас. И лучше как можно скорее. Драко умён и вполне может догадаться сам или, не дай Мерлин, ему об этом кто-нибудь расскажет. — он почувствовал её согласный кивок, большего ему и не требовалось, чтобы понять, что она, наконец-то, сдалась. И он нехотя решил заговорить с ней о сильно беспокоящем его все последние дни вопросе. — У тебя есть какие-либо подозрения или догадки, кто может желать ему смерти?       — Я не знаю, родной. Я просто не знаю.       — Мои ребята считают, что нападение связано с деятельностью Фонда. По их мнению, кому-то из бежавших Пожирателей очень не нравится, что Драко с Гермионой восстанавливают то, что было разрушено Воландемортом. — продолжил он своим густым басом.       Она неожиданно села, не заботясь о том, что шелковая простынь соскользнула с её обнаженной груди, и она прижала ладонь к приоткрытым губам, воскликнув:       — Это была моя идея. Фонд… Восстановление… Это из-за меня! В опасности не только Драко, но и Гермиона?! Эта девочка стала мне как дочь. Кинг, они ещё дети… мои…       Её глаза расширились от испуга, а рука невольно соскользнула и чуть сжала кожу внизу живота. Она задрожала и судорожно втянула воздух в лёгкие. Последнее слово больно кольнуло нутро. Дочка, о которой она когда-то так мечтала, но которой у неё уже не могло быть. Ей казалось, что она смирилась. Оплакала. Закопала как можно глубже все связанные с этим мысли и чувства. У неё прекрасный сын. Но возможная опасность, грозившая Гермионе, колыхнула в ней, словно осадок на дне бутылки, все те материнские чувства, которые она не могла направить на сына.       — Родная… Цисси… Цисси… Цисси… Успокойся… Это не так… Тише, тише, родная моя… Ты ни в чём не виновата… Я найду всех, кто может за этим стоять… Всех, кто может вам навредить… Слышишь, дорогая… Найду… Вы все будете в безопасности… Ты ни в чём не виновата… Цисси…       Кингсли ожидал чего-то подобного, но всё же надеялся хоть на какие-то зацепки, способные раскрыть личность или хотя бы мотивы человека, угрожающего дорогим ему и его женщине людям.       Мужчина сел рядом и прижал дрожащее женское тело к себе, поглаживая её по голове и спине, продолжал шептать успокаивающие слова. До тех пор, пока она не перестала всхлипывать в его руках. Пока не успокоилась и не прошептала.       — Я верю тебе.       Для него эти слова сейчас были дороже и значимей, чем любое признание в любви.