Статистка

В первые дни на льду расслабленно и относительно спокойно. Тренировочные костюмы, неспешная растяжка и никаких полных прогонов программ, даже Андрей сдерживает свои порывы — риски слишком высоки. До личного турнира еще две недели, не было еще ни командника, ни даже открытия Игр, не выгореть как спичка и выйти на пик формы к ритмическому танцу — это основная задача. Нас мало, всего шестеро, восемь если считать с иностранцами. — Маша с Кириллом все еще восстанавливаются после полета, присоединятся к нам позже, — объясняет их тренер. Тренировки бегут одна за одной, рутинная жизнь в стенах «Антарктики» сменилась на рутинную жизнь в стенах Столичного дворца спорта. Конечно, я, как всегда, привираю: Олимпиада на то и Олимпиада, чтобы устраивать всякие развлечения. Волонтеры зазывают участвовать в различных развлечениях, можно выиграть стафф с символикой игр или значки. Можно купить презервативов в вездесущих автоматах и развлечься, ну или сфоткать их на фоне вашей суперкровати на зависть олимпийцев из Токио. Конечно, если вас не читает ваша мама или у вас присутствуют друзья, знакомые с картонными кроватями в летней Олимпийской деревне. Но жизнь нашей пары именно такая: каток-отель, отель-каток И все же, тренировки бегут, а нас все еще шестеро. — Колокотова опять где-то отдыхает, — шустрые, совсем молодые глазки Лидочки, бегают по арене. Она в плохом настроении: губы презрительно сжаты, морщинистая рука подпирает двойной подбородок. Машка лишь повод чтобы излить свой яд, Лидуся злится, что у него были проблемы с документами, которые не дали улететь. Не на него самого, конечно, а на заговоры против великого хореографа. Надеюсь, что это тайное общество поработает на славу, и в Пекине я его не увижу. — Готовится к отбытию на родину, наотдыхалась уже, — Андрей, присаживается у бортика, потягиваясь. На сегодняшнее утро мы всё, следующая тренировка только вечером. Брови Охламонова и Лидочки взлетают от удивления. Я сжимаю свою салфетницу. Значит Машу убрали. — Говори, — бормочу себе под нос. — В Федерацию поступило обращение по поводу того, что один из членов Олимпийской сборной в скором времени собирается выступать за другую страну. Они подали запрос и выяснили, что буквально пару недель назад на гражданство Израиля подала некая Мария Раппопорт. Впрочем, — он делает паузу, — известная нам всем как Машка Колокотова. Наша Циля таки недолго думая, пришла к выводу, что поездка на Игры в ее жизни оказалась абсолютно случайно. И вполне справедливо! Дальше, как она обтирала 5-6 места, так и продолжала бы это делать. Тем более в новом сезоне выходят из юниоров серьезные ребята… — Андрей прищелкивает языком, — Зачем быть здесь на вторых ролях, если можно там быть лидером и спокойно отбираться на главные старты? — Она по маме еврейка? — Я вспоминаю красивые и гордые лица ее родителей, иногда приходящих поболеть за дочь. — Да, — кивает Андрей, — и без проблем получит гражданство. Нужно будет отсидеть карантин без стартов, но это лирика. — Ты как узнал? — Охламонов хмурится. — Мать занимается юридическими делами, — отмахивается Андрей. — Но эта информация не для выноса в публичное пространство. Не знаю какую отмазку придумает начальство… Может объявит, что травма обострилась или закрытые прокаты снова провели. Теперь наши сокомандники — это травмированные Лиза с Димой и неопытные Хомячки. Стабильная, пусть и не выдающаяся пара выбыла из игры — как своевременно. Я хочу найти Колокотову. Можно не бояться за подмоченную репутацию, семья Андрея позаботится о том, чтобы теперь о Машке никто не пикнул. Я замечаю в коридоре Кирилла, ведущего за собой чемодан. — Кирилл… — Отъебись, — он огрызается, проходя мимо меня. — Что у вас случилось? — я буквально повисаю на нем, не давая уйти, — Говорят про какую-то консультацию у матери Андрея… — У матери Андрея? Консультацию? — Кирилл издевательски хохочет, стряхивая меня с себя. — Ну ты и мразь, Колесникова. — Слушай… — я пытаюсь его перебить, но он продолжает. — Вы ее доломали, — голос Кирилла становится серьезным. — Я никогда не