Девять часов до завтра

Шуга жил в Ханнаме, одном из престижных районов Сеула, занимая второй этаж двухэтажного таунхауса. Хотя, правильнее было бы сказать, здесь он до недавнего времени ночевал, проводя большую часть времени на работе. С появлением Чимина все изменилось. – Дикий котик Шуга одомашнился, – резюмировал Намджун, также, по всей вероятности, «стоящий на пороге большого семейного счастья», но это уже по версии Юнги. Шуга прилетал в кабинет за минуты до начала рабочего дня, при любой возможности уходил тотчас после его окончания. Свел к минимуму все дежурства, выходные проводил… Да, все равно где, лишь бы рядом с омегой. Чимин жаловался, что скоро забудет, как управлять автомобилем, ибо Шуге доставляло удовольствие отвозить своего омегу на работу и демонстративно, на виду у всех, провожать до самых дверей клиники или лаборатории. Хен вообще теперь периодически просыпался раньше обычного, чтобы эти мгновения просто смотреть на спящего Чимина. К удовольствию Намджуна, альфа и омега купили два велика, и по выходным гоняли на них, где только можно, иногда в компании Джина и Нами, но чаще вдвоем. – Я хоть район, в котором живу, узнал лучше, – говорил Шуга Чимину. – До этого видел его только из окна машины. А еще они взяли за правило в субботнее предзакатное время отправляться к Хангану. Молча сидели спина к спине, наблюдая, как солнце садится за реку. И как растворялось в воде дневное светило, так в самые сокровенные минуты они растворялись друг в друге. Свежеиспеченный одинокий сосед Юнги, уже не молодой, но очень высокий и крепкий альфа Ли Чун Чжэ, оказавшийся художником и профессором Сеульского института искусств, спросил однажды, не хотят ли они попозировать ему для семейного портрета. И очень удивился, узнав, что семьи, строго говоря, нет. – Простите за бестактность: глядя на вас, я думал, что вы молодожены. Просто светитесь, когда смотрите друг на друга. Ах: да вы истинные. Я не догадался сразу. Одинаковые знаки на руках. Чудесно! Чимин смущенно улыбнулся, обнял Юнги. Господин Ли пригласил их зайти. Его квартира была обставлена роскошно, но показалась омеге слишком темной. В оформлении стен, пола, мебели дизайнер использовал, в основном, коричневые и темно-коричневые цвета. Темной были и мебель, и паркет. На столике в гостиной лежало несколько колод карт, с полдесятка коробок различных игр. – Господин Ли, вы любите играть? – удивился Мин. – Люблю, и очень. Изредка ко мне приходят друзья, мы ночь просиживаем за картами или настолками. Присоединяйтесь, буду рад видеть и вас. – Думаю, я всегда буду в проигрыше, это совсем не мое. – Как знать. Не стоит делать выводы, не попробовав. Впрочем, не стану настаивать. Шуга с хозяином не спеша попивали дорогой коньяк. – Молодой человек, – обратился хозяин к омеге, – кофейные зерна у меня замечательные, но сумеете ли вы приготовить напиток в турке? В моем доме нет современных агрегатов, всю жизнь я варил этот божественный напиток именно в джезве. Чимин просиял: его вкусы с профессорскими совпадали, ибо всем остальным способам приготовления он предпочитал именно такой. Напиток получился чудесный: очень крепкий, в меру горький, без кислинки, которую не любили ни истинные, ни, как оказалось, профессор. Расслабившись, альфы вели неспешный разговор, а омега, с разрешения хозяина, прошел по комнатам. – Краем уха слышал, господин Мин, что вы врач, а где работаете? – Кардиолог, зав кардиохирургией в городской больнице Сеула. – А что же ваш друг, он, мне кажется, так еще молод. Учится или работает? – Чимин тоже кардиолог, потомственный врач. Он подрабатывает в клинике моего коллеги, профессора Со. Кроме того, сейчас они с друзьями работают над созданием новой модели кардиостимуляторов, хотят продлить срок их службы в несколько раз. – Юнги, говорите об этом с такой гордостью, словно вы его родитель, – улыбнулся профессор. – Ну, нельзя не радоваться за того, кто тебе дорог. Думаю, и его отец имел бы все основания гордиться сыном, но родители Пака погибли, когда он был совсем маленьким. – Его фамилия Пак, – рассеянно уточнил профессор, – вы представили его только как Чимина. Впрочем, неважно. – Господин Ли, – позвал из соседней комнаты омега, – скажите, пожалуйста, а кто на этой картине? Альфы прошли в кабинет. На стене, взятый в раму, покрытую потемневшей, чуть стершейся позолотой, висел портрет молодого человека в полный рост. Черный костюм, черная рубашка, маленькая красная бабочка. В руках улыбающийся светловолосый красавец держал алую розу на очень длинной ножке, украшенной тонкой белой лентой, замысловато завязанной. – Это мой сын, Чимин-щи, – с нежностью глядя на портрет, произнес профессор. – Здесь он, наверное, на пару лет старше вас. – Очень красивый парень, – искренне сказал омега. – Спасибо, чем-то похож на вас, – усмехнулся хозяин дома, хрустнув пальцами. – Такой же светловолосый, улыбчивый. – Он тоже художник? – поинтересовался Юнги. – Он химик-фармацевт. Был, – столько лет прошло, а я все говорю в настоящем времени. – У Сок погиб много лет назад. Все, что осталось от него, этот портрет и вот, – он указал на свой мизинец. Там, на фаланге, ближе к ногтевой пластине, сияло тонкое золотое колечко. – Обручальное кольцо моего мальчика. Он так и не успел его надеть. А я вот ношу, не снимая. – Извините, профессор, – гости почувствовали себя неудобно. – Ничего, я обречен жить с этой болью и никуда тут не деться. Пойдемте, выпьем еще по чашечке вашего кофе, Чимин. *** Уютно устроившись на коленях у Юнги, Чимин крепко-крепко обнял его и всхлипнул. – Хубэ, что не так? – сразу встрепенулся Мин. – Он вообще не мог смотреть на плачущего омегу, даже если это были слезы радости. – Я подумал вдруг, хен, как я буду, если с тобой что-нибудь случится? Ты теперь вся моя жизнь. Я скучаю без тебя каждую минуту. На работе, едва отвлекаюсь, уже представляю себя дома, рядом с тобой. Если что-то не получается, вспоминаю о тебе и сразу становлюсь увереннее и спокойнее. Мне кажется иногда, что я чувствую тебя даже на расстоянии. Твою боль и радость, сомнения. И точно – твою любовь. А вообще, я знаю ответ на свой вопрос, – слезы высохли, в нежном высоком голосе появились стальные нотки. – Все просто: не будет тебя, не будет меня. Я есть, пока на Земле есть ты. Шуга не знал, что сказать. Через силу улыбнулся. – Откуда такие мысли, Чимин? Я не собираюсь умирать. Но мои чувства точь-в-точь, как твои. Ты прочитал их, словно открытую книгу. Все будет хорошо. Как только вы закончите работу над своим проектом, мы улетим в отпуск. Ты знаешь, куда хотел бы? Чимин кивнул. – В Альпы, ведь твой аромат родился там, в горах, снежным зимним солнечным утром. Так говорит Намджун-хен. «Ничего себе завернул, чертов романтик. Никогда бы не подумал, что он вообще знает такие слова», – у Шуги глаза расширились до немыслимых размеров. Бережно обняв истинного, провел по его щеке, волосам, улыбнулся своей чудесной улыбкой. – Пойдем в спальню, хубэ. Очень хочу утешить тебя.