Статистка

Утро в аэропорту проходит, как в тумане. Туман за окном, серая дымка прячет от нас парковку, самолеты и соседний терминал, отдаляет время вылета и прибытие на Игры. Туман в моей душе, не дающий убежать от мыслей. Куда ни пойдешь везде вязкое и липкое, как просроченный кисель, варево. Все кажется нереальным, и в этом ощущении нет щемящей нотки предвкушения долгожданного события. Я осматриваю свои руки, а в ответ на меня невидимыми глазами смотрят чужие отростки с кровоточащими заусенцами на концах. Я не хочу здесь быть. Андрей наклеивает наклейку со своими контактами на чемодан. Он тоже нервничает, боясь потерять драгоценные О-л-и-м-п-и-й-с-к-и-е секунды, но тревогу выдают лишь обкусанные губы. Мой партнер старательно разглаживает стикер, а я не глядя леплю и сразу забываю. Накидываю капюшон, зарываюсь в олимпийку. Я не хочу здесь быть. — Удачи вам, ждем с победами! — приветливая женщина за стойкой регистрации протягивает мне билет. Я не хочу здесь быть. Спокойное лицо хореографа в тусклом свете зала, радостное лицо хореографа в зале ожидания. Я не хочу здесь быть. Мать Андрея на краю больничной койки, размашистая подпись внизу договора – буква Л и длинный росчерк – в край заебавшая всех Колокотова. Я должна здесь быть. Бросаю взгляд на билет, торчащий из паспорта. Цифра 227 на бумажке внезапно отбрасывает меня в то недолгое время, когда я ходила в школу. Я сижу в небольшом душном кабинете, до этого была физ-ра, запах мела, булок из столовой смешивается с мужским дезодорантом. Мой сосед по парте скатывает из оторванного листа тетрадки шарики и засовывает их в пустой корпус от ручки. Плевок – и обслюнявленная бумага путается в обесцвеченных волосах девчонки на соседнем ряду. Я краем глаза рассматриваю парня: несвежие патлы, потертые джинсы и толстовка Адидас с Черкизона. Антон, или как его называют Тоха, мурлычит себе под нос веселый мотивчик. — Че ты такая зашуганная, фигуристка? — вполне дружелюбно спрашивает он. Я отодвигаюсь на стуле к краю парты, подальше от соседа. Значки с Paramore и Tokio Hotel на почтальонке шкрябают по стенке парты позади. Тоха пожимает плечами, возвращаясь к снайперству. Я ничего не имею против него, просто… Мою почти сформировавшуюся мысль прерывает трель звонка. Мы поднимаемся, и я замечаю стрелку, бегущую из-под юбки на своих бежевых капроновых колготках. Мама настояла на форме, которая должна мне помочь влиться в школьную жизнь. Должно быть стулья, порвавшие мне колготки, считаются ее частью. Сейчас урок истории, которому я катастрофически не готова. Зубрежка ничего не дала – даты, сражения, внешняя и внутренняя политика совершенно не лезут в мой нетренированный мозг, оставленный в угоду тренированному телу. — Алена, прошу к доске, — преподаватель сидит враскорячку, штаны обтягивают пах и полные ноги. Ручка ритмично бьется об стекло на учительском столе, журнал раскрыт, у фамилии Колесникова, подписанной внизу списка, стоит точка. Я бочком вылезаю к доске, место у стены и узкая щель между партами обеспечивают еще пару-тройку зацепок. Одергиваю потными ладонями юбку, пытаясь встать так, чтобы заглядывать в раскрытый на его столе учебник. — Не мытьем, так катаньем? — посмеивается он, замечая мои выкрутасы. — А вопрос мой вот в чем: что за документ в годы войны запрещал отвод войск? Я щурюсь, пытаясь рассмотреть мелкие буквы, но вижу лишь карту со стрелочками и штриховкой. — Приказ 227, — шепчет мне Тоха, а препод не слышит или не хочет слышать. — Стыдно не знать такое. Очень актуальный для спортсменов… А я завязала со спортом, и мне плевать, что там актуально. — «Ни шагу назад» называется, — учитель полушутя выводит мне тройку. —Ликвидировать пораженческие настроения в войсках, повысить уровень дисциплины и ответственность. Все как в спорте, только борьба не за медали, а за жизни, — он уставляет на меня свои блеклые старческие глаза. — Давай сюда дневник. Я должна здесь быть. Называйте это совпадением, знаком судьбы или просто моей трусостью, но теперь «Ни шагу назад» что бы сейчас ни значили эти слова. — Алена, ты идешь? Можно плакать сколько угодно, но я сама выбрала такую жизнь, и обижаться кроме как на себя мне не на кого. — Иду, — я с улыбкой откидываю капюшон и бодро хватаю чемодан. Туман чуть рассеивается. Вокруг еще бело, но сквозь завесу уже проглядываются очертания, дающие призрачную надежду. Посадку открыли, следующая остановка – Олимпийские