поверю, что ты и маменькин сынок, с которым ты катаешься, хотели вершить правосудие. Не-е-т, вы любите, чтобы все грибы были в одной корзинке. Но зачем? Мы никогда вас не обходили, выше бронзы никогда не брали. Я хватаюсь за голову, громко выдыхая через рот. По голове дятлом бьет только одно слово — «Андрей». — Ты понимаешь, даже то, что Димас с Лизой травмированы нам ничего не даст? — багровый от злости Кирилл не утихает. — Да что происходит? Я ничего не знала. Она же ничего не говорила мне, — я пытаюсь урезонить Кирилла, но он мне не верит. — Еще и на самих Играх, чтобы побольнее… Не могли на сборах это сделать, чтобы моей дуре надежду не давать? Машка и заселилась с тобой на сборах, чтобы узнать, знает ли кто-то об этом. — Как это на самом деле произошло? Почему она мне ничего не говорила? — Ей не нужна была твоя помощь, ты себя-то от него защитить не можешь. Влезла бы и сделала еще хуже. Она просто хотела знать… — Она идиотка, а ты кретин. Додумались перед самыми Играми воду мутить, — я машинально обвожу взглядом коридор. — Я хочу с ней поговорить. Это ее комната? — Алена, оставь ее в покое, Маша ждет меня в такси. Но я распахиваю дверь. Конечно, она там — сидит, размазывает сопли. Защелкиваю замок, не пуская Кирилла. Он долбит со всей силы руками и ногами, пока не начинают доноситься встревоженные голоса волонтеров и охраны. Стуки замолкают. В номере уже почти ничего нет. Вешалки пустые, лишь на крючке висит ее рюкзак. Тумбы протерты, аккуратно застеленная кровать стоит ровно, на ней лежат свежие полотенца. Лицо Машки красное и заплывшее, без грамма косметика. Мы встречаемся взглядом, и она заливается слезами еще сильнее. — Он был таким хорошим, заботливым. Мы гуляли, были у него дома… — Маша давится и несет какую-то чушь про подарки и катания по ночной Москве. Мои глаза закатываются сами собой. Не буду даже жалеть эту дуру, выложившую все Андрею. — Дальше что было? Колокотова долго мнется, еще чуть-чуть и лямка сумки, лежащей на коленях, будет вырвана с мясом. — Да я сама не помню, как это произошло. Мы были на даче у его друзей, потом выпили совсем чуть-чуть… — она всхлипывает, заставляя меня пододвинуться ближе, чтобы разобрать хотя бы крохи, — а потом уже на утро он мне запись показал…. Не буду говорить, что там, но там была я. Хвалилась переходом, а его друзьям… Маша снова заливается в истерике. Я тогда еще каталась по одиночницам, а Колокотову уже швыряли от партнера к партнеру. Всегда подчеркнуто сексуальная, неважно, что ей тогда было, как и мне 15-16. После тренировки мазала губы тональником, навязывала на шею клетчатый платок и сто лет начесывала челку в раздевалке. Всегда девочка-девочка, модная, даже и не скажешь, что спортсменка. Наивная до жути и открытая как ребенок, хоть и строила из себя роковуху. Что у нормального на уме, у нее на языке. — Маша, это шантаж, — стону я сквозь сжатые зубы. Еще чуть-чуть и у меня тоже польются слезы, но мне нельзя. Она мне никто, в лучшем случае знакомая, в худшем соперница. Она снова заводит песню про свои неудавшиеся любовные дела. Я не верю своим ушам. О чем она вообще? Ее выперли из сборной, а она убивается по Андрею. Дура, ненавижу. Я неожиданно для самой себя влепляю ей затрещину. Маша ойкает, но сразу замолкает. — Тебя предупреждали, — я дышу глубоко надеясь, что мое отчаяние можно принять за злость, — если ты кретинка, то теперь пожинай свои плоды. — Я сама виновата, что полезла к нему. Я просила… Я так просила подождать… Я же не одна вылетаю из сборной, Кирилл тоже вместе со мной. — Прекращай! Он тебя накачал, — я снова замахиваюсь, но вовремя останавливаюсь. Она дрожит мелкой дрожью, на пухлой треснувшей губы выступают красные капельки крови. — Удачно добраться домой, — я пулей вылетаю из комнаты, сбивая лезущего Кирилла. Он знал, что уедет на другой конец света, поэтому и пригласил меня на занятие. А потом знал, что уедет из Красноярска, а маленькой девочке ни за что не поверят. Андрей знал, что Маша всего лишь девятый лебедь в пятом ряду. Лебедь стабильный, при удачных раскладах потенциально опасный, но