Игры. Чемоданы постукивают колесиками по полу, а сквозь прозрачную крышу и окна телетрапа заглядывает солнце. Символы соревнований, панда и непонятный красный человечек, машут нам с плакатов, приветствуя участников и гостей соревнований. Вот мы и в самом сердце Игр – Пекине. Пока мы ждем трансфер до Олимпийской деревни, волонтеры выдают нам красные буклеты с расположением объектов. Я сразу ищу схематичную фигурку, позирующую в бильмане — она обозначает фигурное катание. Судя по всему, ехать нам совсем недалеко, около получаса, два оставшихся кластера находятся гораздо дальше. И действительно, мы очень быстро доезжаем до Олимпийской деревни. Но это совсем не деревня, не «пара отелей, стадион и столовая» в представлении моей мамы, это целый городок! Автобус высаживает нас на огромной стоянке размером в несколько футбольных полей, на ней уже стоит транспорт других сборных. По периметру площадка огорожена флагами стран-участниц. Я приставляю ладонь к глазам, пытаясь разглядеть наш, но от сдувающего ветра они слезятся, и я ничего не вижу. Сразу вспоминаю рассказы о Пхёнчхане от старичков в танцах на льду. В Корее зима бесснежная, но очень ветреная. Холод там ощущается не так как в России, а намного, намного сильнее. Так, ну снег здесь есть, кое-где лежит небольшой слой, и деревья совсем немного припорошены – будем надеяться, что и с ветром здесь получше чем в Корее. Наш дом на ближайшее время представляет собой здание, построенное квадратом, с двором-колодцем внутри. У входа со стороны деревни висят большие красные фонарики, покачивающиеся от дуновения ветра. Когда мы показываем аккредитации и проходим внутрь, то вдруг попадаем не в фойе гостиницы, а в пагоду. Обилие резного дерева, красного шелка заставляет на секунду забыться и представить, что ты не на спортивном соревновании, а в древнем Китае. Но стоит присмотреться и мираж рассеивается, за традиционной оберткой стоят современные технологии. Неподалеку от имитации мелькает QR код — наведи камеру и узнаешь все о подготовке страны к Олимпиаде. Дальше по коридору мини-музей, на стенях висят макеты олимпийского факела и медалей всех достоинств. Я с детским восторгом рассматриваю каждую мелочь. Казалось бы, сколько турниров всех масштабов позади, столько разочарования в мире фигурки, а все равно где-то внутри еще стучит сердечко. — Славка! Где бы встретиться! — гнусавый голос заставляет нас обернуться. Мужик сзади, высокий и длинноносый, одет так же, как и мы с Андреем в форму сборной. Он немолодой, но явно молодящийся: на ногах модные кроссовки, на запястье из-под рукава небрежно выглядывают смарт-часы, между кафельными челюстями перекатывается жвачка. Нет сомнений, перед нами стоит когда-то звезда мужской фигурки, а теперь тренер, владелец спортшколы, ведущий, актер, певец, жнец, жрец и на дуде игрец – Александр Поляков. — Саня?.. — Охламонов хлопает глазами, — Ты… Ты как тут вообще оказался? — Та ну-у-у, — довольно тянет мужик. — Прибыл отдельно, как-никак я консультант мужской сборной, — Саня щелкает наманикюренным ногтем по аккредитации. — Не смог с вами в Красноярск прилететь, понимаешь, своя школа, тыры-пыры, все на мне держится. А ты так в «Антактике» сидишь? — Я… Да… — голова Охламонова вжимается в плечи. — Понятно, — Саня удовлетворенно кивает. — Ну бывай, мужики и ваши танцульки в разные дни катают, может и не увидимся больше. Он уходит вальяжной походкой, покачивая бедрами в такт играющей в фойе музыке. — Ну и перец, — присвистываю я ему вслед. Сегодня мне впервые выпала честь пообщаться со звездой такого уровня. На ум приходит только нелепый, впрочем, отлично подходящий ему жаргон. — Ваш же бывший одногруппник? Охламонов грустно кивает. — Было у отца три сына, двое умных, а третий Иванушка-дурачок. Нас тогда у тренера, царство ему небесное, каталось трое. Я — старший, Витёк, которого взяли уже в юниорах, и Шурик, пришедший в группу через пару лет после Витька. На их фоне я как-то… — Охламонов задумчиво чешет подбородок, подбирая слова. — Ну, потерялся в общем. Да, скрутил тулуп, выиграл кой-чего, а потом они во взрослые вышли и начали победы штамповать. Один другого хотел с пьедестала сбросить и тренеру доказать, что он лучше. Пока яркие звезды сияли на небосклоне, я закончил из-за травмы. Попросился помогать с парами и танцами, хотел себе девчонку найти. В женское постеснялся идти, да и маленькие там все. А потом закончил Шурик, отгрохал академию, ходит важный, пальцы веером. Витек катался долго, сейчас комментирует и шоу ставит. Ну а я с вами, чемпионами Европы и мира на Олимпиаду приехал. — А дурачок-то кто тогда? — Андрей торопит тренера, нетерпеливо долбя пальцем по кнопке лифта. — А, да это я так, ради красного словца, — он потирает морщинистое лицо. Соревнования еще не начались, а одного из нас уже больно щелкнули по носу. Темнит Охламонов, хочет и с парнями заниматься, и комментировать, и академию построить, но поздно пить боржоми. Надо было не жену искать, а карьерой после фигурки заниматься. Я прижимаюсь к тренеру, как только Андрей исчезает в своем номере. Вонючая куртка обдает мою новенькую форму табаком, а руки приходится вытянуть, чтобы обнять рыхлое тело. — Ну хватит телячьих нежностей, — Охламонов делано ругается на меня. «Спасибо, что вы есть. Без вас бы я совсем с катушек съехала», — не говорю я, но надеюсь, что он это и так понимает. Мой номер смахивает на небольшую квартиру-студию, вроде одной из тех, в которых я жила, съехав от мамы – только без тараканов. Особо сказать про нее нечего, чистенько, светленько, да в общем-то и все. Из окна виднеются фуникулеры, ведущие на горнолыжные и бобслейные трассы, бесплатные для всех спортсменов. Меня привлекает только кровать, навороченная по последнему слову техники. Хватаю с тумбочки пульт, пара нажатий и ее верхняя часть поднимается, образуя удобный наклон. «Отлично», — довольно кряхтя, заползаю на кровать и обмякаю. Вещи, еда – всё потом. Телефон пиликает от уведомления, сестра Андрея открыла мне свой аккаунт. Впиваюсь глазами в телефон и наугад выхватываю картинки. Где та, худая, гибкая девочка, которую я знала? Фото на море, подпись «Турция, 2017». Она в купальнике сидит у кромки воды, держа на руках голого младенца. Живот складками спускается на бедра, такие же складки и на полных ручках и ножках ребёнка. Фото у ёлки, Лена в старомодном приталенном пуховике и шапке, натянутой до бровей, держится за розовую коляску. Рядом стоит подросший ребенок с летних фото. В комментариях растекаются смайликами по древу её подруги. Я чувствую гаденькое удовлетворение. Листаю дальше, уже не вглядываясь. Шашлыки, утренник, недорогая иномарка. Все как у людей. В глубинах находится её прошлая жизнь. Фото с пьедестала, со сборов, из раздевалки. Их было больше, их точно было больше. Видимо она оставила только самые дорогие — на память. Телефон еще раз вибрирует, на этот раз это сообщение от самой Лены. Ни здрасте, ни до свидания, короткое «Позвоню?» и сразу вызов. — Алена, привет, — пара секунд и включается камера. — Не напугала тебя? До Андрея теперь как до Кремля — не допишешься и не дозвонишься. В ее голосе звучит непосредственность, какая бывает только у простых, семейных людей. Я медлю и тоже нажимаю на значок камеры внизу экрана. — В-о-о-т, вижу тебя, — Лена облокачивает телефон на что-то и берет на руки ребенка. — Как добрались? — Да нормально. Лена, откуда у тебя мой номер? — я напрягаю мозг, пытаясь вспомнить. — Мама еще давно дала, — отмахивается она. — А тут ты сама ко мне добавилась, вот я и решила… Приехали бы с семьей поддержать вас с Андрюхой, но, — Лена тычет лысым младенцем в камеру. — Остались дома. Как ты? Справляешься с моим братцем? —ребенок заливается плачем, и она начинает его укачивать. — Нормально, — расплывчато говорю я и, не удержавшись добавляю. — Подумать только, а ведь ты на пару лет старше меня. — Наверно думаешь, что я домашняя клуша, — Лена беззлобно хмыкает. — Нет-нет, — мотаю головой я. — Сейчас дети отнимают все силы, — она продолжает, не обращая внимания на меня. — Но знаешь, я ни разу не пожалела, что ушла. Я отучилась, получила профессию… Хотя смотрю на тебя и завидую. Худышка, а какие волосы роскошные. Я машинально поправляю наращённую специально к Играм копну. — Старшему уже скоро в школу, а младшая еще и для садика маленькая. В ясельки не отдаю, я все равно пока не работаю, — Лена переключается на излюбленную для всех мам тему. — Мне что-то передать Андрею? — я перевожу разговор в нужное русло. Разговоры о чужих детях быстро мне приедаются. — Ты же ради этого мне звонишь. — Передай, что желаю ему удачи, хотя лучше молчи, — грустнеет Лена. — Он только сильнее взбесится. Лучше ты знай, что я всегда за вас болею и переживаю. — Ну, пока тогда, — киваю я, отключаясь. Еще поддержки от семьи Ларионовых мне не хватает для полного счастья.