чье слово в нашем озере не имеет никакого влияния. Я дотерплю до конца и улечу из Пекина первым рейсом Ледяной ветер на улице сшибает меня с ног. Глаза слезятся, но, конечно, просто от ветра. — Опять вляпалась в самое дерьмо. Я готова выть волком от отвращения и жалости к самой себе. — Не ругай себя, все мы в нем сидим по уши — знакомый голос снова раздается за спиной. — Это становится уже традицией. Я не хочу никого видеть даже Макара. С шелушащимся от ветра и холода носом, злым взглядом и пустотой в душе. Я не хочу никого видеть, особенно Макара. Он будто не замечает моей потерянности, делает пару движений руками за спиной словно фокусник и протягивает передо мной два кулака: — Левый-правый? Я касаюсь его руки, Макар разжимает кулак. На его ладони лежит панда, тот самый символ Игр, который он так хотел получить еще на сборах. — А во второй что? Он раскрывает и вторую ладонь. На ней точно такой же значок. — Я хотел подарить тебе его в любом случае, — Макар улыбается теплой улыбкой, от чего на полных щеках возникают ямочки. — Сначала выменял у девочки из Шведской сборной, а потом случайно выиграл сам. — Баллы в игре набрал? — припоминаю приложение на телефон, в котором можно набирать очки и обменивать их на разные приколы. Я прикалываю значок себе на форму. — Не, — Макар делает то же самое со вторым пином, — иероглифы на скорость рисовал. Мы молча гуляем по деревне, разглядывая вывески на китайском и английском — сувенирная лавка и больница — с ними все понятно. В глубине поджидают более редкие экземпляры, как центр традиционной китайской медицины, но решив не испытывать свой организм, возвращаемся в свой внутренний дворик. — А ты выше, чем в твоем профайле… — Макар проводит ладонью от своей макушки к моей, прерывая тишину. — Моем профайле? — Я на секунду задумываюсь. — А в профайле… Профайл на сайте ISU еще одно чудо чудное. Даст краткие сведения о вас как о спортсмене, не забывая уделить строку под личные увлечения. Готовка, чтение, шоппинг перетекают из анкеты в анкету. — Да там бред всякий написан, — Я срываю сухую соломинку и верчу ее в руках. Мы присаживаемся на лавочку. — Взять строчку про хобби… «Что любите делать в свободное время? Встречаюсь с друзьями, ходим в кино, по магазинам». С какими друзьями? В какое кино? Даже по магазины неправда, мне лень таскаться по торговым центрам, пробиваться сквозь толпы народа и мерить одежду в кабинках. Весь мой шопинг проходит онлайн…. — Ну а что еще спрашивать? Все вопросы уже по сто раз заданы, а на хлеб зарабатывать нужно. — Любите фигурку, Макар Батькович? — подставляю к его рту воображаемый микрофон, имитируя журналиста. — Не можешь победить — возглавь? — Макар закатывает глаза. — Люблю, — без особых раздумий кивает он, вертя значок на ткани олимпийки, — но не так как они. Знаешь, как бывает? В большом спорте ты должен всю свою жизнь на алтарь, но для меня спорт — это лишь часть жизни. Важная, но не единственная. «Они» — главным образом Лера, ничего не видящая, кроме Олимпиады. Она меняется у меня на глазах, эта перемена мне слишком хорошо знакома. Я хочу удивиться, поразиться или хотя бы неприятно поморщиться, но я все это видела десятки раз. Такая и должна быть настоящая спортсменка — сделанная из стали и идущая по головам. Разумеется (читать обязательно с придыханием и благоговением) перфекционистка, разумеется, целеустремленная и волевая. Макар откидывается на лавке подставляя лицо холодному февральскому солнцу. — Я учиться люблю, — продолжает он, — узнавать что-то новое. Гитару купил, надеюсь смогу побренчать. В вуз хочу поступить… Алена, — он поворачивается ко мне, усаживаясь по-турецки на лавке, — вот у тебя какое образование? — Заочка спортивного вуза, — пожимаю плечами, — теория и методика катания что-ли. Тренер я, в общем. — А я хочу, — Макар мечтательно зажмуривается, — ох чего я только не хочу узнать. — Мечтай, парень, — я показываю большой палец, тоже откидываясь на спинку лавочки. Снова слезятся глаза, хотя ветра в загороженном дворике совсем нет. —Двадцать лет — это самый возраст для мечтаний.